Текст книги "Любовь самых ярких и эпатажных женщин в истории"

В следующем году произошло церковное открытие Московской Марфо-Мариинской обители. «Синодальные известия» сообщали: «За всенощной 9 апреля 1910 года, ее императорское высочество великая княгиня Елизавета Федоровна, казначея В. С. Гордеева и пятнадцать испытуемых сестер преосвященным Трифоном были посвящены в сестры по чину, утвержденному высокопреосвященнейшим Владимиром, митрополитом Московским, а 10 апреля за святой литургией ее высочество митрополитом Владимиром была поставлена настоятельницей обители».

^{Крест на месте смерти Сергея Александровича.}

Сестры получили по кипарисовому наперстному кресту. Елизавета Федоровна в своем обращении к сестрам сказала:

– Я покидаю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир – в мир бедных и страдающих.

В Марфо-Мариинской обители построили два храма. Первый, меньший, был освящен в 1909 году во имя святых Марии и Марфы. Второй, Покровский собор, освятили в 1912 году. Фрески в нем делали художники Михаил Нестеров и Павел Корин, о которых позже писали в энциклопедиях – «известный советский художник». Но если они оба и в советское время не скрывали своей веры, то архитектор Покровского собора, видимо, скрывал. Это был Алексей Щусев, будущий строитель главного храма новой, коммунистической религии – мавзолея Ленина.

Но и до официального открытия обители, до окончательной постройки всех храмов и необходимых зданий дни настоятельницы и сестер сразу наполнились работой, поддержанной молитвами. Они шли в самые ужасные трущобы, чтобы лечить и кормить бедняков, их детей, помогать роженицам, привозить больных в стационар. Даже личных средств Елизаветы Федоровны хватало, чтобы Марфо-Мариинская больница очень скоро сделалась лучшей в стране среди бесплатных больниц. Монастырский характер клиники придавал ей одну особенность. На стационарное лечение принимали в основном женщин. Только с началом Первой мировой войны мужчин прибавилось за счет раненых.

Для неизлечимо больных туберкулезом женщин, которых не могли держать в больнице, Елизавета Федоровна неподалеку от обители купила большой дом с садом. Лучшая на то время терапия иногда помогала исцелиться даже безнадежным. Сама великая княгиня посещала этот приют два раза в неделю.

Она не делала для себя исключений и совмещала обязанности настоятельницы и обыкновенной медсестры. Дежурила ночами, перевязывала больных, ворочала лежачих. Ну и, разумеется, представительствовала. Понятно, что и пожертвования в Марфо-Мариинскую обитель делались особенно охотно. Ведь родная сестра императрицы запросто общалась с главой государства, могла и словечко замолвить, в случае чего.

После смерти мужа Елизавета Федоровна стала председателем Палестинского общества и продолжила работать там. На средства общества была построена гостиница для православных паломников в Иерусалиме, в порядке содержались и другие владения. Сама великая княгиня больше в Палестине не была, но памятовала о своем желании быть там похороненной. В Святую Землю – только освободившись от груза жизни на этом свете – полагала она. Как и у всех убежденных монашествующих, жизнь земная стала для нее лишь подготовкой к жизни вечной. По инициативе великой княгини Палестинское общество построило православный храм в итальянском городе Бари, где похоронен самый почитаемый в России святой – Николай Угодник. Лишь изредка, не чаще раза в год, она позволяла себе съездить в Германию или Англию, чтобы навестить родственников.

Больница Марфо-Мариинской обители очень скоро стала знаменитой, городские клиники нередко присылали туда самых безнадежно больных. Однажды поступила женщина с ожогами почти всего тела. Нетронутыми были только ступни и ладони. Ее привезли из городской больницы, где у нее уже началась гангрена. За лечение взялась сама Елизавета Федоровна. Требовались перевязки дважды в день, на которые уходило по два часа. После каждой перевязки платье настоятельницы было плотно покрыто гноем. В конце концов больная пошла на поправку и выздоровела. Многие посчитали это чудом, но Елизавета Федоровна восприняла это как само собой разумеющееся. Благодарные пациенты называли ее «Великая матушка».

