Текст книги "Репетитор"

Джулиан кивнул.

– Вы хороший слушатель. У меня не очень много опыта в такого рода разговорах.

Джулиан ее вообще не слушал. Гейл неправильно истолковала его взгляд, направленный на ее красные ногти.

– Не сделаете еще одно одолжение, Джулиан? Плесните мне еще капелюшечку.

Она протянула ему пустой стакан. Их руки соприкоснулись. Когда-то ее руки были очень красивы, почти так же красивы, как и ступни, но теперь они выдавали ее возраст. Джулиан встал, подошел к подносу и налил Гейл еще «Kahlua».

– Должна сказать, что вы очень добрый человек, – сказала Гейл, взяв у него свой стакан.

Джулиан сел обратно в кресло. Несколько минут они молчали, и он уже решил, что Гейл обдумывает новый тост, но она ничего не сказала. Какое облегчение. Она отпила немного ликера, ее лицо порозовело. Потом она взглянула на Джулиана, отпила еще немного и слегка сдвинула ноги. Ступни оказались на самом краю кровати.

– Джулиан, можно, я скажу вам кое-что очень личное?

– Да.

– Мне очень нравится эта ваша бородка.

Джулиан улыбнулся.

Ее нога соскользнула с кровати, что могло произойти случайно, и уместилась у него на колене, что случайностью точно не было. Джулиан продолжал улыбаться, сделав вид, будто улыбка предназначалась Гейл. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ногти были аккуратно подстрижены.

– Почему бы тебе не перебраться сюда и позволить мне доказать свою благодарность на деле?

– За что?

– За летучую мышь.

Благодарность была совершенно лишней. Джулиан уже получил свое вознаграждение. Щелчок: этот звук. Он мог придумать сотни причин, почему ему лучше остаться в кресле, а может, даже совсем уйти. Но он помнил свое состояние, когда ждал продолжения стихотворения, рождение которого так жестоко прервал телефонный звонок Гейл. Так что она на самом деле кое-что ему задолжала. Кроме того, она подходила. И потом – эти восхитительные ступни.

Сперва Джулиан допил этот так называемый коньяк, сделав один большой, но неторопливый глоток. Затем встал и разделся, позволив Гейл хорошенько себя рассмотреть.

– Господи! – Ее лицо стало темно-розовым. Еще немного, и цвет сменится на клубнично-красный.

Джулиан лег сверху, стянул с нее халат, ее ноги раздвинулись, и он погрузился в нее, отбросив прелюдию.

– О Господи! – Гейл вскрикнула, и в звуке ее голоса смешались одновременно боль и удовольствие.

Щелчок сломанной косточки и клубничный джем: он был твердым и горячим.

Погружение и погружение. Разница между силой их тел была такой же большой, как разница между двумя биологическими видами. Гейл повизгивала и похрюкивала, как свинья.

– О Господи! Это будет просто здорово! Да что я говорю? Это уже здорово. О да, великолепно, и эта штука у тебя на подбородке, о Господи, да, и то как ты…

– Заткнись!

Слишком поздно. Болтовня, бессмыслица, путеводители по сексу для зрелых женщин – все это затмило образ ее восхитительных ступней.

– Что? – Она прекратила движения, если это слабое подергивание можно было назвать настоящим движением. – Прости, Джулиан. Я сделала что-то не так?

Вот так: одна фраза, и все уничтожено. Он выскользнул из нее как мокрый червяк.

– Джулиан? Я тебя обидела?

Он кашлянул, выражая свое презрение этой мысли. Она обхватила червяка ладонью и начала теребить, затем наклонилась и взяла его в рот. По крайней мере это заткнуло ее болтливый рот, но все равно было слишком поздно. Джулиан взглянул вниз, на ее аккуратно подстриженный затылок, подумал о клубничном джеме внутри и встал.

Гейл откинулась на спинку кровати – помада размазана вокруг рта, – закуталась в халат и посмотрела на него.

– Что я такого сделала?

Джулиан молча оделся и вышел.

Он сидел в темноте на старой школьной скамье. В большом доме свет был только в одном окне на втором этаже. Наконец он тоже потух. Джулиан зажег две свечи и сигарету – первую сигарету нового дня. Он вдохнул клуб дыма и позволил ему гулять по своим внутренностям, медленно успокаиваясь. Затем выдохнул его с громким вздохом, почти всхлипом. Никто не знал о нем, о его неординарности. Никто из тех, кого только и можно принимать в расчет, некто из избранной сотни тысяч. Его величие оставалось тайной, как это было с Ницше. А что делал Ницше? Он писал.

