Текст книги "Расплата"

Форестье замутило, тошнота подступила к горлу, и старик, зажав рот рукой, бросился в тень деревьев. Его так и выворачивало наизнанку от отвращения.

– Ну все, с меня достаточно веселого праздника, – прошептал он и, не оборачиваясь, поспешил восвояси. Никто не заметил его ухода, нечисть продолжала терзать остывшее тело виконта, вороны кружили над жертвенным камнем и только луна равнодушно и молчаливо освещала мерзкое сборище.

Когда Форестье оставалось пройти совсем немного до хижины, прямо перед собой он увидел серый силуэт монахини. В предрассветный час ее фигура в скромной рясе из простенькой материи казалась прозрачной тенью.

– Час от часу не легче! – Воскликнул старик, опустив на землю корзину, наполненную снедью. – Ну, сестра Элен, пришла твоя очередь заманивать меня?

– Что с тобой, Дамьен, после шабаша нечисти ты поглупел? Когда я тебя заманивала?

– Ох, ну и зануда ты, святая сестрица. Не цепляйся к словам, говори, зачем пожаловала и проваливай, я еле держусь на ногах и хочу вздремнуть немного до утра.

– Ничего, тому кто не трудился, незачем и отдыхать. – Усмехнулась монахиня. – Я пришла посмотреть, действительно ли Берта у тебя, только и всего. Твои подвиги мне уже не интересны.

– Вот как? Ты решила не бороться за мою душу, маленькая постная зануда?

– Хм, ты вечно путаешь, Дамьен – за твою душу борется ведьма, наш Отец не собирает души, он их раздает.

– Хорошо, оставим меня и мою пропащую судьбу, откуда ты узнала про девчонку? Впрочем, можешь не отвечать, я догадался сам. И что? Ты вообразила, как я в виде волка разорвал невинную овечку в клочья или отправился вместе с ней на ведьмину пирушку? У меня довольно грехов и без этого. Ты же все знаешь, сестра, должна была бы знать, что я спас хромоножку от смерти и теперь укрываю ее от опасности. Ты довольна ответом?

– Нет. Я хочу знать, зачем ты это делаешь?

– Ох, вот в чем подвох, оказывается, ты не можешь прочесть мои мысли. Какая досада! Стало быть, ты не так сведуща, как показалось вначале. – Насмешливо произнес Форестье.

– А мне не нужны твои мысли, Дамьен, они понятны любому, сердце и чувства куда интересней.

– Ну вот что, мадемуазель святоша, я не обязан отчитываться ни тебе, ни кому – нибудь еще в своих чувствах. – Резко ответил старик и, подняв корзину, повернулся к монахине спиной, явно намереваясь окончить разговор.

– Ну что ж, видно, беседы не получится. – Спокойно произнесла монахиня. – До свидания, Дамьен, милость Господа безгранична, он вновь оставляет тебе выбор: Атенаис или юная баронесса де Кольбе.

– Что? Повтори – ка еще раз, сестра. – Озадаченно переспросил старик.

– О милосердии Господнем? – Невозмутимо глядя в глаза Форестье, переспросила монахиня.

– О милосердии я знаю без тебя, зануда, уж не маленькую хромоножку с повадками прачки ты назвала баронессой?

– Я знаю эту девочку от рождения, друг мой. Берта – единственная дочь барона де Кольбе, и то, что она оказалась в столь плачевном положении, совсем не ее вина. Надеюсь, справедливость восторжествует, и для нее все сложится к лучшему.

– Ну и дела! Не знаю, что и сказать, Элен. Неужто бедняжка даже не подозревает обо всем?

Монахиня покачала головой.

– Скажи, сестра, а как же ее брат, он тоже сын барона?

– Ну внимательно же ты меня слушал, – усмехнулась монахиня. – Берта – единственный ребенок де Кольбе.

– От твоих новостей голова кругом, ничего не могу разобрать.

– Должно быть, не от новостей, а от вина, что ты с лихвой выпил на пирушке.

– Перестань напоминать об этом, меня до сих пор мутит. – Скривился старик. – Одна радость, что угощу девчонку изысканными блюдами.

– Не очень удачная затея, Дамьен, выброси все здесь и забудь про угощение.

