Текст книги "Беглый огонь"

Да и… Он, Филин, найдет свою игру и там, на лазурных берегах. Возможно, рядом с нынешней игрой в России это попервоначалу покажется ему старческим покером «по копеечке» в доме для престарелых, тем более что светить свой не вполне праведно обретенный капитал он не сможет. Да и рисковать им не будет. Но… У той партии будет существенное преимущество: карты покропит он сам. И тузов у него в колоде будет столько, сколько ему захочется. А что до азарта… Эти латинос могут играть азартно даже по пустяшным ставкам, игра на деньги слишком легко переходит в игру на кровь, которая в бананово-кокаиновых республиках льется еще обильнее, чем в России.

Геннадий Валентинович Филин встал, подошел к окну, чуть раздвинул жалюзи. Теперь облетающая листва не ка-залась ему ни волшебной, ни полной таинства: так, линялые тряпки, которые скоро превратятся в прах. В ничто.

Филин вернулся к столу, взял горку фотографий, подошел к камину и бросил свою отыгранную колоду на теплющиеся густо-малиновым угли. Сначала глянцевые квадратики лежали спокойно, лишь слегка обугливаясь по краям, потом белый огонек пробежал по одному снимку, по другому… Одна за другой фото превращались в комочки обугленного праха.

На душе у Филина было покойно. «Никого не пощадила эта осень…» Лишь эта бездарная мелодия нудила и нудила, не вызывая уже ни сочувствия, ни жалости, ни тоски.

Глава 55

Геннадий Валентинович вернулся за стол; на нем не осталось ни единой бумажки. Нажал кнопку селектора:

– Панкратов прибыл?

– Да.

– Пусть войдет.

Взглянув на мрачное лицо помощника, Филин спросил, едва разлепляя губы:

– Плохие новости?

– Хуже. Никаких. Милый город Покровск замер по осени в полном столбняке.

– Вот как…

– Никакого шевеления. Первое время авторитеты еще суетились, но мой Кадет нашел с ними общий язык. Утряслось. А вот во власти… Губернатор сидит сиднем в своем загородном доме, словно обложенный медведь в берлоге. Илья Муромец хренов. Никаких предложений не принимает, никаких новшеств, никаких переговоров. Омут.

– По-твоему, он испуган?

– Непонятно. Но охрана такая, что… В Покровске сменился начальник УФСБ, с Купчеевым, в отличие от предыдущего, ладит.

– Кумовья?

– Никто не знает. На людях, на совещаниях – доверительно-корректные отношения, не больше. Да, у этого нового генерала целый выводок своих людей – привез с собой. Губернатору лично и его загородной резиденции организовано еще одно кольцо охраны.

– Купчеев активен?

– Пес его разберет. Вроде и сидит у себя тише воды ниже травы: из загородного дома в свою администрацию и обратно. Ничего не вижу, ничего не слышу… В Москву мотается не чаще обычного, но и не реже. Телефонные же переговоры мы не контролируем никак. Да, в столицу катается исключительно колесным транспортом и под почетным эскортом. У меня сложилось впечатление, что…

– Он умный, – перебил помощника Филин. – Умный функционер. Вот и функционирует. Сейчас время работает на него. Ты отдаешь себе отчет, что нынче осенью в стране произошел переворот?

– Естественно.

– Вот и он не ребенок. И к тому же опыт – штука незаменимая. А что говорит ему опыт? Сиди и не отсвечивай. Купчеев пересидел в свое время, как минимум, трех царей: Брежнева, Андропова и Горбачева. Глядишь, и нынешнего переживет. Так?

– Так.

– Да… Сейчас время работает на него. Заводишки, которые под ним, он не упустит. И хочет получить свою цену. Полную цену.

Филин закурил, прищурился от попавшего в глаза дыма. Вернее, он нарочито давал попасть дыму в глаза: курение давно превратилось из привычки в ритуал, и это легкое пощипывание было приятным. Как многие заядлые курильщики, от исполнения ритуала он получал удовольствия едва ли меньшее, чем от насыщения организма никотином.

Сейчас он думал. Пока Степан Ильич Панкратов работает на олигарха, а он, Филин, давно на себя, могут возникнуть… э-э-э… разночтения в подходе к проблеме. Так или иначе, Ильича нужно посвящать. Вернее, вербовать. Жестко и быстро. Или он, воспитанный годами взаимопроверок, пойдет и изложит свои соображения в отделе собственной безопасности концерна. Это будет совсем скверно.

