Текст книги "Любовь самых ярких и эпатажных женщин в истории"

Елизавете Федоровне удалось нечто другое. За ее добро Москва ее полюбила. Но путь добродетельности оказался гораздо более долгим и трудным, чем путь в противоположном направлении. В обязанности генерал-губернаторши входило устройство балов, праздников и благотворительность. И она с энтузиазмом принялась за дело. Нерастраченная женская и материнская энергия требовала выхода. Блистать на балах и приемах, стать законодательницей мод при красоте и богатстве Елизаветы Федоровны было просто. В вопросах нарядов, украшений и причесок московские красавицы охотно принимали вызов и соревновались с ней. Но в деле благотворительности великая княгиня, по мнению света, слишком увлекалась и тем самым словно укоряла местных дворянок и купчих. «Вчера, мол, такой бал задавала у генерал-губернатора! А сегодня – смотрите, потупилась, как схимница!» – судачили те.

Но великая княгиня не обращала внимания на шипение за спиной.

Практически каждый день она начинала с посещения приютов и больниц, которые опекала. Она часто устраивала лотереи в пользу бедных. Организовывала благотворительные аукционы по продаже собственных акварелей.

В заботах о том, как добыть денег на нужды сирых и убогих, Елизавета Федоровна проявляла большую практическую смекалку, которая пригодится ей позже. Она опекала Московское филармоническое общество. Также она организовала «Общество для призрения престарелых и лишенных способностей к труду артистов и их семей».

Осенью того же 1891 года в жизни Елизаветы произошли важные события. Она неожиданно обзавелась семьей. Брат Сергея Александровича, великий князь Павел, женился на дочери греческого короля, Марии Георгиевне. Брак этот продлился недолго. На восьмом месяце беременности вторым ребенком у Марии случился нервный срыв. Результат чего – преждевременные роды и смерть от потери крови. Ребенка, мальчика, названного Дмитрием, удалось спасти.

Великий князь Павел Александрович едва не помешался от горя. И тогда его детей – новорожденного Дмитрия и годовалую Марию – взял на воспитание Сергей Александрович. Это был, пожалуй, лучший поступок в его жизни. Он мог часами ухаживать за ними, играть, несмотря на больную спину. Елизавета поначалу отнеслась к малышам с прохладцей. Ее мучила естественная зависть. Она же вполне могла иметь собственных детей, а вместо этого нянчилась с чужими. Но потом и в ней проснулись нежные чувства, и она стала Марии и Дмитрию настоящей матерью. А Павел Александрович уехал за границу, женился там на обыкновенной женщине и был лишен титула великого князя.

Очень часто женщины, лишенные счастья в собственной семье, с удовольствием способствуют созданию других семей. В том, что Елизавета всячески помогала сближению своей сестры Аликс с Николаем, наследником престола, была и страсть к сватовству, и политический расчет. Николаю нравилась Аликс. Но он не слишком торопился с женитьбой, полагая, что взойти на престол, вместе с супругой, ему придется еще не скоро. И втайне желая, чтобы вообще не пришлось. От своих дядьев, братьев и племянников Николай Александрович Романов отличался небольшим ростом и очень мягким, нерешительным характером. Злодейка-судьба распорядилась по-своему. Ей всегда угодно, чтобы потрясения происходили во времена слабых правителей. Вдобавок ко всему прочему, цесаревич Ники был весьма женолюбив. В высшем свете с удовольствием судачили о его похождениях с фрейлинами, о романе со знаменитой балериной Матильдой Кшесинской.

Об устройстве его женитьбы хлопотал и Сергей Александрович, родной дядя. Тому весьма дальновидно казалось, что закрепить через браки союз с Гессенским домом и стоящей за ним Англией весьма выгодно. Но здесь сватам пришлось столкнуться с серьезным сопротивлением. Императрице Марии Федоровне, матери цесаревича, почему-то Аликс совсем не понравилась, хотя ее родная сестра Елизавета пришлась по душе.

Все решилось в апреле 1894 года в Кобурге, на свадьбе брата Елизаветы Эрнста-Людвига. Нажим дяди на племянника, сестры на сестру принес плоды.

Ники и Аликс объявили о своей помолвке. Ему предстояло стать императором Николаем II, ей – императрицей Александрой Федоровной. Никто только не думал, что так скоро, в том же году.

Свадьбу назначили на осень.

