Текст книги "Расплата"

– Час от часу не легче! – Рассерженно воскликнул старик. – Видно, правду говорят, что у красоток вовсе пустая голова! Атенаис, ты просто дура набитая, если собралась устроить это дешевое представление для меня! Нашла, кого пугать диким зверьем.

Но, к удивлению Форестье, вепрь не растаял в воздухе, а немедля набросился на него. От неожиданности старик пропустил довольно сильный удар и отлетел прямиком к замерзшему озерцу. Лед с хрустом проломился, и Форестье оказался в воде. Окончательно рассвирепев, старик вскочил на ноги, но льдинки моментально сомкнулись вокруг него, сковав ноги, словно кандалы. Мокрая хламида мигом замерзла и топорщилась, как жестяные доспехи. С покрасневшим от злобы лицом, и на весь лес проклиная ведьму, он с трудом выбрался из ледяного плена.

– Оставишь ты, наконец, меня в покое, отродье демонов? – Прорычал Форестье, рванув примерзшую полу хламиды. Старая ткань с жалобным треском расползлась, и изрядный кусок так и остался намертво приклеенным ко льду. Старик хмуро оглядел свои лохмотья и решительно направился к дому. Что поделаешь, раз в голове у Атенаис помутилось, она все равно не даст ему ни поохотиться, ни собрать хворост на растопку. Но забота о Берте пересилила, не сидеть же девчонке голодной в нетопленой лачуге по милости ведьмы. И Форестье спокойным голосом, стараясь унять дрожь от распиравшей его злости, произнес, обернувшись к заснеженной чаще:

– Ты мне наскучила, Атенаис. В следующий раз придумай что – нибудь позаковыристей, когда вздумаешь навредить мне.

Ответа старик не дождался, но и сбить с толку силы зла у него не вышло. По хорошему, надо было бы действительно махнуть рукой на злосчастный день и убраться восвояси. Но легче легкого заставить любого мужчину совершать опрометчивые поступки. Стоит только поставить его перед выбором – признать поражение или добиваться своего любой ценой. И Форестье потратил весь день в безуспешных попытках раздобыть ужин и согреть жилище. Когда сумерки окрасили снег в сиренево – серый цвет, старик в отчаянии понял, как глупо попался на козни ведьмы.

Теперь он ругал себя – мало того, что вернется с пустыми руками, так еще надолго оставил Берту в одиночестве. Он поспешил к дому, но, в своих пустых попытках перещеголять Атенаис в хитрости, успел уйти слишком далеко от дома и сумел вернуться уже затемно. Увидав открытую настежь дверь, в которую замело снег, старик остолбенел. Неведомое раньше чувство страха охватило его.

Неужто девушка, не дождавшись, отправилась его искать? Проклятье! Судя, сколько снегу замело прямо на пол кухни через открытую дверь, она ушла давно! Форестье никак не мог осознать, что случилась беда, на мгновение он даже вообразил, что за Бертой приехал брат и увез ее с собой. Но старик тотчас отогнал эти мысли – она никогда бы не оставила его, даже не простившись. Да и Жак, по рассказам, вовсе не был туповатым разиней, что решится на поездку по бездорожью в ночном лесу, рискуя завязнуть в первом же сугробе.

Форестье отчаянно озирался и громко звал девушку, но ответа не последовало, а следы маленьких сабо давно замело поземкой. Старик быстро смастерил факел, намотав на толстую ветку пучок соломы, и бросился в лес, в слабой надежде, что по счастливому везению отыщет дорогу, по которой ушла Берта.

Он метался по лесу больше часу, когда неожиданно его сердце забилось, причиняя ноющую боль при каждом ударе. Старик счел это знаком и вскоре вышел на поляну, едва белевшую под скудным светом луны. Он успел обойти снежное полотнище несколько раз, терпеливо разгребая руками каждый сугроб, который казался ему силуэтом лежащего человека и, только собравшись покинуть поляну, заметил что – то темное, присыпанное снегом. Поначалу он решил, что это ветки, упавшие с дерева, но, посветив догорающим факелом, с ужасом увидал темные пряди волос. Они успели покрыться тонким слоем льда, что и придавало им сходство с ветвями.

