Текст книги "Беглый огонь"

Глава 63

Как известно, любое торжественное мероприятие начинается с аккредитации. В тишайшем Покровске скандальных газет нетути, все тихо сопят в две дырочки, оживляясь исключительно на местечковых выборах согласно прейскуранту. Но никаких здешних фотокоров и борзописцев я созывать и не собираюсь. Просто нужно сделать так, чтобы столичные – сами наехали. Так сказать, экспромтом. А всякий экспромт хорош тогда, когда хорошо подготовлен. Просматриваю справочник, выискивая телефоны местных партайгеноссе. Потом раздумчиво гляжу сквозь ветровое стекло вдаль, настраивая свой бестолковый менталитет на соответствующую волну. И только потом тискаю кнопочки захваченного с боем мобильника.

– Здравствуйте. Покровское отделение «Демократического альянса», – поприветствовал меня мелодичный голос секретарши. Я сразу представил себе вполне юное создание модельного типа, тихо скучающее за включенным компьютером с надоевшими видеоиграми.

– Здравствуйте, – доверительно-срывающимся на шепот голосом произнес я. – Прошу соединить меня с главным.

– Вы имеете в виду Игнатия Валериановича?

– Можно его, только побыстрее. Дело конфиденциальное и весьма срочное.

– Как о вас доложить?

– Как о защитнике свободной России, – дрожащим от собственной значимости голосом произнес я. Не без пафоса и со вкусом.

– Минуточку, – с плохо скрываемой иронией ответила барышня и оставила меня слушать бессмертный шлягер негритянского фольклора: «Когда святые маршируют».

Полагаю, от чистых шизофреников здесь уже основательно отвыкли; новая волна «демократов» весьма отличается от истеричных хапуг первого поколения предприимчивостью и сообразительностью и мелочь по карманам и сусекам бывших первых секретарей не тырит; но по губернским партячейкам по сию пору зависли не самые удачливые из гайдаровских прорабов; надеюсь, хоть один искренний столпец демократии в организации остался. Ну а, судя по легкой иронии в голосе, барышня-секретарь достаточно умна, чтобы соединить меня именно с таким и не отвлекать босса Игнатия Валериановича от дел значимых и денежных.

– Вас слушают! – услышал я в трубке.

– Игнатий Валерианович?

– Нет. Это – Константин Климов!

Произнесена имя-фамилия была с таким подъемом, словно обладатель его был здешним Доренко, никак не меньше.

– Так вы тот самый Климов? – с не меньшим энтузиазмом переспросил я.

– Да, это я, – со скромной ленинской простотой подтвердил собеседник.

Ну что ж, с честолюбцами всегда приятно иметь дело: «ему немного подпоешь, и делай с ним – что хошь!»

– Я рад, что трубку взяли именно вы… – произнес я на иссякающем подъеме и добавил на полтона ниже: – Себя я по понятным причинам назвать не могу… Но я надеюсь, вы известите общественность…

– О чем именно? – отозвался Климов.

– Оголтелая военщина готовит чудовищную провокацию. Она гонит наших детей на убой, а теперь…

– Не могли бы вы выразиться поконкретнее?

Похоже, я пережал. Собеседник заподозрил во мне чистого шизоида. Этого мне не нужно.

– Я о заводе «Точприбор». Вы же знаете, что это за люди…

– Да-да, я вас внимательно слушаю…

– Так вот: завтра будет реализовано соглашение между Министерством обороны и красными директорами, входящими в известное вам объединение… – Ну должно же быть в славном Покровске хоть какое-то объединение директоров-производственников! – Вы понимае-те, чем это грозит городу? Вы понимаете, чем это грозит демократии?

Ну а дальше я плел вообще не пойми чего, зато – вдохновенно: уж таковы люди, им чаще не важен смысл, им важнее тон, эмоциональный настрой собеседника. Ну а если в речи встречаются знакомые, пусть ничего и не значащие словеса, типа «военщина», «демократия» и «угроза»…

– Да-да-да…

– Пользуясь бомбардировкой Ирака, наши ястребы активизировались. Большего я сказать не могу. Как и назвать своего имени. Но это в наших силах: уберечь город и страну от милитаристской красно-коричневой заразы! – Вот эти слова я произнес почти визгливо, задышал часто, словно переводя дух, закончил: – Вы должны приехать и убедиться сами. Это все весьма серьезно. Весьма.

