Текст книги "Исследование Вечного"

Вернемся к механике интеллекта. Концептуализация – это процесс, при котором предпочтение оказывается только одной части мыслительной деятельности, другая же не просто игнорируется, а преднамеренно отвергается. Человек может выбрать предмет для концептуализации (хотя довольно часто это не его собственный выбор), но в большинстве случаев появляющиеся затем мыслеслова спонтанны, и человек может лишь воспринимать их. В результате мы становимся настолько обусловленными, принимая конвергентные идеи и отвергая дивергентные, что чувствуем себя в рабстве у природы. Но на самом деле порабощает нас не сама природа, а наша привязанность к одной определенной части того, что природа предлагает. Мы забыли, что дивергенция тоже является важной частью природы. Мы забыли, что природа не отделена от нас: МЫ И ЕСТЬ природа. В самом деле, это разделение с остальной частью природы (которое мы сами и создали) является причиной конфликта – и внутреннего, и внешнего. Это разделение изначально содержится в ложном представлении о том, что важная для нас часть нашего мышления принадлежит нам, тогда как дивергентная и малозначимая – нечто навязанное нам извне. Так мы разделяем себя, обращаясь против себя самих, и эта дихотомия – созданная нами же – и есть те концептуальные оковы, в которых мы находимся. Иными словами, наша привязанность к конвергентной части нашей мыслеязыковой структуры – это корень всех привязанностей, который разветвляется на ряд второстепенных привязанностей. Эта коренная привязанность почти незаметна, она основывается на «представлении о «я» и на иллюзорном счастье, которое это «я» ищет для себя.

Именно поэтому функциональный дуализм мышления, так явно выражающийся в структурном разделении языка, который мы создаем в нашем собственном концептуализированном мире, является причиной нашей несвободы. Не то чтобы мы не могли принять дивергентный способ мышления, не то чтобы интеллект был неспособен создавать дивергентный язык – на самом деле мы чаще всего просто не хотим принимать его. Но, без сомнения, это возможно, и когда это происходит, когда конвергентному и дивергентному уровням предоставляется полная свобода действий, они накладываются друг на друга, и проявляется то, что называют «воздержанным умом», свободным умом или состоянием не-ума. Это наиболее алертное состояние ума – в силу абсолютной свободы, в которой он может действовать. Фактически, это состояние ума, наиболее благоприятное для творчества. Это то состояние ума, в котором художник, ученый или мастер боевых искусств лучше всего проявляет себя. Столь радикальная переорганизация волей-неволей влечет за собой вмешательство, или, скорее, привлечение ментальных процессов, которые обычно не участвуют в ординарном логическом мышлении, то есть мышление достигает незнакомых ему областей дивергентности. Такое привлеченное вмешательство эффективно только тогда, когда рациональный контроль ослаблен, и мы становимся открытыми и чувствительными к менее специализированному и более текучему мышлению. Это отход от четкого вербального мышления к неуловимой визуальной образности, при которой логика теряет свое значение.

Наверное, практическая сторона этого принципа равновесия в работе интеллекта нигде не проявляется с такой отчетливостью, как в Японии. Некоторые выдающиеся ученые в области физики субатомных частиц – японцы, и можно предположить, что их революционное дивергентное мышление, на котором основывается физика субатомных частиц, может быть следствием их врожденного понимания философии дзен. Что касается искусства, люди, занимающиеся дзенским искусством – и поэты, и художники – выбирают объектами своего творчества предметы, которые можно было бы назвать естественными, характерными, земными. И не только эти объекты естественны, но и сами техники, включая так называемое «безыскусное искусство» или, как выразился Сабуро Хасегава, «управляемая случайность» – не полностью конвергентные и не полностью дивергентные элементы, а естественный баланс этих двух начал. Самое главное – что здесь нет дихотомии, и функционирование интеллекта рассматривается как естественное функционирование, как поведение естественного роста и развития растений или птиц. Другими словами, здесь присутствует гармоничный, естественный сплав дисциплины и спонтанности – при этом дисциплина не ограничивает, а спонтанность не ведет к бессмыслице. Именно при таком взгляде противоположности взаимосвязаны и необходимы для существования друг друга. Они находятся в живом равновесии, в котором нет конфликта. При таком взгляде также становится очевидным, что, даже если где-то и возникает конфликт, он поверхностен и его легко урегулировать, если воспринимать его в истинном свете. Возьмем, к примеру, наиболее поразительную черту пейзажей эпохи Сун (как и в большинстве рисунков жанра суми-ё) – это относительная пустота на картине – не просто не покрытая рисунком часть листа, а видимость пустоты, которая делает картину живой и одушевленной. Секрет этого жанра живописи, которая на самом деле представляет собой «воздержание от рисования» или «игру на лютне без струн», – это равновесие формы и пустоты, равновесие проявленной действительности и непроявленного потенциала, равновесие естественного безмолвия и изреченного слова. Это указание на безграничный потенциал пустоты, из которой возникают феноменальные проявления. Тот, кто не знаком с этим жанром живописи, сразу же замечает отсутствие закономерностей и симметрии, которая характеризует конвергентное мышление и которая почти предсказуема. Вместо этого он видит нечто странное и бесформенное, но при этом необычайно гармоничное, пульсирующее жизнью.