Упав на колени, Форестье вскрикнул и в отчаянии начал сметать снег, освобождая застывшую фигурку. Увидав, наконец, застывшее, словно восковая маска, лицо Берты, старик почувствовал, что сердце его разрывается и кровь готова выплеснуться из горла. Он прижал девушку к груди и, раскачиваясь из стороны в сторону, завыл, как смертельно раненный зверь.

Пошатываясь, он встал, не выпуская из рук свою драгоценную ношу. И вдруг ему показалось, что ресницы Берты дрогнули. Боясь поверить и тотчас потерять надежду, он прижался губами к тонкому запястью девушки. Да! Так и есть, это не обман – Форестье почувствовал, как слабо и редко пульсирует едва различимая вена на холодном запястье.

Старик не мог вспомнить, как он очутился в кухне их жалкого убежища, должно быть, в беспамятстве он преодолел весь обратный путь. Уложив Берту на лежанку, Форестье растирал ей руки и ноги, пытался влить глоток вина, что они варили из диких ягод, но бедняжка ни разу не открыла глаз и не произнесла ни слова. В отчаянной безысходности старик швырнул в очаг табурет и корзину, чтобы только жарко натопить кухню. Завернув девушку в старое одеяло, он носил ее на руках без устали. От его разгоряченного тела едва не шел пар, пот градом катился по искаженному горем лицу. Берта тяжело дышала, щеки ее раскраснелись. Бедняжка шепотом просила воды, но стоило поднести к ее губам кружку, как вода проливалась мимо.

Форестье казалось, что большей муки он не испытывал за всю свою жизнь. Вновь уложив девушку на лежанку и швырнув в очаг очередную корзину, он распахнул дверь и отчаянно крикнул во тьму ночи:

– Элен! Когда, наконец, в тебе появилась нужда, так тебя не дозваться!

Со всей силы хлопнув дверью, с которой щепки посыпались, как шишки со старой ели, старик бросил взгляд на узкую лежанку и замер от неожиданности. Возле Берты стояла монахиня в скромной рясе и скапулярии.

– Не кричи, Дамьен, бедняжке и так несладко, ни к чему ей слушать, как ты воешь на всю округу. Ты испугаешь ее до полусмерти, стоит ей только очнуться.

– Сестра! – Упав на колени, забормотал Форестье, протягивая к монахине руки. – Умоляю тебя, не дай ей умереть, я сделаю все, что ты прикажешь, попроси Его, ты же можешь, тебя Он послушает. Пусть только сохранит жизнь этой девочки! Я готов принять любые мучения, можете отправить мою заблудшую душу прямиком в ад, и черти станут вечно терзать меня. Пожалуйста… Сестра Элен… Мне все равно, какой будет моя участь.

Монахиня внимательно смотрела на старика, что распластавшись перед ней, словно грешник в последней надежде перед высшим судом, молил о пощаде.

– Встань, Дамьен! – Решительно произнесла она, освобождая полу своей рясы, которую старик целовал в жалкой покорности. – Не меня ты должен бы просить о милости и не к моим стопам припадать. Но сейчас бесполезно тратить время на проповедь. Милость Господа безгранична и дается любому, кто нуждается в помощи. И не тебе сомневаться в терпении и милосердии нашего Отца. Берта получит помощь, но спасешь ее ты.

– Я?! Как же я смогу, сестра?

– Ценой собственных страданий, Дамьен. Светлые люди с Божьей помощью спасают своей любовью, а ты – страданием, что очищает темные души. Готов ты на этот шаг? Но ты можешь отказаться, никто не станет тебя принуждать.