Сестры обители и сама Елизавета Федоровна нередко посещали «дно Москвы», район Хитрова рынка. В это бандитское гнездо даже полиция опасалась наведываться заглядывать. Но не было отмечено ни одного случая нападения на марфо-мариинских сестер. Конечно, их берег не только Святой Дух, но и авторитет великой княгини. Да и милосердие бывает понятно даже тем, кто в своем грехопадении перешел всякие грани.

^{Покровская церковь Марфо-Мариинской обители.}

В популярности Елизаветы Федоровны и ее обители играла роль не только молва, но и пресса. О ней писали много и часто, и такая реклама была весьма действенна. Опрощаясь, опускаясь с эмпиреев в народную гущу, Петр I рубил плотницким топором и позволял мастерам материть себя за нерадивость. Великая княгиня опускалась перед народом на колени в буквальном смысле, если требовалось сделать перевязку. Покаяние тоже имело место быть.

Елизавета чувствовала себя виноватой не только в том, что родилась принцессой, но и в том, что была вдовой ненавидимого Сергея Александровича, одного из виновников трагедии на Ходынке.

В старину многие болезни лечили кровопусканием. Иногда это помогало, «дурная кровь» уходила и наступало облегчение. Может быть, и человечеству требовалось оздоровиться, убив 10 миллионов своих членов? Время показало, что это плохой метод и лучше после него не становится. Но дурные правители этого не знали и летом 1914 года начали Первую мировую войну.

Сообщение об этом застало Елизавету Федоровну в Верхотурском монастыре в Пермской губернии, куда она прибыла на богомолье. В столкновении Германии и России, ее старой и новой родины, она сразу почувствовала преддверие гибели одной или обеих стран. Ее страной теперь была Россия.

Первая мировая война вызвала огромный патриотический подъем, куда больший, чем Русско-японская. Елизавета Федоровна на средства обители организовала отправку на фронт двадцати пяти машин с медикаментами и нескольких вагонов с походными церквями. Правда, по недомыслию или по умыслу этот груз вскоре обнаружился… в Царицыне, на Волге. Великая княгиня была вне себя от гнева. Патриотизм иногда принимал скверные формы. Немец – не японец, с немцем давно жили бок о бок и не воевали со времен императрицы Елизаветы Петровны. А тут он враг. В Петербурге разгромили германское посольство, и уже в сентябре 1914 года город переименовали в Петроград. Недолго было припомнить, что и царь в России, и все его родственники в большинстве своем немцы.

^{Цесаревич Николай отличался небольшим ростом и очень мягким нерешительным характером. Картина Репина.}

Очень скоро эйфория по поводу первых военных успехов пошла на убыль. Осенью за шесть недель боевых действий русские потеряли 570 тысяч человек. Среди погибших был и сын великого князя Константина Константиновича Олег. В занятый австрийский Львов для ободрения войск отправился император и с ним Елизавета Федоровна. Построенные для парада войска криками «ура» встретили Николая и великую княгиню, одетую в темное монашеское платье и с четками в руках. Это было последнее официальное приветствие членов императорской семьи.

В мае 1915 года император отправил в отставку главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, и сам занял его место. По его мнению, это должно было придать народу и армии уверенности, произвести перелом в неудачной войне. Министр А. В. Кривошеин на это заметил в своем дневнике: «Народ давно, со времен Ходынки и японской кампании, считает государя царем несчастливым, незадачливым». Но он считал священной обязанностью русского царя быть среди войска и с ним либо победить, либо погибнуть. И пока Николай II по большей части отсутствовал в столице, государыня, ее друг Распутин и стоявшая за ними чиновничья камарилья успешно вели страну к революции.

