Текст книги "Расплата"

При этих словах Эжен Половинка хихикнул и, толкнув локтем Артура, прошептал, что повитуха направила Жака на истинно добродетельный путь.

Тем временем Лартиг без всякого смущения клялась, что знать не знала о тайных делишках Мамаши Трюшон и вовсе не получала денег за парнишку и хромого младенца. А встретив Берту через много лет, она всего лишь зашла поделиться радостью к господам де Кольбе, что девочка жива и здорова.

Когда настала очередь шевалье, на все вопросы он отвечал монотонным голосом, что стал лишь орудием в руках коварной сестры.

Против него собралось немало свидетелей – и дальние родственники всех трех его жен, и единственный выживший в драке подручный Гожана, кредиторы и ростовщики, и даже прислуга. Пришлось отвечать на вопросы и Полю Дюрану, и самому маркизу. Судье то и дело приходилось сурово прерывать процесс, так сильно гудели в зале. Люди выкрикивали проклятья в адрес Фернана Робера, возмущались лживыми словами Нинон и негодовали, требуя сурового наказания.

Когда в сопровождении настоятельницы явилась Берта, Артур вновь затряс Луи за рукав:

– Ах, какая миленькая стала девчонка, когда надела хорошее платье! Вообрази только, я видел бедняжку в таких лохмотьях, что едва не прослезился!

Но в зале прослезился не только забавный карлик. Степенные дамы прикладывали платочки к глазам, слушая историю маленькой хромоножки. Господь милосердный, провести столько лет среди жалкого отребья, отбросов общества, и кому – единственной дочери бедняжки барона!

Впрочем, рассказ Стефани растрогал присутствующих не меньше. Прислуга поклялась на Библии, что о девочке и впрямь никогда не заботились и никогда не любили. Да, она не голодала и не мерзла, в остальном ее жизнь была полна холодной тоски и мрачного уныния. Ко всему, благодаря лживым речам баронессы вся округа считала бедняжку умалишенной.

Выходя из зала суда, люди не спешили расходиться – процесс прошел на славу. Господин прокурор сказал отличную речь! Ах, даже не верится, сколько зла может таиться в семье таких знатных господ. Да погодите – ка, знатность паршивки баронессы и ее братца оказалась подложной! Вы что, оставили уши дома, когда нашлись свидетели из их родных мест? Худощавый остроносенький господин, что привез бумаги. Вот это позор так позор! Брат и сестра оказались всего лишь проходимцами. Бумаги – поддельными, и титул – фальшивым. Ха – ха – ха, ну и рожа была у Фернана, он, верно, думал, что попадет в Бастилию3030
  место заключения государственных преступников в Париже


[Закрыть], а отправится прямиком в замок Мон – Сен – Мишель3131
  использовался как тюрьма, нося при этом ироничное название Гора Свободы


[Закрыть]. Жаль, что на суд не явился названый брат госпожи Берты, тот, что опекал малютку долгие годы. По слухам, малый красив так, что глазам больно, вот бы взглянуть. Но адвокаты наперебой доказывали, что готовы предоставить показания в письменном виде – к несчастью, господин Жак Эмон захворал и никак не может явиться в суд.

Дамьен с облегчением вздохнул, когда наконец покинул зал. Ему отчаянно хотелось встретиться с Бертой, он холодел при мысли, что старый епископ до сих пор не поговорил с ней.

Чумазый босоногий мальчишка, весело ухмыляясь, попросил у сеньора маркиза пару монет. Дамьен опустил в грязную ладошку пять су и взамен получил сложенный пополам листок бумаги, перевязанный тонкой ленточкой.

Прочитав послание, маркиз тотчас помчался в платановую рощу возле ратуши.

Он нетерпеливо прохаживался по дорожке, опираясь на трость, то и дело поглядывая на позолоченный циферблат карманных часов. Боль в ноге, наконец, вынудила его присесть на скамью.

Берта подошла так тихо, что погруженному в свои мысли Дамьену показалось, что она возникла из воздуха. Скромное, но добротное платье очень шло девушке и выгодно оттеняло нежное лицо и каштановые локоны. Но бедняжка не успела свыкнуться с ролью знатной сеньоры и чувствовала себя неловко. От страха показаться нелепой и смешной и смущения перед молодым мужчиной с изумрудными глазами, она раскрыла веер и закрыла им лицо до самых глаз.