Император Александр III почувствовал первые признаки болезни еще в январе 1894 года. Но все, в том числе и он сам, полагали, что это не очень серьезно. Всем казалось, что царь-богатырь, гнувший пальцами медные пятаки, должен был прожить долго. У него была здоровая наследственность в физиологическом смысле и неважная наследственность в смысле судьбы. Его дед Николай I прожил 59 лет и, по некоторым версиям, принял яд, не пережив поражения в Крымской войне. Его отец Александр II прожил 63 года и был взорван народовольцами.

Александр III панически боялся погибнуть от рук террористов. В его царствование полиция решительно закручивала гайки и никаких серьезных заговоров, кроме вовремя пресеченного в 1887 году заговора Александра Ульянова, не было. Это во времена следующего императора гайки совсем разболтались… А Александра III смерть подстерегала изнутри. Никто и не догадывался, что много лет он страдал болезнью почек. Возможно, болезнь была вызвана травмой, полученной при крушении царского поезда в 1888 году на железнодорожном перегоне неподалеку от Харькова. Кстати, без всяких террористов. Чудом тогда никто серьезно не пострадал.

^{Цесаревич Николай и Алиса Гессенская после помолвки. Они познакомились на свадьбе Елизаветы и Сергея.}

Когда вся царская семья собралась в столовом вагоне, неожиданно раздался треск, почувствовались страшные толчки, вагон сорвало с колес, стены начали разъезжаться в разные стороны и крыша вагона нависла над обеденным столом. Положение спас сам император Александр: он подпер своим мощным телом обрушившиеся конструкции крыши и держал их, пока не подоспела подмога и не вытащила из вагона его самого, жену и детей. Иначе бы всех раздавило. Удар был настолько силен, что серебряная табакерка в заднем кармане брюк императора оказалась расплющенной. Ох уж эти злополучные серебряные табакерки в русской истории. То раздробят висок Павлу, то повредят почки Александру… Обострению нефрита способствовала и традиционная русская беда: любил государь приложиться к рюмочке.

В сентябре 1894 года царь с супругой поселились в Ливадийском дворце в Крыму. Морской воздух не помог, здоровье царя, несмотря на интенсивное лечение, резко ухудшилось. Его стали мучить головные боли, бессонница, начали отекать ноги, и из полноватого богатыря он превратился в субтильного старичка. Александр таял на глазах. Когда в Ливадию приехали Николай и Аликс, измученный и исхудавший Александр III надел парадную форму и, сидя в кресле, благословил жениха и невесту. Десять дней родные не отходили от постели умирающего царя. 20 октября 1894 года он принял причастие и скончался в возрасте сорока девяти лет. Сразу после похорон начали готовиться к свадьбе нового императора, Николая II.

Начиналось новое царствование, новая эпоха. Николай не был готов к восшествию на престол. Более того, он собирался отказаться от трона в пользу кого-либо из своих братьев. Что было весьма странно. Человеку свойственно стремиться к власти, драться за нее, идти на самые тяжкие преступления ради удовлетворения необоримого искуса – быть выше всех. История дает тому миллионы примеров.

Николай Романов родился 6 мая 1868 года, в день поминовения Иова Многострадального, и был уверен в том, что его судьба несчастлива. Последний царь России неоднократно встречался с мрачными пророчествами.

Возможно, именно их обилие и накликало беду. Отказываться от престола Николаю было, в общем, затруднительно. Следующий за ним брат Георгий неизлечимо болел, а младший Михаил был еще подростком. Пришлось взять этот крест на себя.

Николай II вступил на престол 21 октября 1894 года. 14 ноября состоялась его свадьба. Аликс в православии стала Александрой Федоровной. Коронация в Успенском соборе московского Кремля по разным причинам долго откладывалась и была назначена лишь на 14 мая 1896 года – поближе к двадцать восьмому дню рождения самого царя. Недаром в русском народе считается мистически неблагоприятным месяц май. Рождаться, жениться и венчаться на царство в нем не рекомендуется – всю жизнь потом «маяться».

Генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович счел коронацию самым важным делом в своей карьере. И главным посчитал обеспечение безопасности царя и царской семьи. В организации торжеств и в участии были задействованы тысячи человек, в Москву прибывал двор, гвардейские полки, множество гостей. Никогда не бывало, чтобы такой огромный механизм праздника протяженностью чуть ли не в месяц работал без сбоев. И чем больше хлопот – тем меньше внимания второстепенным, но важным деталям. Поэтому накладка в этом празднике оказалась страшной.