– Послушай, сестра Элен, даже не говори мне о выборе, я сделал его и не отступлю. Я же сказал, что мне все равно – разорвут ли меня в аду или заставят принести себя в жертву. Лишь бы Берта выжила.

– В жертву! – Монахиня брезгливо скривилась. – Не путай мир света и тьмы, Дамьен. Приношение жертв – удел язычников и нечисти. Очнись, наконец!

– Прости меня, сестра! Я сам не понимаю, что говорю, мой разум помутился от горя.

– Ох, Дамьен, в твоем положении нужно радоваться, что ты стал испытывать горе. Ладно, оставим беседу на более подходящее время. Слушай, что ты должен сделать. Без промедления доставь бедняжку Берту в обитель кармелиток, что возле гавани. Сестры сумеют позаботиться о ней. Но как только ты покинешь лес, проклятые колдовские трюки, которыми тебя так щедро одарила Атенаис, исчезнут. И ты не сможешь вернуться сюда и вести прежнюю жизнь. А новая жизнь может оказаться горькой и тяжелой. Ты готов к этому?

– Да, сестра. – Открыто глядя в глаза монахини, произнес Форестье.

Старик выпрямился, и его лицо вновь стало спокойным, голос – ровным. Его больше не трясло от горя, и в его глазах больше не мелькало безумие обреченного. Такой взгляд бывает у людей, чья вера тверда и несокрушима. Он заботливо поднял Берту на руки и, обернувшись к монахине, произнес:

– Ты говорила про обитель кармелиток, сестра? Кажется, она расположилась на краю городка, у гавани?

Монахиня кивнула.

– Сделай милость, сестра Элен, прикрой дверь, когда станешь уходить. Раз нам не суждено больше воспользоваться этим жилищем, пусть оно послужит укрытием от непогоды несчастным, что заплутают в лесу.

– Хорошо, Дамьен, я так и сделаю. – Ответила монахиня.

Несмотря на поземку, что кружилась, словно злобный пчелиный рой, ночную тьму и снег, что щедро усыпал тропки и дороги, старик довольно легко прошел почти весь путь. Но стоило ему выйти из лесу, как силы мигом покинули его. Теперь он еле передвигал ногами, спотыкаясь на каждом шагу. Только теперь Форестье ощутил всю тяжесть своей ноши. И напрягая спину до ломоты, молил только об одном – чтобы не растянуться на дороге и не выронить Берту. Дыхание его сбилось, пот застилал глаза, и в довершение бедняга старик стал чувствовать холод. Да, да, ноги в старых стоптанных башмаках словно одеревенели. По счастью, невдалеке показалась высокая серая стена обители; в последнем напряжении сил Форестье позвонил в колокольчик у ворот.

Через несколько минут в окошечко выглянула послушница.

– Я прошу помощи! – Сипло прохрипел старик.

Со скрипом отворилась дверца, и послушница подняла повыше масляную лампу, осветив старика.

– Пресвятая Дева! – Воскликнула она. – Входите, господин, я позову настоятельницу.

Монахини и послушницы, как прозрачные тени, молча и бесшумно подхватили Берту и скрылись в сумеречных галереях, пропахших сыростью старых стен. К Форестье вышла настоятельница, опираясь на посох. Узкое, покрытое сеткой морщин лицо и спокойный ласковый взгляд блеклых голубых глаз, внушили надежду, что девушка оказалась в надежных руках. Старик поклонился и застыл в ожидании.

– Присядьте, господин. – положив сухонькую руку на его плечо, произнесла настоятельница. – Я вижу, вы совсем обессилели и замерзли, сейчас сестры принесут вам стакан подогретого вина. Конечно, мы не сможем приютить в обители мужчину, но вы можете заночевать в пристройке возле дровяного сарая. Там есть соломенный тюфяк и одеяло, а стена граничит с кухней, и вам не придется дрожать от холода. Как ваше имя, господин?

– Меня зовут Форестье, матушка. – Охрипшим голосом произнес старик. – От всего сердца благодарю вас за доброту. Я могу остаться и за воротами вашей славной обители, только бы девушка осталась в живых и выздоровела.