На этой оптимистической ноте я оборвал разговор. В башке навязчиво крутилась строчка из шлягера шестидесятых: «Парни, парни, это в наших силах – землю от пожара уберечь…» Ну а неведомый мне господин Климов должен сейчас чувствовать обеспокоенность. Чего я и добивался. В городе должно произойти нечто, а он этого не знает! Значит, начнет звонить. Ну что ж, сделаем так, чтобы муть была гуще. Что-что, а слухи живут и достигают чудовищных размеров только потому, что множеству людей хочется показать свою исключительную осведомленность и тем подчеркнуть свою личную значимость.

Следующий звонок был к «зеленым». Этим было сообщено, что завтра на территорию «Точприбора» будет завезен жуткий газ «FQ», который и захоронят на заводской свалке в опасной близости от жилья мирных горожан. Кто говорит? Говорит Москва!

Светло-коричневые узнали от незнакомца – обладателя сдержанного служилого баритона, патриота и офицера, пожелавшего остаться неизвестным, – что клятые сионисты и масоны Лившиц, Дымшиц и примкнувший к ним Кашперович готовятся запродать гордость Отечества – завод «Точприбор» в волосатые руки ожидовленных янкесов. А для этого готовят провокацию. С дымом и копотью. При поддержке местных демократов, особенно этого Климова. Приходите, поглядите, остановите.

Всего я сделал шестнадцать звонков. Подумал-подумал, да и потревожил-таки редакции газет, обе местные телекомпании и радиостанцию, причем звонить старался в непрофильные отделы: спорта, юмора, рекламы и прочие. Кукующие там индивиды не упустят случая поддеть своих более удачливых по журналистским делам коллег: дескать, как, вы разве не слышали?!

Все, что я наплел, мне трудно было бы вспомнить даже стрезву, но во всех небылицах была общая составляющая, ненавязчивая, но неотвязная, как реклама исключающих протекание прокладок: завод «Точприбор». Ну а дальше… «Словно мухи тут и там ходют слухи по домам…» Звонки-звоночки-звоники… Дыма без огня не бывает. Дело за малым: обеспечить этот самый огонь. В самом пожарном варианте.

Не торопясь выкурил сигарету. Вечереет. Ну да ночью – огонь ярче. Вот только россинанта пора менять: машинка уже объявлена в розыск, и не то чтобы она сильно приметная по нынешним временам, а береженого Бог бережет. С сожалением попрощавшись с теплым салоном, засунул «дипломат» с винтовочкой в объемную сумку с амуницией, забросил ее на плечо и пошел. Не то чтобы солнцем палимый… Грусть настигла меня внезапно, разом. Что я делаю, етитский папуас?! Собираюсь сунуть голову в яму с бензином и спичку поднести! А как иначе осветить происходящее для средств массовой информации? Привлечь внимание общественности? То-то, что никак.

Я прошел три двора, пока не увидел подходящие колеса. «Жигуленок» еще не остыл и был что надо: в меру замызган. Без лишних заморочек выкидным трофейным ножиком вскрыл дверцу, плюхнулся на сиденье, поколдовал с зажиганием. Бензина – полный бак; судя по всему, хозяин собрался пограчевать ночку. Пусть отдохнет.

Стемнело быстро и насовсем. Если в центре города еще горели редкие фонари, то ближе к окраине дворы и улицы освещались лишь окнами-сотами домов да фарами редких автомобилей. Мимо прокатила патрулька, но никакого душевного трепета у меня не вызвала: очерствел, что ли? Или предстоящая опасность насквозь заблокировала нервную реакцию на мелкие и пакостные неожиданности? Да нет, я никогда и не забывал, что любой супер чаще всего сыплется на мелочах. И хотя я никакой и не супер, боевая ситуация при поставленной четкой и ясной задаче диктует иной стереотип поведения, и подсознание стало походить на сканер; в таком состоянии мозг способен не просто реагировать на плачевную ситуацию, но улавливать волны опасности и агрессии, исходящие ото всего, что может опасность представлять.