Принцип уравновешенного интеллекта, или состояния не-ума, которого Нисаргадатта Махарадж требовал от своих слушателей, – это принцип, который лучшие японские мастера фехтования мечом не только рекомендовали, но и считали необходимым. Не-ум – это наиболее алертный ум. Нужно подчеркнуть, что принцип уравновешенной мысли не исключает сконцентрированного внимания, которое обязательно должно присутствовать при тренировках и отработке техники. Сконцентрированное внимание при отсутствии отвлекающих мыслей – это самая суть философии дзен. Необходимо избегать пристрастия к конвергентной мысли и сознательного исключения дивергентной мысли. В некоторых случаях необходимо давать волю мыслеязыку, а это можно сделать, лишь избегая пристрастия к конвергентному мышлению. Мастер, в совершенстве владеющий мечом, знает, что неизвестное не имеет эго-сознания, присущего сознательной мысли, поскольку оно не входит в сферу двойственности. Следовательно, когда сознательная мысль отбрасывается и больше не остается мыслей о победе в поединке, меч движется сам собой так, как должен двигаться. По преданию, Сунь Цзы, великий военачальник и знаток военного искусства, выразился так: «Побеждать в каждой битве – не лучшая цель. Совершенная победа – когда побеждаешь, не планируя победить». Состояние не-ума подразумевает большую алертность. В этом состоянии ум свободен от всех борющихся между собой мыслей о жизни и смерти, победе и поражении, и, следовательно, функционирует наиболее естественным и эффективным для себя образом. Дзенский мастер, владеющий мечом, – нечто большее, чем просто фехтовальщик. Подобно мастеру-лучнику в индуистской мифологии, они находится за рамками двойственности.

Необходимо понять, что мы находимся не столько в состоянии рабства, сколько в состоянии неравномерного развития. Когда младенец обретает интеллект, обе стороны уравновешены – и конвергентная, и дивергентная, при этом дивергентная предпочитается. Но непрерывное обусловливание окружающими людьми постепенно смещает центр тяжести в конвергентную сторону, подобно тому, как магнит притягивает маятник, не давая ему отклониться в другую сторону. Этот дисбаланс можно исправить лишь ясным пониманием причины дисбаланса. И в этом смысле слова Гуру бесценны, поскольку они исходят от человека, достигшего реализации, который проживает свою жизнь в идеальном равновесии без личной воли и принимает неизвестное точно так же, как известное, с абсолютной беспристрастностью. По мере того как это понимание растет, обусловленность ослабляет свою хватку, спонтанность дивергентной мысли повышается, позволяя ей двигаться свободно и приближаться к природному равновесию между конвергентной и дивергентной мыслью. Мы видим, что предшествовавшее развитие конвергентной мысли на самом деле не является злодеем, так как это лишь первая часть реализации через использование интеллекта. Злодеем является привязанность к конвергентной мысли. И когда дивергентная сторона достигает той же степени развития и возвращается счастливое равновесие, вместе с реализацией приходит знание того, что на самом деле никакого злодея нет! Этот естественный баланс не нуждается в развитии. И лишь эта реализация является тем самым освобождением, которого мы ищем. Эта реализация – возвращение к источнику, к ТОМУ-ЧТО-ЕСТЬ, возвращение к невинности и свободе ранних лет жизни.