Иногда кажется, что Ленин и его большевики для захвата власти вели агитацию и пропаганду не среди рабочих, а среди полиции, тайных и статских советников, промышленников и военного командования. Словно под гипнозом, в правление Николая II власти делали одну ошибку за другой, и каждая ошибка была еще одним гвоздем, заколоченным в гроб этой же власти.

Почему Сергею Александровичу понадобилось устраивать раздачу подарков полумиллионной толпе на изрытом ямами Ходынском поле, что привело к огромным жертвам? Почему на Русско-японской войне под Вафангоу, почти окружив японцев, генерал Штакельберг вдруг приказал своему корпусу отступать? Полицейский чин Рачковский завербовал главу боевой организации эсеров Евно Азефа, а тот успешно водил Рачковского и своих сопартийцев за нос, то сдавая кого-то полиции, то устраивая успешные теракты. Кто кого в итоге надул? Чего ради миллионер Савва Морозов давал деньги большевикам? Почему власти позволяли Сталину и Дзержинскому, Савинкову и Спиридоновой так легко бежать из мест заключения? Почему на подъездах к Питеру стояли поезда с хлебом, а в городе начался хлебный бунт, приведший к Февральской революции? Правление Николая II – сплошная мистическая драма. Позже началась трагедия.

Как репетиция революционного буйства, в мае 1915 года по Москве прокатилась волна немецких погромов. Им предшествовали нелепые слухи об измене императора и особенно непопулярной императрицы, нелепые приметы, что не стоит, мол, принимать военные награды из рук Александры Федоровны – «немецкая метка, тут же убьют». Чернили и Елизавету Федоровну.

С начала войны больница Марфо-Мариинской обители принимала раненых. Среди них были и пленные немцы, австрийцы, чехи, венгры. Верная христианским и врачебным принципам, великая княгиня лечила всех, кто нуждался.

По городу пошли погромы, грабежи заводов и лавок, владельцы которых имели немецкие фамилии. По пьяному делу и под горячую руку разоряли предприятия евреев, поляков и даже русских. Какое имел отношение к немцам крупнейший фабрикант старообрядец Прохоров? Но досталось и его мануфактуре. За эти дни было уничтожено имущества на сумму свыше 50 миллионов рублей. При этом пострадали 732 человека, из них германцев и австрийцев – 183, подданных дружественных держав – 26 и русских подданных – 523.

В это время Елизавета Федоровна находилась на похоронах своего лучшего друга за все годы, прожитые в России, – поэта и великого князя Константина Константиновича. Его последнего захоронили в родовой великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора. Когда она приехала в Москву, ее автомобиль по дороге от вокзала до обители несколько раз закидывали камнями. На время забылось, что она лечит народ бесплатно, но вдруг вспомнилось, что она немка. Елизавета и ненависть к себе считала необходимой частью своего подвига: народ и Христа велел распять.

В течение следующего 1916 года Елизавета Федоровна и ее обитель продолжали делать свое дело несмотря ни на что. Осенью распространился слух, что в Россию тайно приехал гессенский герцог Эрнст, родной брат императрицы и Елизаветы, чтобы передать предложение кайзера о заключении сепаратного мира. Перед комплексом Марфо-Мариинской обители состоялась демонстрация, которая потребовала выдать Эрнста, якобы скрывающегося там у сестры. Настоятельница сама распахнула ворота, которые никогда не запирались, и вышла к толпе… Вовремя появилась конная полиция, и все разошлись.

В декабре того же года в Петрограде случилось одно уголовно-политическое событие. Оно должно было случиться и также легло в мистический ряд того, что приближало революцию. Убийство Распутина. Полумирское положение Елизаветы не исключило ее из политической жизни. Елизавета Федоровна никогда не скрывала, что на дух не переносит «старца» Григория Ефимовича, и пророчила своей сестре, что он погубит ее. Она знала о заговоре и, следовательно, была в какой-то мере причастна к убийству. В заговоре участвовал ее приемный сын, великий князь Дмитрий Павлович, руководил всеми Феликс Юсупов, также близкий Елизавете родственник. На другой день она послала им обоим телеграммы с благословлением.