Рассеянным светом мерцали только круглосуточные ларьки. В одном, обаяв продавщицу крупной купюрой и обворожительной улыбкой, я даже посидел за чайком и малость поклевал заморской снеди. Затарился водкой, шоколадом и сигаретами. Вроде все. Пора ехать. Нарываться на неприятности. И по-крупному.

Часть седьмая
Танго с огнем

Глава 64

…Я катил вдоль заводского периметра уже минут десять. С самой благонамеренной скоростью пенсионера-бухгалтера: сорок, не больше. И внимательно смотрел на снег. Ибо, как везде, заводчане не шибко жалуют пропускные пункты, и если раньше с «череззаборщиками» боролись под благородной фуражкой строгой сек-ретности оборонного предприятия, то теперь смысл этого был потерян навовсе. Работяги при такой зарплате не разбежались из цехов по одной простой причине: у них, как у пролетариев, были умелые рабочие руки, а за этим забором, в цехах, станки и механизмы. И – горы ничейного железного листа, дюраля, алюминия, проволоки… Все это, во-первых, можно было завсегда свистнуть и продать в цветмет, ну а во-вторых, изготовить при помощи умений с навыками осла, козла и косолапого мишку. Работяги варили гаражи, печки-буржуйки для дачников, двери для гаражей и жилищ мирных обывателей, мастерили плуги, бороны, мини-трактора и макси-соковыжималки и спиртзаводы по совместительству: платили бы деньги.

А потому я искал не просто тропку, я искал прямоезжую дорогу. Вряд ли заводские умельцы прекратят свою внеаудиторскую активность с появлением черных мальчиков с тупо-безразличными глазами убивцев: «киллеры, они не про нашу честь, они по начальству ходят, а нам бы детишкам на молочишко да бабцам на колготки… Те, что от Парижа тянутся через всю страну бывших Советов, делая ее похожей на… На черную дыру, скажем. Планетарных таких масштабов».

Как гласит нанайская народная мудрость, совершенно незамеченным можно пройти только в широкие врата. Вместе с толпой. И я такие врата отыскал. Выходящие на железнодорожные пакгаузы. Тихая работа здесь продолжала бурлить никлым таким гейзером. Кипеть, как «мулинекс»: немного играючи. Створки металлических ворот то и дело открывались, пропуская то затаренный по самую крышу «КамАЗ», то хлипкую, живую только под честное слово хозяина, полуторку, то тупорылую «Газель», из отверстой задницы коей игриво торчали уворованные доски. Вопрос вопросов, куда покруче основного философского: что еще можно упереть с завода после шести лет перестройки и семи – демократизации?! Но народ наш башковит и хозяйствен! Со стройотрядовских времен остался у меня в памяти случай: по весне прикрыло начальство дойную ферму, по нерентабельности, да как-то за громадьем планов о здании и забыло; в мае еще зияло покинутое скотское помещение сиротскими провалами окон… А к осени – как корова языком слизала! Даже фундамент разобрали по кирпичику, ибо в своем хозяйстве и гвоздь – ломом станет!

Въезд на территорию сторожит, слава Аллаху, не цербер, а дисциплинированный вохровец. Даже два. Впрочем, понятие «сторожит» тут не вполне уместно: скорее, он пребывает при воротах. Ибо завод «Точприбор» сделался понятием ирреальным, как мираж замка в зимних сумерках где-нибудь над озером Рица. Но… Организационное мероприятие по приему гостей уже началось; а это значит, что где-то в кирпичном домишке для охраны сидят вполне серьезные люди.

Двое из их команды пропали. Вполне возможно, одного уже отыскали в кювете в виде трупа. Второй – исчез. Вполне значимый повод, чтобы Ильич подсуетился и начал накачивать репы всем вновь прибывшим: по местам стоять, жалами не щелкать! Но на свой счет я пока не беспокоюсь: спишут на братву. А что братва? Братва – затаилась. Деловые непременно узнают о готовящемся мероприятии на «Точприборе», не зря же я трепался по телефону, как пропеллер перед взлетом! Сложат два плюс два, получат полный абзац и завт-ра будут представлены в блеске и красе. Ну а сейчас…

