Текст книги "Джироламо Кардано"

Эпилог

Миланцы отнеслись к состязанию Тартальи и Феррари, по-видимому, довольно равнодушно. Во всяком случае, итальянским историкам, тщательно исследовавшим в конце прошлого столетия миланские хроники, не удалось найти в них упоминания о диспуте. Что же касается математиков XVI века, то они, не веря Тарталье, безоговорочно приняли сторону Кардано-Феррари. Например, Р. Бомбелли так отзывался о Тарталье в своей «Алгебре»: «Этот человек по своей натуре был настолько склонен говорить только дурное, что, даже хуля кого-нибудь, считал, что дает ему лестную оценку».

Подробное изучение «великой контроверзы» было предпринято лишь в XIX веке. Мнения историков математики о научном приоритете разошлись: одни приняли сторону Кардано (М. Кантор, И. Тропфке, Э. Бортолотти), другие встали на защиту Тартальи (Г. Ганкель, Л. Ольшки, Г. Гариг), третьи заняли нейтральную позицию (Г. Г. Цейтен, Г. Энестрём, В. В. Бобынин).

Сейчас, за давностью описанных событий, вряд ли можно с уверенностью назвать правого в этом споре. В настоящее время большинство историков сходится на следующем:

• дель Ферро первым нашел формулу для решения кубического уравнения;

• Фиоре узнал формулу от своего учителя;

• Тарталья независимо от них сам нашел способ решения этого уравнения;

• Кардано разработал полную теорию решения любого уравнения третьей степени;

• Феррари предложил способ решения уравнения четвертой степени.

Их коллективные усилия (а также появившиеся позднее работы Р. Бомбелли) открыли новую страницу в развитии математики. Менее чем за пятьдесят лет итальянским ученым удалось «исчерпать» возможности алгебраических методов решения уравнений. Напомним, что лишь в 1826 году Нильс Хенрик Абель доказал неразрешимость уравнений пятой степени в радикалах.

Глава 6
Наследие Кардано

Творческое наследие Кардано труднообозримо. Десятитомное собрание его сочинений, изданное в 1663 году в Лионе французским врачом Шарлем Споном, включает 138 работ, которые занимают 7 тысяч страниц in folio[44]44
  In folio (лат.) – в целый лист, самый большой формат книги.


[Закрыть] и содержат (по грубой оценке шотландского исследователя Иэна МакЛина) свыше 4 миллионов слов. Эти работы столь различны по содержанию и качеству, что нелегко поверить в их принадлежность перу одного и того же человека.

Сочинитель

Впрочем, сам Ми ланец полагал, что ему удалось охватить далеко не все области человеческого знания: «Я не предавался изучению дурных, вредных или пустых наук; поэтому я не занимался ни хиромантией, ни наукой составления ядов, ни химией. Равным образом не изучал я подробно и физиогномики. точно так же я не занимался магическими науками, действующими посредством различных способов колдовства и вызыванием либо демонов, либо душ умерших. Из числа же наук достойных я менее всего занимался ботаникой, а также сельским хозяйством. от анатомии меня многое отвращало.» Далее он добавлял, что не интересовался морским делом, военной наукой и архитектурой; был слабо знаком с риторикой, оптикой, «наукой о мерах и весах» и не добился успехов в астрономии, географии, юриспруденции, этике и богословии. «Я много занимался той астрологией, что научает предсказывать будущее. Я основательно изучил геометрию, арифметику, медицину как теоретическую, так и практическую, еще более глубоко – диалектику и натуральную магию, то есть свойства вещей, их связи и соответствия. если принять общее число наиболее важных научных дисциплин в тридцать шесть, то я могу сказать, что я воздержался от познания двадцати шести из них и знаком с десятью».

К этому следует добавить, что Кардано, приводя этот своеобразный перечень, «забыл» о своем увлечении «дурными и вредными науками» (или в условиях усиливающейся контрреформации постарался предусмотрительно исключить их из круга своих интересов). Читатель помнит о занятиях Миланца метапоскопией; занимался он и «наукой составления ядов», так как посвятил ей одно из ранних своих сочинений – «Книгу Венеры», а много позднее выпустил еще один трактат о ядах, посвятив его папе Пию IV (!). Об отношении же Кардано к химии (алхимии) мы скажем несколько позже. Для него, одержимого маниакальной страстью к сочинительству, слова «изучал» и «писал» о том, что изучал, – синонимы. Поэтому приведенная цитата в значительной мере (хотя и не полностью) раскрывает нам содержание его работ.

