Текст книги "Репетитор"

– Зиппи! – позвала Руби.

Сердце у нее сильно забилось, и она побежала. На двери не было замка. Дверь закрывалась на щеколду (кажется, так она называется). Она четко представила себе, как все произошло. Точно так же, как ей рассказывал человек из приюта. Руби повернула ручку и открыла дверь.

– Зиппи?

Но его там не было. Там вообще никого не было. В сарае пахло, как в библиотеке. Картонные коробки были составлены рядами в задней части сарайчика с пола до потолка. На них было написано одно и то же: «Подоходный налог» и год. Самым последним был 1949-й. Руби охватило неприятное чувство. Она вышла и закрыла за собой дверь.

Зиппи тут нет. Но это вовсе не означало, что идея с сараем оказалась неправильной. То же самое касалось и пиццы. Мысль про пиццу уж точно верная. Она знает Зиппи. Пицца была связующим звеном. Что-то больно много звеньев и цепей. Она чувствовала себя как Джакоб Марли.[29]29
  Привидение, закованное в цепи. Герой мультфильма «Утиные истории».


[Закрыть] Но если разобраться с этим звеном, то станут понятны и все предыдущие и последующие. Пицца поманила Зиппи в лес.

Руби пошла за ним. Не было никаких следов, ведущих в лес, что, в общем-то, неудивительно. Если люди платили подоходный налог в 1949 году, то теперь они, должно быть, прикованы к инвалидному креслу. Руби пошла по лесу, немного забирая вправо, потому что пруд, по ее расчетам, должен был быть именно там. На снегу она видела множество следов. Маленькие, похожие на след, который оставляет щетка, наверное, беличьи, а побольше – собачьи. Она точно не знала, как выглядят следы Зиппи. А вот еще симпатичный треугольный след оленя. Она несколько раз видела оленей в лесу. Было приятно знать, что в лесу водятся олени. Значит, он еще не превратился в притон наркоманов.

Руби вышла на тропинку и пошла по ней, а потом свернула на другую, которая показалась ей знакомой. Что это там за поворотом? Пруд. Она прирожденный следопыт. У Кортеса и Писарро тоже, должно быть, были следопыты, но миссис Фреленг решила, что они недостойны нашего внимания. Они либо были из местных, что означало, что местное население помогало конквистадорам, либо они тоже были испанцами, а значит, и они были все-таки на что-то способны. Руби обошла вокруг пруда. Лед совсем растаял, и вода была бледной из-за облачного неба. Руби подошла к большому камню, у которого Зиппи и нашел свой первый кусочек пиццы.

Пиццы уже не было – все убрали. Но Зиппи не смог бы смириться с этой мыслью. Он бы был очень удивлен и начал бы копать снег. Руби огляделась, но не увидела никаких следов. Но ведь снег то выпадал, то таял, меняя все вокруг. Он бы начал поскуливать и вскоре, совсем потеряв контроль над собой…

Руби увидела что-то голубое и блестящее в нескольких метрах от себя. Оно торчало из-под корня дерева, стоявшего у тропинки. Она села на корточки, сняла варежку и взяла эту штуковину в руки. Это была бирка в форме сердечка. На одной стороне значился год и информация о прививках. На другой стороне было написано имя: «Зиппи».

Руби оглянулась, сжимая в ладонях холодную бирку. Зиппи был здесь, в эпицентре событий. А что потом? Она посмотрела на пруд. Зиппи никогда его не любил. Он отказывался приносить палку, брошенную в пруд. Ну разве что в очень жаркий летний день. Однажды она попробовала кинуть туда «Чиз-ит».[30]30
  Товарный знак соленых галет с сыром производства фирмы «Киблер» – отделения компании «Келлогг».


[Закрыть] Тогда Зиппи нырял в пруд множество раз, пока коробка не опустела. Незначительное воспоминание, какой-то пустяк, но таким был ее метод: обращать внимания на малейшие детали, которые и помогут сделать вывод. Так вот, вывод таков: Зиппи мог бы залезть в пруд за едой в любое время года.