Задачу себе я поставил простую, как яйцо, и диковатую, как тропический лес во время ливня, вот мозг и салютует время от времени волнами панического нервного возбуждения: что ты делаешь?! Все просто: жизнь научила меня тому, что действие, которое характеризуется статьей УК как преступление, скажем угон транспортного средства, таковым не считается, если предотвращает куда более опасное преступление. Но вот к тому, что я собираюсь совершить, подкорка умного мозга относится с воспитанным годами беспо-рочной службы трепетом: низ-з-зя! Ибо деяние это по своим внешним признакам подпадает под оч-ч-чень нехорошую статью, именуемую «диверсия». «Совершение взрыва, поджога или иных действий, направленных на разрушение или повреждение предприятий…» И хотя целью моей является вовсе не «подрыв экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации», а как раз наоборот – предупреждение этого, на душе неспокойно до тоски.

Мысли мыслями, чувства чувствами, а идея скрытного проникновения на объект приходит сама собой. Если из ворот машины выезжают, то должны и въезжать! Ибо только встречное движение обеспечивает круговорот денежных знаков в природе. Хм… И чего я не министр финансов?

Я проехал назад, развернулся и стал ждать. Прошло пять минут. Семь. Десять. Ожидание – муторная до тошноты штука, когда решение уже принято и только обстоятельства откладывают его исполнение. Но вот показался «зилок» с плотно занавешенным тентом кузовом. Пора. Выжимаю газ, и «жигуленок» перегораживает дорогу грузовику качественно, но для привратников незаметно: здесь как раз поворот.

– Ты чё, мужик, нюх потерял или глаза залил политурой? – резво выдернулся из кабины водитель, но разом сник, смущенный полным несоответствием непрезентабельного авто и вполне братанского прикида. Ну и, конечно, пистолетным стволом, направленным ему в переносицу.

– Освободи баранку, а?

– Да я чего? Я ничего…

– И ключ в замке зажигания оставь.

– Ага. Ты только не нервничай, брат. – Водила аккуратно соскочил на землю: – Ты это… Мы под Демичем катаемся… С ним и разбирайся… А наше дело шоферское.

– Помолчи, а?

– Да я и не возникаю. Просто говорю.

Шофер действительно был спокоен и для меня не опасен. Но оставлять его на дороге, в двадцати метрах от проходной…

– Чего везешь?

– Да ничего покуда. Пустой. Там загрузят.

– Чем?

– Да какая мне-то разница? Хоть танками, бляха-муха! У меня в накладной будет стоять «черный металл», я и повезу черный металл! Или ты думаешь, тут золотые болванки льют?

Я вдохнул характерный запах, исходящий от затентованной фуры.

– Мне по хрену, что в накладной. Я тебя еще раз спрашиваю, пока по-хорошему, чем загружаться будешь?

Водила только вздохнул:

– Ну, бензином. В бочках.

– Левак?

– Да чего ты меня пытаешь? Говорю же, под Демичем мы! Хочешь, с ним разбирайся! А я хоть щас, ноги в руки собрал, и до свиданья.

– И много там бочек?

– А я считал?

– Значит, много?

– Да немерено, – вздохнул водила. – Пятый день возим.

– Где стоят?

– В седьмом цехе. Слушай, если ты от Козыря, так у Демича с Козырем все чисто было, договоренка, а если от «Ренессанса»…

– Не умничай. Чей бензин?

– Да по фигу мне! Кто там свои тихие гешефты крутит, Красильников, Мамай или сам Демич! Водила я, понял?! На хрен мне этот компостер на мозги? Скажешь не ездить, я и не поеду! А вы там разбирайтесь!

– А в тот цех, специальный, ничего не возишь?

– В «Цех-К»?

– Ну. – Вот, значит, как он зовется!

– А чего мне там делать? Стоит как замок посреди разоренной деревни.

– И чего там производят?

– Я что, начальство? Шоферюги туда свои, постоянные ездят, по спецпропускам.

– И охрана?

– Вы чё, ребята, решили «Цех-К» на бакшиш потрясти? Ну умора! Да если бы там чего стоящее было, еще бы Шарик покойный приспособился, да угомонили его…

– Может, потому и угомонили?

– Знаешь, уважаемый, мне до этих всех дел, как до солнца! Чего ты меня на вшивость выверяешь?