Джироламо Кардано

Кардано был уверен в том, что его научные и литературные труды – следствие божественного озарения: «Оно доставляет высокое наслаждение и по самой природе своей дает гораздо больше для приобретения авторитета, для успешности умственных упражнений, при этом оно не отвлекает человека от обычных занятий и разговоров с другими людьми, делает его готовым на всякое дело, оказывает ему огромную помощь в сочинении книг и составляет как бы конечную цель нашей природы, так как освещает все то, что к этой цели идет».

Иллюстрации из книг Кардано.

Верхний ряд (слева направо): каббалистический обряд; конструкция часового механизма. Нижний ряд (слева направо): способ подъема затонувшего судна; рациональная система записи цифр; водоподъемник на основе группы Архимедовых винтов. В центре: анатомия сердечно-сосудистой системы

Три науки он считал «божественными»: медицину, математику и астрологию. «Медицина, божественная вещь, освобождает не только тело от болезней, но и душу от предрассудков». Что же касается собственно «божественной науки» – теологии, то к ней он был совершенно равнодушен. Теология, считал он, уступает математике и медицине в определенности и точности, но превосходит их по числу чудес.

Вдохновение и материалы для своих книг он находил и в собственных теоретических результатах (особенно математических), и в опытах (виденных или осуществленных им самим), и даже в слухах и устных рассказах, но главным образом в сочинениях других авторов. Ибо Кардано принадлежал к тому типу ученых, которые Знание ищут в Книге: в эпоху Возрождения эрудиция ценилась не менее, чем новизна открытий и изобретений; еще сильна была убежденность в том, что эти открытия можно сделать не в лаборатории, а за письменным столом. «Серьезному человеку свойственно продвигаться вперед, не задерживаясь, прямо к цели, – писал Миланец в автобиографии, – для этого необходимо очень много читать, проглатывая в какие-нибудь три дня по целому огромному тому; при этом необходимо пользоваться отметками, чтобы, пропуская давно известное и малополезное, выделять и отмечать особым знаком темные и трудные места».

Кардано был прекрасно знаком как с античной, так и с современной ему литературой, о чем свидетельствуют многочисленные цитаты (а иногда и плагиат) из Аристотеля, Платона, Птолемея, Гиппократа, Галена, Плиния, Альберта Великого, Плотина, Авиценны, Горация, Полибия, Вергилия, Ювенала; упоминание трудов фламандского ученого Геммы Фризия (1508–1555), швейцарского натуралиста Конрада Геснера (1516–1565), немецких математиков Иоганна Шонера (1477–1547), Михаэля Штифеля (1486–1567), Христофора Клавия (1537–1612), французского натуралиста Гийома Рондле (1505–1566) и многих других.

Но, цитируя древних авторов или заимствуя сведения из их сочинений, Кардано постоянно стремился к критической оценке прочитанного. Не верность школе, а новаторство, оригинальность идей почитались им превыше всего. «Я уже знаю, что скажут иные, – писал Джироламо. – Что ты за смельчак, что решаешься мыслить вопреки Философу [Аристотелю]». И продолжал: «Он был человек. и во многом заблуждался. Итак, если ему можно было оставить Платона ради истины, почему же нам не дозволено ради нее же отвергнуть его?» Истина была для него выше любого авторитета, и он неоднократно воздавал ей хвалу: «Из всего, что может быть достигнуто человеческим умом, нет ничего отраднее и достойнее познания истины… Если мы действуем как философы, то истина для нас – как рука; мы должны тщательно разыскивать не то, что нам хочется найти, но то, что существует на самом деле».

Меньше всего Кардано можно назвать интеллектуальным рабом великих греков и латинян. Он смело ниспровергал авторитеты своих учителей – в философии (Аристотеля), в медицине (Галена), в истории (Геродота). Это, конечно, не означает, что на практике он не был галенитом как врач или аристотеликом как философ (особенно в своих воззрениях на природу). Его критика классиков в значительной мере представляет собой протест против схоластики и теологических построений в защиту естественного, «натурального» подхода к познанию законов устройства Вселенной. Тем более интересно, что в число десяти самых выдающихся, по его мнению, мудрецов он поместил пять греков (Архимеда, Аристотеля, Аполлона Пергского, Архита Тарентского, Евклида), трех арабов (ал-Хорезми, ал-Кинди, Гебера), двух средневековых ученых (Дунса Скота и Ричарда Суисета). И ни одного современника!