– Дядя рассказал мне о вас, господин маркиз. – Чужим, жеманным голосом произнесла она. – Если бы эта речь прозвучала не из уст Его Преосвященства, скажу по совести, не поверила бы ни единому слову.

– Теперь мы станем обращаться друг к другу на «вы», госпожа баронесса? – Мягко улыбнулся Дамьен.

– Если все, что я узнала – правда, то господин маркиз должен бы помнить, что я обращалась так же и к Форестье. – Покраснела Берта.

– Как мило с вашей стороны, дорогая, что вы согласились поговорить со мной! – Картинно всплеснув руками, напыщенно произнес Дамьен. И жеманно взбил пышные манжеты на рукавах.

Девушка растерянно взглянула на маркиза. Ей показалось, что он явно насмехается над ее неловкими попытками изобразить знатную даму.

Она и впрямь сидела на самом краешке скамьи, старательно держала осанку и от смущения размахивала веером, словно опахалом.

– Чудесная погода, не правда ли, госпожа баронесса? Как милы эти деревья в весеннем цвету. – Продолжал Дамьен, хлопая ресницами.

– Если вы не перестанете кривляться, словно паяц в балагане, маркиз, я попросту уйду. – Хмуро процедила Берта.

– Я всего лишь жду, когда тебе самой надоест корчить из себя знатную девицу с фальшивыми ужимками. И будь милосердна, не размахивай так отчаянно веером, иначе я схвачу простуду раньше, чем пойду под венец.

Да уж, слишком неожиданно на бедняжку свалились известия о собственном происхождении и богатстве, и внутренняя борьба дерзкой девчонки из темных закоулков с благородной девицей измучила ее до крайности. Берта резко захлопнула веер и открыто глядя в глаза Дамьена, произнесла:

– Уж не знаю, как положено среди господ, может, ходить вокруг да около, да раскланиваться при каждом слове, скажу вам откровенно, старик Форестье мне очень дорог, а молодой господин вовсе не знаком. А меж тем дядя сказал, что вы хотите жениться.

– Хм, плохо мое дело, придется тебе подождать, пока я состарюсь и стану походить на лесного отшельника лицом. Но не забывай, что и ты к тому времени превратишься в сварливую старуху. Я предпочитаю взять в жены молодую.

Берта возмущенно пожала плечами и промолчала, чтобы не ответить дерзостью.

– Так что же, могу я надеяться вступить в брак с баронессой де Кольбе или мне следует запастись терпением и ждать преклонных лет? Уж чего – чего, а терпения у меня хватит, никого другого я не желаю видеть на месте своей супруги.

Сердце Берты сладко застучало. Последняя фраза маркиза пришлась по душе так сильно, что пытаясь скрыть смущение, бедняжка вновь прикрыла лицо веером и, закатив глаза, как по ее мнению, полагалось знатной особе, жеманно протянула:

– Ах, не знаю что и подумать, господин маркиз. Что заставляет вас так настаивать на браке?

– Что заставляет? – Хмыкнул Дамьен, – да попросту польстился на приданое. Видишь ли, в лесу с девчонки толку никакого не было. Только если сготовит бурду из желудей да кое – как выметет пол. А богатая баронесса – совсем другое дело.

Берта уставилась на маркиза, набрав побольше воздуха для резкого ответа, но, встретившись взглядом с изумрудно – зелеными глазами Форестье, не смогла произнести ни слова. В его голосе послышались знакомые нотки. Старик вечно язвил и произносил слова с такой же интонацией.

– Послушай, Берта, не стоит второпях решать судьбу, ни твою, ни мою. Иначе мы только измучаем друг друга. Ты должна сама сделать выбор. Я вовсе не собираюсь жениться на девушке, которая кроме благодарности ничего не чувствует. Должно быть, это и впрямь слишком тяжело для тебя. Но запомни – все, что испытывал Форестье к несчастной хромоножке, испытывает маркиз Морвиль де Норман к племяннице Его Преосвященства. А теперь пойдем, я провожу тебя до экипажа.