Беспечный – оставит,

Лживый – обманет.

Следующее слово, которое несколько часов назад было так близко, теперь исчезло совсем. Досадно. Те черные глаза знали, на что он способен, чувствовали приближение следующей строки. Щелчок ломающейся косточки. Щелчок и клубничный джем.

Клубничный джем: сознание Джулиана нащупало какую-то новую мысль. Клубничный джем был образом, символом. А поэзия всегда пользуется образами и символами. Возможно, решение могло прийти отсюда. Что еще нужно для стихотворения? Тема, естественно. Первое слово стихотворения – «беспечный» – вело к огромному разнообразию тем. Какой же будет его тема? Джулиан уже знал звуки, ее сопровождающие: повизгивание и похрюкивание. «Два вида»: эпическая поэма. Сотня тысяч и все остальные. Вот она – тема: удушающая глупость несчастных 5 999 900 000.

Эпическая тема для эпической поэмы. Но как описать такое огромное количество? Что сделал Гомер? Он сфокусировался на небольшой группе персонажей, ввел их в конфликт, провел их навстречу судьбе. Джулиану требовалось несколько персонажей, которые бы полностью отражали все большинство.

Гейл? Его передернуло от одного звука ее имени. О ней сейчас лучше не думать. Только не сейчас. Кроме того, она совершенно не подходила для его поэмы. Ему были нужны персонажи, для которых современное общество было естественной средой обитания, а она имела мало общего с современностью.

А затем: щелчок. Эврика! Гарднеры с Робин-роуд. Они уж точно были абсолютно современными, даже количество детей – 2,2 (если считать и отсутствующего ныне первенца) – полностью соответствовало статистическим данным.

Джулиан в очередной раз поднес перо к началу третьей строки и приготовился писать. Ничего не произошло. У Джулиана появилось чувство, что вместо ручки он держит копье, готовое сорваться и пронзить врага.

Он затянулся так глубоко, что огонь съел почти половину сигареты. Успокоившись, он понял, что эпическая поэма появляется на свет совсем не так. Сначала нужно подготовиться.

С чего начать? С главных героев? В таком случае, каким будет их окружение? Какова будет их судьба? У Джулиана не было идей.

Идей не было, но его мозг продолжал работать, искать пути и наконец нащупал выход. Почему бы не начать с исследования? Собрать все необходимые данные. Возможно, они помогут найти путь, по которому будет развиваться история. Таким образом, природа и искусство выступят совместно. Джулиан выпрямился в большом возбуждении: был ли он создателем совершенно новой формы, живой поэмы, в которой природа и искусство объединялись в режиме реального времени? Может, это будет живой роман? Спокойнее, спокойнее. Но он не мог успокоиться, а сигарета уже закончилась. Он зажег вторую, а еще даже не рассвело. Возможно, пришло время изменить несколько правил.

Данные. Для начала нужно составить наброски главных героев. В очередной раз Джулиан поднес ручку к бумаге. На этот раз он начал писать. На четырех чистых листах бумаги он написал: «Скотт», «Линда», «Брэндон», «Руби». Что делать с Зиппи? Мысль позабавила Джулиана. Он улыбнулся сам себе.

Но тут же, поняв, что чуть было не сделал серьезную ошибку – невыносимо ошибиться в самом начале эксперимента, – он перестал улыбаться. Затем открыл пятый лист и написал еще одно слово: «Адам».

12

– Ну почему вы меня все время заставляете что-то делать? Отойди от моей кровати!

Брэндон уткнулся в подушку, пытаясь сохранить остатки сна: странная комната Триш, постель и девушка… Уитни.

– Когда ты наконец начнешь вести себя, как все ребята твоего возраста? – спросил отец.

Кап-кап – вода капала с бритвы на пол. От него ждали ответа, или это был один из тех вопросов, которые добивались какого-то там эффекта? Брэндон был слишком сонным, чтобы вспоминать научное название. Не важно. Он все равно слишком устал, чтобы говорить. Еще никогда Брэндон не чувствовал себя таким уставшим, просто как выжатый лимон. Горло и голова болели, уши…

– Подъем, подъем, подъем.