Обложка одного из томов полного собрания сочинений Кардано

Что заставляло Кардано писать книги одну за другой? Конечно же, и стремление к известности и «вечной славе», и вещие сны, в которые он верил, и необходимость заработка. Но не только это. Готовя свои лекции, он понял, что «лучшее познание и наибольшая опытность в науках приобретаются путем изложения их, чему содействует глубокомысленное и непрерывное созерцание, сопоставление многих хорошо усвоенных предметов друг с другом и старание не вступить в противоречие с наилучшими научными принципами». По его мнению, «изложение» должно быть таким: «Превосходна та книга, в которой все от начала до конца изложено в стройном порядке, ничего не упущено, ничто не добавлено некстати, в которой соблюдена соразмерность отдельных частей, которая все разъясняет и в которой все обосновано».

К сожалению, очень немногие сочинения Кардано соответствуют установленным им же стандартам. «Я не соблюдал подбора материала и оставил все перемешанным: высокое с низким, неотделанное с отделанным, полезное с вредным, нарочитое со случайным, любопытное с нелепым», – писал Миланец о своей «Паралипомене». То же самое можно сказать, пожалуй, обо всех его книгах, исключая лишь математические сочинения. Он часто возвращался к написанному, редактируя и переписывая целые главы, но, видимо, очень редко прибегал к совету столь любимого им Горация: «limae labor et mora» – «тщательно работай подпилком». Может быть, этому мешала, как правило, параллельная работа над несколькими сочинениями, может быть, – постоянное стремление сообщить читателю как можно больше фактов.

Впрочем, широта интересов Кардано – это не только свидетельство его личной одаренности, но и характерная черта культуры Возрождения. Столь же «всеядными» были многие современники Миланца: Джироламо Фракасторо (1478–1553) с равным интересом предавался врачеванию, философии, поэзии; книги Франческо Патрици (1529–1597) затрагивали вопросы философии, политики, оптики, космологии, искусства, истории, он занимался мелиорацией и книжной торговлей; Джамбаттиста делла Порта был энциклопедистом, физиком, алхимиком, физиогномистом, философом, замечательным драматургом. Этот ряд можно дополнить еще многими замечательными персоналиями.

Лишь два или три трактата Кардано написаны materna lingva (родным языком), все остальные – латынью. О своем латинском языке Кардано писал, что «он не соответствует образцам, установленным Цицероном, но удовлетворяет времени, месту и характерам». Он упоминал, что в 1535 году перечитал все сочинения знаменитого оратора, чтобы улучшить свою латынь. Видимо, это не очень ему удалось, так как многие исследователи творчества Миланца отмечают неуклюжий стиль его сочинений.

Как относились современники к литературной продукции Кардано? Понятно, что ответ не может быть однозначным: ведь у него было в основном два «круга читателей» – узкий, включающий в себя ученых, и широкий, то есть довольно обширный даже по тем временам контингент читающей публики. Для первого круга читателей важны были, естественно, сугубо научные идеи и высказывания Миланца; для второго – такие книги, как трактаты «О тонких материях» и «О разнообразии вещей», составляли своеобразный интеллектуальный минимум. Ни один детектив не читается в наши дни так жадно, как в то время сочинения по «натуральной магии», к тому же обильно сдобренные всевозможными оккультными верованиями. Читающей публике, вне зависимости от ее научного уровня, приятно было находить в трудах философа человеческие слабости и осознавать, что кое в чем она (публика) превосходит прославленного автора. Кроме того, книги Миланца были написаны много понятней, чем аналогичные работы его современников, и имели практическую направленность.

Обложка книги Кардано «О разнообразии вещей»

Все это, несмотря на многие недостатки его сочинений, сделало Кардано одним из наиболее популярных авторов XVI века. Но именно по этим же причинам авторитет Кардано в последующих столетиях резко упал, когда значительная часть того, что было им описано, превратилась просто в исторические курьезы, а любовь к сверхъестественному стала вызывать больше критики, чем восхищения. Для нас же, людей XXI века, его труды, говоря словами одного из биографов Миланца, – «это попытка воспроизвести и интерпретировать картину мира, заполняя пробелы созданиями своего неутомимого ума; попытка представить Вселенную как логически завершенное единое целое: от неживых элементов и неуправляемого хаоса плотских желаний и чувств до высоких форм социальной этики».