Девушка вновь не произнесла ни слова. Холодок словно щупальцами сжал ее бедное сердце, неужели этот миловидный мужчина, чей взгляд в первую же встречу показался Берте слишком знакомым, попросту обиделся и она никогда его больше не увидит?

Также молча, Дамьен помог ей подняться в карету и, церемонно поклонившись, зашагал прочь. Девушка прильнула к окошку и, сжав на груди руки, уставилась вслед стройному сеньору, что шел, опираясь на трость, слегка прихрамывая. Девушка зажмурилась и шепотом начала упрашивать Пресвятую Деву, чтобы маркиз непременно обернулся и взглянул на нее еще раз.

Экипаж неспешно двинулся по дороге, и когда Берта решилась, наконец, открыть глаза, одиноко бредущий мужчина обернулся.

Едва девушка переступила порог дома достопочтенной вдовы, как Стефани схватила ее за руки и закружила по комнате.

– Ох, милая моя сестричка! Я так счастлива, что еле – еле дождалась твоего возвращения! Идем же скорее в нашу комнату, мне не терпится все рассказать!

Берта и сама ужасно хотела поговорить со Стефани, но вовсе не про ее дела, а про свои. С кем же еще обсудить такие вопросы? Ни у бывшей баронессы, ни у Берты никогда не было подруг, и связанные общей мрачной тайной, они действительно стали словно сестры.

Стефани кружилась по комнате, щеки ее раскраснелись, светлые волосы совсем выбились из прически.

– Представь себе, Берта! Дядя позволил мне выйти замуж за Поля! Какое же счастье, что я не родня де Кольбе!

– Ого, да это и впрямь замечательная новость! И я от души рада за вас. Поль – славный парень, любая девушка охотно пошла бы за такого. Но отчего ты так радуешься дядиному позволению, разве ты не вольна выбирать себе мужа?

– Глупенькая, на брак баронессы и крестьянина не согласился бы даже наш дядюшка при всей своей доброте. А теперь все знают, что я ровня своему жениху. Хотя… У Поля есть дом и надел земли, а у меня нет даже курицы в приданое. Стало быть, я выхожу замуж за богатого человека. – Рассмеялась Стефани.

– Вот еще дело! Забирай это разнесчастное наследство, из – за которого на нас свалилось столько бед. И дом, и лесные угодья. Мне от них никакого проку.

– Брррр, да меня и тысячей луидоров не заманишь в это поместье. – Скривилась Стефани. – По мне, так лучше простенькая лачуга, чем моя унылая комната. И знаешь, мысль, что баронесса и шевалье оказались мне чужими людьми, доставила мне настоящее наслаждение. Я так страдала, что не испытываю должной любви к родне, что часами молила Пресвятую Деву простить мне этот грех. А тебе достаточно скитаний и вечного страха остаться голодной. Теперь ты сама заживешь, как полагалось бы дочери несчастного барона, в тепле и сытости.

– Вот еще! Стану я лишать тебя денег. Мой жених – очень богатый господин, и если я соглашусь выйти замуж, поверь, мерзнуть и голодать мне точно не придется. – Улыбнулась Берта.

– Какое счастье, ты тоже выходишь замуж? Ой, Берта, милая, скорее расскажи мне все – все.

Хорошо, что у вдовы Лавиньяк был крепкий сон. Девушки до самого рассвета трещали, словно сороки. Под конец оказалось, что они вовсе не слушают друга, а говорят каждая для себя. Пожалуй, им можно простить такую болтливость, бедняжкам в жизни доставалось слишком мало радости.

Словом, не прошло и двух месяцев, как обе пары обвенчались в храме аббатства. Его преосвященство сам решился поторопить молодоженов. Старик чувствовал, что дни его сочтены и хотел предстать перед лицом Господа со спокойной душой, надежно обеспечив будущее племянницы и бедняжки Стефани, о которой заботился долгие годы, считая девочку родной. Немощь не позволила епископу самому провести обряд, он смог лишь присутствовать на церемонии, сидя в массивном резном кресле, что служки нарочно принесли из его покоев.