Ага. Водила мало-помалу осмелел и раздухарился. Видно, мало во мне братанского. Да и базаром не владею. Чтобы больше не рассусоливать, я округлил вдруг глаза, уставившись за спину парня, словно увидел там мертвяка Дракулу или, на худой конец, зелененького гуманоида. Прием детский, и действенность его зависит от мастерства исполнителя. У меня получилось: во-дила крутнул головой и – разом получил ребром ладони по шее. Я подхватил не успевшее упасть тело, затащил в «жигуль», быстро обмотал запястья и лодыжки клейкой лентой, залепил рот, отогнал машину метров на пятьдесят: пусть отдыхает.

Вернулся к «зилку», залез в кабину, хлопнул дверцей, сбросил стильное пальтецо, накинул шоферскую куртку, запахнул. Сумчару с оружием и амуницией положил на сиденье рядом, перезарядил «узи» и устроил автоматик так, чтобы немедленно выхватить в случае опасности и открыть огонь. И только потом порулил к воротам.

Охранник вышел неторопливо, скосил глаз на номера, потом глянул на меня:

– Что-то припозднился сегодня. А Серега чего, не поехал?

– Горло у него прихватило. Тонзиллит.

– А-а-а… – протянул охранник, пытаясь сообразить, что такое «тонзиллит». Добавил авторитетно: – Это да.

Заурчал электромотор, приводящий в движение ство-ры ворот. И тут – взвизгнули тормоза, а в зеркальце заднего вида я углядел вереницу машин. Дверца переднего джипа распахнулась, из нее выскочил молодой мужчина. Боковым зрением я уловил движение в каптерке: двое несуетливых парнишек мелькнули за оконцем, в руках их матово отливали скорострельные «скорпионы» с интегрированными глушителями на стволах. Сказать, что я был спокоен, – ложь. Рука сама собой нащупала рукоятку «узи», а грудь затопила смутная, щемящая тоска: погибнуть в двух шагах от цели под перекрестным огнем чужой разборки – жалко и бездарно.

Испуганный охранник столбом стоял на крыльце, не зная, что предпринять. Тем временем вышедший из джипа парень птицей взлетел на крыльцо, вошел в каптерку и, проигнорировав приставленный к затылку ствол, спокойно, с ленцой произнес несколько слов. Охранника окликнули, он тоже скрылся в каптерке, вылетел оттуда пулей, заорал на меня:

– Ну что стал, козел драный! Отваливай!

Створы ворот были открыты, я аккуратно тронул «зилок» и покатил по едва освещенной дорожке. Во тьму.

Глава 65

Территория завода была пустынна и темна, словно обратная сторона Луны. Вот только Луна, если верить ученым, холодна и безжизненна, а здесь существует множество «лунатиков» в черном, которые меня продырявят из бесшумок, как только оценят степень моей опасности.

Машину пропустили на «левак». Что из этого следует? То, что люди, готовящие соглашение о продаже пакета акций завода и похищение крайне важного изобретения, стараются сделать это как можно тише, не нарушая обычный ритм трудовой и теневой жизни. Козыря ликвидировали, потому что он обладал реальной властью в этой тени и мог существенно помешать. Это первое.

Второе. Потерю двух бойцов Ильич заметил и отреагировал немедленно: парни в четырех автомобилях – его люди, хранимые до поры. Но не крутые профи: так, мясо. Впрочем, и недооценивать их не следует: чтобы превратить человека в кусок неодушевленной материи, достаточно маленькой пули, и совсем не важно, из какого оружия и чьей рукой послана эта пуля: зверем-волкодавом или истеричным наркошей. Ну а для моих игр сразу два минуса: число противников увеличилось и я не смогу воспользоваться ни переговорным устройством «Эхо», ни мобильником: командарм группы, если не дурак, а в глупости его заподозрить сложно, поменял и волну, и позывные. К тому же у них рефрижератор аппаратуры: стоит мне только включить любой из умных приборов, созданных для делового общения и боевого взаимодействия (что в нашей шебутной жизни стало почти одним и тем же), как меня запеленгуют и псы цепные бросятся гасить источник активности. Меня, значит. Так что хитрые игрушки придется сбросить: хотя и вреда покамест от них никакого, но и пользы нету.