Предположим, что пруд был покрыт льдом. Скорее всего, это было именно так, потому что он еще вчера был замерзшим, а сегодня растаял. Люди из департамента социального обеспечения потеряли кусочек пиццы, а может даже и целую пиццу, и ее унесло ветром на лед. Ветер. Именно о нем и говорил человек из приюта. Как бы поступил Зиппи? Очень просто. Эта сцена сразу же возникла у нее перед глазами: Зиппи полез на лед и провалился где-нибудь посередине, потому что лед там тоньше, начал беспомощно барахтаться, его охватила паника. Руби не хотела представлять развязку. Но она должна была это проверить. Она пошла домой, зажав в ладони теперь уже теплую бирку.

Руби вернулась на пруд, прихватив с собой круг для катания с горки, круглый, толстый, рассчитанный на двоих и туго накачанный. Она старалась изо всех сил, накачивая его велосипедным насосом. В нем лежали маска и трубка для подводного плавания, немного выгоревшие под лучами багамского солнца. Она вовсе не собиралась лезть в пруд. Никаких безрассудных поступков – вода слишком холодная. Но плыть на круге – это вполне нормально. Она знала меру во всем.

Руби сняла с себя куртку и положила ее возле камня, сняла варежки, закатала рукава своего единственного свитера от фирмы «Эберкромби», который по-прежнему был ей слишком велик, но ей все равно приходилось носить его, и подтолкнула круг к воде. Затем она поплевала внутрь своей маски – один замечательный человек по имени Мокси, с которым она познакомилась на пляже Джанкану, показал ей, как это делается, – прополоскала ее в ледяной воде и надела на лицо. Потом легла на круг, оттолкнулась ногами от берега, и вот она уже скользит по глади пруда.

Руби попробовала грести руками, направляя круг на середину пруда, но вода была слишком холодной. Добравшись до нужного места, она склонилась с края круга, погрузила маску в воду и засунула трубку в рот.

Класс! Она сразу же взбодрилась. Маска плотно облегала лицо, только подбородок и щеки коченели от холода. Она дышала через трубку, всматриваясь в глубину пруда, но не увидела ничего, только какие-то покрытые тиной штуковины. Дна не было видно. Интересно, какова же глубина пруда? И чего это она раньше не догадалась, что летом здесь можно плавать с маской, да и вообще она вспоминала про свои плавательные принадлежности только тогда, когда они отправлялись к океану.

Руби проплыла немного в одну сторону, потом в другую, не увидела дна, точнее, вообще ничего не увидела, кроме этих непонятных штук. Вдруг что-то рядом с ней шевельнулось. Круг уже успел проплыть это место, прежде чем она смогла что-нибудь разглядеть. Руби еще чуть-чуть свесилась с круга и поглубже погрузила лицо. Так она могла рассмотреть, что осталось позади нее. Это была рыбка, которая поднималась вверх. Коричневая рыбка, зимой, с тонкими голубыми плавниками, но не такими ядовито-голубыми, как она видела на Багамах.

Плюх! И Руби оказалась в воде. Это произошло очень быстро, как будто огромная волна накатила и накрыла ее с головой. Она стремительно опускалась на дно. Руби содрогнулась. Ужасный холод охватил ее, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и только жадно хватала воздух, вернее, воду. Она наглоталась воды, закашляла, снова нахваталась, ушла под воду. Намокшая одежда и обувь тянули ее на дно. Во время погружения она разглядела множество предметов на дне – кучу пивных банок, бутылок, шин, водорослей, бревен, лыжную палку. Она дернулась еще раз. Теперь это был внутренний порыв не сдаваться. Руби начала двигать руками и ногами, метаться вокруг. В ушах что-то зазвенело. Она вынырнула на поверхность, кашляя и задыхаясь, посмотрела вокруг, пытаясь найти круг. Он был у противоположного берега. Снова всему виною ветер. Она ничуть не умнее Зиппи, даже, наверное, глупее.

Руби встряхнулась. Нет у нее больше ни маски, ни трубки, ни ботинок, ни носков, ни свитера. Она направилась к берегу и практически голая вылезла на снег. Она вся дрожала, зубы стучали, как эти штуковины у испанских танцовщиц. Попробовала взять куртку, но не смогла удержать ее онемевшими от холода руками. Снова подняла и попыталась надеть. Куртка не налезала. Руби завернулась в нее и побежала домой босиком, спотыкаясь и плача.

Дома никого не было. Она приняла горячую ванну, забралась в постель и включила телевизор. Заснеженная парковка, желтая лента, пикап Джанет.