Обе новобрачные были очень милы в свадебных нарядах, цветы флердоранжа3232
  В старину: принадлежность свадебного убора невесты – белые цветы, обычно искусственные, похожие на цветы померанцевого дерева


[Закрыть] украшали юные головки, покрытые нежной вуалью. А пышные юбки лишь подчеркивали тонкие талии обеих девушек.

Знакомых набралось едва ли на один ряд. Остальные пришли, сгорая от любопытства, и храм был полон нарядных дам и господ. Как не явиться на бракосочетание племянницы Его Преосвященства? К тому же история подмены несчастных младенцев до сих пор будоражила весь город и окрестности.

Артур и Эжен Половинка уселись в первый ряд, словно самые близкие друзья новобрачных. А кто посмеет сказать, что это не так, разве они не знакомы столько лет с Жаком и его сестрицей? Рядом с ними примостился Луи и блестящими глазами оглядывал молодоженов. Экая жалость, что девчонок так укутали прозрачными покрывалами, ему охота разглядеть получше, после он непременно нарисует их. Они и впрямь такие хорошенькие, словно два ангела.

Гости тихонько перешептывались – да уж, пары подобрались на славу, хотя один из женихов вовсе не знатного рода, но миловидный и стройный, приятно взглянуть на него. А как хорош сеньор Морвиль де Норман, многие знатные девицы завистливо вздыхали, поглядывая на него. И чем были заняты головы у родителей, раз они упустили такого красавца для своих дочек? Жаль только, что бедняжка маркиз все еще не оправился после бойни в доме де Кольбе и до сих пор опирается при ходьбе на трость.

Но стоило оказаться в храме Жаку, как дамы вовсе перестали следить за обрядом и, прикрываясь веерами, уставились только на него. Будь его воля, он лучше подождал бы на улице. Господь милосердный, некоторые прихожанки, пожалуй, и позабыли, зачем сюда явились.

Господин Жозеф с женой прослезились, когда священник объявил маркиза и баронессу супругами. Несчастные родители господина Дамьена, должно быть, тоже плачут от радости на небесах.

Но праздники, какими бы радостными они не были, всегда проходят быстрее, чем обычные будни. И иногда радость тотчас сменяется грустью. Не прошло и недели спустя пышной свадьбы, как Его Преосвященство тихо скончался в своих покоях. Монахи и викарий уверяли, что на лице епископа так и застыла улыбка счастливого человека.

Юная маркиза Морвиль де Норман с полного одобрения мужа действительно подарила Стефани щедрую часть наследства. Она готова была бы отдать все, но Поль Дюран ни в какую не соглашался на даровые деньги. Подарок Берты позволил молодым осуществить давнюю мечту конюха – купить мельницу.

Мать Поля с радостью приняла невестку, и бедняжка Стефани наконец – то стала жить в настоящей семье, где родные с любовью заботятся друг о друге. Луи Вороненка отправили в обучение к придворному художнику, самому господину Сошаль Трюбло. Любимчику королевы Эжену Половинке не составило большого труда добиться этого. А Жак Красавчик, погостив у маркиза и устав от праздной жизни, взялся помогать на мельнице у нового зятя. Сказать по совести, уж лучше таскать мешки с мукой и зерном, чем маяться от безделья. Но простая тяжелая работа вовсе не приносила ему радости. Страсть к риску и опасности накрепко въелась в душу Красавчика, и он вечно чувствовал себя несчастным.

Словом, кроме бедняги Красавчика, что ходил с кислым лицом и вздыхал при каждом удобном случае, все были счастливы. Берте понадобилось немного времени, чтобы наконец соединить образ Форестье со своим молодым мужем. Она ни за что бы не призналась, что старик всегда вызывал у нее странное чувство. Он был слишком крепок и ловок для такого преклонного возраста, и недаром ведьма так отчаянно билась за его любовь. Стало быть, в глубине души она надеялась на чудо. Ну, как бы там ни было, Форестье остался при ней, а молодой или старый… Ох, что кривить душой, конечно, юной девушке быть женой молодого мужчины по – всякому лучше.

Однажды посыльный привез письмо для маркиза от нового епископа с просьбой прибыть в аббатство для тайного разговора.

