Текст книги "Любовь самых ярких и эпатажных женщин в истории"

Престарелый князь Лимбург-Штирум сильно огорчен предстоящей разлукой, но его возлюбленная так нежна, так убедительна в своих политических раскладах, что он поневоле смирился. Поклялся, что будет любить ее до конца своих дней, и, снарядив на последние деньги роскошный кортеж, он проводил ее до границы с Австрией. Князь счел за благо, в случае своей безвременной кончины, признать за авантюристкой право взять титул княжны Лимбургской-Штирумской и закрепил это право на бумаге.

Прибыв 13 мая 1774 года в Венецию, княжна представилась тамошнему свету как графиня Пинебергская. Она назвала себя так по одному из владений князя Лимбургского. В Венеции графиня Пинебергская остановилась не в гостинице, не в частном доме, а в особняке французского посольства. Ее торжественно встретили посол и князь Радзивилл. Это была вершина ее карьеры. Граф Огинский в Париже развил бурную деятельность во исполнение замыслов своей партии. Французское правительство выделило на это деньги, хотя и не спешило с официальным признанием притязаний княжны Таракановой. Радзивилл искал возможности поделикатней привлечь к хитроумной династическо-дипломатическо-военной операции Турцию, сильно потрепанную войной с Россией.

Получив значительные дотации, княжна стала устраивать приемы во французском посольстве. Все делалось с церемониями придворного этикета, подобающего настоящей императрице. Собирался весь цвет Венеции, приезжали гости из-за границы. Из местных визитеров одним из самых желанных был синьор Мартинелли, управляющий Венецианского банка. Когда ему предложили кредитовать кандидатку на русский престол, которую поддерживает Франция и польская эмиграция, он сразу согласился. Но быстро приметил, что ситуация сильно смахивает на авантюру. Прижимистые французы ведут себя осторожно и не выглядят надежными гарантами кредита. Главные сподвижники княжны Доманский и Радзивилл бедны, как церковные крысы. Для серьезного банка содержать двор «русской императрицы», хоть и небольшой, но спесивый и расточительный, оказалось весьма накладно.

А тут и резко переменилась политическая ситуация. Достигнув вершины, карьера Таракановой начала свое падение вниз. 10 июля 1774 года был подписан Кючук-Кайнарджийский мир между Россией и Турцией. Россия победила в войне, получила Кинбурн и Керчь – свои первые порты на Черном море и право свободного прохода через Босфор и Дарданеллы. 15 июля под Казанью генерал Михельсон разбил войско Пугачева. «Император, восставший из мертвых», начал отступление.

Европе, а в первую очередь замышлявшим против России полякам и французам стало ясно: власть Екатерины II прочна, и никакими аферами с трона ее не сгонишь.

А что же княжна Тараканова, графиня Пинебергская, Али-Эмети и т. д.? Как обычно. Собралась и со всем «двором» бежала от кредиторов. Был и благовидный, хоть и несколько зловещий предлог. Сырой климат Венеции подорвал ее, как выяснилось, только с виду крепкое здоровье. У нее несколько раз горлом шла кровь. В августе Тараканова уехала в древний курортный городок Рагузу[11]11
  Сейчас это хорватский Дубровник.


[Закрыть] на юге Адриатики, венецианское владение.

Франция на всякий случай продолжала благоволить княжне. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение прекрасную виллу, свою загородную резиденцию на холме, поросшем диким виноградом. Там здоровье Елизаветы Таракановой пошло на поправку. А с ним вернулся «наследственный» оптимизм и родились новые планы. Правда, многим окружающим, навещавшим княжну визитерам, теперь начинало казаться, что оптимизм – это единственное, что она унаследовала от русской императрицы. И еще было похоже, что с ее душевным здоровьем не все благополучно.

Она предлагала сколотить огромную антиекатерининскую коалицию для захвата российского трона. Она хвасталась своими тайными связями с известными европейскими политиками, намеревалась привлечь к действиям Англию, Испанию, Швецию, Персию, даже Китай. В подтверждение правоты претензий у Таракановой в шкатулке, помимо завещания императрицы Елизаветы Петровны, обнаружилась духовная грамота Петра Великого, согласно которой он предполагал, что после него должна править дочь Елизавета, а дальше – ее потомство.