– Ну да, стоило тащиться по лесу с тяжелой корзиной, чтобы бросить ее у самого порога! Я сам все это ел и, как видишь, у меня не выросли кроличьи уши или поросячий хвост.

– Мое дело предупредить, а выбор, как всегда, за тобой. – Пожала плечами монахиня.

– Ну вот и закончим на этом. – Буркнул Форестье.

Монахиня вновь спокойно улыбнулась и направилась прочь, словно серая дымка, что тает на восходе солнца.

Старик оглядел корзину – все в целости и сохранности, тонкий аромат фруктов смешался с манящим запахом нежнейшего паштета, жареные тушки перепелок подернуты янтарным слоем жира, и хлеб по – прежнему мягок.

Берта проснулась рано и, не успев протереть глаза, увидела прямо перед собой корзину с заманчивым содержимым.

– Пресвятая Дева, откуда такие лакомства, господин Форестье? Вы ограбили экипаж знатных сеньоров?

– Хорошо же ты обо мне думаешь, нахальная девчонка! – Буркнул старик.

– А что такого, мой брат и его товарищи частенько так делали, иначе мы все умерли бы с голоду.

– Хм, придется тебя разочаровать, меня… Словом, меня угостили друзья. Одному этого слишком много, вот и решил поделиться.

– Не думала, что у вас водятся друзья, господин Форестье.

– Это еще почему?

– Да нрав у вас тяжелый, пожалуй, ваши знакомцы имеют ангельское терпение.

Старик рассмеялся и, подмигнув Берте, пробормотал:

– Терпения у них и впрямь хоть отбавляй, но вряд ли его даровали ангелы. Ладно, хватит разговоров, я предпочел бы позавтракать в тишине.

Но стоило Берте взять из корзины яблоко, как лицо ее скривилось от отвращения.

– Святая Тереза! Оно червивое! Сроду не видала такой мерзости!

Старик с изумлением уставился на прежде красивый и спелый плод – яблоко потемнело, сморщилось и сплошь покрылось отвратительными червяками. Форестье рывком опрокинул корзину на стол. Ох, ну и пакость! Все блюда кишели этими толстыми белыми извивающимися тварями. Берта побледнела и попятилась от стола, по которому расползались черви; безглазые омерзительные создания сворачивались клубком, вызывая тошноту одним своим видом. Лицо Форестье вспыхнуло гневом, он схватил бутыль вина и, выбив пробку, понюхал содержимое. Так и есть, мутная вонючая жижа хлынула из горлышка, окатив полу его хламиды и башмаки.

– Видно, ваши друзья решили посмеяться над вами, господин Форестье, – прошептала Берта. – Хотя, такие штучки больше подходят врагам.

– Проклятье! – Прорычал старик, швыряя бутыль о стену. – Ну ладно, я еще припомню это славное угощение. Не стой столбом, девочка, иначе мерзкие твари заползут тебе на ноги.

Девушка с ужасом поняла, что старик прав – черви стремительно расползались по жалкой хижине, от пролитого вина стояла нестерпимая вонь; Берта, зажав нос, опрометью бросилась прочь. Форестье вышел за ней, лицо его было мрачным, губы решительно сжаты. Разворошив догорающий костер, он вытащил горящее полено и швырнул его в открытую дверь. Убогий домишко вспыхнул на удивление быстро. Казалось, что пламя взметнулось до самого неба, огонь расправился с пристанищем старика за считанные минуты. Берта, оторопев, смотрела на пожар, не в силах отвернуться.

– Ах, Господь милосердный, вы остались без крова, господин Форестье. – Грустно произнесла она.

– А себя ты не считаешь, милая? Ты точно так же осталась ни с чем, эта хижина была и твоим домом. – Насмешливо протянул старик.

– Мне очень жаль, – покраснела Берта. – Я от всего сердца хотела бы вам помочь.

– Да? Выстроишь мне новое укрытие, малышка? Или сядешь рядом проливать слезы над моей незавидной участью?

– Можете язвить сколько угодно, но я не из тех, кто вместо помощи лишь сочувствует. Вы спасли мне жизнь и дали приют, теперь моя очередь отплатить за добро.