Однако поначалу все шло хорошо. Прибывали войска и знатные гости. Жизнь во дворце генерал-губернатора превратилась в череду сплошных праздничных обедов. Начались и первые недоразумения. Всех важных гостей встречали высшие московские или российские сановники, а принца Генриха Прусского почему-то забыли встретить. 4 мая в проливной дождь на Николаевский вокзал прибыл император с супругой и сразу же отправился в Петровский путевой дворец, откуда должен был торжественно въехать в древнюю столицу. 6 мая ему там справили день рождения.

9 мая состоялся торжественный въезд царской семьи в Москву. Вся прямая дорога от Петровского дворца до Кремля была украшена еловыми лапами, цветами, флагами. Бесконечный кортеж проехал через несколько временных триумфальных арок, мимо огромного павильона в русском стиле с куполом в виде «шапки Мономаха». Балконы домов на Тверской были декорированы коврами и флагами. Кортеж сопровождали конные и пешие гвардейские отряды, сверкали золотом трубы музыкантов, золотые гербы на одежде герольдов.

В детстве Елизавета любила играть в больницу. Она рассаживала на кукольные диванчики своих кукол и начинала прием. Младшие сестры послушно выполняли ее поручения: накладывали повязки, давали лекарства. Елизавета относилась к делу со всей серьезностью.

Елена Григорьева

Сам император в парадном мундире полковника лейб-гвардии Семеновского полка ехал верхом на белом коне с серебряными подковами. Следом в карете, украшенной золотой короной, ехала вдовствующая императрица Мария Федоровна. В следующей карете, запряженной восьмеркой белых лошадей, находилась императрица Александра Федоровна. Далее – экипажи с членами августейшей семьи, придворными, высокими гостями.

14 мая последний раз в русской истории состоялось венчание на царство, которое проходило, как всегда, в Успенском соборе. Ударил колокол Ивана Великого, а следом – и все колокола московских церквей. Последний раз так торжественно сверкали золотом, алмазами, сапфирами, рубинами, жемчугом царские врата и царское место, драгоценные оклады икон и облачение духовенства.

^{Великий князь Дмитрий Павлович – его и его сестру Марию Елизавета воспитывала как своих собственных детей. 1916 г.}

Около девяти утра по алому ковру, расстеленному от Красного крыльца до Успенского собора, торжественно шествовал Николай II в красном с золотом парадном мундире Преображенского полка, с алой лентой через плечо и малой цепью ордена Андрея Первозванного. Его супруга Александра Федоровна была в платье из серебряной тафты, расшитом серебром. За ними несли парчовый балдахин, в котором на подушках лежали императорские регалии.

После обряда миропомазания Николай был облачен в пурпурную мантию, на которую сверху два великих князя надели большую, украшенную бриллиантами, золотую цепь ордена Андрея Первозванного. Тут произошла очередная заминка, которую расценили как дурной знак: цепь разорвалась.

Корону царь водрузил на себя сам, затем возложил корону на голову жены и поцеловал ее, а державу и скипетр ему подали в руки. После этого следовали литургия и причащение.

В общей сложности церемония коронации длилась пять часов.

15 мая принимались поздравления от высших сановников, дворянства и купечества. Большей частью подносили дорогие блюда с хлебом-солью. Позже подсчитали, что одних только блюд было 192. Елизавета Федоровна заметила: «Какой непозволительный расход! Сколько можно было бы сделать добра на эти деньги». И дальше, день за днем, – поздравления, шествия, спектакли, балы, народные гулянья. Пока не случилась катастрофа.

Потом долго разбирались – кто же из московского начальства выбрал для организации гулянья и раздачи царских подарков Ходынское поле? Это поле в обычные дни использовалось для обучения солдат. Оно было покрыто траншеями, редутами для артиллерии. Там-то и были установлены палатки с подарками, качели, карусели – и при этом ямы оставлены незакопанными и даже неогороженными. При этом заранее было известно, что памятных кружек с портретами императора и императрицы заготовлено около полумиллиона плюс прилагавшиеся к ним наборы сладостей. И все это раздавалось бесплатно.