– О чем кумекаешь, Ильич?

Панкратов пожал плечами:

– Наше дело служивое.

– Что тебя беспокоит?

– Только одно: я не понимаю цели основной операции. И ее сути.

– Чего ж тут не понимать? Времечко поменялось, патроны на верхах занялись своими верхними делами… А нас пока пустили на самотек. Ждут-с. Разумно.

– Разве мы не знали о будущих напрягах и не учитывали их при подготовке действа? Давайте не будем лукавить, Филин. Я для этого слишком стар.

– Скорее, опытен.

– Пусть так. Хватит обнюхивать друг друга, как псы в стае.

– Пусть так, – в тон ему повторил Филин. – Что ты хочешь знать, Ильич?

– Знать я ничего не желаю, – не сдержался Панкратов. – Я – служилый пес на длинном поводке. И ничего иного, как гонять дичь, в этой жизни не умею. Мне нужна постановка задачи или подтверждение ее отсутствия. Как там у космонавтов? «Все системы функционируют в рабочем режиме».

– Лукавишь?

– Самую малость.

– И ты поверишь в «рабочий режим»?

– После проведенной «артподготовки» такого масштаба – нет. Но что это меняет?

Филин внимательно посмотрел на Панкратова:

– Хорошо. Ты осторожен, как колдун на углях. Ильич, что тебе более импонирует, игра или покойная старость?

– По возможности – и то и другое. Мы оба алкоголики, наркоманы игры. От покойной старости сыграем в ящик куда быстрее, чем от пули. Истрепанным за жизнь нервам нужен допинг.

– Ну что ж… Я рад, что в этом ты откровенен со мной. – Филин не спеша достал из коробки сигарету, прикурил, прищурился: – Я готов сделать тебе предложение.

– Которое я не смогу отклонить?

– Именно так.

– Если я правильно понимаю, я не смогу и не выслушать предложение?

– Ты правильно понимаешь. Обычно достоинства людей – их же недостатки. И наоборот. Ты слишком умный, Ильич, чтобы уйти отсюда живым после нашего разговора, если не примешь новые реалии, как выражался Меченый.

Желтые, тигриные глаза Панкратова прищурились, как у затаившегося зверя.

– Я вовсе не желал тебе угрожать, Ильич. Просто констатирую факт. Так сказать, вношу полную ясность. Ты же профессионал, поэтому изволь понять правильно.

– Я все понимаю правильно, Филин. Вот только капканов не люблю.

– А кто любит? Но жизнь такова, что все мы… – Филин махнул рукой, но не сокрушенно, а скорее так, словно привычно отгонял назойливую муху. – Как бы ты поступил на моем месте? Аналогично. Факт. Ну а играть в пионерские клятвы и прочие советы дружины поздновато. Ты ведь все понял.

– Насчет твоей игры?

– Да.

– Не все. Только то, что ты ее ведешь. И довольно давно, – произнес было Панкратов, да запнулся, замолчал, показал взглядом на стены.

Филин рассмеялся искренне, от души:

– Нет, родная контора умела воспитывать кадры! Деловые разговоры не вели даже под журчание струй в поселковом зачуханном сортире! Не боись, Ильич! Как говорили в деловых семидесятых: «Все схвачено». Да и мой характер ты знаешь: я отличаюсь скорее крайней недоверчивостью, чем благодушием, рассеянностью или разгильдяйством. И «чистоту» сего кабинета блюду пуще, чем девица кавказской национальности – целомудрие. – Помолчал, спросил: – Итак, ты готов вы-слушать предложение?

– Да.

– Я хочу, чтобы ты понял, Степан Ильич, что в твоем положении ничего и не поменяется, кроме оплаты. Она возрастет существенно. Твой разовый гонорар за эту, конкретную операцию составит… – Филин не удержался от того, чтобы сделать театральную паузу: – один миллион долларов. Как цифра?

– Хорошая.

– Ты хочешь узнать, сколько получу я?

– Нет. Меня устраивает названная сумма. И… Хватит проверять меня на вшивость. Это как-то подетски.

– О’кей. Нарекание принято. Тогда идем далее по тексту?

– Я хотел бы только одно уточнение.

– Да?

– Почему вы мне делаете предложение, вместо того чтобы… У вас, Геннадий Валентинович, карты на руках, и вы меня могли просто устранить «по ходу пьесы». Миллион – это солидные деньги.