Репортер: «…прекрасная лыжница. Полиция прорабатывает версию о том, что, катаясь на лыжах в выходные, она заехала в полынью, вероятно, находившуюся за территорией горнолыжного курорта, и тут ее и постигло несчастье. Спасатели прочесывают каждый дюйм в горах Киллингтона, а также соседнего Пико и прилегающих территорий. Но в связи с холодами, наступившими в этой местности, шансов на успешный исход остается все меньше и меньше». Дальше в кадре появились спасатели в лесу, на лыжах, на снегоходах, с собаками, и раздался собачий лай.

– Руби?

Руби открыла глаза. В комнате было темно. Перед ней сидела мама. Ее лицо освещалось голубым светом от телеэкрана.

– Ты в порядке? – спросила мама.

– Должно быть, просто уснула.

Голова была тяжелой и мутной.

– Ты слышала про Джанет?

– Это ужасно. Но мы можем надеяться… Джанет ведь такая сильная женщина.

– За сколько человек замерзает от холода?

– По-разному бывает.

– А что, если она ударилась головой об дерево?

– Не знаю.

– Как ты думаешь, они ночью ищут?

– Не думаю.

Руби села:

– Мама, что происходит?

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала Зиппи, потом Джанет.

Мама приблизилась к ней и потрогала лоб. Рука у нее была холодной, даже очень холодной.

– Мне кажется, ты немного горячая. Пойдем-ка вниз. Сегодня у нас ужин из «Голубого дракона», но если хочешь, я разогрею тебе куриный бульон.

– Я не голодна.

– Я тебе что-нибудь принесу.

– Я ничего не хочу.

Мама наклонилась, поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты. Руби уставилась на экран. Там снова показывали пикап, но шел тот же самый репортаж, отснятый еще днем. Сейчас уже была ночь. В горах было холодно, там был настоящий мороз. Однажды, когда она гостила у дяди Тома и тети Деборы в горах, она вышла на улицу ночью, чтобы узнать, что такое настоящий мороз. Руби выключила телевизор.

Вошел папа:

– Слушай, у тебя здесь совсем темно.

Он включил свет.

– Говорят, ты неважно себя чувствуешь?

Он сел на кровать, поставил поднос на столик: куриный бульон, апельсиновый сок, белый рис со сливовым соусом.

– Что происходит, папа?

– Что ты имеешь в виду?

– Зиппи. Джанет.

Папа пожал плечами:

– Неприятности иногда случаются. Но потерявшиеся собаки всегда находятся, а Джанет – тертый калач.

– Зиппи не вернется.

– Никто этого не знает.

Руби знала, знала почти на все сто, но если бы она рассказала о том, что случилось на пруду, у нее были бы большие неприятности.

– А что, если они не успеют найти Джанет вовремя?

Папа вздохнул и погладил ее по голове:

– Давай не будем переживать об этом раньше времени. Волнениями делу не поможешь.

Он потрогал ее лоб. Его рука тоже была холодной, но не такой холодной, как у мамы.

– Нормально себя чувствуешь?

– Угу.

– Съешь что-нибудь. А потом ложись-ка спать. Утром будешь как новенькая.

– Спасибо, пап.

Он просто замечательный папа. Она почувствовала бы себя гораздо лучше просто от звука его голоса, если бы он не сказал: как новенькая. Эта фраза сразу же напомнила ему Унку Дета.

Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

Эта была, пожалуй, лучшая группа, которую она слышала. Может быть, это потому, что смысл этих строк ее очень пугал.

Папа поцеловал ее в лоб, так же как мама, и направился к двери.

– Пап, как дела на бирже?

Папа обернулся:

– Там все хорошо. Дела идут как надо. Постарайся поменьше переживать.

Он вышел из комнаты.

Руби села. Сидеть было нелегко. Она вдруг почувствовала невыносимую тяжесть во всем теле. Она попробовала суп. Поднятие ложки стоило ей огромных усилий. Рис вообще отметался, несмотря на ее любовь к сливовому соусу. Когда заболеваешь, самое ужасное состоит в том, что воображение начинает играть с тобой злые шутки. Взять, например, сливовый соус: он жутко поблескивал, лежа на рисе, как будто бы затевал что-то дурное против риса, например собирался его удушить. С этой мыслью она заставила себя встать с постели, пока ей не начало мерещится еще что-нибудь похуже.