Голос становился все громче и громче. Еще чуть-чуть, и отец сорвет голос. «Давай, ори». – Брэндон не мог заставить себя пошевелиться. Он чувствовал свое дыхание: изо рта пахло отвратительно. К тому же трусы спереди были липкими и мокрыми. Что за черт? Он не мог вспомнить ни одной детали сна с Уитни в комнате Триш.

Из холла послышался мамин голос:

– Он еще не встал?

– Пытаюсь его разбудить.

Тишина. Может, отец ушел, решив: ну и ладно, бедный ребенок хочет выспаться. Тело расслабилось, Брэндон опять начал засыпать.

– Эй, – отец был все еще в комнате и как-то подозрительно близко, – а это что такое?

Брэндон открыл один глаз и посмотрел вверх сквозь спутанные ресницы. Отец стоял у стола, в руке у него были листы бумаги. Черт! Тест по «Макбету» с огромной красной F на первой странице. Неужели он и правда был таким идиотом, что оставил его на самом видном месте? Брэндон закрыл глаз, не в силах придумать лучшего ответа.

– Что случилось, Скотт?

Мама. Теперь в комнату вошла еще и мама.

– Похоже, это его тест.

Пауза. Затем мама сказала: «О Боже мой!» – с такой интонацией, как будто кто-то был серьезно ранен.

– Брэндон, что все это значит?

Он почувствовал, что мама стоит у кровати, и открыл глаза. Она держала тест в руке, как полицейский, который только что нашел вещественное доказательство. Родители были такими надоедливыми, особенно мама.

– Оставьте меня в покое, – пробормотал Брэндон.

– Оставить в покое? Это все, что ты можешь сказать?

– Черт, ну дайте мне жить нормально!

– Скотт, ты слышал?

– Не смей так говорить, – сказал отец.

– Эф, – продолжала мама. – Брэндон, где твоя гордость? С такими оценками ты вообще не сможешь поступить в колледж! Ни в один!

– Ну и что? Может, я вообще не собираюсь идти в колледж! – Это, кстати, была хорошая идея.

– Не собираешься в колледж? – сказал Скотт. – И чем ты займешься, позволь тебя спросить?

– Ради Бога! – сказала мама. – Он это несерьезно.

Не поступать в колледж. Через полтора года он закончит среднюю школу, а в старшей школе все совсем по-другому, все гораздо проще. Никаких душеспасительных бесед по поводу будущей карьеры, никаких общих тестов, никакого «Макбета» или «Алой буквы» – ее они должны проходить в следующем году, и все говорят, что это еще хуже Шекспира.

– Я серьезно. Думаю, я не буду поступать в колледж.

Он смотрел на родителей сквозь ресницы. Только поглядите на них: папа с полотенцем на бедрах, у мамы одно полотенце завернуто вокруг тела, второе – вокруг головы, у обоих открыты рты. Тут Брэндону пришла в голову еще одна идея:

– Вы только подумайте обо всех деньгах, которые сэкономите!

Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

– Черт побери! – сказал отец. – Кто здесь говорит про деньги?!

Where the sun don't shine, where the sun don't shine.

Проблем, на заднем плане. Его голос, глубокий и грубый, почти так же хорош, как и у Унки Дета.

– Ну почему ты всегда попадаешься на его удочку? – спросила мама.

– Но мы ведь ничего не говорили о деньгах!

– Это бессмысленно. Он будет учиться в колледже, и он это прекрасно понимает.

– Вы не можете меня заставить. – Произнося эти слова, Брэндон понял, что это и в самом деле так. Родители не могут его заставить. Есть ли у Проблема собственный диск? Не забыть спросить у Дэви.

– И на какую работу ты можешь рассчитывать, не закончив колледж? – раздраженно спросил отец.

– Посыльный на велосипеде.

– Посыльный на велосипеде?

– В Нью-Йорке. Они зарабатывают три сотни баксов в день.

– Это не настоящая работа.

– По-твоему, пап, тот, кто зарабатывает три сотни в день, работает понарошку? Мама, может, ты зарабатываешь столько же?

На маминых щеках появились два белых пятна.

– После старшей школы перед тобой открывается целый мир. Брэндон, неужели ты и правда хочешь быть неудачником?

– А что, если ты не учишься в колледже, значит, ты неудачник?