– Но ведь «жизнь кончается не завтра», как пела милейшая Алла Борисовна лет двадцать назад.

– Никто не знает, когда она кончается.

– Но надеяться не вредно, не так?

– Так.

– Бог располагает, а человек предполагает. А также рассчитывает. Вот и я рассчитываю прожить еще лет эдак двадцать пять. А то и все тридцать. После проведения данной операции мне предстоит покинуть родную землю, и, признаться, сделаю я это без сожаления: надоело.

– Мне тоже?

– Естественно. А что мы с тобой умеем делать, любезный Степан Ильич? Только интриги строить, и ничего больше.

– Если это считать интригами…

– Я в широком контексте. И, как ты правильно заметил, без допинга действия мы с тобой скоренько одряхлеем и скопытимся. Ты следишь за моей мыслью? Прямой расчет: во-первых, устранять тебя неразумно, потому что мне нужно будет докладывать что-то патрону, а в отделе собственной безопасности те еще орлы, им тоже выслужиться хочется… А патрон, как ты знаешь, тратит на них самые кругленькие суммы, а порой и самолично любит вникать в мелочи и неувязки… В шпионов не наигрался в детстве, пижон! Во-вторых, закрутим мы с тобой на новых землях любезное сердцу и уму дельце: старый друг лучше новых двух, а? Складно излагаю?

– Как песня.

– И вот еще что. Время после госпереворота поменялось. Грядут новые реалии. Мы не то что не нуж-ны более патрону, но… Боюсь, спишут всех нас, старичков. Чохом. И не на пенсион. Сам знаешь, Безуглов, что возглавляет собственную безопасность нашей службы, у патрона трется на постоянку, еще один, Лисин, что бабцов под олигарха кладет, тоже ему как родной стал… Это раньше подсиживание заканчива-лось безвременным пенсионом с дачей и спецсодержанием согласно штатному расписанию. Сейчас времена лютые: спишут как хлам. То, что «проводы» проведут без сучка и задоринки у тебя, надеюсь, сомнений нет?

– Никаких. Наслышан о параллельном безугловском «отделе спецопераций». Ну да в конторе как в конторе, будь она частная или государственная: они нам – свою внедренку, мы им – свою. И живы пока, а, Геннадий Валентинович?

– Вот именно: пока. Сколько веревочке ни виться…

– А у слона конец – больше.

– Во-о-от. Ну а теперь к делу?

– Пожалуй.

– Кофейку, для тонуса?

– Выпью.

– С коньячком?

– Можно и с ним.

Филин подошел к шкафу, достал коньяк, рюмки, отрезал несколько долек лимона, посыпал сахарной пудрой. Подошел к столику, включил автоматическую кофеварку; через минуту две чашечки крепчайшего кофе дымились на столе.

– Ловко у вас получается, Геннадий Валентинович.

– Можем еще. Вздрогнули?

Коньяк оба выпили по-русски, глотком. Филин прихлебнул кофе, закурил очередную сигарету, подождал, пока Панкратов неспешно прикончит кофе. Весь ритуал был выверен до мелочей: человеку нужно было дать освоиться в собственном новом качестве, как и в новом качестве шефа, – десятилетия службы вбили истины накрепко. Пусть пока сделает шажок, крохотный, по этой лесенке…

Еще лет тридцать назад Филин для себя впитал очевидную, но далеко не всеми выполняемую истину: любому человечку, пусть он самый распоганый стукачок и ханыга, нужна для сердечной отмазки простая и незатейливая уверенность, что он не халявщик, а партнер. В нынешнем же случае так и обстояло на самом деле: Ильич был профессионалом, прекрасным профессионалом, Филин работал с ним пятнадцать лет, сначала в родной конторе, потом – на патрона. Причем оба они перетекли в концернову службу безопасности, что называется, по течению: их будто кураторы передали с контакта на контакт. Потом – разобрались, оба. В любом случае романтизм тогдашней юности испарился еще в конце семидесятых, и восьмидесятые – девяностые от здорового цинизма не отвратили, а, наоборот, прибавили оного. Пожалуй, оба, и Филин, и Панкратов, готовы были сделать ход деревянным троянским конем, но случай не подворачивался. Да и у Степана Ильича времени не было случай готовить; он был, что называется, человеком действия. У Филина же было и время, и связи, и возможности.