Из потемок в неровном свете фар выскользнула тень, уверенно и спокойно застыла на обочине. Ватник, валенки с калошами, лицо выпивохи-доходяги. Я притормозил:

– Здорово. Слушай, я сегодня за напарника, заболел он, пришлось как дураку уже после смены вот пи-лить… – начал я наворачивать слова, внимательно рассматривая мужичка. Глаза слезятся, в углу рта – окурок «Беломора»… Все это может быть и гениальной маскировкой, вот только не лицо и не руки: чтобы в них так въелась угольная пыль, нужно провести в котельной не один год. Потому я закончил уже вполне уверенно: – Где седьмой цех, не подскажешь? А то блужу по территории, как макака по тундре!

– Да заедешь за кислородно-конверторный, линию переедешь и – сразу за ним.

– Вон по той дороге?

– Не, по той не проедешь, свалка там. Прямо поезжай, а заворачивай метров через сто. Там съезд будет.

Я собрал лоб морщинками:

– Тебя зовут-то как?

– Иваном.

– Меня – Олег. Слушай, Вань, что-то мозги не работают совсем, я же сегодня весь день на трассе отпахал, да со вчерашней похмелюги. Может, подсядешь ко мне, проводишь, а?

– Не, не могу. И не проси.

– Чего?

– Да… – Иван помялся. – Я ж не один в котельной, с напарниками. Вот и сообразили на троих, ночь перекоротать. Меня послали за таракановкой в ларек смотаться, я на ногу скорый, а люди ждут. Пока я с тобой кататься буду…

Я снова поиграл морщинами лба, изображая внутреннюю борьбу, решился:

– А, садись! А то мне до утра тут ездить. Водки выпьешь?

– Водки?

– Ну.

– Прямо щас?

– А когда? Я две бутылки затарил, как смену закончил, а начальник, сука, меня вместо Сереги сюда отправил. Серега, вишь ли, заболел, а я чего, здоровый? А ехать пришлось: с начальством поспорь, выгонят к едрене маме, шоферов щас безработных как грязи, вот и пришлось. Залезай.

Одним движением я задвинул сумку с амуницией под сиденье, выудив оттуда купленный в ларьке пакет со снедью.

– Ну, раз помочь… – Иван забрался в кабину, хлопнул дверцей. – Начальники, они, известное дело, пануют как хочут. А работяга – торчи плесенью и возникать не моги, не старое время. – Сглотнул, дернув кадыком: – Командир, а может, сто грамм прямо щас нальешь, а то – тока проспался я, колотит всего.

– Да с нашим удовольствием!

Я вытащил бутылку, свинтил пробку.

– Аршин есть? – разом севшим голосом проговорил Иван.

– Пошарь в бардачке – должен быть.

Иван выудил заляпанный хрущевский, зажал в руке. Рука дрожала часто-часто.

– А ты, брат, точно с горчилова! – констатировал я. Забрал стакан: – Дай-ка отмерю.

Щедрой рукой наплескал ему сто пятьдесят. Иван принял стакан двумя руками, под донышко, решился, поднес ко рту и – махнул четырьмя глотками. Выудил откуда-то из кармана рыбий хвост, долго и вдумчиво нюхал, чуть-чуть ободрал чешуйки, отщипнул, заел перышком, перевел дух:

– Прижился. Славная водчонка, не палево. – Передохнул: – Мокрый весь стал, как мышь. Достало. Может, и сигареткой угостишь?

Я протянул ему пачку.

– Хороший ты человек. А дорогие куришь.

– Других в ларьке не было.

– По ночам так, лишь бы содрать. Ну чего, трогай.

– Налево?

– Да не, говорю же тебе, налево ходу нет. Там «Кашка».

– Чего?

– Ну «Цех-К». Там не проехать: особый режим. Охраннички. Там оно и всегда было наворочено – не подступись, а со вчера – особливо. Видать, марафет наводют: завтра какие-то то ли немцы, то ли французы прилетают договорешник подмахивать. Вот начальство и старается щеки раздувать: прожектора, то, се, дескать, порядок у нас и полная эта… гармония. Чтобы, значит, долларов тех отвалили поболее… А кому пойдут мильоны? Известно, начальству, работягам – шиш с маслом нарисуют, да и масло то – машинное. Во, видишь съезд?