– Хм, странно, не думал, что когда – нибудь меня станут благодарить за добродетель. И что предложишь бездомному лесному старику накануне зимы?

– Думаю, надо пробираться в город, там меня не станут искать, Жак говорил об одной славной женщине, Элали Саккар, что хоронила его несчастную жену. Постараюсь ее разыскать. Надеюсь, имени моего брата будет достаточно, чтобы она помогла нам устроиться на первое время. А дальше видно будет.

– Ух ты, заманчивое путешествие, ты так уверена, что сумеешь добраться до Руана, не налетев на караулы гвардейцев? Вот наивная, да тебе и носу нельзя из лесу высунуть. Да и я не собираюсь перебираться в город. К северу от болота лесные угодья, принадлежат очень знатной семье, много лет назад они начали строить охотничий дом, но вскоре забросили и стройку, и саму охоту. Доберемся до места, поглядим, можно ли устроиться там на зиму. Ну, как тебе предложение?

– Не знаю, что сказать, господин Форестье. Но я согласна последовать за вами, хочу убедиться, что вы не останетесь под открытым небом и не замерзнете до смерти.

– Послушай, Берта, не поступить ли тебе послушницей в обитель? Меня уже мутит от твоего милосердия.

– А меня мутит от того, что вы всегда посмеиваетесь над чужой добротой, а меж тем, сами проявляете заботу о чужих людях. – Спокойно улыбнувшись, ответила девушка.

– Я? Когда это ты успела разглядеть во мне добродетель? Сроду я не одаривал заботой даже родных.

– Значит, я первая. – Открыто глядя в глаза старика, произнесла Берта.

Форестье не нашелся, что возразить, он лишь нахмурился и сердито пробормотал:

– Хватит болтать, лошади у меня нет и повозки тоже, закрой – ка рот и шевелись, надо добраться дотемна. Осенний день короток, и я не желаю мокнуть под дождем, сидя под деревом.

Собирать путникам было нечего, вот и славно, что не придется тащить на себе узлы с пожитками. Старик почти всю дорогу молчал, и лицо его было мрачным. Берта вообразила, что он жалеет о потере дома и не докучала разговорами. Только пройдя с четверть лье, старик вспомнил о хромоте девушки.

– Эй, Берта, ты, должно быть, уже устала, отчего не попросишь остановиться и отдохнуть?

– Я могу продолжать путь, не беспокойтесь. – Пробормотала спутница.

Форестье видел, что лицо ее раскраснелось и капельки пота выступили на лбу. Всякому понятно, что дорога успела порядком утомить бедняжку. Но она вовсе не желает показать виду и только упрямо сжимает губы. Незнакомое прежде чувство жалости охватило старика. Пожалуй, если бы девчонка ныла и жаловалась, было бы легче. Старик притворно потер поясницу, словно она успела онеметь от долгого пути, и тяжело опустился на землю, привалившись спиной к широкому вязу.

– Садись, отдохнем немного.

– Долго еще до места, господин Форестье?

– Да уж теперь меньше, чем прошли. – Хмыкнул старик.

Берта присела рядом и с облегчением вытянула ноги – ее старые сабо давно сбились, от чулок после лесной погони остались одни лохмотья. Осталось радоваться, что у нее не было даже жалкого осколка зеркала, должно быть, она вновь похожа на побирушку из погребов Каторжника.

Форестье поглядывал на девушку из – под полуопущенных век, неужто девчонка и впрямь маленькая баронесса? Какой же злой рок заставил несчастную нести все тяготы нищей и отверженной? Сестра Элен дала понять, что Берта ничего не знает о тайне своего рождения и свято убеждена, что ведет родословную из бедной крестьянской семьи. Отчего же парень, которого она искренне считает родным братом, так заботился о малышке? Хотя, пожалуй, кисти рук у девушки слишком изящны для простолюдинки, тонкие черты лица, даже упрямый волевой подбородок скорее принадлежат знатной особе, чем нищим попрошайкам. Запутанная история, не менее запутанная, чем история самого Форестье. Угораздило же двум носителям тайн встретиться в лесной чаще.