Панкратов, как профессионал, прекрасно понимал смысл «кофейно-коньячного» ритуала, но, как и любой ритуал, на эмоции в нужном направлении он действовал безотказно. Понимать – одно, чувствовать – другое. Эмоции первичны, факт.

Наконец он прикончил чашечку, смыл горький кофейный привкус микроскопическим глоточком превосходного коньяка, поднял спокойный взгляд, произнес, не скрывая иронии:

– Будем считать, декомпрессия прошла успешно. Я слушаю, Геннадий Валентинович.

– Ну и ладненько. Ты, я полагаю, за время бездействия уже уразумел истинный смысл операции?

– Теоретически. Наворотить десять бочек арестантов да губернского батьку запугать, чтоб не высовывался. Притом и для патрона хорошая отмазка: клиент созрел, несите ваши денюжки. А денюжек как раз и нет: кризис. А заводики тепленькие, считай, бесхозные: акции не котируются ни на грош, бери голыми руками, в коих, естественно, хрустящая зелень вложена в приятных таких купюрах.

– Да ты прямо поэт, Ильич.

– Я так полагаю, никакая покровская оборонка никому в работающем состоянии сдуру не потребна – из тех, у кого деньги водятся. Нет, любой заводик завести можно, если транснациональную корпорацию развернуть, пристегнуть Украину, Казахстан или Белоруссию, а то и все три державки, вместе взятые, не сами по себе, естественно, а заинтересованных индивидов, способных совместными усилиями ковать оружие и гнать его ба-баям и банабакам из стран Южной, Юго-Восточной и прочих Азий вместе с Африками. Но дело это многоступенчатое, долгостройное, не враз. А вы, Геннадий Валентинович, тороґпитесь. Какой отсюда следует вывод? Заводишко кто-то хочет купить вовсе не затем, чтобы тот взорлил соколом на оружейных рынках, а вовсе напротив: чтобы стопорнулся клятый конкурент, заткнулся навеки.

– Красиво излагаешь…

– Остается одно: за обеспечение прикрытия покупки такой рухляди мне, скромному труженику ствола и убивцу-махинатору, гонорар в лимон зелени никто не предложит. Вывод: что-то ценное или особо ценное затаилось в покровских заводских руинах… И статья там светит особо значимая, как бы ее ни поименовали ныне, по-старому она называлась просто: «Измена Родине». Не так?

– Тебя беспокоит возможная будущая тяжесть содеянного? Пятно на совести «солдата империи»?

Панкратов усмехнулся невесело:

– Империя умела воспитывать, но… «Совесть» – не совсем то слово. «Солдат империи» нашей с вами, Геннадий Валентинович, специализации оперировал другим понятием: «долг». А таковое осталось похороненным вместе с империей.

– Ты не веришь в будущее возрождение?

– В том-то и фокус, что верю. Но не потому, что затюканный интеллектуал, бредящий николаевским величием образца девятьсот тринадцатого или восемьсот двенадцатого года. Просто я знаю систему. Она – самовосстанавливающаяся. Но…

– Да?

– В нашем случае система сработает однозначно, как боек револьвера. Тут вы не соврали, Геннадий Валентинович.

– Что-то твоя вступительная речь затянулась, Ильич…

– Господин полковник, дайте выговориться старшему офицеру, а?

– В отставке, Ильич, в отставке.

– Под патроном мы оба под хорошей «крышей», грехи можно воротить кубометрами, а как выйдем в самостийное плавание, на холод и на дождичек?..

– К чему ты клонишь, Ильич?

– Вот что, Геннадий Валентинович. Знаю я вас как крепкого мужика, что цену слову ведает даже в нашем специфическом ремесле. Но и вы меня, я думаю, не за сявку держите, извините за жаргон. А потому, как Леня Голубков, хочу партнерских отношений: сумму вы назвали хорошую, на державу мне если и не наплевать, да нас она уже в лоно не примет ни под каким видом, так что и к морю теплому, и под пальмы поеду, и вас, Филин, признаґю патроном и боссом, мне так сподручнее, извилины у меня на разработку да контакты хуже раскручены, я и не претендую потому…

– Короче, Ильич, хватит реверансов.

– Мне втемную играть возраст не дозволяет да гонор профессиональный не дает. Так что жду полной ясности по операции. Тогда, кстати, и работать сподручнее.