А однажды она сообщила собравшимся и уж вовсе сенсационную новость:

– Я получила послание от своего брата, князя Петра Тараканова, которого в России все называют Емельян Пугачев и принимали раньше за Петра Третьего. Так вот, господа, после поражения восстания с отрядом верных людей он ушел в Персию. В скором времени он собирается добраться до Бейрута, сесть там на корабль и прибыть сюда, в Рагузу.

Как раз в это время Пугачева везли в железной клетке с Волги в Москву.

Осторожный князь Радзивилл стал бывать у нее все реже, а потом и вовсе пропал. Ближний круг редел. Некстати случилась совсем неприятная история, взбудоражившая тихую Рагузу. У ворот загородной резиденции французского консула, где жила Тараканова, был найден тяжело раненный человек. Им оказался Александр Доманский, любовник княжны. А стрелял в него ее телохранитель. Как выяснилось, имевший к телу Елизаветы столь же близкое отношение, как и Доманский. Из Рагузы в Неаполь вместе с княжной от скандала и от кредиторов бежала совсем небольшая компания.

^{Елизавета благоволила рослым гвардейцам. Именно они помогли ей прийти к власти. Картина Серова.}

Екатерина II считала великодушие превосходным и необходимым качеством, но только не в вопросах борьбы за власть. Здесь она никому ничего не забывала и не прощала. Впрочем, может быть, она и забыла бы и простила всеми брошенную, запутавшуюся в любовниках и долгах, изолгавшуюся в своих фантастических прожектах, плутающую по Европе авантюристку без роду и племени, если бы та не допустила роковую ошибку.

Она заключалась в том, что еще в Рагузе Тараканова пишет письмо командиру русской эскадры, курсирующей в Средиземном море, Алексею Орлову. Доходили слухи, что он впал в немилость императрицы России. Главным фаворитом русской императрицы на тот момент был Григорий Потемкин. Но Тараканова слишком понадеялась на свое женское чутье, полагая, что раз Орлов отставлен от будуара, значит, он отставлен вообще.

Тридцатисемилетний богатырь, блестящий гвардейский офицер, он вместе со своим братом Григорием был одним из главных организаторов переворота 1762 года, сделавшего Екатерину самостоятельной правительницей. Особенно граф Алехан был популярен в Москве.

Статная фигура, восточный разрез глаз, веселый беспечный нрав и огромное богатство привлекали в его гостеприимный дом женщин и толпы просителей. О нем слагали легенды и анекдоты.

Например, такой, в котором его говорящий попугай только в присутствии императрицы выкрикивал: «Матушке царице виват!», а в остальное время матерно ругался. Орлов обожал разгульные русские пиры, где собирал гостей человек по триста. Во время пиров устраивал кулачные бои, в которых сам нередко участвовал. При этом он имел огромную физическую силу: гнул подковы, завязывал узлом кочергу и мог повалить быка наземь, взявши за рога. Выйдя в отставку после истории с Таракановой, граф Алехан занялся разведением лошадей и вывел знаменитых по сей день орловских рысаков.

Орлов не был профессиональным моряком и даже побаивался моря. Должность командующего русским флотом в Средиземном море была для него скорее политической. Главную роль в разгроме турецкого флота в Чесменской бухте сыграли Григорий Спиридов и Самуил Грейг, но наибольшая слава и почетная приставка «Чесменский» досталась именно Орлову. Он оставался политиком и верным слугой своей императрицы. И вдруг получает письмо от незнакомки, о которой лишь слегка наслышан. Новоявленная самозванка обещает сделать Орлова первым министром, вторым после себя человеком в государстве, если, конечно, он поможет ей взойти на престол.

Второй ошибкой, а может быть, следствием начала помешательства Таракановой было то, что она решила подстраховаться. Расставшись с фантазиями о коалиции государств, она решила создать антиекатерининскую коалицию персон – из участников переворота 1762 года, в настоящее время, по мнению Таракановой, попавших в монаршью немилость. Второе такое же письмо она направила в Россию графу Никите Панину, ни много, ни мало – руководителю Коллегии иностранных дел.