Наступил последний год правления династии Романовых. 1 января император Николай записал в своем дневнике: «В 6 часов поехали ко всенощной… Горячо помолились, чтобы Господь умилостивился над Россией». Опять не помогло. Выждав пару месяцев, судьба наслала на Россию революцию. 27 февраля 1917 года в Петрограде войска отказались подчиняться приказам. Власть перешла в руки Совета рабочих депутатов и Государственной думы. 2 марта в Пскове Николай II подписал свой последний указ – об отречении от престола. Его с семьей поместили под домашним арестом в Царскосельском дворце.

^{Великий князь Сергей Михайлович.}

Уже весной специальная комиссия Временного правительства провела ревизию Марфо-Мариинской обители. Представители власти были удивлены образцовым порядком заведения и полным отсутствием роскоши. Сестер ненадолго оставили в покое. Елизавета понимала: даже если бы она горячо принялась служить республиканской власти, нашлись бы и те, кто недобрым словом припомнил бы ее происхождение. И она предчувствовала, что грядет еще безбожная диктатура, похуже якобинской. Провозвестники ее – вооруженные дезертиры, представители советов, анархисты – заходили в обитель иногда просто поглазеть на знаменитую княгиню-монашку. Некоторые просили оказать медицинскую помощь, некоторые выкрикивали оскорбления.

В мае в ворота въехал грузовик с вооруженными людьми, которые приехали для ареста «бывшей великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой, как немецкой шпионки, и обыска с целью изъятия оружия».

^{Варвара Яковлева}

Настоятельница и сестры проследовали в церковь, где все время, пока длился обыск, молились. Судьба смилостивилась над ней. Ничего найдено не было, вооруженные люди уехали ни с чем. Уже готовая к аресту Елизавета заявила:

– Наверное, мы еще не достойны мученического венца.

Летом 1917 года кайзер Вильгельм II проявил неожиданную заботу о двух женщинах вражеского государства, двух своих кузинах – императрице и ее сестре. От его лица действовал представитель шведского посольства. Им предлагалось выехать в Швецию. Обе ответили отказом. Связь находившейся в Москве Елизаветы с низложенной царской семьей становилась все затруднительней. Если царскосельские пленники еще располагали относительной свободой выбора – уехать из страны или нет, то великая княгиня Елизавета Федоровна давно приняла решение – остаться в России навсегда.

25 октября 1917 года власть в России перешла в руки большевиков. До весны 1918 года Елизавету Федоровну не трогали. Даже поставили обитель, как учреждение полезное, на довольство. Два раза в неделю приходил грузовик с черным хлебом, воблой, овощами, сахаром. В марте советским правительством был заключен сепаратный мир с Германией. «Весь мир насилья мы разрушим», – доносились через монастырские стены слова революционной песни. Елизавета понимала, что это поют о ней, и лишь ждала своей участи.

В мае, после Пасхи, случилось то, к чему ее неумолимо, шаг за шагом приближала судьба. Настоятельницу Марфо-Мариинской обители арестовали. Прощаясь, зная, какой крест ей предстоит нести, Елизавета Федоровна сказала сестрам: «Не плачьте, на том свете увидимся». За ней добровольно последовали ее преданные ученицы Варвара Яковлева и Екатерина Янышева. Знатная арестантка взяла с собой только самое необходимое, в том числе шкатулку с прядкой волос царевича Алексея и оторванным взрывом пальцем Сергея Александровича. Несмотря на все разговоры и слухи об отправке Романовых в Европу, их повезли в противоположном направлении – в Екатеринбург.