18 мая, в день раздачи подарков, на Ходынке собралось более полумиллиона москвичей. Очереди начали занимать еще с ночи, хотя праздник дармового угощения и катания на каруселях назначили только на два часа дня. Рано утром началась давка. Люди задыхались, падали в траншеи и ямы, утыканные бревнами. В конце концов были сметены палатки с подарками и угощениями. Никакая полиция не могла навести порядок. Распорядители с утра требовали у Сергея Александровича прислать на Ходынку гвардию. Оттуда уже несли трупы, а люди все еще валили туда за подарками… Чудовищное зрелище. Будто лукавый наслал на устроителей и участников народного праздника безумие. И главный виновный – начальник Москвы, великий князь Сергей Александрович.

А по другую сторону Петербургского тогда еще шоссе в Петровском парке собиралась еще одна огромная толпа, чтобы приветствовать царя у павильона, специально выстроенного возле Петровского дворца. Уже говорили о сотнях погибших на Ходынке, только Николай об этом еще не знал. Символично, что накануне в Большом театре он слушал оперу Михаила Глинки «Жизнь за царя» – на следующий день жизнь за кружки с портретом царя отдали многие.

Николаю доложили о случившемся только вечером. Сказали, что погибло около трехсот человек. Царь был расстроен, плакал и собирался отменить свою запланированную поездку на бал во французское консульство. Но родной дядя, генерал-губернатор Сергей Александрович уговорил его идти, «чтобы не показать себя сентиментальным».

На следующий день Николай II отправился по больницам, куда поместили раненых. По его указанию в дворцовой церкви Рождества Пресвятой Богородицы поминали «верноподданных царевых, нечаянно живот свой положивших». Также из царской казны были выделены средства, по 1000 рублей семьям пострадавших. Число их скрывали, чтобы по русскому обычаю еще и немножко разворовать казенные деньги. На Ходынке погибло 1389 человек, почти вдвое больше было раненых и покалеченных.

Сергей Александрович не выказал особого волнения по поводу трагедии, провел намеченный бал в своем доме. Он даже не отменил давно запланированное присвоение генеральского звания полицмейстеру Власовскому, также отвечавшему за случившееся. Великий князь Константин Константинович, оправдывая родственника, писал: «Конечно, Сергей лично не виновен; но он сам стал причиной того, что на него сыплются обвинения. Съезди он на место происшествия, вместо того чтобы встречать государя на народном празднике; явись он на похороны погибших; заяви он государю, что как главное ответственное лицо не считает себя достойным оставаться генерал-губернатором; сам попроси он о назначении строжайшего следствия – и никто бы его не обвинил». Но Сергей считал главной задачей охрану императора, с этой задачей он справился. Остальное – воля Божья, нелепая случайность.

А что же Елизавета? Тогда будущая святая могла лишь придерживаться точки зрения мужа. Сама она в то время только навещала раненых, но не перевязывала раны. До труда еще не дошло.

Все это было сочтено мистикой, в первую очередь – самим суеверным царем и его еще более суеверной супругой. То есть, плохая примета. Это только подогревало распространившуюся тогда моду на мистику и оккультизм. К тому же начинался новый век. И магия чисел имела значение. Через несколько лет министр внутренних дел Вячеслав Плеве разыскал в своих архивах предсказание известного своим подвижничеством монаха Серафима Саровского, умершего в 1833 году: «В начале царствования сего монарха Николая будут несчастья и беды народные, будет война неудачная. Настанет смута великая внутри государства, отец подымется на сына и брат на брата. Но вторая половина правления будет светлая и жизнь государя долговременная». Все сбылось, кроме «второй половины».

Пророчество так понравилось правящей чете, что Николай II буквально приказал Синоду канонизировать Серафима Саровского и причислить его к лику святых.

Что и произошло в 1903 году. Огромная популярность, почитание святого Серафима в России было скорее навязано сверху, чем возникло само собой.

Наступивший новый ХХ век все встречали с надеждой на то, что он будет лучше предыдущего. Оказалось наоборот. «Век-волкодав», как назвал его Мандельштам, уже готовил свои кровавые драмы.

В 1901 году умирает королева Виктория, и Елизавета Федоровна грустно констатирует: «Теперь там у нас есть еще одна заступница». Супруге-монахине исполнилось 37 лет. Елизавета все больше думала о том свете, все больше проникалась христианской идеей о временной жизни земной как подготовке к жизни вечной. И благотворительность, как лучшая из форм подготовки, стала для нее главным делом, главным служением.