Мы попытаемся познакомить читателя с общей панорамой этого «фантастического интеллектуального пейзажа».

Натуральная философия

XVI веку еще была чужда та дифференциация науки, которая присуща ей в наше время. Знание рассматривалось как единое целое, и термин «философия» широко использовался для обозначения любого вида исследования, как естественно-научного, так и собственно философского. Поэтому «натуральная философия» Кардано включала в себя не только собственно философию, но также и совокупность наук о природе (в нашем понимании): геологию, зоологию, ботанику, физику, механику, химию. Три последние составляли «натуральную магию», то есть «свойства вещей, их связи и соотношения друг с другом».

Для развития философских концепций Возрождения большое значение имело изучение наследия Платона, творчество которого было плохо известно в средневековой Европе, а также подлинных сочинений Аристотеля, доступных ранее лишь во фрагментах или схоластической обработке. В XV веке в Италии начали появляться кружки и академии, возрождавшие и пропагандировавшие учения великих греков. Одна из таких академий, состоящая из восторженных почитателей Платона, возникла в 1459 году во Флоренции.

Марсилио Фичино

Самым видным представителем академии был Марсилио Фичино (1433–1499), пытавшийся примирить христианскую религию с платоновской философией. Фичино разделял платоновско-неоплатоновскую точку зрения о бессмертии человеческой души, о ее срединном положении между телесно-материальным и божественно-неземным миром. Он полагал поэтому, что именно в душе нужно искать всеобщую связь всех природных явлений. Эта мысль получила оригинальную трактовку у другого «академика» – выдающегося гуманиста Джованни Пико делла Мирандолы (1463–1494). Человек, считал Пико, представляет собой микрокосмос (малый мир), содержащий все элементы Вселенной (макрокосмоса). Он объединяет в себе земное, или элементное, начало (состоящее из четырех начал-стихий, принятых схоластической философией: земли, воды, воздуха и огня), начало животное, и начало небесное. Поэтому по своей воле человек может «снизойти до животного и возвыситься до богоподобного существа». Иначе говоря, человек способен к совершенствованию своей природы, он сам творит свою судьбу.

Другим основным направлением философской мысли Возрождения был аристотелизм, точнее, его материалистическое толкование аверроистами и александритами. Цитаделью последователей великого арабского комментатора Аристотеля Абу ал-Валида Мухаммада ибн Ахмада ибн Рушда, известного в Европе под латинизированным именем Аверроэс (1126–1198), был Падуанский университет. Аверроизм укрепился среди его ученых (главным образом медиков) еще в конце XIII века и отсюда получил распространение по всей Италии. В противоположность флорентийским неоплатоникам, его приверженцы отвергали индивидуальное бессмертие человеческой души. Полагая основой всего единую и вечную материю, они выдвинули тезис о существовании высшей формы бытия – безличного мирового разума, представляющего объективную, независящую от человека божественную силу. Они утверждали, что бессмертна не душа каждого конкретного человека, а лишь ее высшая, разумная часть, тождественная у всех людей и являющаяся частью мирового разума.

Еще радикальней были взгляды александритов, последователей другого истолкователя Аристотеля – грека Александра Афродизийского (конец II – начало III века н. э.). Они отрицали всякое бессмертие души, в том числе и ее разумной части. Самым выдающимся мыслителем школы александритов был Пьетро Помпонацци (1462–1525), который не отрицал самого факта существования Бога, но полагал, что Бог, находящийся вне природы, не вмешивается в ход ее процессов и в человеческие судьбы. Он не верил в сверхъестественное происхождение чудесных явлений в природе и человеческой жизни и считал, что они могут быть объяснены естественными причинами, под которыми он понимал законы движения небесных светил. Даже возникновение, развитие и упадок религий Помпонацци связывал с соединениями и циклами небесных тел. В основе этого убеждения лежала мысль о единстве всей природы, о взаимодействии всех ее тел, земных и небесных. В истории развития человеческой мысли (и особенно атеистических идей) астрологический детерминизм одно время играл положительную роль, утверждая материалистическое понимание явлений, которые ранее трактовались как чудесные и недоступные пониманию человека.