В Италии красота и обаяние Елизаветы Таракановой, ее захватывающая история, ее удивительное происхождение поначалу производят впечатление. В Неаполе ее с удовольствием принимает английский посол Уильям Гамильтон. Ходят слухи, что ее взял под свое покровительство один из кардиналов, ею заинтересовался сам Римский Папа и не сегодня-завтра она отправится в Рим…

Могут ли покой и любовь ужиться в одном сердце?

Пьер-Огюстен Бомарше

Тем временем Орлов пересылает письмо Таракановой в Санкт-Петербург. 12 ноября 1774 года Екатерина в ответном послании требует найти мошенницу и передает подробные инструкции о дальнейших действиях. Местонахождение авантюрьеры выяснить оказалось нетрудно. В начале 1775 года княжна перебралась из Рима в Пизу. Там она снова просит в долг, однако заложить российскую землю как гарантию возвращения кредита ей никак не удавалось. В Пизе с минимальным количеством слуг и поклонников беглянка остановилась в третьеразрядной гостинице. Денег не оставалось. Плохое питание и дождливая итальянская зима отнюдь не способствовали поправке здоровья. Как вдруг – гром среди ясного неба – всеми брошенная Елизавета Тараканова получает письмо от генерал-аншефа графа Орлова-Чесменского. Он признает ее как законную наследницу и нижайше просит разрешения посетить ее. Впрочем, он уже даже едет.

Все спутники графа остались на улице. Он вошел в ее покои и увидел небольшое помещение с одним окном, выходящим в заброшенный сад, убогую мебель. Княжна лежала на кожаной софе, прикрытая голубой бархатной мантильей. Рядом с софой стояли домашние туфли на куньем меху. Она выглядела заметно похудевшей в сравнении со своим изображением на портрете. Яркие пятна румянца на щеках резко контрастировали с ее необычайно бледным лицом. Орлов сразу понял, что это чахоточный румянец. Но ее глаза вдохновенно блестели, пухлые губы складывались в извиняющуюся улыбку. И в чертах оставалось подобие настоящей царственной надменности.

Княжна попыталась привстать, судорожно закашлялась и прижала ко рту платок. Граф Алехан опустился на одно колено, склонил голову.

– Простите, граф, что не могу принять вас сообразно моему и Вашему положению. Меня все бросили, да я, притом, еще некстати приболела. Но все это пустяки… Князь Радзивилл, эти поляки, французы, помогавшие мне… поверите ли… скрылись… Все это случилось так неожиданно, сама не пойму, почему… Ну, а я совсем, как есть, без денег… нечем доктору заплатить, нечего есть, последнее платье износилось… Кредиторы одолели, полиция грозит… Это так ужасно!

Княжна совершенно по-детски трогательно и горько разрыдалась. Орлов с жалостью смотрел на эту беззащитную, больную и голодную женщину.

Ему хотелось немедленно обнять и утешить бедняжку, накормить, одеть получше, дать денег и… выбить из ее хорошенькой головки всю эту дурь с престолонаследием. Однако он имел другое задание. Всем своим видом и последующим поведением граф Орлов никому не дал усомниться в том, что он верит: княжна именно та, за кого себя выдает.

Нетрудно понять, что в короткие сроки штат княжны Таракановой увеличился. Вскоре она занимала два этажа лучшей пизанской гостиницы. Блистала новыми нарядами и украшениями, приобрела шикарный выезд, на котором ездила с визитами, в театры и любоваться живописными окрестностями города. Она принимала старых и вновь появившихся друзей. Ее акции снова возросли в цене. В Италии и за ее пределами снова заговорили о таинственной претендентке на русский престол, о том, что сам граф Орлов-Чесменский принял ее сторону.