– В нашей экономической системе – да, – сказал папа.

– И вы считаете Джулиана неудачником?

– При чем здесь Джулиан?

– Он не учился в колледже.

– Бред, – пробормотала мама.

– Спорим?

Белые пятна стали красными:

– Сынок, ты еще очень мало знаешь о людях. Достаточно пару минут с ним поговорить…

– Он сам мне сказал.

– Ты, наверное, что-то неправильно понял.

– Спросите его сами.

Придя на работу и сев за стол – «офис» Линды занимал угол большой общей комнаты и на самом деле был таким же удобным, как и любой «настоящий» офис в любой компании, только стены не доставали до потолка, – Линда разделила свою годовую зарплату на количество рабочих дней и получила сумму гораздо меньше трех сотен. Вы оба учились в Университете Коннектикута, и сейчас оба хорошо зарабатываете. Линда любила свою работу, отлично с ней справлялась, но в Нью-Йорке она бы зарабатывала в три или четыре раза больше. Вместо того чтобы иметь дело с Ассоциацией риэлтеров Коннектикута или «Скайвей», она бы работала с магазинами на Пятой авеню, «Тиффани» или каким-нибудь известным музеем.

Она просто осела в маленьком городке, оставила большой город. Давно сделав выбор, она ему изменила. Приняла новое решение. Второе. Если бы она ничего не меняла, если бы продолжила жить согласно своему самому первому выбору, что бы изменилось? В чем разница между жизненным планом номер один и жизненным планом номер два? Вдруг это похоже на дерево, которое обычно рисуют в школьных учебниках: один корень и две ветви – обезьяны и люди? Что еще она выбрала?

Телефон. Звонили из «Скайвей». Компании принадлежал кусок берега в Вест-Милле, и сейчас они разрабатывали участок, на котором находилась старая мельница. Владельцы «Скайвей» уже получили разрешение прорубить подъездную дорогу через лес. От Линды требовалось создать визуальный ряд, опираясь на который, адвокаты «Скайвей» вели бы переговоры с городским советом и всевозможными комиссиями. Естественно, были проблемы. Во-первых, у архитекторов компании еще не было даже черновых чертежей. Во-вторых, Линде не нравилось имя, которое было выбрано для проекта: «Предместье Олд-Милле». Ни одна уважающая комиссия не согласится со словом «предместье». Не говоря уже о том, что большую часть участка занимали топи. Кроме того, строительство шло на территории Вест-Милла, а не Олд-Милла. Плюс эта идиотская «е» на конце. Первый список возможных названий, который послала им Линда, они отвергли. Сегодняшний звонок был по поводу второго списка.

– Они считают, что «Предместье Олд-Милле» – лучший вариант, – бубнила в трубке менеджер по маркетингу «Скайвей».

– Лучше, чем «Ивовая заводь»?

– Это название вообще показалось им непонятным.

– Но там же ивовая роща. – Линда специально ездила на место застройки, чтобы проверить. – Как раз на берегу реки, где раньше была мельница.

– После третьей стадии этих деревьев все равно не будет.

– Что такое «третья стадия»?

– Строительство причала.

– Между прочим, мельницы тоже уже нет, – сказала Линда.

– Простите, не поняла.

Она не стала объяснять. Вместо этого спросила:

– Что насчет «е»?

– «Е»?

– В слове «Милл». Надеюсь, вы от нее избавитесь.

– Но почему?

Это Линда тоже не стала объяснять, а просто сказала, что ей нужно время, чтобы придумать что-нибудь новое.

– Меня ждут.

Линда начала составлять новый список: «Речная заводь», «Луга Вест-Милл»… Она сидела за столом, покусывала кончик ручки и размышляла: Ивовая заводь… Если бы она работала в Нью-Йорке, пришлось бы ей сейчас заниматься составлением таких списков? Или, по крайней мере, в Бостоне. Когда-то она сама убедила Скотта испытать себя сначала в Бостоне. Равнодушная, вялая попытка, которая в итоге стоила Скотту его равной доли в семейном бизнесе – равные доли наследования, которые могли бы и дальше переходить от поколения к поколению.

Линда набрала номер «А-Плюс» и попросила к телефону Марджи:

– Правда, что Джулиан не учился в колледже?

– Если это правда, это вызовет какие-то проблемы?