– А почему нет? Я же тебе сказал, живым ты отсюда выйдешь только при одном условии…

– Давай без условий, а, Сова? – Глаза Панкратова снова нехорошо прищурились. – Ты мне делаешь предложение, но по-хорошему, а уж приму я его или нет… В указанной специализации – из людей делать трупы – я посильнее буду, а? А кто живым отсюда выйдет в случае неувязочки, тот и прав будет.

Филин уперся немигающим взглядом в Панкратова, осклабился, ничуть не обеспокоившись:

– Ну что ж. Давай начистоту.

Глава 56

Ухмылка продолжала играть на губах Филина. Спросил:

– Сова, говоришь?

– А то ты не знал этого своего «народного» псевдонима.

– Знал, знал… В конторе окрестили. – Филин чуть потянулся плечами. – Даже приятно. Старые времена… Какие комбинации прокручивали… Если бы не цэкисты да не армейцы, что губили нам всю игру, мы бы взорлили, а, Ильич? И в Кремле не это чтокало оплывшее сидело с кучей засранцев…

Панкратов только пожал плечами.

– Вспомнить любо-дорого! В течение недели три министра обороны дружественных стран народной демократии сыграли в ящик от пресловутой сердечной недостаточности – высокий класс, а? И следом – милейший Дмитрий Федорович Устинов в ямку ушел вперед ногами[14]14
  Слухи о готовящихся скоординированных военных переворотах в странах Варшавского договора ходили уже тогда; достоверно ничего не известно и поныне и вряд ли когда-либо будет известно. Тем не менее сорванный возможный переворот привел сначала к развалу оборонительного Варшавского договора и СЭВа, затем – к развалу СССР и отбрасыванию России к границам семнадцатого века. Ну а скупость официальных сообщений и их нарочитая однотипность впечатляет: «2 декабря 1984 года в результате острой сердечной недостаточности скончался член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР генерал армии Гофман». «15 декабря. На 59-м году жизни в результате сердечной недостаточности скоропостижно скончался член ЦК ВСРП, министр обороны ВНР генерал армии Олах». «16 декабря. На 66-м году жизни в результате сердечной недостаточности скоропостижно скончался министр национальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Друз». «20 декабря скончался член Политбюро ЦК, министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов».


[Закрыть]. – Филин вздохнул. – Армейцы обиделись. Но и сами с вэпэкашниками не при делах остались: замордовали их комсомольцы, как че-репаху!

Приступ то ли нарочито-залихватской, то ли судорожной веселости прошел у Филина так же быстро, как и начался.

– И не понять теперь, отрадно или обидно… – выдохнул он. – Но пахать на патрона надоело. – Взглянул на Панкратова: – Хочешь на паях?

– Никак нет, Геннадий Валентинович, я же сказал: мне предложенного гонорара хватит. Его отработаю, потом можно и о паях поговорить. Но ясности хочу. – Помолчал, пояснил спокойно: – Старый стал.

– Будет тебе ясность, Ильич. Только давай более не бодаться, как два сбрендивших слона, а? Я тебе к чему присказку-потешку из прошлых времен напомнил? Ведь у всех же все было, выше крыши, и у цэкистов, и у генералов, и у конторских… Да еще и страна под ногой, и какая страна! Люди не из-за денег гибнут, из-за амбиций. Как только начнем с тобою выяснять, кто круче, так и сгинем, оба-два. Согласен?

Панкратов смотрел на Филина внимательно: тот не блефовал. Да и прав: здравый смысл шептал, не па-цаны-отморозки, в самом деле, каждый цену другому знает.

– Убедили.

– Ну, тогда к делу. Патрон заказал нам подготовить условия к покупке трех заводиков: Электромеханического, «Дельты» и «Трансмаша». Понятно, контрольных или, на худой конец, блокирующих пакетов акций оных. В связи с неумеренной активностью соперничавшей финансово-промышленной группы сам патрон оказался не то чтобы в заднице, но не готов к покупке: наши ро-зовые директора, даром что совки совками, а цены за-просят немалые. В связи со сменой курса – лимонов шестьдесят – семьдесят зеленью. Для крутых китов вроде и не запредельная сумма, бери голыми руками и владей, но и тех денег покуда нет.

Филин прикурил сигарету, резюмировал:

– Нас же с тобой интересует завод «Точприбор».

– «Точка»? – удивленно приподнял брови Панкратов.

– Угу. Пережевываешь?