^{Екатерина прекрасно знала историю России и помнила, что однажды самозванец Лжедмитрий стал царем.}

16 февраля 1775 года княжна вместе с графом перебралась в Болонью. Все, кто видел их в ту пору, утверждают, что Орлов относился к Таракановой с исключительным придворным почтением и никогда при ней не садился. Светское общество жило слухами об этом удивительном альянсе. Стало известно, что Алексей Григорьевич подарил княжне медальон со своим миниатюрным портретом, осыпанный драгоценными камнями, забыл про эскадру, оставив командование Грейгу, и бросил свою прежнюю любовницу.

Елизавета расцвела как женщина, забыла про недуг, похорошела. Наконец-то ей, русской княжне, встретился русский человек, настоящий герой своего времени, и она полюбила его совершенно искренне. А Алексей относился к ней преданно и ласково. В своем увлечении она забыла даже о том, что Орлов по происхождению простой дворянин, а она все-таки царских кровей. Он смиренно попросил руки и сердца будущей императрицы. И она согласилась.

^{Карл Радзивилл – один из многих поляков, появлявшихся в окружении таинственной княжны.}

Бракосочетание должно было пройти по православному обряду. И Орлов предложил своей невесте отправиться в Ливорно, где в этот момент на рейде стояла его эскадра. Венчание не только православным священником, но и на корабле, флагмане российского флота «Три Святителя» – частице земли русской. Как Таракановой было не согласиться?

Вечером, четвертого декабря 1775 года, княжна Тараканова, dame d’Azov, Али Эмете и принцесса Владимирская – скончалась. Ее последних минут не видел никто. К ней вошли, – она лежала тихо, будто заснула. Неприкрытые тусклые зрачки были устремлены к образку спаса.

Григорий Данилевский

21 февраля граф и княжна вместе с приглашенными гостями вышли из карет на причале Ливорно. Стоящие у причала зрители и выстроившиеся матросы восхищались великолепной парой. Статный мужчина в темно-зеленом с красными отворотами раззолоченном генеральском мундире и изящная женщина в подвенечном платье. На солнце сверкали бриллианты ее украшений.

Новобрачные и гости уселись в убранные цветами шлюпки и направились к адмиральскому кораблю «Три Святителя». На палубе были установлены многочисленные столы, прислуга обносила угощением прибывших гостей. На юте играл военный оркестр. Все было прекрасно. Все было готово к обряду. Елизавета даже не заметила, что у священника и дьякона накладные бороды.

Орлов не то чтобы не мог обойтись без маскарада, шутовства. Он с уважением относился к обряду и не хотел потом иметь неприятности с Синодом, если, будучи уже обвенчанным, обвенчался бы во второй раз. А так никто из приглашенных итальянцев, поляков, англичан и не поймет подмены. Исполнившие роли священнослужителей на всякий случай даже не были православными. Лейтенанты военно-морской службы Иван Христенек, еврей-лютеранин, и Хосе де Рибас, испанец-католик. Тот самый, в честь которого Дерибасовская в Одессе.

А после обряда, естественно, началась русская свадьба, шумная и веселая… Но вот разъехались гости. Елизавета ждала, что сейчас Алексей поведет ее в свою адмиральскую каюту. Но побывать ей там так и не удалось.

Вместо Орлова к ней подошел вахтенный офицер и сказал на хорошем французском:

– Мадам, по велению ее императорского величества.

Вы арестованы!

Стоял жаркий май 1775 года. Императрица Екатерина II задержалась в Москве после январской казни Пугачева и, как только потеплело, переехала в обширное имение Черная Грязь под Москвой, купленное у князя Кантемира. Название раздражало императрицу, и она повелела переименовать его в Царицыно, надеясь, что со временем оно станет аналогом Царского Села. Архитектор Баженов уже представил проект дворцового комплекса.

Государыня сидела на террасе в легком утреннем туалете с простой прической, прикрытой чепцом и, как обычно, работала. Читала донесения, правила черновики указов. Дел было много. Одних забот с только что отбунтовавшим казачеством сколько. И какое, казалось бы, значение во всем этом ворохе дел могла иметь какая-то иностранная проходимка, которая, может быть, и не в своем уме? Но Тараканова оставалась, как заноза в сердце. Как язвительный укор: мол, она, Екатерина, которую уже титулуют Великой, – узурпаторша. Посему дело княжны Таракановой было строго засекречено, а вести его было поручено канцлеру Александру Михайловичу Голицыну.