К заброшенному охотничьему дому путники добрались уже на заходе солнца; толком устроиться и думать было нечего. Осталось лишь развести костер прямо на земле, и пока Берта безуспешно пыталась согреться, протянув к огню руки, старик, смастерив подобие факела, отправился осмотреть дом внутри. На первом этаже когда – то располагалась кухня, очаг покрылся слоем многолетней сажи и пыли, зато на рассохшихся полках сохранилось немного подходящей утвари: котелок, пара мисок, ковш и оловянные кружки. Простые крестьянские вещи, что принесли с собой мастера, занятые стройкой. Стол, изъеденный древесным жучком, завалился на один бок, ну не беда, вместо трухлявой ножки можно выстругать новую. А вот и старый фонарь, жаль только, масла для него нет. На старой лежанке красовалась дырявая перина, перья в ней давно сгнили от сырости, полог покрылся плесенью и паутиной, и шерстяное одеяло вконец загубили моль и мыши. Наверху, в маленькой комнатушке сохранилась узкая кровать с грубым покрывалом, оно почти целехонько, хотя так же пропиталось стойким запахом сырости. Словом, сегодня вряд ли можно рассчитывать на королевские покои, но, если рассудить по совести, для Берты это надежней, чем лесная хижина. Для Берты? Старик замер посреди комнаты, остолбенев от собственных мыслей. Не может быть, как в его голове поселились мысли о том, как получше устроить девчонку? Проклятье, да все его поступки только подтверждают это. Ведь не будь с ним маленькой хромоножки, он нипочем не забрал бы корзину с угощением с мерзкого шабаша ведьм. Не пришлось бы жечь жалкую хижину и искать сносного пристанища. Благодаря щедротам Атенаис, ему самому не грозит околеть от голода и холода – Форестье может заснуть прямо на земле в зимнюю стужу и наутро даже не схватить насморк. Чего ради ему стоило тащиться в эдакую даль и сочинять сказки о надежном жилище? Неужто все ради того, чтобы баронесса де Кольбе осталась в живых?

Старик провел по лицу рукой – так и есть, на висках выступили капельки пота, нет, быть того не может! Разве ему не все равно, что случится с девчонкой? Вот наваждение! Не оставить ли ее здесь и незаметно уйти, пока она спит? Зачем ему хлопоты и заботы? Если Берта погибнет от холода и голода, его вины не будет, в конце концов, он не добрый дядюшка, что дает кров и стол страждущим, и не монах – францисканец, чей удел – спасать попавших в беду. Как ни крути, до ее появления он жил припеваючи, вовсе не задумываясь о завтрашнем дне, выходит, сам Форестье взвалил себе на шею обузу. Все, хватит, надо дождаться ночи и убираться восвояси, должно быть, девчонку охраняют небеса, вот пусть сердобольные святоши вроде сестры Элен и позаботятся о ней.

– Господин Форестье, спускайтесь вниз, я нашла воду. – Послышался голос Берты. – Горячее питье согреет вас, я кинула в котелок немного ягод.

Старик вздрогнул, не нужно показывать виду, пусть девчонка спокойно уснет, он успеет еще раз все хорошенько обдумать и принять верное решение. Но, просидев до рассвета у костра, Форестье так и не смог уйти. Он отчаянно злился то на себя, то на девушку, вечно ему навязывают выбор, все словно сговорились, и Атенаис со своей сворой, и сестра Элен с ангельским взглядом прозрачных голубых глаз. Экая досада, что он не может покончить со всем одним махом. К тому же ему отчаянно не хотелось признать, что Берта вызывает в нем вовсе незнакомые чувства и заставляет совершать поступки, от которых становится не по себе. Видно, баронесса – хромоножка ничуть не лучше ведьмы, что внушает мысли и отводит глаза, должно быть, и ее бедолага – братец во власти ее чар. С чего бы иначе ему заботиться о чужом ребенке так, как не стал бы и всякий кровный родственник? Довольно измучив себя мыслями, старик так и остался возле развалившегося дома, слабо утешаясь тем, что ему попросту неохота уходить. В конце концов, это его желание, уйти он всегда успеет.