Младенец живет в блаженном неведении, в то время как джняни, осознавший свое истинное «Я», живет в блаженстве, которое находится за рамками и невежества, и знания. На самом деле джняни больше не является индивидуальным «я», несмотря на наличие интеллекта. И младенец, и джняни – неотъемлемая часть тотальности функционирования феноменальных проявлений: первый – не имея знания, а второй – имея полное знание реальности. Когда в психике младенца в ходе естественного развития появляется интеллект, она балансирует между элементом интеграции/конвергенции и элементом дезинтеграции/дивергенции. Лишь под влиянием обусловленности, навязанной извне, она начинает все больше брать курс на интеграцию и сторониться не-интеграции, пока в конечном итоге не решит, что последняя чужда его природе и ее следует избегать. Джняни, восприняв истинную природу реальности, осознает, что двойственность – самая основа феноменальных проявлений. Он осознает, что конфликт возникает именно из-за произвольного принятия одного аспекта и исключения другого, поскольку душа интуитивно знает о своем врожденном естественном равновесии между двумя взаимосвязанными полюсами двойственности. Осознав это, джняни возвращается к своему естественному равновесию. Так младенец переходит от блаженного неведения к феноменальному неведению и, в конце концов, возвращается к Знанию о своем изначальном блаженстве – круг замыкается.

После того как круг замкнулся, джняни продолжает свое феноменальное существование в течение отведенного ему времени жизни. Он пребывает в состоянии абсолютной готовности ко всему, что может случиться, не теряя изначально присущего ему чувства равновесия. Его жизнь – это существование, лишенное личной воли. Он живет в концептуальном настоящем моменте. Он не думает о прошлом (ни о болезненном, ни о радостном), он не думает о будущем (ни с надеждой, ни со страхом). Прошлое и будущее основываются на личной воле и исполнении желаний, но присутствие ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС вечно, поскольку нет индивидуального «я», которое могло бы познать это феноменально. Когда джняни «присутствует в настоящем моменте», феноменально это существование, лишенное личной воли; ноуменально это пребывание во вневременности пробужденного состояния. Поэтому жизнь джняни кажется другим бессмысленной. Говоря словами из «Дзенрина»:

Дикие гуси не стремятся отразиться в воде;

Вода не стремится воспринять их образ.

10. Не существует независимого наблюдателя

Нисаргадатта Махарадж часто говорил, что причина искаженного восприятия – ощущение себя независимой, автономной сущностью, наблюдателем, противопоставляющим себя тому, что наблюдается. Это верно при рассмотрении вопроса и с материальной, обыденной точки зрения, и с метафизической, духовной. Миллионы проявленных феноменов содержат в себе изначальное единство, все объекты и события связаны между собой и осознают друг друга. Игнорирование этого факта ведет к серьезному заблуждению – ошибочному предположению о существовании независимого наблюдателя.

Махарадж также говорил, что младенец обладает интуитивным ощущением всемогущего единства тотальности феноменальных проявлений. Он теряет это ощущение единства, когда в процессе развития его сознание отождествляется с индивидуальным телом, и центр управления разумного человеческого существа присваивает себе псевдосубъективность, признавая себя автономным наблюдателем по отношению ко всем остальным объектам. Последующее обучение родителями и другими людьми, формирующее его обусловленность, завершает этот процесс отождествления. Разве не любопытно, вопрошает Траэрн в своей книге «Сотницы медитаций» (Centuries of Meditations), что младенец должен унаследовать весь мир и наслаждаться тайнами, раскрыть которые никогда не стремились многоумные книги? Первый луч восходящего солнца сделал вечность проявленной. Весь мир был его – небеса, звезды, солнце и луна. Он был единственным зрителем, единственным, кто наслаждался всем этим, без желания присвоить это, без какого-либо разделения – пока не стал испорченным, пока не познакомился с ловушками этого мира. Младенец принимает весь опыт во всей его полноте и, в отличие от взрослого, не расчленяет и не анализирует его, не разделяет на части и противоположности, которые сами по себе создают проблемы. Возможно, это еще одна причина, по которой младенцы и дети предпочитают истории, мифы и визуальные изображения словесным описаниям.