До Екатеринбурга на поезде ехали почти неделю. С арестованными обращались довольно сносно. Им было разрешено передвигаться по вагону, выходить на станции за кипятком. Но случались и казусы. Красноармейцы не могли понять, как арестантка Романова при довольно скудном пайке добровольно отказывается от мяса, и посчитали это капризами богатой барыни. Пришлось Елизавете Федоровне писать новоизбранному в 1918 году патриарху Тихону, чтобы тот исхлопотал разрешение для настоятельницы получать постную пищу. Странно, но такое разрешение было получено.

В Екатеринбурге кто-то из охранников сообщил великой княгине по секрету, что где-то в городе находится под строжайшим арестом царская семья. Но увидеться или послать весточку родным не было никакой возможности. 20 мая арестованных Романову, Яковлеву и Янышеву доставили в город Алапаевск, который находился в 140 верстах к северу от Екатеринбурга.

В Алапаевске произошла встреча с другими близкими людьми. Из Вятки туда были доставлены великий князь Сергей Михайлович, двоюродный брат Николая II, вместе со своими приближенными Ремезом, Круковским и Калининым, которые добровольно за ним отправились. Привезли также сыновей великого князя Константина Константиновича – Ивана, Константина и Игоря. Вместе с ними прибыл незаконнорожденный сын великого князя Павла Александровича, Владимир Палей.

^{Владимир Палей. 1916 г.}

Узникам никто ничего не объяснял, будущее оставалось неизвестным, но все были полны самых мрачных предчувствий. Арестованных разместили в школе, одном из немногих кирпичных зданий Алапаевска. Тюрьмы для большевиков тогда были важнее школ. Режим содержания был не очень строгим, и о том, кого тут держат под стражей, знал весь городок. Арестанты могли гулять, посещать церковь, встречаться с местными.

Узнав, что в тюрьме содержится знаменитая на всю страну настоятельница Марфо-Мариинской обители, туда явилась делегация крестьян из окрестных деревень. Они принесли Елизавете Федоровне хлеб-соль на домотканом полотенце.

К немалому огорчению новых властей, среди народа долго оставались монархисты, даже когда монарха давно уже не было…

В середине июня содержание узников резко изменилось. Для охраны прибыли самые проверенные рабочие из Екатеринбурга, члены РКП(б) и на совесть служившие советской власти венгры, бывшие военнопленные, которые имели самое приблизительное понятие о том, кого они охраняли. Арестованным запретили выходить из школы, у них отобрали личные вещи, лишнее белье, обувь, одежду. Тем, кто готовится отправиться на тот свет, лишнее ни к чему. Все стало понятнее. Были освобождены Круковский и Калинин, служившие у Сергея Михайловича, Варвара Яковлева и Екатерина Янышева, их отвезли в Екатеринбург. Однако Варвара самостоятельно добралась до Алапаевска и вернулась к своей настоятельнице.

17 июля из Екатеринбургской ЧК прибыл Петр Старцев и сообщил Елизавете Федоровне и другим, что их перевезут в Верхне-Синячихинский завод для дальнейшего содержания под стражей. Ночью их довезли до заброшенной шахты рудника…

Той же ночью в Алапаевске было устроено представление возле школы-тюрьмы с выстрелами и взрывами. В официальном сообщении было сказано, что заключенные при чьей-то помощи извне попытались бежать, но погибли в перестрелке с охраной. Сутками раньше в Екатеринбурге расстреляли царскую семью.

Однажды, после жестокой сцены со стороны великого князя, у старого князя Б., присутствовавшего при ней [Елизавете Федоровне], вырвалось несколько слов сочувствия молодой женщине. Она возразила ему, удивленно и искренно: «Но меня нечего жалеть. Несмотря на все, что можно обо мне говорить, я счастлива, потому что очень любима».