– Пытаюсь. Но проглотить не могу. Когда-то за-водишко был крупный, территория по сию пору чуть меньше всего подмосковного Подольска. Но на ней – слезы. Пустые коробки недостроенных цехов занимают половину площадей; оборудование на две трети разворовано, даже кабели предприимчивые работяги давно в утиль сдали. Работает пяток цехов, но чем они там занимаются – непонятно. Никто никакого интереса к заводу и раньше особенно не проявлял, а теперь – и подавно. Те приборы, что раньше делали для систем наведения ракет, теперь стали не нужны: конверсия затянулась. А другие успешно какой-то сибирский заводик производит. – Панкратов помолчал, спросил: – Там что, на территории, залежь алмазов россыпью? Или нефтяную вышку собираются ставить?

– Есть там одна хитрая лабораторийка. Вернее, сеть небольших экспериментальных цехов, завод в заводе, именуемых в бумагах «Цех-К».

– Слышал.

– И что слышал?

– Ковали там во времена оные что-то типа оружия. Впрочем, как везде.

– Для того чтобы уразуметь, что на «Точприборе» ковали, не нужно быть оракулом, – чуть иронически ухмыльнулся Филин. – Я сумел выяснить что. Найти покупателя. Обговорить вариант сделки.

– «Цех-К» бездействует уже лет восемь…

– Он ничего не производит, но не бездействует. Группа яйцеголовых теоретиков родила там одну идейку, вполне достойную Нобелевки. Или миллиарда долларов наличными.

– Таких цен нет.

– Такие цены есть, но, ты прав, их никогда не платят. Но предложенный гонорар, как ты выразился, меня устраивает. Издержки – за счет покупателя.

– Что нужно? Захватить сейф с документами? Вывезти готовое изделие? – Теперь уже ирония слышалась в голосе Панкратова.

– Нужно купить «Точприбор». Именно тогда покупатель получит возможность ознакомиться со всем содержимым «Цеха-К». У него есть также намерение пригласить всех без исключения разработчиков изделия в солнечную Калифорнию.

– И мы тогда получим свои деньги?

– Клиент готов пойти на риск и двадцать процентов суммы вложить в именные сейфы в любом указанном нами банке уже сейчас.

– Мое имя мне дорого, Геннадий Валентинович, но не настолько, чтобы ради него потерять голову.

– Сейфы будут зарезервированы на любые выбранные нами имена.

– Получать в приличном банке денюжки по липовым ксивам…

– Клиент готов выправить нам подлинные паспорта любой избранной европейской или латиноамериканской страны. А также Австралии и Новой Зеландии.

– Даже так…

– На страны с исламским фундаментализмом его влияние не распространяется, да и меня самого туда не тянет. Еще вопросы?

– Красиво излагаешь, Геннадий Валентинович.

– Просто проблемой занимаюсь неспешно. Уже два года.

Панкратов задумался, констатировал:

– Достойный срок.

Филин закурил очередную сигарету – он вообще курил очень много, неспешно и плавно опустил руку во внутренний карман пиджака и извлек два российских заграничных паспорта. Один передал напарнику.

Степан Ильич раскрыл; на собственное фото, рядом с которым были отпечатаны лазерным принтером совершенно незнакомые фамилия, имя и отчество, он взглянул как на само собой разумеющееся, равно как и достаточно равнодушно отреагировал на несомненную подлинность паспорта и всех причитающихся печатей. А вот серию и номер изучил тщательно, так же, как и неведомые непосвященному глазу пометки типа «случайной» точки или «непреднамеренно» оставленной принтером «грязи»… В сочетании с номером и серией… М-да… С таким паспортом можно идти через родную таможню танком «Т-80» и вести на поводке слона, обложенного булками: любой таможенный и фээсбэшный чин ревностно согласится, что это есть бутерброд: люди разные, у каждого свой аппетит.

Степан Ильич произнес только:

– Высокий класс.

– Кто на что учился, – спокойно отозвался Филин. Снова полез в карман и достал еще два паспорта, на этот раз американских. Государственный орел Штатов был хоть и менее авантажен, чем двуглавый отечественный, зато куда более респектабелен.

Панкратов с удовольствием рассмотрел свою новую фамилию; Филин учел все, даже неосознанную привычку человека к звучанию собственного имени: теперь он стал Stephan Pencraft. Фамилия была типичной, а имя Стефан вполне оправдывало славянскую внешность Панратова; впрочем, большинство славян в Штатах почиталось за поляков и прочих чехов, так что…

– Ты доволен, Ильич? – спросил Филин.