А вот Сергей Александрович все больше тяготился своей не слишком удачной службой, тяготился враждебной к нему Москвой. В 1901 году он подал племяннику Николаю II прошение об отставке. На что тот ответил: «Извини меня, друг мой, но разве так поступать справедливо и по долгу? Служба вещь тяжелая, я это первый знаю. И она не всегда обставлена удобствами и наградами…», – и мягко, как умел делать только он, отказал.

26 января 1904 года началась вторая после Ходынки крупнейшая неприятность для Николая II и его царствования – Русско-японская война. Царь сам стремился к этой войне, его подталкивал к ней германский кайзер Вильгельм II, назвавший себя адмиралом Атлантического океана, а Николая – адмиралом Тихого. Но больше всего подталкивали те, кто стремился на этой войне заработать. А им было неважно – победоносная получается война или не очень. К таким относился и великий князь Сергей Александрович.

Певец Федор Шаляпин писал в своем дневнике: «В обществе громко шептались о том, что войну затеяли влиятельные царедворцы из-за корыстных своих целей… Мужики и бабы говорили, что хотя косоглазого можно и шапками закидать, но зачем идти за этим к нему так далеко? Раз он к нам не идет, значит правда на его стороне. Чего же нам-то туда лезть?..»

Шапками закидать не получилось. Война велась на редкость бездарно, российские войска упускали инициативу, терпели поражение за поражением. Тем не менее, в обществе распространились патриотические настроения. В Москве главной патриоткой стала Елизавета Федоровна. В Большом Кремлевском дворце великая княгиня разместила склад Красного Креста для помощи раненым. Там же принимались пожертвования для раненых и членов семей погибших, готовились посылки на Дальний Восток.

Летом того же года императрица Александра Федоровна родила долгожданного мальчика, названного в честь любимого предка Николая II, царя Алексея Михайловича. Но вскоре радость сменилась безутешным горем. Цесаревич Алексей страдал опасным и неизлечимым генетическим заболеванием – гемофилией. Не на радость России, а себе на горе он появился на свет.

В то же время неудачная война, падение авторитета власти, ее нежелание перемен, желание перемен со стороны народа породили революцию. И вначале она проявила себя в самой отвратительной форме – в терроре. 15 июля 1904 года в Петербурге член боевой организации партии эсеров Егор Созонов метнул бомбу в экипаж министра внутренних дел Вячеслава Плеве. Министр погиб на месте. Вскоре Сергей Александрович начал получать письма с угрозами. В некоторых из них содержались предупреждения и супруге великого князя, которая, во избежание гибели, не должна появляться на людях с мужем. К смерти его приговорил величайший циник, один из руководителей эсеров и одновременно агент полиции – Евно Азеф со товарищи.

Сергей и без этих угроз определенно предчувствовал конец своей карьеры и жизни, что было для него одним и тем же. Князь долго тешил себя тем, что оказывал большое влияние на царственного племянника. Однако во время японской войны Николай II уже явно перестал его слушаться. Оставалось лишь тиранить жену. Но и Елизавета Федоровна становилась другим человеком. Мир прекратил ему подчиняться, и однажды великий князь обмолвился супруге, что, кажется, сходит с ума.

В канун нового, 1905 года Николай II, который на протяжении всей жизни вел дневник, записал: «Да благословит Господь наступивший год. Да дарует он России победное окончание войны, прочный мир и безмолвное житие», – и как всегда по своей невезучести он ошибся. 9 января расстрелом рабочей демонстрации на Дворцовой площади в Петербурге началась первая Русская революция.

Сергей Александрович продолжал упорствовать в желании выйти в отставку, и 1 января его просьбу удовлетворили. Он сохранил за собой лишь пост командующего Московским военным округом. Семья великого князя еще осенью переехала из дома на Тверской во дворец в Нескучном саду, но и там она не чувствовала себя в безопасности. По совету полицмейстера семья поселилась в Кремлевском Николаевском дворце возле Чудова монастыря.

^{Аликс совсем не понравилась матери жениха.}

Но, словно бросая вызов судьбе и террористам, Сергей Александрович всячески показывал, что запугать его сложно. Он пренебрегал личной охраной, выезжал в карете, а зимой – в санях с одним лишь кучером, не менял маршрутов и распорядка дня, его приезды и отъезды можно было проследить по минутам.