Руби вышла в коридор. Теперь она ощущала легкость во всем теле. Казалось, она была легкая, как пушинка, и очень высокая, поэтому каждый шаг таил в себе опасность. С первого этажа донесся голос Джулиана.

– Колумбия? – говорил он. – Вполне возможно. Но если вы хотите знать мое мнение…

– Конечно, – сказал папа.

– Мне кажется, ему больше понравился Нью-Йоркский университет.

– Правда? – спросила мама, выражая явную заинтересованность.

– По-моему, это весьма удачный выбор, – сказал Джулиан.

Его голос слышался все тише и тише по мере того, как Руби спускалась вниз. В конце концов до нее доносились только обрывки этого разговора: Нью-Йоркский университет, Колумбия, тесты SAT, средний балл, общественная работа. Она открыла дверь в комнату Брэндона.

Он сидел за столом. Перед ним лежал открытый учебник, а в руках был желтый маркер. Что-то новенькое: брат делает уроки. Запах в комнате был слабее обычного, хотя, может быть, она просто не чувствовала его из-за заложенного носа. Она вошла в комнату и закрыла дверь. Он повернулся, услышав шаги:

– А стучаться тебя не учили?

Она хотела сказать какую-нибудь гадость в ответ, но у нее совсем не было сил ругаться.

– Нам нужно поговорить.

– О чем?

– Творится что-то странное.

– Например?

Он притопывал ногой.

– Взять, например, твою куртку.

Он с опаской посмотрел на дверь:

– А что ты знаешь о моей куртке?

– Много чего.

– Дэви проболтался? Или Триш?

– О чем?

Он отложил в сторону маркер:

– Так что ты знаешь о моей куртке?

– Это самое центральное звено в деле.

– В каком таком деле?

– Или в делах. Помнишь, ты пришел домой без куртки и очень удивился, когда увидел ее на вешалке?

– Мы снова к этому возвращаемся?

У Руби закружилась голова, и она присела на кровать.

– Слушай, чего мы все время ругаемся?

Брэндон пожал плечами.

– Я собираюсь тебе кое в чем признаться. Ты можешь злиться на меня сколько угодно.

– Ну?

– Я взяла твой крэк и выбросила его.

Он снова взглянул на дверь:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Слушай, нет смысла врать и отпираться, Брэндон. Еще вчера вечером я держала его в руках.

– Вчера вечером?

– Я так рассердилась на тебя за то, что ты не раздал объявления. Я начала их повсюду искать. Сначала в твоей комнате, потом в куртке. Тут-то я и нашла крэк.

– Крэк? В моей куртке?

– Слушай, Брэндон…

Он встал из-за стола и подошел к ней. Руби испугалась, но он всего лишь сел рядом.

– И много там было крэка?

Похоже, он и вправду не в курсе. Она посмотрела ему в глаза, которые были так похожи на мамины, но все равно не смогла разобраться.

– Ты что, правда ничего об этом не знаешь?

– Не знаю чего? Я не распространяю крэк. Я не наркоман. Руби. Я пробовал его пару раз. Вот и все.

– Пообещай, что больше не будешь употреблять.

– Боже мой!

– Дай слово.

– Я обещаю.

– Там было двенадцать ампул.

– Они были зашиты в подкладку?

– Откуда ты про это знаешь, если говоришь, что ты не…

– Потому что сегодня обыскали мой шкафчик в школе. Этот парень Д'Амарио и директор. Они распороли подкладку.

– Они распороли подкладку твоей школьной куртки?

Он кивнул.

Какое-то время они молчали. Из наушников, которые лежали на столе, доносился рэп.

– Кто-то хотел сделать мне гадость.

Это был тот самый момент, когда она имела полное право сказать что-нибудь типа: «Ну неужели до тебя дошло!» – и отомстить брату за многочисленные высказывания подобного рода, но она сдержалась и спросила:

– Кто, например?

– Понятия не имею. Это человек вшил мне крэк под подкладку, а потом позвонил в школу.

– Анонимно?

– Не знаю.

– Разговоры записываются?

– Они только собираются установить систему.

– Школа отстой!

Брэндон рассмеялся и дотронулся до ее руки:

– Эй, да ты вся горишь!