– Господь и Святая Дева милосердны, господин Форестье. С их помощью и нашими заботами, надеюсь, бедняжка поправится. А кем вы доводитесь несчастной девочке?

– Она… Она моя… Словом, она моя племянница, матушка. – Пробормотал старик, опустив глаза. – Кроме нее у меня никого нет.

Настоятельница кивнула и, перебирая четки, что висели на ее руке, задумчиво сказала:

– Послушай, сын мой, возможно, больной понадобится более сытная еда, чем та, что мы располагаем, к прискорбию, обитель существует на пожертвования, а они не так уж щедры. Мы в любом случае не откажем вашей племяннице в заботе и лечении, но если вы сможете давать хотя бы по пять су в неделю, это пришлось бы кстати.

– Госпожа настоятельница, я сделаю все, что смогу, чтобы Берта ни в чем не нуждалась. – Твердо ответил старик.

– Хорошо, сын мой, отрадно, что вы приняли такое решение. А теперь устраивайтесь на ночлег, сестра Тереза проводит вас. Мне надо помолиться об исцелении бедной девушки.

Утром, так и не сомкнув глаза за прошедшую ночь, старик покинул обитель. Ему позволили являться лишь в назначенные часы справляться о состоянии больной. Форестье побрел в город, изводя себя мыслями, как раздобыть денег.

Он проходил по улочкам небольшого городка почти до полудня, пока, еле держась на ногах от усталости и голода, не добрел до рыбной лавки. На крыльце стоял лавочник в неопрятном фартуке, руки его по локоть были заляпаны блестящими кружками рыбьей чешуи.

Неожиданно для самого себя Форестье вдруг спросил:

– Эй, хозяин, не нужен ли вам в лавку работник?

– Работник? Хм, надеюсь, ты просишь за сына или внука, старик? В твои годы ждать расторопности в работе не приходится.

– У меня нет родни кроме племянницы, хозяин. Я прошу за себя.

На крыльцо вышла жена лавочника, широкое усталое лицо женщины вспыхнуло любопытством.

– Чего желает этот человек, Теодор? – спросила она.

– Да вот, жена, пришел наниматься в работники. – Хмыкнул лавочник.

– А что? Стоит ли насмехаться, если Господь посылает слугу? Наша пройдоха Валери на днях сбежала, а мне хватает своих дел, чтобы еще выполнять ее работу. Неужто старичок не справится с чисткой рыбы? Но учтите, папаша, хотя мы люди небогатые, но держать нерадивых работников за здорово живешь не станем. Если вы не сможете исполнять все по совести, то и разговор окончен.

– Точно, жена! Если старик согласен на честный труд и скромный заработок, нам подходит. Но если начнете жаловаться на ломоту в костях да причитать о своих годах – тотчас вон со двора. Ну, папаша, по рукам?

– Я согласен, хозяин. – Кивнул Форестье.

Хозяйка, госпожа Тревиль, проводила старика в крохотный чулан под лестницей и, отворив дверцу, в которую высокий Форестье протиснулся, согнувшись чуть ли не в пояс, сказала:

– Вот, папаша, здесь вы славно устроитесь. Правда, в комнатенке нет окон, ну так зато не нужно бояться сквозняков. Глядите, какая отличная лежанка, почти новая, муж смастерил ее из досок, что прибило к берегу. Когда море гневается, почем зря разбивает лодки и мостки, мы всегда собираем бросовое дерево, мало ли на что сгодится в хозяйстве. Вот тюфяк и узел с соломой, мы не так богаты, чтобы давать прислуге подушку, набитую пером. По совести, так честный работник к ночи устает достаточно, чтобы заснуть и на скромной постели. Хотя люди бывают так неблагодарны, вообразите, папаша, наша бывшая работница вечно жаловалась на эдакое уютное жилье! А мы с мужем вычитали из ее жалования всего – то три су в неделю! Но, как люди богобоязненные, с вас возьмем два с половиной, из уважения к вашим годам.