Дальнейшее движение к материалистическому истолкованию мира приняло в XVI веке форму натурфилософии, то есть философии природы. Перетолковывая аристотелизм в неоплатонском духе, натурфилософы рассматривали духовный и материальный миры как эманацию (истечение) Божества. При этом Бог и мир сливались в некое живое, одухотворенное божественным началом единство, и природа приобретала более или менее самодовлеющую ценность.

Это пантеистическое видение мира характерно для всех крупных мыслителей XVI века, которые, выходя за рамки традиционной системы Аристотеля, искали вдохновения в идеях древнегреческих материалистов.

Натурфилософия, порожденная страстным желанием людей понять и покорить природу, заключала в себе некоторые черты стихийной диалектики, проявлявшейся, в частности, в понимании неразрывной связи и движения всех вещей и явлений природы. Однако из-за отсутствия достаточного экспериментального материала и подлинно научного метода его истолкования и обобщения это понимание в значительной степени носило фантастический характер. В основе попыток мыслителей XVI века установить причинно-следственные связи явлений лежала неоплатоновская идея «мировой души», следствием которой являлось представление о всеобщей оживленности и одушевленности в природе, о существовании аналогий между человеческим и животным организмом и природой, о соответствии человеческого микрокосмоса вселенскому макрокосмосу.

Операционным средством интерпретации этой микро-макрокосмической системы аналогий была астрология, утверждавшая, что сущность реальности состоит во взаимной зависимости земных и небесных материальных сил, а источником всего, что происходит на земле, является тепло (свет) и циклы движения небесных тел. Каждая звезда (планета, комета) имеет свой цикл: она появляется, сила света ее возрастает, достигает апогея, затем ослабевает; звезда становится невидимой, а затем снова появляется. Точно так же и все, что происходит в подлунном мире, рождается, развивается, достигает своего совершенства, затем стареет, умирает, чтобы появиться в новой форме. Каждая планета имеет свои свойства и производит разнообразные действия в зависимости от того, где находится и какое положение занимает относительно других планет.

Астрологические аналогии были, конечно, не единственным средством объяснения причинных связей в натурфилософии. В пестрой мешанине понятий и верований, в переплетении рассудка и воображения находилось место и пифагореизму – вере в числовую символику, с помощью которой можно проникнуть в тайны мира, и демонологии «искусству» общения с духами (демонами), «существами» того же порядка, как и отделенные от тела души умерших, и каббале – ее приверженцы видели в знаках и буквах истинные созидательные силы, эманацию Божества и приписывали амулетам и заклинаниям непосредственно могущество, которым человек может воспользоваться, если знает условия его проявления.

Идея всеобщей оживленности и связности в природе породила таинственный принцип симпатии и антипатии, то есть притяжение одноименного и отталкивание противоположного, принцип, объясняющий взаимодействие, казалось бы, совершенно несвязанных между собой вещей. Всякая вещь рассматривалась как носитель знака, который не только определял ее свойства, но и властно взывал к другой вещи, органу, живому существу или, напротив, заставлял в ужасе от них отворачиваться. Например, замечательный мыслитель Томмазо Кампанелла (1568–1639) верил, что барабан из кожи овцы лопается, когда вблизи его звучит барабан, обтянутый волчьей кожей.

Но, несмотря на такие фантастические способы установления причинных связей, натурфилософы еще в большей степени, чем их предшественники, «расшатывали схоластику, стремясь к опытному познанию природы и естественному истолкованию ее явлений».

Главная философская проблема, интересовавшая Кардано как натурфилософа, – онтологическая, то есть проблема всеобщих основ бытия, его структуры и закономерностей.

Кардано выделял во Вселенной три неизменных, вечных «принципа»: материю, пространство и мировую душу. Вселенная для Миланца – единое связанное целое, и таковым ее делает мировая душа (anima mundi), обитающая не в одном каком-либо месте, а везде или нигде. Основой или формой проявления anima mundi является теплота, исходящая с неба. Этому активному небесному «принципу» противостоит пассивная и единая по своей природе первоматерия.