– Я в порядке.

Он загадочно посмотрел на нее, как будто бы видел ее в первый раз:

– Ты спасла меня.

– Да уж точно! Что будем делать?

– Я собираюсь найти того, кто это сделал, и вышибу ему мозги.

– Как ты собираешься это сделать?

– У меня есть друзья. Мы что-нибудь придумаем.

– А что, если это кто-то из них?

Брэндон об этом не подумал.

– А ты что предлагаешь?

– Нужно начать с того самого дня, когда ты очень удивился, обнаружив свою куртку на вешалке.

– Хорошо-хорошо. Накануне я напился на вечеринке в лесу и, видимо, оставил куртку там. Я думал, что это ты принесла ее домой.

– Я?

– Ну, что ты гуляла с Зиппи и нашла ее.

Он так плохо ее знает.

– Я бы сказала тебе об этом.

– Да. То есть ты хочешь сказать, что тот человек, который принес куртку, зашил туда крэк?

– Не знаю.

Брэндон встал:

– Может быть, мама или папа были дома, когда принесли куртку? Может быть, этот человек ее им отдал?

Он направился к двери.

– Не думаю.

– Почему нет? Я пойду спрошу.

Этого не могло быть. Только она не могла объяснить почему. Брэндон вышел. Она послушала рэп. Унка Дет, но слишком нереальный, как привидение. Брэндон вернулся пару минут спустя и отрицательно покачал головой.

– Они ничего об этом не знают, – сказал он и дал ей таблетку и стакан воды.

– Что это?

– «Эдвил».[31]31
  Товарный знак болеутоляющего и жаропонижающего средства – ибупрофена: рекламируется от простуды, головной, зубной и мышечной боли, от артритов и невралгии.


[Закрыть]

– Спасибо.

Она выпила таблетку.

– И что же мы будем делать?

Руби задумалась. Поначалу задача казалась невыполнимой. Что им известно? Только одно: какой-то человек сделал это. Что они знают об этом человеке? Ничего. Вдруг она поняла одну вещь, поставив себя на место этого человека: он сейчас должен быть очень озадачен тем, что его план не сработал.

– Этот человек станет расспрашивать тебя.

– Чтобы выяснить, что же произошло?

Руби кивнула. Говорить с Брэндоном становилось все легче. Может, они все-таки не такие уж и разные.

– Но он будет вести себя очень хитро.

– Ты права. Я буду обращать внимания на всякие мелочи.

Руби вздрогнула.

– Ты в порядке?

– Угу.

– Тебе следует лечь в постель.

– Хорошо.

– Я раздам объявления завтра утром.

Она снова вздрогнула.

Руби отправилась в постель. Она то засыпала, то просыпалась. «Тайна куртки Брэндона» была частично решена, но теперь возникла «Загадка еще одного анонимного звонка». Все дела перепутались у нее в голове, а жар становился все больше и больше. Руби ненавидела болеть. Ей не нравились те штуки, которые начинал вытворять больной мозг, превращая реальный мир в нереальный и выдавая фантазии за действительность. Сейчас ей так нужно, чтобы голова работала хорошо. Сейчас она располагала всей необходимой информацией.

Ей нужно поспать и побыстрее выздороветь. Она попробовала применить свой старый трюк: сон про пещеру. Руби была пещерной женщиной и сидела в хорошей сухой пещере, которая надежно укрывала ее от снежной бури, бушевавшей на улице. Но мысль о снеге повлекла за собой мысль о Джанет. Руби знала, что Джанет находится в глубине пещеры и что по ней, извиваясь, ползают змеи. Они проникали и внутрь. Но в этот момент реальный мир взял верх над миром воображаемым. С потолка начали доноситься какие-то звуки, как будто бы дом пробуждался ото сна.

29

Руби открыла глаза. Уже утро. Она чувствовала себя лучше. Небольшая слабость, но жар прошел. То искажение мира, которое было вызвано болезнью, тоже прошло. Она видела все ясно, может быть, даже слишком ясно, потому что заметила на потолке прямо над изголовьем своей кровати маленькое пятно, которое было чуть темнее. Нужно сказать об этом родителям, иначе оно будет ее раздражать.