– Ну.

– На него. Да шибко не газуй, тут дорожка петлявая.

И тут я заметил в зеркальце заднего вида нарастающий свет фар. Нас явно нагонял один из тех джипов, что нарисовались на грузовой проходной. Уходить? Лошадки у меня под капотом не те, да и погони хороши в кино, на автобанах, а в здешних потемках… Плетусь едва-едва: нагонит – тогда и решим.

Джип был уже метрах в семидесяти сзади, когда длинно и музыкально пропел сигналом. «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят».

– О, едут! – заметил джип Ваня. – И противотуманные врубили, и простые – на дальний свет! Ишь ты, баре-опричники!

Я удивленно вскинул было брови – откуда котельщику вообще знать слово «опричник», но потом укорил себя за самомнение: совсем в недавние времена котельные были пристанищем людей образованных и творческих, мой же попутчик производит впечатление истопника с больши-и-им стажем.

Джип нагонял, мигая фарами. Я прижал «зилок» к хлипкой обочине.

– А вообще, – Иван с душой выругался, – не завод стал – кубло змеиное! – Вздохнул: – Я еще водочки выпью? Сто граммчиков? Да и пойду… Вон он, седьмой-то, – махнул он рукой во тьму.

Джип остановился с шиком, скрипнув колодками тормозов. Из двери вывалился детина.

– Эй, водила, разворачивай свою колымагу! – скомандовал он.

– Чего?

– Папу твого! Ты что, сырой, окосеть хочешь на оба глаза, как китаез? Уши ватой забил? Разворачивайся и дуй отсюда!

– Да наряд у меня…

– Наряд – это когда яйца в ряд! А если я тебе их щас вырву, что это будет?

Иван дернул меня за рукав:

– Ну я это… Пойду, пожалуй…

– Давай.

Я глянул на пацанчика у джипа… А что? Пожалуй, джип – машинка помощнее «зилка» будет… В свете предстоящих свершений.

Тут у него запиликал переговорник. Парень гордо поднес аппаратик к уху. Лицо его сохраняло невозмутимость, вот только… Скорый, как блиц, взгляд, брошенный на мою кабину… Что он успел отметить? Только то, что обе мои руки – на руле… Он продолжает что-то бурчать в трубку, переложив мини-рацию в левую руку, а правой неприметно теребит «молнию» куртки и осторожно, словно боясь нащупать гремучую змею, просовывает ладошку под полу… И еще один взгляд на меня, мельком…

Движения наши совпали: он выхватил руку с пистолетом, я – нырнул под рулевое колесо, выхватывая «узи» из сумки. Хлопок выстрела был едва слышен, пуля угодила в крышу кабины. Не раскрывая дверцу, я нажал на спуск; автомат задергался в руках, выплевывая веером крохотные гильзы… Пули густо прошивали металл дверцы. Расслышав то ли вздох, то ли хрип, распахнул дверцу, держа оружие наготове; мой противник лежал на животе ничком, выронив пистолет с глушителем; обеими руками он пытался отжаться от дороги, но руки только крупно дрожали; кровь рывками выплескивалась из перебитой артерии, пузырилась, попадая в рану на горле… Водитель выпрыгнул из кабины и, вместо того чтобы открыть огонь, побежал вдаль, в темноту, петляя, как заяц… Я выпустил «узи», выхватил из кобуры «глок», присел на одно колено, прицелился… Выстрел хлопнул едва слышно, пуля попала бегущему в затылок, он ткнулся головой в снег, словно перекинутый через обод крючок.

Раненый бился в конвульсиях: захлебываться собственной кровью – не самая легкая смерть. Я опустил ствол, выстрелил ему в висок; парень замер на грязном снегу. Навсегда. Тишина сначала показалась мне полной. Вот только магнитола в джипе вибрировала вполголоса: «Забирай свое и беги-беги-беги, уноси свои ноги-ноги-ноги…» Эти двое уже наслушались. И – отбегались.