Несколько дней лесные жители трудились не покладая рук, чтобы устроить более – менее сносное жилье. Форестье, как мог, заделывал прорехи в стенах и крыше; Берта, отыскав ручей, мыла и начищала песком утварь, что сохранилась от прежних хозяев. Уже в сумерках приходилось сидеть сложа руки до самого сна, что толку заниматься делом наощупь? Несколько огарков свечи и старую масляную лампу надо поберечь. Еда лесной парочки стала и вовсе скудной – пару раз старику удалось изловить кроликов, да однажды чудом схватить зазевавшуюся утку, что, видно, собиралась отдохнуть перед долгим перелетом. А в основном, довольствовались уцелевшими грибами и надоевшей кашей из молотых желудей. Форестье, нахмурившись, поглядывал на похудевшее личико Берты, на обтрепанный подол ее юбки. Вот странная девчонка, вместо нытья, жалоб и попреков, казалось, она готова изнурить себя работой только ради того, чтобы ворчливый старик не отдал Богу душу от голода и холода.

Проведя день в трудах и заботах, вечером они устраивались ближе к очагу и пускались в долгие разговоры. Старик расспрашивал Берту о ее детстве, о брате, словом, обо всем, что с ней происходило за всю ее коротенькую жизнь. Но никогда ничего не говорил о себе. Стоило девушке задать хотя бы один вопрос о прошлом Форестье, как он тотчас обрывал беседу, ссылаясь на желание уснуть, и уходил наверх, даже не пожелав Берте спокойной ночи. Вот невежа! Чего же ради она битых два часа выкладывала ему всю подноготную? Ну и нрав у старика, должно быть, его родня прогнала бедолагу взашей. Пожалуй, ужиться с таким человеком не под силу и смиренным святошам.

Но, закутавшись до самого носа старым одеялом и глядя на остывающие угольки в очаге, Берта начинала корить себя за несправедливость. Бедный старик, он устроил ее в тепле, а сам наверняка не может заснуть от холода и ветра, что гуляют в верхней комнатушке, словно хозяева. Через прорехи крыши виднеется свинцовое небо конца осени, и несладко придется Форестье, если зарядит дождь или, чего доброго, повалит снег. Да и скудную еду старик всегда делит не поровну. Себе он берет лишь маленькую часть, оставляя девушке большую долю. Уж если по справедливости, то господин Форестье жил себе припеваючи, пока она не появилась перед ним в лесу. Чего ради он вечно помогает ей выпутываться из беды и заботится, словно о родне? Должно быть, старик пережил тяжелое горе, а его грубость и дурной нрав – всего лишь притворство.

И убедив себя, что Форестье достоин жалости и сострадания, Берта горестно вздыхала, шептала молитву и, наконец, засыпала под шорох листвы, да писк мышей – полевок.

Не прошло и нескольких дней со дня новоселья, как выпал первый снег. Вот и все, осень, какой бы холодной и сырой она ни была, окончилась. Теперь зима показала, что явилась править, неся стужу и голод. Новая хозяйка торопилась накрыть лес пушистой белой шубой, сделав тропинки и вовсе непригодными для путников. Берта с утра кинулась в каштановую рощу, пока снег окончательно не похоронил жалкие запасы. Форестье старательно латал крышу и едва кивнул, взглянув на девушку.

– Эй, красавица, не заходи слишком далеко, неровен час, налетишь на дикого кабана, я не стану спускаться вниз, чтобы прогнать его. – Как всегда, ворчливо произнес он.

– Лучше смотрите за собой, господин Форестье, если вздумаете падать с крыши, я тоже не прибегу вас ловить. – Хмыкнула девушка.

На счастье, день выдался солнечным. Конечно, солнечные лучи уже не давали тепла, но чистая синева неба разгоняла грусть и мрачные мысли, внушая обманчивую надежду, что тоскливая зима еще не наступила. Берта наполняла корзину, совсем не замечая, как подол ее несчастной обтрепанной юбки становится все тяжелее от растаявших снежинок, она лишь изредка дышала на покрасневшие от холода пальцы и вновь разгребала присыпанную снегом траву в поисках каштанов. Внезапно в роще потемнело, словно над ней зависла огромная туча, порыв ветра заставил кроны согнуться, издавая зловещий шорох. И густой запах стоялой болотной воды окутал все вокруг. Девушка подняла голову и тотчас встретилась взглядом с незнакомкой, что появилась перед ней словно из воздуха – молодой красавицей в пышном платье черного бархата, щедро украшенным золотистым кружевом. При этом богатом наряде, на ней не было ни накидки, ни шали, и снежинки сыпались прямо на обнаженные плечи. Густые темные волосы спускались до самого пояса, словно спутанный лошадиный хвост. На белоснежном лице выделялись горящие глаза и кроваво – красные губы.