В вопросе о реальности материи Кардано выступал как критик схоластически-теологических представлений. Если перипатетики – последователи Аристотеля – понимали материю как чистую возможность, если теологи вслед за Фомой Аквинским заявляли, что «материя не является субстанцией тела» и только форма придает ей реальность существования, то Кардано, напротив, обосновывал реальность бытия материи. В книге «О тонких материях» он писал: «В том, что существует материя, нас убеждает непрерывное порождение вещей… Во всяком порождении пребывает нечто общее, что мы называем первоматерией. Если одна вещь возникает из другой, причем форма первой вещи разрушается, то оставшееся должно быть материей».

Провозглашая материю как действительную сущность, Кардано тем самым выступал против теологического представления о Вселенной как о результате творения единого, всемогущего Бога: «Нет столь ничтожной вещи, которая бы возникла из ничего. Первоматерия. никогда не возникает, никогда не исчезает, но остается и существует.» Она полностью заполняет пространство («вечное, неподвижное и неизменное»), которое содержит все тела, не оставляя места для пустоты, ибо «если мы допустим возможность пустоты, мы должны отвергнуть бытие материи». Однако вслед за этим Кардано утверждал, что, «так как первоматерия невозможна без формы, то и формы существуют везде». Поэтому, как отмечает А. X. Горфункель, «приняв субстанциональность материи, Кардано не разработал вопрос о соотношении материи и формы. Им был сделан лишь первый шаг по пути преодоления схоластического дуализма, форма остается у него необходимым активным началом, причиной порождения вещей». Уместно отметить, что тех же, в принципе, взглядов на материю и форму придерживались и другие крупнейшие натурфилософы XVI века – Андреа Чезальпино, Бернардино Телезио, Франческо Патрици, Джордано Бруно.

Рассматривая структуру материи, Кардано осмелился пересмотреть «узаконенное» церковью учение Аристотеля о четырех элементах-стихиях, унаследованное средневековыми схоластами от мыслителей античности. Он свел количество первоэлементов к трем: земле («плотнейшая, самая холодная»), воздуху («самый рыхлый, мягкий») и воде, занимавшей срединное положение между обоими.[45]45
  Необходимо подчеркнуть, что речь идет не о реальной земле и т. д., а о стихиях, неких философских абстракциях, соотношение которых определяет свойства реальных вещей.


[Закрыть] Огонь, утверждал Миланец, не может быть отнесен к числу первоэлементов, так как он – лишь трансформация активного и всепроникающего небесного тепла. Все первоэлементы холодны и влажны. И так как холод – это лишь отсутствие тепла, а сухость – отсутствие влаги, то четыре традиционных качества (тепло, холод, влажность, сухость) могут быть сведены к двум.

О воде Кардано писал: «Так как можно было опасаться, что воздух или лучи Солнца могли ей повредить, ей придано значительное движение; вода без движения переходит в гниль. Если бы люди ею не питались, то в воде не было бы необходимости». Воздух, подобно воде, всегда должен быть в движении, чтобы «не портиться». Он приходит в быстрое движение под действием светил… Ветры получаются не от воздуха, а от Солнца, потому что оно вызывает испарения и притягивает. «Поэтому в теплых и очень холодных странах, где мало испарений и где они быстро уничтожаются, ветры реже и слабее, чем в средних широтах».

Таким образом, полагая материю мира единой и неделимой, Кардано тем самым отвергал учение перипатетиков об особой «пятой сущности» – квинтэссенции, из которой состоят небесные тела в отличие от первоэлементов земных тел. Эти взгляды Миланца получили дальнейшее развитие в трудах Бернардино Телезио и других мыслителей XVI века, у которых, подчеркивал А. X. Горфункель, «противопоставление неба и земли имеет не теологический, а натурфилософский характер. мир получает самостоятельное значение и объясняется из взаимодействия природных материальных начал».

Исходя из равноправности земной и небесной материи, натурфилософия, по существу, отбрасывала теолого-схоластическое представление о неподвижном перво-двигателе, внешнем по отношению к небесным телам. Натурфилософы трактовали движение как самодвижение, источником которого является свойственная природе и материи всеобщая оживленность, мировая душа, обитающая в космосе. «Небо… хотя никогда не знает покоя, не ведает и утомления, поскольку обладает повсюду пребывающей душой», – писал Кардано. Благодаря теплу – источнику жизни, с помощью которого мировая душа движет материю, все подлунные тела более или менее теплы и, следовательно, одушевлены. «Материальная жизнь одинакова как у людей, так и у животных и растений». Даже минералы и металлы, которые образуются в земных недрах из трех первоэлементов, полны жизни, о чем свидетельствует их рост, болезни, старение («магнитный камень в старости слабее притягивает железо»). Итак, «действительно, нет большой разницы между человеком, лошадью или собакой; все они имеют одно и то же начало, так как с самого нежного возраста наделены одними и теми же врожденными задатками». И все же именно человек занимает вершину животного мира, поскольку только он создан для познания Божества, для установления связи божественного со смертным, а его душа соединяется со смертной оболочкой именно в человеческом теле для воплощения в жизнь «идей Бога».