Его Преосвященство, с проницательным и цепким взглядом холодных голубых глаз, приказав никому не беспокоить их до особого распоряжения, внимательно поглядел на Дамьена и без вступления произнес:

– Господин маркиз, готовы ли вы оказать помощь нашей Святой Матери Церкви?

– Без всякого сомнения, Святой отец. – Почтительно ответил Дамьен.

– Наш славный и уважаемый господин Доминик, упокой Господь его душу, кое – что поведал мне перед своей кончиной. Не волнуйтесь, тайна исповеди ничуть не была нарушена. Но он сказал, что вы знаете место, где нечисть справляет свои мерзкие праздники и вершит преступления, так ли это?

– Да, Святой Отец, – онемевшими губами произнес маркиз.

– Последней волей усопшего было смести с лица земли это богопротивное капище. Прошу вас, обрисуйте мне дорогу туда.

В горле Дамьена пересохло, он совсем не ожидал, что воспоминания вновь нахлынут на него, вызывая отвращение и стыд.

Его Преосвященство сверлил маркиза взглядом, словно проверяя, достаточно ли чист душой стоящий перед ним. Его предшественник горько сожалел о всяком зле. А новый епископ считал, что попросту сожалеть – это слабость, враги церкви должны быть сметены с лица земли в любом случае, огнем или мечом, не имеет значения.

– Ваш святой долг – указать дорогу, сын мой. Разве не борьба со злом – удел каждого честного человека? – При этих словах он с подозрением сверлил взглядом маркиза.

– Хорошо, Святой Отец. Я покажу дорогу и проведу туда того, кого вы скажете.

– Нет, мой мальчик. – Смягчился священник. – Покойный Отец Доминик вовсе не собирался требовать вашего присутствия. Не думаю, что он хотел бы увидеть свою племянницу вдовой. В опасный путь отправятся братья, что много лет обучались бороться с нечистью и годами жили в одиночестве, чтобы никакие пороки не могли тронуть их души. Вы всего лишь начертите мне план, пометив мерзкое сборище.

– Святой Отец, вы сами сказали, что борьба со злом – долг каждого честного человека, я проведу ваших людей сам. И если мне суждена смерть, стало быть, так угодно Господу.

Прозрачные глаза епископа вспыхнули, видно, он ждал именно такого ответа. И стараясь сдержать победную улыбку, Его Преосвященство протянул маркизу руку для поцелуя.

Перед ночью полнолуния Дамьен заперся в своем кабинете и написал длинное письмо своей молодой жене. Если он не вернется, то у Берты останутся его признание в любви и просьба о прощении.

Предупредив, что отправляется в другой город по делам, и стараясь придать лицу беззаботное выражение, маркиз нежно простился с женой, и отдав пару распоряжений управляющему, покинул замок. Гнетущая тоска сжала его сердце словно тисками, глаза лихорадочно блестели на побледневшем лице, горячее дыхание обжигало горло.

В назначенном месте, в перелеске неподалеку от ведьминого болота, возле двух крытых повозок стояли молчаливые люди в монашеском облачении. Навстречу маркизу вышел коренастый и невысокий священник.

– Приветствую вас, сеньор маркиз. – Низким голосом произнес он. – Я – отец Жан – Марк, братья готовы следовать за вами. Но вы должны надеть рясу и омыть лицо святой водой.

Худощавый монах подал Дамьену облачение и так же молча помог маркизу переодеться. Все братья были молчаливы, словно немые; на их лицах выделялись лишь глаза, горевшие решимостью и полным пренебрежением к возможной гибели. Фанатичная убежденность в правильности своего выбора ясно показывала, что эти люди не остановятся ни перед чем.

Увидев, что маркиз готов к походу, Жан – Марк вышел на середину и, сложив руки, склонил голову.

Братья тотчас замерли и благоговейно слушали молитву, что монотонно произносил их настоятель. После все осенили себя крестом и выжидательно уставились на священника.

– Если кто – то из нас погибнет – на то воля Божия. Кто останется в живых, свои оставшиеся годы посвятит битве с силами зла. Амен.

– Амен. – прокатилось по рядам монахов.

Священник вопросительно посмотрел на маркиза.