– Благодарю вас за заботу, – сдерживая усмешку, произнес старик. – И какое же жалование мне причитается?

– Для начала будете получать по шести су. Если сумеете справляться с работой, то к Рождеству накинем еще два. Это хорошие деньги, папаша, поверьте мне на слово, старикам нелегко наняться в услужение, и больше вам нигде не предложат.

– Я согласен, госпожа Тревиль.

– Отлично, пойдемте в кухню, нечего попусту терять время.

И вот, новая жизнь Форестье началась. С утра и до полудня старик чистил рыбу, что хозяин покупал у рыбаков, выносил помои, скоблил огромный деревянный стол, чистил дорожку от снега, таскал воду. К вечеру он действительно, как и предрекала хозяйка, валился без сил на лежанку, вовсе не замечая сбитого тюфяка и колючей подушки. Нельзя сказать, что хозяева постоянно помыкали новым работником или грубо обращались с ним, но их пристальные взгляды словно сверлили старика. Да разве их можно осуждать за это? Они правы, кто станет платить просто из милосердия. Конечно, Святая церковь учит помогать ближнему, но… Легче поговорить о милости, чем расстаться с денежками. И Форестье, в страхе лишиться жилья и заработка, старался вовсю. По ночам руки его нестерпимо ныли, исколотые рыбьими косточками пальцы опухали и едва сгибались. Спина словно деревенела, горели ступни ног от постоянной беготни. Ко всему, запах рыбы проникал во все щели. Бедняге Форестье казалось, что он и сам пропах рыбой настолько, что голодные кошки на улице идут за ним целой стаей.

На маленькой улочке, где располагалась лавка, кумушки, собираясь у колодца, даже не судачили о новом работнике Тревилей. Хозяин выдавал старика за дальнего родственника, иначе соседи поднимут его на смех. Кто же нанимает слугу, которому, должно быть, скоро стукнет сто лет? Никакого интереса обсуждать бедолагу, он не таскается в праздники по трактирам и не может флиртовать с молодыми служанками. Словом, жизнь старика вовсе скучна даже для сплетен. Пронырливая сплетница Марион, служанка из трактира, с разочарованием выведала, что Форестье позволяет себе лишь по воскресеньям поход в обитель сестер – кармелиток. И пожалуй, весь свой заработок таскает к святошам. Поначалу соседи думали, что старик слишком набожный, но отчего он тогда не появляется в местной часовне на мессах? По слухам, у Форестье есть хворая племянница, круглая сирота. Ее – то старикан и навещает в обители. Что ж, это благое дело, пусть уж лучше жалкие гроши пойдут немощной бедняжке, чем уплывут в трактир.

Благодаря молитвам и заботам сестер, Берта шла на поправку и к Рождеству смогла встать на ноги. При встречах Форестье никогда не рассказывал ей правду, он сочинял, что живет у славных людей и лишь изредка помогает им по хозяйству, чтобы не одуреть со скуки. Девушка искренне радовалась его появлению, но каждый раз с горечью замечала, что он сильно изменился. Это был уже не высокий бодрый человек с насмешливым взглядом ярко – зеленых глаз, а сутулый старик, на котором старая блуза и вытертые штаны болтались, словно на огородном чучеле. Ему пришлось расстаться со своей неизменной хламидой, и теперь его худоба и измученность бросались в глаза.

Берта с удивлением и жалостью брала в свои руки ладони старика, покрасневшие и распухшие, и глаза ее наполнялись слезами. Понятно, что Форестье изводит себя непосильной работой ради нее. И маленькие подарки, что каждый раз приносил старик, вызывали у нее сострадание, а не радость.

– Господин Форестье, слава Пресвятой Богородице, я почти совсем здорова, лучше бы нам вернуться в лес. – Сказала однажды Берта. – Да и брат будет искать меня в лесном угодье. Уж мы достаточно обжились там в морозы, неужто не дотянем до весеннего тепла?