Большая снежинка пролетела мимо окна. Она парила, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Потом еще одна, и еще, и еще. Все они были разными, как и люди, исключая, конечно же, близнецов. Но различия у снежинок очень трудно заметить, а вот людей, пожалуй, вряд ли спутаешь. И чем лучше ты узнаешь людей, тем больше различий находишь. А вот все ли так считают? Вот люди, создающие рекламу, уж точно так не считают. Они полагают, что все люди одинаковы. Возьмем, например, Gap, который создает вещи для миллионов девчонок. Она, Аруба Николь Маркс Гарднер, несмотря на свое необычное имя, была одной из миллиона, а может, и вообще из миллиарда. Руби решила дальше не продолжать, иначе она может вообще возненавидеть Gap. Одежда от Gap была одним из основополагающих моментов в ее жизни.

Она взглянула на часы. Девять тридцать пять. Девять тридцать пять? Что это с ней? Среда, девять тридцать пять показывали часы. Она проспала, опоздала на автобус, пропустила математику, на которой, кстати, проводили контрольную, к которой она не готовилась. Пропустила валеологию, по которой тоже была контрольная, к которой она тоже не готовилась. Хотя этого и не надо было делать, так как самое важное, что полагалось запомнить, – это то, что наркотики, курение и употребление алкоголя вредят здоровью.

Руби встала с постели. Небольшая слабость, и очень хочется есть. Она прошла в ванную, потом спустилась вниз на кухню. На кухне сидел Джулиан. Он завтракал и смотрел телевизор.

– Доброе утро, Руби! – сказал он, посмотрев на нее.

На экране мелькали цифры – информация о торгах на фондовой бирже.

– Как чувствуешь себя? Получше?

– Угу.

Ей и на самом деле было лучше. Она все ясно видела. Например, его бородка немного заросла. Наверное, пора постричь. С обонянием тоже все было в порядке: она унюхала запах сигаретного дыма, хотя он сейчас не курил, и окурков тоже нигде не было видно.

– Мама с папой решили тебя не будить, а мне велено тебя охранять, – сказал Джулиан.

– Итак, в школу я сегодня не иду?

– Свободна, как ветер. Тебе завтрак приготовить?

– Спасибо, я сама, – ответила Руби, взглянув, что ест он, – кофе и тост с густо намазанным клубничным джемом.

Руби заглянула в буфет. Непочатая коробка хлопьев. Мама на этой неделе просто на высоте. Она насыпала себе большую миску. Как хорошо, что в этих хлопьях есть все, и не нужно добавлять ни бананы, ни какие-нибудь ягоды. Она поставила миску на стол и уселась напротив Джулиана.

– Выглядит аппетитно, – заметил он.

– Хочешь?

– Нет, спасибо.

Руби запихнула полную ложку в рот, потом еще несколько подряд. Она была такая голодная. Молоко потекло по подбородку. Она вытерла его рукавом, пока Джулиан не видел.

– Слушай, а когда ты был ребенком, у вас была валеология?

– Валеология? Думаю, что да.

– И там рассказывали то же самое? Курить вредно и т. д.

Он повернулся к ней, оторвавшись от телевизора:

– У меня не было занятий по валеологии. Я говорил твоим родителям, что получил домашнее образование.

– Прости, я забыла, – сказала Руби, запихивая в рот очередную ложку с множеством кусочков манго.

Вкусно, но не сравнить со спелыми манго, которые она ела в Атлантисе.

– У тебя были репетиторы?

– Именно так.

– И поэтому ты сам этим занимаешься?

– Нет.

Она ожидала услышать объяснения. Может быть, он размышлял над ответом, намазывая джем на тост. Спустя некоторое время она спросила:

– Но ведь тебе нравится заниматься репетиторством?

– Конечно.

– Работать с детьми и все такое? Некоторые из моих учителей, как это ни странно, не любят детей.

– Да, вот уж действительно странно, – произнес Джулиан, поднося ко рту тост с джемом.

– Мне кажется, я кое-что про тебя знаю.

– Да? – сказал он, отложив тост на тарелку. Она заметила, что это была одна из бабушкиных тарелок, которые обычно хранятся в столовой и достаются только на Рождество.

– Ты занимаешься репетиторством, потому что оно не мешает твоей писательской деятельности.

– С чего ты взяла?