^{Самуил Карлович Грейг.}

Корабль «Три Святителя» шел из Ливорно в Кронштадт довольно долго и сообщение о его прибытии пришло только что. «Сняв тайно с кораблей доставленных вояжиров, учините им строгий допрос», – писала Екатерина в Петербург Голицыну.

24 мая канцлер провел первый допрос. На французском, естественно. Будучи человеком добрым, он не мог не испытывать хоть небольшой жалости к несчастной, которая, казалось, поначалу не понимала своей вины. Все-таки женщина, не какой-нибудь убивец и кровопивец Пугачев. Князя также поразило плохое состояние здоровья Таракановой: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем», – о чем канцлер поспешил доложить императрице.

Однако Екатерина распорядилась содержать арестантку строго. Французские и немецкие газеты уже обо всем прознали и наперебой трезвонили о схваченной кровожадными русскими княжне Таракановой и поносили российскую императрицу. А это ее раздражало.

Тем временем княжна Тараканова стала давать признания. И прежде всего поведала свою удивительную биографию. Больше похожую на историю из «Тысячи и одной ночи». Туда вошло детство в Германии, где она была крещена в православии, юность на Кавказе и в Персии, где ее прятали какие-то надежные люди и где она случайно узнала о своем истинном происхождении. В общем, все до приезда в Париж в 1772 году. Что происходило дальше, Голицыну оказалось уже более-менее известно. В дальнейшем она отказывалась от каких-либо притязаний на российский престол, изображала себя жертвой польских и французских политических интриганов, старалась не упоминать об опасных, компрометирующих ее документах.

Разумеется, Тараканова понимала, что через Орлова, через возможных шпионов Екатерины, наверняка бывавших у нее во время странствий, императрице России было известно о ней куда больше, чем то, в чем она призналась. И в письме к Орлову, в письмах к другим лицам и в изданных Таракановой манифестах содержались прямые притязания на русский трон. Тараканова лгала вопреки очевидному, потому что не могла не лгать. С одной стороны, у нее не оставалось другого выхода, только чудо могло вывести ее из застенков. С другой стороны, лживость уже давно стала частью ее натуры.

Наступила новая зловещая осень. Княжна Тараканова чувствовала, что эта осень 1775 года может стать для нее последней. Нездоровый, влажный климат, скудная еда, отсутствие прогулок превратили некогда пышную красавицу в худую, изможденную тень. Вялотекущая чахотка перешла в быстротечную.

Тою же осенью граф Алексей Орлов-Чесменский неожиданно подал императрице прошение об отставке. В расцвете сил и ратной славы. Он много сделал для Екатерины и ее державы, не страшился стоять под пулями, не страшился и тягчайшего греха цареубийства. Но последний «подвиг» с совращением Таракановой, с фиктивной свадьбой как-то уж больно отдавал подлостью. Пусть она самозванка и государственная преступница. Но она все же и женщина, она все же искренне была влюблена, а он… Екатерина поняла своего бывшего фаворита и подписала прошение. Награжденный орденами и имениями, Орлов отбыл в Москву и больше при дворе не появлялся.

^{Все знали, что Алексей Орлов, любовник Екатерины, задушил ее мужа, императора Петра III}

Хватаясь за последнюю соломинку надежды, в отчаянии княжна Тараканова решается написать императрице личное письмо. В нем она попросила о встрече с Екатериной, попросила пощады. Но все ее упования перечеркнуло одно, последнее слово. Она подписала письмо «Елизавета» – одним лишь именем, на что имела право только принцесса, настоящая великая княжна.

– Voila un fieffRe canaille![12]12
  Вот отъявленная негодяйка! (фр.)


[Закрыть] – воскликнула императрица. – Да это же второе издание маркиза Пугачева! Сколько бы мы не жалели эту несчастную жертву, возможно, чужих интриг, нельзя к ней быть снисходительной.