Берта от неожиданности едва сумела подняться на ноги, а лесная красавица, наслаждаясь ее испугом, вскинула голову и, с пренебрежением глядя на девушку, прошипела:

– Вот дрянь! Не думала, что именно ты перейдешь мне дорогу, жалкая хромуша! Теперь мне понятно, отчего он стал так холоден со мной.

Сердце Берты отчаянно забилось, тут и гадать не приходится, в какую беду она угодила. Силы небесные, этот лес действительно проклят, и не зря вся округа шепчется о ведьмином болоте. До поры до времени ее счастливо миновала такая встреча, но, видно, всему приходит конец.

Ведьма, довольная, что успела испугать свою жертву одним лишь появлением, хищно ухмыльнулась и, сверкнув глазами, произнесла:

– Ну вот, паршивая грязнуха, я даю тебе возможность сохранить свою ничтожную жизнь, не знаю, правда, к чему влачить эдакое жалкое существование, но может, тебе нравится ковылять, словно утка и слушать насмешки, это твое дело. Словом, проваливай из лесу и забудь о Дамьене до конца дней своих.

При всей оторопи и испуге, что поначалу сковали Берту, наглый тон незнакомки и постоянное напоминание о хромоте, неожиданно для нее самой явили дерзкую маленькую хромоножку из мрачных городских трущоб. Она выпрямилась во весь рост и уперлась руками в бока, словно рыночная торговка.

– Чего это вам вздумалось нападать на незнакомых людей, видать, вы с утра успели хлебнуть лишнего и обознались. Я знать не знаю никакого Дамьена.

Ведьма от неожиданности едва не застыла с открытым ртом. Как, вместо панического ужаса, что заставляет человека бежать сломя голову, не разбирая дороги или рухнуть на колени, умоляя о пощаде, проклятая девчонка решилась спорить!

– Да ты со страху ума лишилась, паршивая хромуша? Не понимаешь, с кем встретилась?

Но Берта уже не могла остановиться и, опьяненная смертельным риском, продолжала дерзить.

– Может, я и хромая, но не слепая, прекрасно вижу, что, к несчастью, столкнулась с проклятым отродьем. Но мне неохота угодить в историю оттого, что вы пристали ко мне с выдумками. Ступайте своей дорогой, может, и разыщите, куда подевался ваш Дамьен.

– Ах, ты нахальная побирушка! – Завизжала ведьма, топнув ногой, и тотчас земля под Бертой пошла волнами, и девушка с размаху плюхнулась на холодные мерзлые комья присыпанной снегом грязи. – Что, несладко, дрянная хромоножка? Хватит прикидываться дурочкой и делать вид, что ничего не понимаешь. Мужчина, с которым ты таскаешься по лесу, словно пришитая, принадлежит мне. Я не намерена делить его ни с кем, тем более с жалкой калекой!

По совести сказать, Берта отчаянно струсила, как только оказалась на земле по милости Атенаис, но желание до последнего стоять на своем, что так старательно воспитывал старший брат, оказалось сильнее страха. Девушка вскочила на ноги и, уставившись на ведьму нахальным взглядом, вновь уперла руки в бока, и грубая речь городского отребья хлынула рекой.

– Заткни свою крашеную пасть, отродье дьявола! Если господин Форестье, которого ты зовешь Дамьеном, предпочел такой красотке хромую девчонку, стало быть, его выбор сделан. Ступай на погост и поищи себе мертвяков, может, им ты приглянешься больше.

По волосам Атенаис пробежали искры, красивое лицо исказилось до неузнаваемости. Она ринулась на девушку так стремительно, что Берта не успела ни отскочить в сторону, ни хотя бы уклониться. Ведьмины руки с длинными острыми ногтями впились в шею несчастной, словно лезвия. Но внезапно Атенаис вскрикнула и, оттолкнув свою жертву, отчаянно начала трясти рукой в воздухе. На ослепительно белой коже расползался багровый ожог. Невидимая сила, что вызвала его, вмиг покрыла всю руку волдырями, словно ведьма угодила в чан с кипятком. Берта, прижав руки к шее и чувствуя, как саднят нанесенные порезы, с ужасом смотрела на Атенаис.