Я оглянулся, почувствовав на себе взгляд. Котельщик Ваня стал абсолютно серого цвета; он сидел, вжавшись в сиденье, обеими руками прижимая к груди бутылку с водкой. Глаза его словно говорили: «Вот и попил водочки…»

– Чего застыл? – оскалился я, изображая улыбку. – Наливай да пей. Только мне оставь.

– Ты ж… Ты ж…

– Ну?!

– Ты ж за рулем!..

– Ну ты сказал! ГАИ тут вроде нету, а? Обнюхивать некому!

– Эт точно, – с готовностью кивнул Иван, хихикнул нервно, наплескал себе в стакан.

Я поднялся на подножку, перехватил бутылку, звонко стукнулся о хрущевский:

– С тренером! Ну? Махнули?

В этот раз истопник влил стакан летом, даже не глотая. Я выпил остаток водки из горлышка. Выдохнул:

– Ну и ладушки. По коням! Или ты останешься?

– Да чё я, совсем дурной? – Лицо его нежданно озарилось полным умиротворением: опохмелка про-шла целиком и полностью, а все остальное… Остальное было несущественно. Глаза его прояснились совершенно, Иван глянул на меня лукаво, изрек: – А ты не шофер.

– Ну? Сам догадался?

– За что этих-то застрелил?

– Было бы за что, головы бы поотрывал! Держи. – Я протянул ему пакет со второй бутылкой и нехитрой снедью. – Чувствую, мне сегодня не до выпивки будет.

– Ну, тогда я пошел?

– Валяй. А ты не из пугливых, а, Иван?

– А чего в этой жизни бояться, окромя «белочки»? А от нее я сегодня точно утек. Но и спросить дозволь…

– Ну?

– За кого воюешь-то?

– За тебя.

– Как это?

– Пока ты водочку пьешь, воевать кто-то должен?

– Попрекаешь?

– Не-а. Каждому свое. Топи, а то начальство вымерзнет.

– Я не начальство топлю. Пять домов заводских.

– Тогда тем более.

– А ты это… Ты мне маслину в затылок не наладишь? Как тому?

– Была бы охота, я б тебя прямо в машине расписал.

– И то верно. Вот ведь, цветочки-лютики. – Иван разразился длинной и витиеватой матерной тирадой, приободряя себя, соскочил с подножки, ступил с дороги в снег и через мгновение исчез во тьме. Как растворился.

Рация, тихо лежащая рядом с убитым на дороге, запиликала едва слышным зуммером вызова. Я поднял прибор. Попроще, чем «Эхо», но тоже ничего. По-чему парень дернулся за стволом, если до этого базарил вполне по-свойски, как бригадир с мужиком? Видно, нашли повязанного водилу «зилка». Жаль, отогнать «жигуленок» подальше терпения не хватило. Что теперь?

Я щелкнул тумблером, услышал:

– Я – Кадет. Бутик, что там у вас?

– «Анри», – назвал я ключевое слово, услышанное от пленного. – Я – Голик. Доложи Первому, что Козырь жив.

– Что?

– Что слышал! Подтверждение его смерти было?

– Да я…

– Головка от ружья! Слушай, Кадет, ты бы не умничал и передал Ильичу, что просят, а? У меня рация полетела, а то я бы сам доложился…

– Ты кто вообще такой, Голик?

– Из приезжей Команды.

– А как ты оказался…

– Не твое дело.

– Где Бутик?

– На том свете. Вместе с напарником.

– А в грузовичке?

– Шпана. Но ловкий – стрелял быстро. Из Козыревых парней. Я его завалил.

– А ты каким боком во все это?..

– Правым! Короче: доложи Ильичу, тьфу, Первому, что Козырь жив, акция провалилась, завод обставлен братвой. Работаю запасной вариант.

– Что?

– Запасной вариант. Так Первому и передай. Дословно. Он поймет. Конец связи.

Уф! Если бы я сам мог понять, что намутил! Видно, такая уж доля у проводника Сусанина: чем дальше в лес, тем гуще елки, чем больше дров, тем злее волки! Операцией руководят люди умные, пусть они ребусы и гадают! И главный ребус для них в том, чтобы и акт провести, и девственность сохранить! Шуметь им нельзя, а мне – обязательно. Естественно, расшифровать мою «дурочку» легче легкого, но на все нужно время. Для них время – золото, для меня – жизнь.