Чем и занималась собравшаяся в Москве террористическая группа: Борис Савинков, Иван Каляев, Николай Куликовский, Борис Моисеенко, Дора Бриллиант. Маленькая скромная еврейка со звучной фамилией, родом из Полтавы, соорудила две бомбы в номере гостиницы «Славянский базар» на Никольской. Одну для Каляева, основную, другую для Куликовского, резервную.

Убийство Сергея Александровича было запланировано на 2 февраля 1905 года у подъезда Большого театра. Но в тот день его спасло то обстоятельство, что вместе с ним в карете оказались жена и дети – Мария и Дмитрий. Каляев уже подошел к карете, уже замахнулся пакетом с бомбой – и ни один полицейский не увидел в этом ничего странного, – но в последний момент заметил, что великий князь не один. В те времена террористы щадили женщин и детей.

Прошло два дня. 4 февраля великий князь в карете выехал из дворца и приблизился к Никольским воротам Кремля. Иван Каляев снова на глазах десятков полицейских беспрепятственно подбежал к карете и бросил бомбу.

^{Разрушенная взрывом карета, в которой находился великий князь Сергей Александрович.}

Силу взрывных устройств принято считать в тротиловом эквиваленте. Трудно сказать, сколько было в бомбе, которую кинул Каляев с расстояния всего в четыре шага, и при этом остался жив и даже не ранен. Елизавета Федоровна в это время была на кремлевском складе медикаментов и уже собиралась уезжать, когда услышала страшный взрыв. В одном платье, без верхней одежды, с криком: «Это с Сергеем! Сергея убили!» – она побежала к месту происшествия.

«Экипаж был разбит вдребезги, лошади, смертельно раненные, топтали упавшего под них кучера, – описывает приятельница Елизаветы Федоровны. – Великий князь был буквально разорван на куски. Сила взрыва была так велика, что отдельные части тела были разбросаны далеко по сторонам. Одну руку нашли по ту сторону кремлевской стены на крыше маленькой часовни Спасителя. Великая княгиня, упав на колени, стала собирать в свой платок останки тела мужа. Одна старушка принесла ей найденный ею палец с обручальным кольцом; другой человек подал ей цепочку с нательным крестом и образками, всю окровавленную».

Кучер Сергея Александровича Андрей Рудинкин, получив более семидесяти ран, скончался в госпитале. Ивана Каляева, кричавшего что-то о свободе, тут же схватили и отправили в полицейский участок. На следующий день его перевезли в Бутырскую тюрьму. Как и большинство убежденных эсеров, он не выдал никого из сообщников. А те находились неподалеку и пришли посмотреть на результаты своего труда.

Елизавета Федоровна после зрелища разорванного на куски тела мужа навсегда перестала есть мясо. В народе так страшно овдовевшей княгине, конечно, сочувствовали.

Но отношение к погибшему было совершенно иным. В собравшейся на месте преступления толпе никто не снял шапки. Среди версий причин покушения первоначально возникла не политическая, а экономическая. Много судачили о том, что Савва Морозов пожертвовал на нужды раненных на войне солдат три тысячи шерстяных одеял, а агенты Сергея Александровича продали их на Сухаревском рынке. Зеваки даже хвалили террориста за аккуратную работу – кого надо, убило, а остальных не задело.

Немного придя в себя, Елизавета Федоровна отослала телеграмму августейшим супругам, где умоляла не приезжать на похороны, опасаясь за их жизнь. Во время отпевания и похорон она казалась механической куклой, которая выполняла нужные действия. Некоторые считали, что она сходит с ума. Разум великой княгини остался нетронут, но она сполна испытала горечь потери. С тех пор она не расставалась со шкатулкой, в которой хранился палец великого князя с обручальным кольцом.

^{Елизавета Федоровна в одежде сестры Марфо-Мариинской обители.}

Елизавета Федоровна посетила Ивана Каляева в тюрьме, подарила иконку с образом Спасителя, сказала, что прощает его – и ее муж тоже простил бы. В это последнее верилось с трудом. При расставании убийца поцеловал руку великой княгини. Разумеется, стало известно, что 2 февраля у Большого театра Каляев пощадил женщину и детей. Однако она сказала ему:

– Вы все же убили меня.