Морис Жорж Палеолог

Существует любопытная легенда, что среди красных венгров, охранявших, а, может, даже и расстреливавших царскую семью 17 июля в подвале Ипатьевского дома, был молодой человек по имени Имре Надь. Пройдут годы, он станет видным коммунистом. Когда после Второй мировой войны в Венгрии установится коммунистический режим, Надь станет одним из руководителей страны. Во время кризиса 1956 года Хрущев выдвинет Надя на пост руководителя правительства Венгрии. Однако там начнется народное антикоммунистическое восстание, и Надь… его возглавит. Его арестуют и по приговору собственной страны, по указке Москвы расстреляют 17 июля 1958 года. Ровно через сорок лет после того, как он принял участие в расстреле российского императора.

Трагическая участь постигла почти всех арестованных в России «именем революции» Романовых. Великий князь Михаил Александрович Романов, брат царя, в чью пользу отрекся Николай II, пробыл в этом звании всего одну ночь – с 3 на 4 марта 1917 года. А 23 июля 1918 года в Перми Михаила, находившегося под домашним арестом, чекисты убили двумя выстрелами в голову также с инсценировкой «попытки к бегству».

В Петрограде 28 января 1919 года без всякого суда были убиты четверо великих князей – Павел Александрович, Георгий Михайлович, Николай Михайлович, Дмитрий Константинович, сидевшие под арестом в Петропавловской крепости. В три часа ночи их вывели из каземата во двор, поставили в ряд и расстреляли. Известный историк Николай Михайлович перед смертью снял с себя сапоги и, бросив их солдатам, сказал с горькой иронией: «Носите, ребята, все-таки царские!». Убитых, словно в издевку, похоронили возле собора, фамильной усыпальницы, но только в простой яме, забитой булыжником. Вообще в 1918–1919 годах было убито восемнадцать членов дома Романовых.

Поспешность большевиков объяснялась еще и тем, что уже в конце июля 1918 года советская власть в этом регионе была ликвидирована. Если место захоронения царской семьи чекистам удалось скрыть, то про события у Верхней Синячихи знали многие, да и шахта оставалась на месте. Следствие проводил судебный следователь колчаковского правительства, знаменитый петербургский сыщик Николай Соколов. Нашли свидетелей преступления и даже арестовали нескольких исполнителей. Стали известны подробности этой страшных смертей.

На дне узкой шахты оказалась мягкая порода, и некоторые из упавших с большой высоты переломали кости, но оставались в живых. Из шахты доносились крики боли. И тогда те, кто провозглашал строительство рая на земле, устроили узникам ад. Они бросали вниз гранаты. Но взорвалась только одна. Следствие показало, что от нее погиб Федор Ремез. Убийцы бросали на недобитых камни, бревна, лили горящую серу, несколько часов старались и лишь потом ушли. Но даже после этого там оставались живые люди. Вскрытие показало, что дольше всех держался великий князь Константин. Его рот и желудок был полон земли. Он умер от голода.

Голова великого князя Ивана оказалась перевязанной платком Елизаветы Федоровны. Умирая, она продолжала оказывать помощь! Она прошла по пути великомученицы до самого конца.

Ее благоухающие, мироточивые мощи в 1919 году попали в Харбин, оттуда – в Шанхай. Последний императорский посланник в Китае, князь Николай Кудашев организовал отправку гроба пароходом в сопровождении нескольких русских монахов в Святую землю. После долгих странствий через полмира мощи попали в Иерусалим. Когда-то молодая великая княгиня пожелала быть похороненной в православном храме Марии Магдалины. Тогда, в 1888 году, она еще не была православной. Ее желание сбылось.

В 1992 году Марфо-Мариинская обитель возродилась в Москве на прежнем месте. Патриарх Всея Руси Алексий II освятил ее территорию и все постройки. В том же году Синод Русской Православной церкви принял решение о причислении Елизаветы к лику святых. Отныне день святой великомученицы Елизаветы празднуется 18 июля. Русская Православная церковь за рубежом канонизировала ее еще раньше.