– Профессионально, – сдержанно отозвался Панкратов.

Филин лишь растянул тонкие губы в усмешке:

– Чтобы тебе было еще теплее, Ильич, в городе Ангелов[15]15
  Лос-Анджелес.


[Закрыть], что в милом штате Калифорния, если помнишь, когда-то его называли русской Америкой, у тебя есть свой бизнес, небольшое уютное кафе для семейных обедов и ужинов, и, как положено мидл-классу, уютный дом, без роскоши, но в приличном районе. Так что натурализация полная. – Геннадий Валентинович выдержал крохотную паузу, добавил: – Все это, как говорят они, «фри», то есть не входит в сумму названного гонорара: свой зеленый лимон получишь целехоньким и хочешь – пропей, хочешь – в матрас забей десятками да дрючь на нем шлюх до полного опупения.

Теперь Филин откинулся в кресле с теплым чувством хорошо проведенной вербовки. Вероятность того, что Панкратов отклонит такое предложение, была равна нулю.

– Как видишь, Ильич, у меня на тебя долговременные планы. – Он взял бутылку, разлил коньяк по рюмкам: – Вздрогнули?

Мужчины выпили одновременно. Филин немедленно вставил в рот-щель сигарету.

– Я готов к работе, – произнес Панкратов спо-койно.

– А я рад, что мы договорились. Но прежде, чем будет поставлена оперативная задача, изложи мне сомнения, какие-никакие у тебя остались. Будем считать, что работа началась.

Панкратов раздумчиво потер переносье:

– Только одно.

– Да?

– Все эти штучки заказчику, как я понимаю, влетают в немереную копеечку… Пардон, центик. Ну а если еще внимательнее прикинуть, за полсотни тысяч штук зелени из этой вшивой лаборатории под кодовым наименованием «Цех-К» клиенту не токмо сейф с документацией, ему еще и особиста-начальника первого отдела в целлофан запакуют и поднесут с поздравительной ленточкой, да на жостовском подносе: извольте-с! Или я чего-то не понимаю?

– Ты все правильно излагаешь, Ильич, глядя поверхностно на захламленную ржавой рухлядью территорию под наименованием «Точприбор». Забывая про внутренний, красного кирпича заборчик, окружающий «Цех-К». Не у всех наших вэпэкашников еще мозги в водке затонули, аки безвременно захлебнувшаяся подлодка «Комсомолец» в акваториях Мирового океана… Кумекают. Понимают, что представляет из себя разработка малого творческого коллектива под названием «Цех-К». Но… Как писал классик, узок был круг революционеров и страшно далеки они от народа. На чем и погорели.

– Геннадий Валентинович, мне бы без аллегорий.

– Изволь. Когда державка разваливаться почала, какой главный лозунг приняли на грудь все дядьки при власти? Все тот же, ленинский: «Грабь награбленное!» Впрочем, как выразился один знакомец, тогда в мелких инструкторских комсомольских чинах, а ныне – в енеральских новых русских: «Если можно украсть, нужно украсть». Впрочем, выразился он общедоступнее и простонароднее. И – почали тащить все и вся. Вот только цепные псы режима, да не оперы или мокрушники, вроде нас с тобой, а натуральные «московские сторожевые» из отдела «В» бывшей «девятки», или охраны спецобъектов Минобороны – остались, как и положено псам, при пустом доме без хозяина. Но службу несли и несут исправно: их в свое время и отбирали, и обучали-воспитывали по отдельной методике.

Короче: со времен Лаврентия свет Палыча система охраны на объектах, подобных «Цеху-К», не изменилась ни на йоту. И украсть и продать хранимое ни у новорусско-демократических хозяйчиков страны, ни у старых партократических вожденков-функционеров ни-какой возможности не было: это вам не бриллианты вшивые, стекло, мусор, это вам сверхвысокие технологии, определяющие победу или поражение в борьбе за мировое господство! – Филин хмыкнул: – Или – за мир во всем мире, как у нас любили выражаться.

Да и времени разобраться вдумчиво с такими сокровищами не было: «Хватай мешки, вокзал отходит!» До каких там «хай-теков», когда моря разливанные нефти плещутся, когда горы никелевые и алюминиевые манят и блещут, когда голубое топливо успешно бежит по газопроводу «Дружба» на давно не дикий Запад из сибирского далека, претворяя в жизнь лозунг: «Им – газ, нам – труба».