Но подразумевался глагол «освободили». Двадцативосьмилетний фанатик Иван Платонович Каляев перевернул жизнь Елизаветы. Говорят, что браки заключаются на небесах… Странный целомудренный брак великого грешника и прирожденной праведницы, в котором они были обречены существовать на земле, похоже, заключался не для этой жизни. Сорок лет – еще не старость. Но Елизавете и в голову не пришло подумать о новом замужестве, уехать на родину. Теперь она была свободна для того, для чего и появилась на свет. Для служения, подвижничества, причем только здесь, в России, в Москве.

Она больше никогда не снимала траурной одежды, со временем превратившейся в монашескую. Хотя и не стала монашкой. Она определила себе особый статус. К концу 1906 года великая княгиня задумала превратить привычную ей благотворительность в официальную организацию. И только на свои средства. Их имелось у нее предостаточно – как и большинство Романовых, Елизавета Федоровна была сказочно богата. У нее было множество драгоценностей. Что-то ей дарил Сергей Александрович, какие-то вещи унаследовались от матери, были и подарки отца, бабки, сестер и брата. Имелись и официальные царские подарки. Елизавета Федоровна разделила все драгоценности на три части. Первую из них – подарки императорской семьи – она передала в казну, что было обусловлено правилами; семейные реликвии передала родственникам, остальные ювелирные изделия стоимостью в сотни тысяч рублей были предназначены для продажи.

На московской улице Большая Ордынка на вырученные деньги Елизавета Федоровна приобрела участок земли в полторы десятины с домами и садом, для устройства там обители «молитвы, труда и милосердия».

Елизавета не ушла в монастырь, но воздвигла монастырь вокруг себя. В общем, по ее замыслу получалось нечто новое, невиданное еще в православии, но, скорее, заимствованное из протестантизма – обитель для призрения больных и сирот. Учреждение монастырское, но не закрытое. С насельницами-монахинями, но не принимающими постриг. Обслуживающими народ бесплатно. И принимающими пожертвования. Сочетающими духовную жизнь и практическую медицинскую помощь. Название для сестер обители было выбрано никогда не применявшееся в православии – диакониссы.

Церковь – институт консервативный, и, естественно, Синод долго противился созданной Елизаветой организации, отказывался утверждать ее устав, признавать своей составной частью. Но был вынужден сдаться и все признать. Великой княгине, тетке государя императора, было позволено больше, чем остальным. Елизавета считала своей миссией не только помощь ближним, но и духовное перевоспитание общества. С названием для обители проблем не возникло: «Марфо-Мариинская», в честь двух евангельских сестер.

В 1909 году Марфо-Мариинская обитель открылась официально. Согласно ее уставу, в сестры принимались вдовы и девицы православного вероисповедания не моложе 21 года и не старше 40 лет. Более молодые девушки могли быть приняты в обитель как ученицы. Старше сорока не брали оттого, что сестрам требовалось хорошее здоровье и немалые физические силы. Носить больных, переворачивать лежачих, делать массаж, таскать десятилитровые бутыли с препаратами – тяжелая работа даже для мужчины. В обители же трудились только женщины. Из мужчин там были два священника и нанимались разные работники – истопники, садовники, кучера и т. д.

Работы для сестер назывались послушаниями. Послушаний было много. Главные – церковное и медицинское. А кроме того – просфорное, аптечное, рукодельное, по хозяйству, по закупке материалов, по уборке помещения, школьное и прочие. Больница при обители была рассчитана на сто коек и потом постоянно расширялась. Поначалу больных было немного из-за низкой медицинской квалификации сестер. Для лечения приглашались врачи. А главным послушанием почти для всех стало посещение лекций и практических занятий у лучших профессоров медицины Москвы. Со временем среди насельниц Марфо-Мариинской обители появились дипломированные врачи и медицинские сестры. В больнице стали делать операции, принимать самых сложных пациентов.

Ввиду особого положения этого полумонастыря его члены давали обычные монашеские обеты – послушания, безбрачия и бессребреничества, но не были обязаны принимать новое имя, соблюдать вечный пост, как делает настоящее черное духовенство. «В посты, по средам и пятницам, у нас подается постное, в другое время сестры едят мясо, молоко, яйца и т. д. Я же несколько лет не ем мяса, как ты знаешь, у меня все тот же вегетарианский режим. Но те, кто к этому не привык, должны есть мясо, особенно при тяжелой работе», – писала Елизавета Федоровна императору Николаю II на Пасху 1909 года.