– Послушай, девочка, ты же помнишь, что заставило нас покинуть дом. Я вовсе не желаю, чтобы подобное повторилось. – Качая головой, произнес старик. – Видишь ли, Берта, теперь, к прискорбию, я вовсе не защитник ни тебе, ни себе. Боюсь, проклятая нечисть расправится с нами, не дожидаясь полнолуния. Обитель для тебя – самое надежное место. И по счастью, я могу иногда навещать тебя.

– Господин Форестье! – В отчаянии воскликнула девушка. – Если бы вы знали, как я скучаю и тоскую по вам! – При этих словах Берта смутилась и покраснела.

А лицо старика вдруг озарилось улыбкой, и блеклые глаза на мгновение вновь стали ярче изумруда. Он поднес руку девушки к своим губам и шепнул:

– Тссс, больше не говори ничего, маленькая хромоножка, я постараюсь быть рядом, сколько мне отпущено Господом. И сделаю все, чтобы ты смогла встретить брата и зажить счастливо.

Берта обняла старика за шею и прижалась щекой к его щеке.

Две служанки, что проходили мимо комнатки для паломников, где настоятельница разрешала Форестье навещать племянницу, с удивлением переглянулись.

– Как это Берте не противно обнимать своего дядюшку, он так воняет рыбой, что и за три шага кажется, что свалился в бочку с рыбными потрохами!

– Да, Николь, чего завидного в объятиях старикашки? Если бы он был знатным сеньором и мог бы оставить наследство. А он жалкий слуга в лавке.

– Вы, видно, греха не боитесь, негодные! – Возмущенно бросила монахиня, она подошла так тихо, что болтливые служанки не заметили ее появления.

– Разве милосердный Господь не учит нас любить ближнего? Как не стыдно попрекать людей старостью, бедностью или трудом? Я непременно доложу настоятельнице, чтобы впредь молочница присылала более скромных и порядочных девушек в обитель. А вам нужно бы покаяться в грехе злословия.

Служанки поджали губы и поспешили покинуть суровые стены монастыря.

Берта оставалась под опекой сестер – кармелиток и отчаянно молилась о старике, перебирая подаренный розарий. Бедный Форестье… Вернее, Дамьен, ведь это его настоящее имя. Видно, что старик уморит себя непосильной работой раньше, чем наступит весна. И все ради нее. Он в который раз спасает ей жизнь. Чего же в ней, бедной простолюдинке, хромой сироте, такого, что заставляет этого загадочного человека отказаться от привычной ему жизни? От любви ослепительной красавицы Атенаис, что униженно стояла перед ним на коленях? Ох, какие же тайны хранит старик? Не стала бы ведьма так расстилаться перед простым смертным мужчиной и, к тому же седым, как лесной туман. Нет, пожалуй, сам Дамьен не может быть посланником ада, как бы он смог доставить Берту в святое место, да еще навещать ее в стенах Божьего дома. Наступит ли время, когда тайны откроются? Но как бы там ни было, непонятная сила притягивает ее к этому человеку, и страх навсегда потерять Форестье повергает Берту в отчаяние.

И девушка, пытаясь отогнать мрачные мысли, простаивала в холодном зале часовни, усердно молясь за старика. Пока настоятельница с напускной строгостью не выпроваживала ее вон. Она еще недостаточно окрепла, чтобы так долго быть в холоде и сырости. Святые слышат добрых людей повсюду, Берта вполне может обратиться с молитвами и у себя в келье.

После Рождества Форестье, навещая девушку, твердо пообещал, что с наступлением весны они наймут повозку и вновь навестят карлика Артура и его дружка Эжена Половинку. Возможно, за это время брат искал ее в охотничьем доме, да лишь напрасно проделал такой нелегкий путь.