– Мы ждем ваших указаний, сеньор.

– Как только луна застынет ровно посреди небосвода, дорога через топь будет открыта. – Тихо произнес Дамьен.

Монахи сосредоточенно уставились в небо, ни ропота, ни шепота, ни единого слова не послышалось от них. Маркиз тоскливо следил за мертвенно – бледным диском луны, воспоминания нахлынули на него с новой силой. Сердце билось глухо, словно готовилось остановиться в любую минуту. «Должно быть, я сегодня умру» – пронзила Дамьена горькая мысль. Чтобы хоть как – то отвлечься от мрачных предчувствий, он стал внимательно разглядывать своих спутников. Среди них были молодые и пожилые, худощавые и полные, миловидные и вовсе некрасивые лицом, но их объединяло одно – упрямая решимость в глазах и готовность принять смерть.

Немного особняком стоял человек, как и другие, облаченный в рясу, но его фигура смутила маркиза своей хрупкостью. Силы небесные, похоже, что это женщина!

Тем временем луна, наконец, застыла в небе точно посреди леса, ее белесый свет выхватил из мрака низину. Топь простиралась на сотню футов, и края болота тонули во тьме. Дамьен спустился чуть ниже и знаком подозвал к себе священника.

– Взгляните, Жан – Марк, сейчас гнилушки вспыхнут зеленоватым светом и выстроятся в длинную цепочку. Надо идти вдоль нее, держась левой стороны, если кто – нибудь сделает шаг в сторону, потонет в болоте.

– Братья, – обернувшись к монахам, приглушенным голосом произнес священник. – Идите след в след за нами, свет от гнилушек должен быть слева. Будьте осторожны, оступившийся окажется в трясине.

Отряд монахов без разговоров выстроился ровно в затылок друг другу и осторожно двинулся вслед за своим предводителем.

– Скажите, Святой отец, – шепнул Дамьен, – неужели на такое опасное дело Его Преосвященство отправил женщину?

– О чем вы, сеньор? – Удивленно переспросил Жан – Марк.

– Мне показалось, что я видел монахиню среди ваших людей.

– Господин маркиз! – Возмущенно воскликнул священник. – Рядом с нами не может быть никаких женщин, даже монахинь. Мне право же странно, что вам могло прийти такое в голову!

Дамьен смутился и промолчал. Может, ему действительно почудилось, эким же дураком он, видно, показался в глазах священника.

Меж тем первые путники уже достигли края болота и оказались на поляне. Стоя за густыми кустами орешника, они смогли разглядеть белеющие при лунном свете жертвенные камни, огромный стол, крытый богатой тяжелой скатертью и уставленный золоченными блюдами и кубками. Вдоль стола тянулись лавки, заполненные нарядными дамами и девицами, между ними виднелись омерзительные существа с козлиными мордами, но одетые, словно знатные господа. Полуистлевшие покойники обходили гостей, поднося напитки и корзины фруктов. Они униженно кланялись сидящим и, наливая вино в бокалы, задевали своими отвратительными костлявыми руками обнаженные плечи и руки развязных красоток. Ведьмы визгливо хихикали, оскалившись в хищной улыбке. Многие были хороши собой и совсем юные, но бледные лица с кармином губ и неприбранные волосы, что спадали на спины, словно спутанные гривы кобылиц, вызывали отталкивающее впечатление.

Во главе стола возвышалось массивное кресло из черного древа, затканное кроваво – красным бархатом. Вокруг толпилось не меньше десятка ведьм, словно в ожидании своего повелителя.

Музыканты, сидя чуть поодаль, безвольно опустив руки с инструментами, видно, также ждали знака, чтобы начать игру.

Наконец раздался оглушительный грохот литавров, и по поляне начал стелиться дым; запах гниющей травы и резкий аромат мускуса окутал все вокруг.

Клубы дыма, наконец, рассеялись, вновь представив взорам сил зла демона Антуана, сидящего в кресле.