Внезапно кто – то рывком поднял ее на ноги и прижал к себе. Знакомый запах леса и табака исходил от хламиды неожиданного спасителя.

– Убирайся прочь, порождение тьмы! – Раздался хриплый голос Форестье. – Я как чувствовал, что ты нигде не дашь мне покою. Чего ради ты притащилась вновь, решила, что расправившись с невинной душой, обретешь любовь?

– Невинной душой! Эта маленькая хромая дрянь покалечила меня! Смотри, полюбуйся, что она натворила! – Воскликнула ведьма, подняв обожженную руку.

– Да лучше бы она всю тебя сожгла, – прорычал старик, – мне было бы меньше хлопот.

– Дамьен! – Глаза ведьмы наполнились слезами. Она умоляюще покачала головой. – Подумай хорошенько, не делай выбор сейчас, ты горько пожалеешь, если оставишь меня. Моя любовь может длиться вечно, а в сердце этой маленькой дряни для тебя нет места.

– Замолчи! – Крикнул Форестье. – Немедленно замолчи! Бесхитростной душе ни к чему знать наши поганые тайны. Иди прочь, Атенаис, и никогда больше не приближайся к этой девочке. Она не должна страдать по моей вине.

– Конечно, для жалкой хромуши хватит и других поводов для страданий. – Ухмыльнулась ведьма.

Берта вырвалась из рук старика и, отступив чуть поодаль, возмущенно воскликнула:

– Мне надоело слушать, как вы обсуждаете меня, словно хозяева, что решают, как поступить с бессловесной овцой – оставить на зиму или сплавить мяснику. Мне вовсе нет никакого дела до склок лесной нечисти. Я ухожу! Можете сожрать друг друга или справить свадьбу, не пойму, чем я провинилась перед Господом, что он послал мне на встречу приспешников тьмы.

На пунцовых губах Атенаис промелькнула довольная ухмылка, а глаза Форестье наполнились таким искренним отчаянием, что девушка невольно вздрогнула, но, чуть помедлив, решительно направилась прочь. Она шла, не разбирая дороги, с одной лишь мыслью – поскорее покинуть каштановую рощу.

– Видишь, как легко смертная отказалась от тебя, Дамьен! Надеюсь, теперь твое сердце свободно. – Победно сверкнув глазами, проворковала ведьма.

– Да почем тебе, отродье демонов, знать, что творится в моем сердце! – прорычал старик, железной хваткой сомкнув руки на ее шее. Ведьма безуспешно пыталась освободиться, теряя силы в безуспешных попытках глотнуть воздуха.

– Паршивая дрянь, что ты можешь знать о холодной рыбьей крови, что течет во мне? То, что удалось этой девочке, у тебя не вышло за долгие годы!

Атенаис обмякла, словно тряпичная кукла, и Форестье разжал руки. Ведьма рухнула на землю и, тотчас встав на колени, обхватила ноги старика.

– Дамьен!… Только со мной ты будешь счастлив, – бормотала она, – Только со мной. Зачем тебе эта девчонка с таким заурядным лицом, и к тому же калека? Ты для нее просто лесной отшельник, старик, что якшается с нечистью. Она никогда не согласится быть с тобой. С нее достаточно простого деревенского увальня, если он польстится на хромую бесприданницу. Забудь о ней, я могу превратить твою жизнь в нескончаемое счастье. Ни страданий, ни смерти, только наслаждение!

– Да пошла ты к дьяволу, Атенаис! – Брезгливо освободившись от белоснежных рук, грубо воскликнул старик. – Оставь меня в покое навсегда, поняла, болотное отродье? Гори огнем ваша паршивая свора на болоте, вместе с вашими погаными праздниками и мерзкими развлечениями! Можешь потратить свой любовный пыл на Антуана, тогда тебе не придется, стоя на коленях, выпрашивать внимания. Если как следует умыть этого крашеного вурдалака, он вполне сойдет за мужчину.