В этом Форестье оказался весьма прозорлив: Жак Красавчик действительно наведался в лес, несмотря на морозную погоду и снег, что в иных местах намело по пояс. Но Красавчик вовсе не собирался брести пешком – чудесная повозка и сытая лошадь сделали его путешествие весьма удобным. С ним направились оба карлика и весь путь так и сыпали забавными шутками, словно знатные господа, что отправились на прогулку. Но в конце пути их ждало полное разочарование – охотничий дом, о котором шла речь, оказался совершенно пуст. И судя по давно нетопленному очагу и разбросанной как попало жалкой утвари, покинули его в спешке. Красивое лицо Жака мигом помрачнело – да тут не иначе как беда случилась.

Эжен Половинка сочувственно взглянул на него и пробормотал:

– А точно ли об этом жилище шла речь?

– Ха, уж поверь мне, братец, в здешних местах больше нет охотничьих угодий. – Важно заявил Артур.

– Вот незадача, что вы с Бертой вновь разминулись, может, девчонка нашла более подходящее жилье?

– На нее не похоже, устроить такой разгром. – Проворчал Жак, – сестра всегда следит за порядком, даже если жить ей приходится в землянке. Скажи, Артур, что она говорила о лесном доме?

– Да вроде, что ее приютил какой – то славный старикан – то ли лесник, то ли просто святоша, из тех, кто предпочитает жить в одиночку в глухих местах.

– Ну вот, этого человека тоже нет, стало быть, они ушли вместе. – Подхватил Половинка. – Видно, решили перебраться ближе к людям, еды у них не хватало, а из старичка добытчик никудышный.

Как дружки не уговаривали Жака, придумывая на ходу целые истории спасения двух лесных жителей, в сердце его поселилась тревога, и мрачные мысли не давали покою.

Весь обратный путь Красавчик не проронил ни слова. Распрощавшись с карликами у поместья герцога, Жак, наказав строго – настрого известить его, если о сестре будет хоть какая – то весть, нахлестывая лошадь, отправился в город.

Карлики, что порядком озябли, катаясь по зимнему лесу, направились в теплую кухню, где тотчас получили господского вина, ветчины, паштета и яблочного пирога. Кухарка с наслаждением смотрела, как ее ненаглядный Эжен, вальяжно развалившись на высоком стуле, потягивает вино. Когда оба дружка утолили голод, можно и расспросить, нашел ли, наконец, одноглазый красавчик свою бедняжку сестру. Ах, Святая Катарина, так дом оказался пустым? Экая жалость! Отчего бы господину Жаку не задержаться у друзей и не продолжить поиски? Карлики хихикнули и переглянулись. Какое там, Красавчик теперь – важная персона в Руане и служит правой рукой одного сеньора по фамилии Мерло. Уж очень они оба заняты, такую должность ни на миг нельзя оставлять без присмотра. И Артур с Эженом разразились хохотом так громко, что в кухне зазвенела медная посуда.

Кухарка вздохнула и, налив себе крохотный стаканчик вина и зорко поглядывая, чтобы молоденькие служанки не ленились как следует начищать котлы и вытирать посуду, подсела ближе к Половинке.

– Не к ночи будет сказано, но не очень – то доброе место выбрала сестрица господина Жака для жилья. – Поджав губы, шепнула кухарка.

– Да место как место, в лесу все едино, где селиться, – пожал плечами Эжен.

– Нет, дорогой, неподалеку проходит топь – ведьмино болото. Исстари нечисть справляет там свои мерзкие праздники, может, девчонку утащили демоны для своих кровавых обрядов, помилуй нас Пресвятая Дева!

Оба карлика вмиг стали серьезными, вот жуть какая, об этом они и не подумали, спасите все Святые, если это правда. Как бы там ни было, Жаку вовсе незачем даже намекать на такое. Господь сам знает, кому оставаться в неведении, а кому получать горькие вести. Все трое осенили себя крестом и, склонившись друг к другу, стали вспоминать истории, леденящие кровь. Словом, вечер прошел весьма интересно и познавательно, пора и на покой.