Ведьмы с восторгом приветствовали своего повелителя, стараясь протиснуться как можно ближе. Усыпанное пудрой лицо Антуана тотчас приняло свое обычное жеманное выражение. Подведенные глаза снисходительно поглядывали на рабское преклонение. Его пальцы были унизаны кольцами, застежки камзола сверкали бриллиантами. Шелковый шарф при свете факелов вспыхивал искорками крошечных изумрудов. Антуан снисходительно принимал знаки внимания, наслаждаясь, как каждый его жест встречает неизменное восхищение у ведьм.

Дамьена трясло от отвращения, Святой Бенедикт, как же за семь лет он не смог узнать в кривляке, размалеванном, словно шут в балагане, самого себя? Пожалуй, его пирушки мало чем отличались от шабаша на поляне. Глаза маркиза наполнились решимостью – он должен убить Антуана сам, иначе стыд и угрызения совести не покинут его до конца жизни.

Меж тем отец Жан – Марк, подняв над головой меч, хрипло воскликнул:

– Вперед, братья, покараем отродье дьявола во славу Святой Церкви!

И отряд монахов ринулся в бой, не произнося ни слова. И Дамьен, словно повинуясь приказу священника, тотчас оказался среди братьев, не сообразив, что он единственный, кто совсем безоружен.

Поляна огласилась злобным воем, визгом и шипением. Ведьмы, что успевали избежать удара мечом, мигом обращались летучими мышами, и мерзкие твари накинулись на монахов, в кровь раздирая им лица и впиваясь острыми зубами в шею.

Маркиз в первые минуты смог ловко избежать нападения, а двух или трех прислужников тьмы он раскидал голыми руками. Кроме ненавистного лица Антуана, он ничего не видел вокруг и шел напролом, стараясь добраться именно к демону. От диких воплей вокруг звенело в ушах, сбитые наземь факелы с шипением гасли, и схватка продолжалась в скудном лунном свете. Внезапно маркиз споткнулся о лежащее тело и упал прямо на сраженный мечом полуистлевший труп. Вскрикнув от омерзения, Дамьен вскочил на ноги и увидел лежащего чуть поодаль одного из братьев. Маркиз подхватил несчастного за руки и потащил к зарослям орешника. Но, склонившись над беднягой, Дамьен увидел, что монах мертв. Страшная рана на горле не оставила ни малейшей надежды на спасение. Маркиз осенил себя крестом и, разжав пальцы покойного, взял меч, что еще хранил тепло руки отважного монаха.

– Дамьен… – Послышался страстный шепот прямо за спиной маркиза.

Он резко обернулся, взмахнув мечом. Перед ним стояла Атенаис. Ведьма была так же ослепительно красива, как и много лет назад. Глаза ее сверкали, иссиня – черные блестящие пряди волос спадали на обнаженные плечи, окутанные кружевной пеной. Маркиз беспомощно опустил руку с занесенным над красавицей мечом.

Атенаис подошла совсем близко, и голова Дамьена закружилась от запаха мускуса. Ведьма опустила руки ему на грудь и зашептала:

– Я ждала, что ты вернешься, а ты привел с собой целое стадо жалких прислужников вашего хозяина. Но мне все равно, Дамьен, кто победит в этой бойне, главное, что ты останешься со мной.

– Ты совсем из ума выжила, проклятая ведьма! – Хриплым голосом произнес маркиз. – Я никогда не буду с тобой! Я не соглашался, когда существовал между тьмой и светом, неужто теперь, когда я получил прощение и женился на той, ради которой готов принять смерть, изменю свое решение?

Атенаис резко отпрянула и с размаху отвесила маркизу пощечину, Дамьен едва успел перехватить ее руку, но длинные ногти ведьмы успели расцарапать ему щеку.

– Паршивая хромуша! Она сумела выжить! Отчего я не прибила ее сразу же после рождения! Ну нет, она тебя не получит, не получит, не получит! – Завизжала ведьма.

– Ах, ах, какая страстная сцена. – Послышался голос Антуана. – Я ведь приказал тебе не появляться сегодня на празднике, дорогая. Ты обещала забыть этого жалкого ничтожного сосунка. Хм, прискорбно, что любовная дурь так и не выветрилась из твоей хорошенькой головки. Вот видишь, твой любезный дружок умудрился натравить на нас свору безмозглых церковных крыс, пожалуй, он заслуживает строгого наказания. – Бровь демона приподнялась. Глаза сверкнули.