– Просто он так сказал моему сыну.

– У многих наших преподавателей нет законченного высшего образования – они ведь сами еще студенты.

– Джулиан староват для студента.

– Если вам нужен кто-то в возрасте и с университетским образованием, то у нас в штате есть школьный учитель на пенсии.

– Нет-нет. Мы не недовольны Джулианом.

– Именно так я и подумала.

– Просто эта новость меня удивила.

– Когда мы договаривались о работе наших преподавателей, кто-нибудь вам говорил, что Джулиан закончил университет?

– Нет. Но он кажется таким образованным.

– Джулиан действительно образованный человек. Несколько лет назад он даже читал лекцию в университете. Он показал мне отзыв от декана Баллиола. В отличие от некоторых моих коллег, чьи имена не будем называть, я всегда требую рекомендации, когда принимаю человека на работу.

Линда пыталась вспомнить, где находится Баллиол. В Висконсине?

– Вы имеете в виду Университет Бело?

– Баллиол, – сказала Марджи. – Один из колледжей Оксфорда.

– Джулиан читал лекцию в Оксфорде?

– Да. Насколько я поняла, за ней последовал целый ряд семинарских занятий.

– А какая тема?

– Не имеет отношения к SAT, если вы спрашиваете об этом.

– Все равно, любопытно.

– Секундочку.

Линда услышала шорох бумаг. «Луга Вест-Милла» – что не так с этим названием? Марджи снова взяла трубку:

– Вот. «Гадюки в моем рюкзаке. Зоологическая коллекция, собранная в джунглях Габона». В рецензии сказано: «Как приятно, что продолжают жить традиции любительских полевых исследований».

– Невероятно!

– На вашем месте я не стала бы обсуждать это с Джулианом.

– Но почему?!

– Он просил меня не говорить о его опыте родителям учеников.

– Да?

– Он боится показаться претенциозным. По-моему, это очаровательно.

Три сотни баксов в день. Правда ли, что велосипедный посыльный в Нью-Йорке зарабатывает столько? Скотт знал одно – эти деньги давали свободу.

– Вы меня слушаете? – спросил старческий голос в телефонной трубке у его уха.

– Ищу нужные бумаги… – Скотт пропустил обращение, потому что не помнил, с кем говорит – с мистером Инсли или с миссис Инсли – их голоса были абсолютно похожи. – Все в порядке.

– То есть страховка все покрывает?

– Да.

– И нам не нужно платить?

– Нет.

Инсли о чем-то пошептались между собой.

– А как насчет наших страховых взносов?

– На них ничего не влияет.

– О, это великолепно, Скотт. Пожалуйста, передай свой матери привет от нас, когда будешь с ней говорить.

– Конечно.

Свобода. Скотт вспомнил, что когда-то спускался по лестнице, перепрыгивая через две или три ступени, даже не задумываясь над этим. Почему он больше так не делает? Если бы он не прекратил бегать по лестницам, был бы он сейчас в хорошей физической форме? Скотт напряг бицепс, расслабил, опять напряг, с интересом следя за движением мышц под тканью рубашки. Внезапно дверь открылась, и в офис ворвался Сэм.

На самом деле Сэм вошел очень тихо, но его бьющая через край энергия немедленно наполнила собой комнату и вызвала у Скотта ощущение, что племянник «ворвался».

– Привет, дядя Скотт! – Сэм широко улыбнулся и пошел к столу, протягивая вперед руку.

Скотт поднялся. Сэм опять вырос, он был уже таким же высоким, как Скотт, быть может, чуть-чуть выше.

У Сэма было крепкое рукопожатие и уверенный взгляд. Когда он улыбался, его глаза тоже улыбались. Из ворота его джемпера выглядывал галстук с рисунком из теннисных ракеток.

– Как дела? – Скотт почувствовал, что его рот расползается в улыбке.

– Отлично.

– Сегодня нет уроков?

– Я вроде как прогуливаю.

– Ты?!

– На самом деле у нас что-то вроде поездки всем классом. Мне разрешили подождать школьный автобус здесь. Папа хочет угостить меня ланчем. Присоединишься?

– С удовольствием. Куда едете?

– В Нью-Йорк.

– Что в планах?

– Нас отвезут в театр.

– Правда? Какой спектакль?