Да и чтобы превратить высокие технологии сначала в товар, потом – в деньги, и только потом – в особняки, яхты, телок, икру, ананасы и рябчиков, много составляющих нужно. Куда проще: украл, выпил, в койку с прошмандовкой! В тюрьму только те, кто украл мало.

А наши новоявленные «партнеры во имя мира» об этих хитрых разработках порой ни слыхом не слыхивали, ни нюхом не нюхивали: железный занавес «строго секретно» и по сию пору укрывает эти «хай-теки» в алибабаевых пещерах лежачего на голой заднице ВПК до лучших времен, да и многие наши отечественные олигархи о таких разработках ни душой, ни понятием!

Филин налил себе еще рюмку, на щеках его появился азартный румянец. Он с удовольствием закурил, продолжил:

– Но времечко полетело уж больно втарары, все смешалось в доме Облонских – и душа, и лицо, и одежда, и мысли. Служивых погнали отовсюду, не нужна стала служба; прислуга, напротив, стала ставить из себя господ да хватать, тащить и хапать то, что не ухапали господа новоявленные… А Лаврентьевы вотчинки и заначки остались невредимыми, стоики там остались заправлять, но жизни без движения не бывает: кого-то уволили, кого-то сократили… Как я вышел на разработку «Цеха-К» – рассказывать утомительно и скучно. Кстати, Груздев был чуть не единственным человечком, не просто знавшим о разработке, – он был готов лобировать ее применение…

– Мне следует знать, о чем идет речь?

Филин посмотрел на него внимательно:

– Пожалуй. Шило в мешке на этой стадии таить глупо. Я тебя постарше почти на десяток годков, потому еще помню крылатую фразу: «Кибернетика – продажная девка империализма». Наши ученые пристебаи приклепали изрядной науке политику, тему закрыли… А потом открыли, но в военно-полевом варианте: под семью замками и десятью печатями. Ну а всяких НИИ и закрытых лабораторий, типа этого «Цеха-К», в стране было считать не пересчитать. Над одними шефствовал КГБ, над другими – всемогущий ВПК со своею правой рукой – ГРУ. И развиваться сия наука пошла самыми непроторенными дорогами; недаром наши военно-шифровальные ЭВМ на порядки превосходят американские аналоги: другой принцип построения, у них – математический просчет частностей, у нас – интуитивное озарение загадочной русской души… Ну а ежели соединить чисто расейские умственные выкрутасы с еврейской дотошностью да прибавить немецкую методичность в постановке отдельных элементов процесса – мы же интернационалы! – получится чудо. Вот такое чудо-чудное, диво-дивное и сварганили умельцы из этого самого «Цеха-К».

– Что именно?

– Они поменяли основной принцип работы ЭВМ. Как бы это объяснить повнятнее?.. Создали машину не нового поколения, а принципиально другую машину, с другими возможностями, с другими перспективами… Это как в век господства паровозов изобрести двигатель внутреннего сгорания. Грядущий век – за ним. Ежели, конечно, не грянет очередного хама[16]16
  Филин имеет в виду работу Дм. Мережковского «Грядущий хам».


[Закрыть].

– Чудо-технику сочинили в те времена?

– В том-то и штука, что на переломе. Году эдак в восемьдесят девятом. Нет, система еще работала, но… Ты ведь можешь представить, сколько научных генералов из полусотни НИИ появление такой машины поставило бы раком? В прямом смысле: степени, регалии, загранкомандировки, деньги, премии? Скольким генералам натуральным, равно как и капитанам производства, кормящимся от эвээмок, систем спецсвязи и прочей мухобели, пришлось бы встать в сходную позицию? Что-что, а система сильна не только своей инерцией, но и своей косностью. Этим «быстрым разумом невтонам», кулибиным доморощенным, не просто ходу не дали, но еще отымели во все дырки за разбазаривание госсредств и гору дерьма сверху на руины репутаций насыпали! Главный Левша, как водится на Руси, человек неуравновешенный и крепко пьющий, хватанул постзапойный инфаркт и мирно скончался в покровской партийной больничке. А может, и не мирно: подмогли. Но упомянутый генералитет сделал все возможное, чтобы открытие века похоронить мертво.