Дамьен не успел и вздохнуть, как оказался на жертвенном камне, накрепко прикованным к нему цепями. На поляне стелился густой туман, он совсем скрыл бойню, что продолжалась вокруг, должно быть, монахи толком не видели и друг друга, что же говорить о несчастном пленнике, распятом за много шагов от сражения. Маркиз хотел было крикнуть и позвать на помощь, но гордость не позволила ему показаться слабым.

– Мой славный мальчик, – хищно улыбнувшись и почти касаясь губами волос Дамьена, проворковал Антуан. – Ты и вообразить не можешь, сколько раз я мечтал увидеть тебя в таком положении. Каждый раз, когда я доставал сердце из груди очередного жалкого человечка, я представлял, что это ты. Видишь, моя мечта наконец осуществилась, надо было лишь запастись терпением.

Атенаис взглянула на неподвижного маркиза и покачала головой.

– Ох, глупец, и чего ты добился своей бравадой? Фанатики, что размахивают серебряными мечами, живут в уединении, им не известен сладкий омут грехов и наслаждений. А тебе ли не помнить, как притягательны пороки?

– Ты не права, дорогая. – Жеманно закатив глаза и сложив накрашенные губы в гримаску, протянул Антуан. – Этот красавчик познал их достаточно и, видно, ему захотелось развлечений посильнее. Разве я не прав? Вообрази только, какое жгучее удовольствие испытает маркиз, когда страшная смерть настигнет его в двух шагах от оголтелых церковных крыс, что идут в бой за их общего хозяина.

– У нас нет хозяина, у нас есть Отец. – Прохрипел Дамьен.

– О, где – то я уже слышал эти слова, – хмыкнул демон. – Ну если наивных дурачков это заставляет лезть сломя голову на верную гибель, то мне остается лишь посочувствовать. Впрочем, игра мне нравится, это довольно забавно, когда беспомощная жертва бодрит себя иллюзией. Ну, хватит болтовни, я схожу с ума от желания увидеть твое жалкое сердце, вкус свежей крови дает мне такое наслаждение, которое тебе так и не доведется попробовать.

Антуан неторопливо достал кинжал, лезвие которого мрачно поблескивало в лунном свете. Желая продлить удовольствие, он медленно разрезал рясу на груди маркиза.

Дамьен закрыл глаза и начал читать молитву, едва заметно шевеля губами. Стало быть, такова его судьба, счастье было коротким, но все же он сумел познать его. Прикосновение холодного лезвия к обнаженной груди вызывало мерзкое ощущение близкой смерти. Маркиз молил только об одном, чтобы Берта никогда не узнала, как именно погиб ее муж.

Антуан облизнул губы, и сладострастная гримаса скривила его лицо.

– Открой глаза, бедняжка Дамьен, я люблю смотреть, как взгляд наполняется ужасом, и жизнь медленно покидает тело.

– Обойдешься, любитель падали. – В сердцах прошипел маркиз. – Может, увидишь, как жизнь покидает меня, но ужаса в моих глазах тебе не дождаться. Давай, что тянешь время, твоя подружка, должно быть, прыгает на месте от нетерпения. Ведь только этим ты и можешь держать ее возле себя.

– Закрой свой рот и не порти мне пирушку, жалкий юнец! – Прорычал Антуан. – Не тебе решать, кого из нас предпочитают дамы.

Дамьен, что уже не единожды простился с жизнью, с пьянящей удалью человека, стоящего на пороге смерти, внезапно рассмеялся:

– Э нет, отродье тьмы, я же всегда повторял, что вызвать любовь женщины не может жеманный кривляка, раскрашенный, словно гулящая девка.

Даже сквозь густой слой пудры стало видно, как побагровело от злости лицо демона. Оскалившись, он резко взмахнул кинжалом над беззащитной жертвой. Но Атенаис с криком бросилась к нему, закрыв собой маркиза. Лезвие вошло в тело ведьмы по самую рукоятку. Искры тотчас охватили Атенаис с головы до ног, и словно опаленное невыносимым жаром, ее тело обуглилось. Из пены кружев выступили почерневшие кости.