– «Макбет». Они поменяли место действия: вместо солдат средневековой Шотландии – гангстеры тридцатых годов. Должно быть интересно. Представляешь, как кто-нибудь вроде Джо Пески рассуждает про Бирнамский лес.

Огромная красная F, обведенная в кружок.

– Значит, вы сейчас проходите «Макбета»?

– Закончили несколько недель назад. Мы сейчас читаем «Двенадцатую ночь». Трудно поверить, что пьесы написаны одним и тем же автором.

Скотт помнил, как проходил «Макбета» в школе, но ничего не знал о «Двенадцатой ночи».

– Имеешь в виду, что «Двенадцатая ночь» не такая хорошая?

– Скорее, они очень разные. Но я, конечно, не авторитет в этом деле – я часами продираюсь через каждый акт.

В кабинет зашел Том. Кивнул Скотту и повернулся к сыну:

– Готов?

– Дядя Скотт идет с нами.

– Отлично. – Том посмотрел на часы. – Скотт, не возражаешь насчет «Примо»? Школьный автобус будет ждать Сэма в центре.

– Я только что вспомнил одну вещь… – Скотт быстро извинился перед ними. – Повеселись в большом городе, Сэм.

– Спасибо. А как Брэндон?

– Отлично.

– Передай ему привет от меня.

– Конечно.

Они вышли из комнаты. Сэм как минимум на два дюйма выше отца и шире в плечах. Но походка у них одинаковая. Походка людей, уверенных в себе. В офисе Скотта сразу стало тихо и спокойно.

На столе зазвонил телефон:

– Опять звонит миссис Инсли. Она на третьей линии.

– Я ей перезвоню.

В кабинете, конечно, было достаточно воздуха, но создавалось впечатление, что все вокруг, даже мельчайшие молекулы, вдруг застыло. Скотт накинул пальто и вышел из офиса. Он сел в свой «триумф». Скотт любил машину, выпуск 1976 года, последний год, когда эта марка выпускалась, и регулярно отводил ее к Тони в «European Motors» на техосмотр. Механизм работал как часы. Скотт поехал в бар «Брини», в сторону, противоположную «Примо» и центру. Мотор ровно гудел, казалось, что внутри машины тихо рычит огромный пес. У него, конечно, не было огромного пса, как не было и тысячи других вещей.

Скотт поел в баре: суп из морепродуктов, дюжина вахитос и пинта крепкого эля. Хороший эль, который варили в маленькой частной пивоварне. У них был шанс вложить деньги в эту пивоварню, но Том исследовал рынок, и ему что-то не понравилось. Все равно, чертовски вкусное пиво. Скотт заказал еще кружку. Это было даже приятно – есть в одиночестве, без компании. Никаких вопросов, никаких проблем. Он огляделся вокруг и наткнулся на невидящий взгляд такого же обедающего в одиночестве.

Внезапно чья-то рука легла ему на плечо:

– Скотти, дружище! Пьешь в одиночестве?

Скотт обернулся. Микки Гудукас: цветок в петлице, бутылка шампанского в руке. Скотт узнал оранжевую наклейку – «Вдова Клико».

– Как вам это удается?

– Удается?

– Бокал для моего друга! – крикнул Гудукас. – Бокал для шампанского!

– Не надо.

– Теннис. Как вам это удается?

Скотт пожал плечами.

– Надо будет как-нибудь закончить этот матч. У твоего брата быстрая реакция.

Конечно, Гудукас был пьян, но в то же время он был забавным.

Бармен поставил на стойку бокал для шампанского. Гудукас наполнил его до краев, немного пролив.

– Мистер Гудукас, вы не хотите оставить мне бутылку, чтобы я сам вам наливал? – спросил бармен.

Гудукас положил на стойку банкноту, потом прижал палец к губам: «Ш-ш-ш». Банкнота в сто долларов. Он протянул мокрый бокал Скотту:

– Тост. За «Симптоматику»!

– Почему?

Гудукас был удивлен:

– Ты что, Скотти, не слышал?

– Что не слышал? – Скотт ненавидел это прозвище.

– Их эксперимент с энзимами полностью провалился. Они загубили двести шестьдесят мартышек, Скотти! – Гудукас потряс перед Скоттом связкой ключей. – Акции продаются по семьдесят три цента. Общество защиты животных наступает им на пятки. Видишь, у окна стоит мой «порше бокстер»? Я богат!