Начало стихотворения, которое она нашла в его блокноте, то самое про беспечный – оставит, указывало на это. Но она не имела права его читать, а уж тем более дописывать, поэтому решила не вспоминать об этом неприятном эпизоде.

– Ты знаешь все слова.

– Ты думаешь, это самое важное для писателя?

– По крайней мере есть из чего выбирать.

Он посмотрел на нее. В его взгляде читался ум. Она немножко разнервничалась, но тут на ум пришло еще кое-что:

– Если ты захочешь, ты можешь писать по-итальянски.

Джулиан снова взял тост, откусил кусочек, наслаждаясь клубничным джемом. Об этом можно было судить по медленному движению его губ. Чувствительных. То ли это слово? Или они были чувственными? Она не хотела спрашивать у него такие глупости, решив посмотреть значение обоих слов в словаре на…

Итальянский. Погодите-погодите. Все смешалось у нее в голове. И тут возник вопрос: «Где сейчас распродажа?» Он ведь совершенно неправильно задавал этот вопрос. Похоже, у Джулиана с итальянским не очень.

– А где ты выучил итальянский?

Джулиан отхлебнул кофе, сделав очень маленький глоток. Иногда он был похож на европейского аристократа, каких показывают в фильмах. Руби никогда не встречала их в жизни.

– Преимущественно в Камеруне.

– В Камеруне говорят по-итальянски?

Руби не очень хорошо себе представляла, где находится Камерун, но знала, что в Африке говорят на европейских языках. Примерами тому были Нельсон Мандела и Французский легион. Наверное, итальянский, на котором говорят в Камеруне, отличается от итальянского, на котором разговаривают в самой Италии, тогда это объясняло проблему, возникшую с вопросом о распродаже.

– В итальянском посольстве. Я ходил на занятия вместе с детьми посла.

Вот оно как.

– Они были из Рима?

– По-моему, из Милана.

– А как итальянский в Милане?

– Прости, не понял.

– Он там правильный, такой же, как в Риме?

Джулиан уставился в потолок, возможно, задумавшись, а потом посмотрел на нее.

– Думай, что говоришь, – сказал он, сделав глоток кофе.

Сначала Руби решила, что она ослышалась. Джулиан всегда был так мил и вежлив. Но это была довольно простая фраза, составленная из простых слов, а слух у нее сегодня (как, впрочем, и все остальные чувства) был обострен. Она все правильно услышала. От этого ее лицо покраснело, а нижняя губа онемела и задрожала.

Джулиан поднял брови:

– Боже мой! Неужели я это сказал?

Он отставил чашку, сделав это довольно резко, потому что кофе расплескался на блюдце.

– Прости, пожалуйста, Руби.

Он коснулся рукой лба:

– Я что-то неважно чувствую себя сегодня. Прости, я не хотел. Ты мне так дорога. Просто в эту минуту я вспомнил это ужасное посольство, этот ужасный город, Яунде. Как они сами называли его, «могила белого человека», где они… мы все закончим свою жизнь. Пожалуйста, прости меня.

Он привстал из-за стола и похлопал ее по плечу.

– Да ничего страшного, – сказала Руби. Взрослые постоянно делают больно. Все взрослые, которых она знала, причиняли ей боль, а некоторые из них делали это неоднократно. Например, миссис Фреленг и мама. Краска сошла с лица, нижняя губа перестала дрожать.

– Спасибо, Руби. Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги. Я думаю, тебе это известно.

– Нет, никогда раньше не слышала.

– Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги.

Как красиво звучит! Настолько красиво, что у нее даже захватило дух.

– Сам придумал?

– Это сказал Папа. В эссе, посвященном критике.

Какой конкретно папа?[32]32
  Имеется в виду Александр Поп. По-английски оба слова пишутся и звучат одинаково: Pope. Руби думает, что речь идет о Папе Римском.


[Закрыть] Руби не знала. Она простила его. В конце концов, любой человек, задавший подобный вопрос, заслуживал такого ответа. Она не хотела задавать еще один глупый вопрос. Теперь она поступила умнее.

– А как это будет по-итальянски?

Джулиан улыбнулся.

– Еще лучше: «Sbagliare е umano, perfervorare е diabolico».[33]33
  Неполная цитата высказывания Бенджамина Франклина. «Человеку свойственно ошибаться, раскаиваться в ошибках могут боги, а упорствовать – это от дьявола».