Уже в телесном отношении человек отличается от всех животных, но ни в чем не уступает им, ибо ему присуща и сила льва, и быстрота зайца: «Строение тела человека так искусно, что оно указывает на Бога как его создателя». Но, кроме того, homo sapiens наделен еще активным, деятельным разумом (mens или anima intellectiva), который является частью мировой души. Разум обладаетдвумя «силами»: способностью познания и способностью желания. «Первая – теоретизирующая, или спекулятивная, вторая – практическая, отчасти же эти силы различаются тем, что способность познания проявляется в познании предмета. способность же желания переносится на предмет как на нечто внешнее ему».

Кардано, как заметила Л. М. Брагина, сделал «собственным жизненным принципом неразрывную связь человеческого существования с познанием». Он приводит следующую его классификацию: «Познание бывает трех родов: первое приобретается органами чувств при помощи наблюдения над многими предметами. Второй род познания касается более высоких предметов в их причинности и особого их изучения; такой род познания именуется доказательством, от действия восходящим к причине. Третий род познания – познание бестелесного и бессмертного; этот род познания всецело внушен мне духом[46]46
  По мнению Кардано, первый род познания ценят люди необразованные, второй – ученые.


[Закрыть]».

Mens – это вечная, нематериальная, находящаяся вне человека субстанция, в ней содержится единый разум всех людей, которые уже были и которые еще только будут. Индивидуальный активный разум каждого человека участвует в этом коллективном разуме и относится к нему как луч солнца к самому солнцу. Проявление активного разума связано с состоянием тела, которое служит ему инструментом. Если эта связь совершенно отсутствует, то есть разум не проникает в тело, то рождается животное, которое «заблуждается, но не вводит в заблуждение»; если связь слаба, то в результате получается обычный человек, «заблуждающийся и вводящий в заблуждение других»; когда же разум преобладает и тело как бы им «затоплено», «захвачено», появляется пророк, который «не заблуждается и не вводит в заблуждение других».

Помимо активного разума, составляющего бессмертную часть души, человек наделен также чувственным, пассивным разумом (anima sensitiva) – той частью души, которая подвержена разложению и умирает вместе с телом. Поскольку в человеке материя, активный и пассивный разумы связаны так тесно, что он считает себя единым существом и приписывает целому то, что относится лишь к части, он телом равен элементам и небу, а активным разумом – Богу; поэтому он и властвует над животным началом в себе. Кардано не сомневался в мудрости человека, наделенного божественной душой: «Душа сама по себе неутомима. но так как она должна принуждать к действию животный дух, а этот дух легко слабеет, то многие устают прежде, чем достигнут окончания исследования, и душа остается погруженной в себя. Это состояние – высочайшее совершенство и счастье человека».

Как нетрудно видеть, онтология Кардано, то есть учение о бытие, в целом попадает в фарватер натурфилософского пантеизма.

Космогония Кардано не отличается новизной идей. «Небо, как утверждают философы, создано из вечности. Оно производит неподвижные звезды, а также планеты, кометы и другие тела». В центре Вселенной находится Земля. «Она совершенно неподвижна и кругла… Земля не более способна сдвинуться с места, чем небеса – остановиться». Вокруг Земли – воздух, в котором располагаются Луна, Меркурий и другие планеты и, наконец, звезды – твердые, теплые тела. Лучи, испускаемые звездами, отклоняются от своего пути веществом неба, вследствие чего и возникает мерцание звезд. Планеты, расположенные намного ближе к нам, светят ровным светом, так как их лучи не претерпевают искривлений и т. д. Таким образом, в основном вопросе мироустройства Кардано оставался на позициях Средневековья и подобно другим натурфилософам – Телезио, Патрици, не принял гелиоцентрической картины мира Коперника.