– Ты совсем лишился ума, Дамьен! – В отчаянии воскликнула ведьма. – Ты никогда не сможешь быть вместе с этой паршивой девчонкой!

– Может быть и не смогу, но тогда мне достаточно будет хотя бы находиться поблизости. – Горько усмехнулся Форестье. – И поверь мне на слово, это доставит мне большее счастье, чем жизнь с тобой.

– Ты не оставил мне выбора, только смерть хромоногой побирушки вернет мне надежду. – Мрачно прошипела ведьма.

– О, насчет этого я совершенно спокоен, – насмешливо произнес старик. – Ты сегодня убедилась, что эта девочка тебе не по зубам, видно, ангелы позаботились о ней с самого рождения, если она до сих пор жива.

– Ненавижу тебя! – Выкрикнула Атенаис, вскочив на ноги. И в эту минуту дерево рядом со стариком вспыхнуло и упало прямо возле него, едва не сбив с ног.

– Ах, как глупо с твоей стороны. – Насмешливо произнес Форестье, покачав головой. И взметнувшаяся в воздух охапка пожухлых листьев вспыхнула, как и поваленный ствол, сноп горящих искр окатил ведьму с головы до пят. – Ты же сама наделила меня колдовскими трюками, а теперь пытаешься напугать, словно простого смертного. Иди прочь, надеюсь, больше никогда не увижу тебя.

Атенаис окинула старика потухшим взглядом.

– Я не стану прощаться с тобой, Дамьен. Слишком долго я ждала тебя, чтобы так легко отказаться. Форестье не успел ничего сказать в ответ, ведьма стремительно обернулась вокруг себя, и большая летучая мышь с опаленным крылом растаяла в кроне дерева.

Старик обхватил голову руками и опустился на землю. Туча над каштановой рощей вновь разразилась мелкими колючими снежинками, они медленно садились на длинные седые пряди волос и тотчас таяли, превращаясь в крошечные капли. Плечи Форестье давно намокли, холодные ручейки сбегали за шиворот, но старик продолжал сидеть, погруженный в свои тяжелые мысли. И только шорох опавшей листвы заставил его поднять голову. В сумерках показалась женская фигура.

– Берта! – Воскликнул Форестье, вскочив на ноги, но тут же разочарованно скривился. – А это ты, святоша. Что за день сегодня, видно, я пользуюсь успехом у дам, никак не хотят оставить меня одного – стоит исчезнуть одной, как появляется другая.

– Ты возомнил лишнего, Дамьен, у меня другая миссия в этом мире. – Спокойно произнесла монахиня.

– Да уж знаю, сестра Элен. Ты приходишь читать мораль и наставлять грешников на путь истинный.

– Вновь не угадал, к чему тратить слова на тех, чья душа закрыта для света? К тому же Господь всегда дает выбор, а уж следовать по пути греха или спасения, каждый выбирает сам.

– Ну да! Отчего же милосердному Отцу не дать мне наконец помереть? Пожалуй, это было бы более гуманным решением. Где же Его хваленая милость? Я знаю, что за грехи достоин лишь преисподней, так пусть мою душу забирают черти, по крайности, земные страдания для меня окончатся.

– Пожалуй, у Отца Небесного насчет тебя свое мнение.

– Вот мило! Решили помучить меня на земле до того, как отправить в ад?

– Хм, а в чем же задержка? Ад у тебя под боком, а ты целых семь лет никак не решаешься сделать шаг. Что тебя держит?

– Ты не поймешь, сестра – зануда, тебе неведомо наслаждение пороком. Проклятое отродье тьмы горячило мою холодную кровь. Да и риск навсегда преступить черту заставлял сердце биться, словно живое. Но это слишком быстро наскучило, единственным моим желанием стало попросту помереть, как обычный человек. А теперь…

– Твоя беда в том, Дамьен, что ты сродни избалованному ребенку, что получает игрушку и вскоре начинает требовать новую.

– Я так и знал, что ты начнешь читать проповедь! Уходи, Элен, мне и без твоих речей тяжело, я вовсе не прошу милосердия ни у Господа, ни у тебя. Если, наконец, дадите мне возможность помереть, я был бы весьма благодарен. Прощай.