Екатерина направляет очередное письмо Голицыну: «Князь! Соблаговолите передать небезызвестной особе, что, ежели ей угодно облегчить свою участь, пусть прекратит ломать комедию и выбросит спесь из головы, ибо, судя по ее письмам к нам, дерзко подписанным именем Елизаветы, она так до сих пор и не образумилась… Надо же, какая негодяйка! Судя по тому, что она написала мне, дерзость ее вообще не знает границ, и я уже начинаю думать, все ли у нее в порядке с рассудком».

В эту женщину были влюблены самые блестящие люди века. Ее красоте завидовала Мария Антуанетта… Ей объяснялся в любви самый блестящий донжуан Франции – принц Лозен. И граф Алексей Орлов, самый блестящий донжуан России…

Эдвард Радзинский

Вот здесь одна из главных странностей этой истории. К тому времени следствием было достаточно убедительно доказано, что все опасные, подписанные царскими именами бумаги Таракановой – фальшивка. Работа европейских агентов императрицы дала несколько версий истинного происхождения авантюристки, самозванки, выдававшей себя за дочь Елизаветы Петровны. Она – чешка, дочь пражского кабатчика; или полячка, дочь мелкого шляхтича, клиента Радзивилла; немка, дочь нюрнбергского булочника и, наконец, польская еврейка. Но почему же Екатерина II так разгневалась, так взволновалась?! Неужели все-таки считала ее дочерью Елизаветы и Разумовского? Или хотела считать?

3 декабря 1775 года княжна Тараканова, уже не встававшая с постели, попросила Голицына пригласить к ней католического – именно католического! – священника, исповедалась, причастилась и умерла. Тайна последней исповеди таковой и осталась.

Потом еще ходили слухи, что Тараканова была беременна от Алексея Орлова, родила в тюрьме мальчика, которого взял к себе на воспитание отец. Скорее всего, это только слухи. Однако, доподлинно известно, что граф Алехан, проживший жизнь, полную подвигов и гнусностей, умирал в 1808 году мучительно, по заслугам. Его ужасные крики и стоны были слышны даже сквозь толстые стены дома. Чтобы заглушить их, в передней постоянно играл домашний оркестр.

Екатерина II умерла в 1796 году, прожив достойную жизнь, оставив о себе память как о великой правительнице. Но все же странно, что она так ни разу официально и не оспорила притязания Елизаветы Таракановой на престол, не выпустила никакого манифеста по этому делу, запретила проводить дальнейшее расследование, оставила все в тайне. Она иногда вспоминала Пугачева то в серьезном, то в ироническом тоне, но ни разу не обмолвилась о его «сестре».

Да, вполне возможно, что дочь у императрицы Елизаветы была. Возможно, она была одним лицом с той самой, вышеупомянутой монахиней Досифеей, погребенной в московском Новоспасском монастыре. Но вот была ли она одним лицом с нашей героиней, блиставшей в салонах, убегавшей от кредиторов, строившей политические комбинации, попавшейся на удочку Орлова, умершей от туберкулеза в Петропавловской крепости?

Рассказывают, будто граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, доживавший свой век в Москве, никогда не ездил мимо Ивановского монастыря, и если нужно было ехать мимо, всегда делал крюк. Может быть, он <…> думал, что таинственная заточенница Ивановского монастыря и красавица, называвшаяся в Италии дочерью императрицы Елизаветы, одно и то же лицо.

П. И. Мельников-Печерский

Патологическое вранье, фантазирование на тему своего знатного происхождения или матримониальных отношений с выдающимися людьми – довольно распространенное явление среди женщин. Некоторые особы так увлекаются своими фантазиями, что начинают считать их подлинными и, дабы доказать их, готовы на самые великие жертвы. Некоторые особы бывают настолько убедительны, что могут заставить поверить в свои выдумки самых закоренелых скептиков. Если Елизавета Тараканова была такой, то она добилась своего, победила. Она не достигла престола. Но и не умерла, всеми забытая, оставленная без внимания, к которому привыкла. Она не умерла в больнице для умалишенных среди псевдоцариц и псевдобогинь. Она погибла в государственной тюрьме, как государственная преступница.