[Закрыть]

– Что это значит?

– «Человеку свойственно ошибаться, а упорствовать – это от дьявола».

Руби задумалась. Джулиан так много знает. Сколько же, интересно, ей потребуется лет, чтобы получить хотя бы половину его знаний? Что же касается его итальянского, он определенно был perfetto. Так зачем же задавать следующий вопрос? Почему она опять вспомнила: «Где сейчас распродажа?» В угоду дьяволу?

– Dove si puo trovare i prezzi buoni? – сказал Джулиан.

Именно так эта фраза звучала из уст девочки, слово в слово. В тот самый момент, когда он заканчивал фразу, он отвел глаза. Как будто бы задумался над чем-то. Руби показалось, что она умеет обращать внимание на всякие пустяки. Та, другая фраза – «Questo е l'inizo della fine» – не имела ничего общего ни с распродажей, ни с венецианским сленгом, ни с чем-либо еще. Тогда почему же он намеренно пытался запутать ее? Это что, шутка? Она не понимает такие шутки.

– О чем задумалась, Руби?

– Об итальянском, – сказала она, продолжая размышлять. Если это не шутка, тогда что? Что смешного в фразе «Начало конца»? Может быть, эта путаница с итальянским давала повод подумать об еще одном деле? «Так красиво звучит».

И если это было новым делом, ей нужно было узнать больше, намного больше. Холмс всегда перечислял Ватсону известные ему факты в начале каждого рассказа, но сначала нужно было собрать эту информацию.

– На каких еще языках ты говоришь, Джулиан?

– Французском, испанском, португальском. Немного знаю арабский, русский и совсем чуть-чуть – немецкий.

– Мама говорит, что твоя семья занималась нефтью.

– Верно.

– Поэтому ты успел пожить везде.

– Далеко не везде, но кое-где все-таки побывал.

– Где тебе понравилось больше всего?

– В Лондоне.

– В Лондоне есть нефть?

Молчание.

– Мы родом из Лондона. Там у нас был дом.

– Тогда все понятно.

– Что?

– Ты говоришь, как англичанин. Правда, у тебя нет акцента.

– А ты встречала много англичан?

– Нет.

– Но ты видела их в кино.

Руби кивнула.

– Тебя ведь считают творческим человеком, правда?

Голос Джулиана звучал задумчиво. Похоже, он тоже обращал внимание на пустяки.

– Самый что ни на есть невинный вопрос, – сказал он, улыбаясь.

Руби никогда не задумывалась о том, что там про нее думают остальные.

– Не знаю.

Он посмотрел на нее. Улыбка постепенно сходила с его лица, хотя губы сохраняли прежнее положение.

– Моя мама была англичанкой.

– А отец?

– Американцем.

– Откуда?

– Из Новой Англии, так же как и вы.

– Мама говорила, что твои родители умерли.

Черт! Ей следовало сказать что-нибудь типа: отошли в мир иной.

– Да, это правда.

– Сколько тебе было лет, когда это случилось?

– Я уже был довольно взрослым.

Джулиан был слишком молод. Его родители умерли явно не от старости. Она начала строить предположения:

– Они погибли от несчастного случая?

– От сильного взрыва.

– Боже мой! Извини. Это был мощный взрыв на месторождении нефти?

– Да, очень сильный взрыв.

– Это ужасно, Джулиан. Я не представляю, как можно жить без папы и мамы.

– Правда?

Она попыталась представить это хотя бы на мгновение. Жизнь показалась абсолютно серой и безрадостной. Конечно, был бы еще Брэндон. Он бы как-то скрашивал жизнь.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет. Я был единственным ребенком в семье.

– А какие они были, твои родители?

Джулиан полез в карман и достал оттуда сигарету:

– Теперь, когда ты знаешь мой секрет, можно, я здесь покурю?

Руби не знала, что ответить. В доме никто никогда не курил.

– Я открою окно, и все канцерогены полетят туда.

Он открыл окно. На кормушке сидела ворона. Он зажег спичку, прикурил, посмотрел на синий кончик пламени, выбросил спичку в окно и пристроил руку на подоконнике, чтобы дым шел наружу. Руби сразу же почувствовала холод.

– А этот доклад, который ты делал в Оксфорде… – начала Руби.