Лишь через усиление обусловленности дома и в школе ребенок постепенно начинает принимать фактографическое описание вместо визуального изображения. Может быть, маленькие дети предпочитают картинки по мотивам рассказов именно потому, что инстинктивно понимают: фактографическое описание почти неизбежно зависит от интерпретации отдельного наблюдателя, в то время как картинка обладает своей собственной свежестью и целостностью. Факт заключается в том, что на самом деле нет никакого независимого наблюдателя. Есть только наблюдение. Наблюдатель является частью того, что он наблюдает – в том смысле, что наблюдающий субъект и наблюдаемый объект вместе формируют отношения наблюдения, как два полюса в магнитном поле. Человек не может существовать отдельно от мира как наблюдатель, наблюдающий мир – сам наблюдатель в огромной степени является частью мира. Как не раз говорил Нисаргадатта Махарадж, наблюдатель и наблюдаемый, как разумные человеческие существа, оба являются объектами в тотальности феноменальных проявлений, и принятие субъективности одним объектом в отношении других объектов – чистой воды заблуждение. Ученые, разделяющие идеи Ньютона, смотрели на метафизику с чувством самодовольной снисходительности, если не открытого презрения, считая себя выше этого и думая, что благодаря им люди познают истину и реальность. Однако ученые двадцатого века обнаружили, что большинство вещей не такие, какими кажутся, что ньютоновские рамки не вмещают в себя всю реальность, что пространство не фиксировано, а время не постоянно, что представления о причинно-следственных связях, вплоть до девятнадцатого века признаваемые наукой как очевидные, больше не работают, и что теперь объекты следует рассматривать не сами по себе, а в их взаимосвязях. Ученый, занимающийся физикой субатомных частиц, сталкивается с фактами, которые подводят его как никогда близко к метафизическим истинам – а ведь восточные мистики интуитивно понимали эти истины в течение многих веков.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что воспринимаемое мистиком на самом деле очень просто понять, но для этого необходим особый род проницательности и особый угол зрения. Для этого нужен не более сильный интеллект, но некий трансформированный интеллект, который способен взирать с совершенно другой перспективы, не просто глядя с той же точки и изменяя направление взгляда, но перенеся саму точку отсчета. Довольно любопытно, что ученые, занимающиеся физикой субатомных частиц, почти то же самое говорят об интеллекте, который необходим, чтобы понимать современную физику. То, что воспринимаемое не может быть воспринимающим, – банальное утверждение. Каждая вещь, каждое событие воспринимается только потому, что оно простирается в трех направлениях измерения, называемых «объемом». Мы можем воспринимать множество частей нашего тела, которые являются объектами по отношению к тому, кто воспринимает. Но «воспринимающий» как субъект воспринимаемого объекта не может воспринимать себя. Иначе говоря, воспринимающий как субъект может видеть объем – три направления измерения – как объект, и, следовательно, воспринимающий как субъект обязательно должен находиться в измерении, отличном от трех измерений, составляющих объем. И более того, учитывая, что объем включает в себя два измерения – длину и ширину, – центр, из которого воспринимающий действует как субъект, – центр, из которого действует воспринимание как способность, – должен находиться отдельно (вне) объема, однако должен также включать в себя объем. Этот воспринимающий центр есть всегда и везде, и, следовательно, должен быть ЭТИМ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

Таким образом, мы приходим к неизбежному выводу, что воспринимающее «мы» – субъект, отдельный от физического тела, являющегося лишь воспринимаемым объектом, – должен быть элементом такой размерности, что не доступен нашему аппарату восприятия (органам чувств). И это – ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ, неосязаемое, потому что все осязаемое обязательно должно находиться внутри трехмерного элемента объема, включенного в это новое измерение, подобно тому, как двумерная поверхность включена в трехмерный объем, которым обладает осязаемая форма. Следовательно, «то-что-мы-есть» является «бесформенным», а пространство-время представляет собой концептуальные рамки измерения трехмерных форм – это лишь ярлык, который наклеивается на «то-что-мы-есть» в процессе концептуализации и объективизации форм. И учитывая, что «то-что-мы-есть» является познающим субъектом, глупо было бы воображать трехмерную форму – объект – в качестве независимого наблюдателя, отдельной сущности. Все формы, все объекты, все разумные существа, включая людей, представляют собой взаимосвязанные части тотальности феноменальных проявлений, удерживаемые вместе одной и той же изначальной энергией. Никакая часть этих проявлений (ни одно человеческое существо) не может оставаться в стороне от этого как автономный, независимый наблюдатель.

Современный ученый, который благодаря своим творческим исследованиям и открытому уму готов признать и рассмотреть все что угодно, что бы ни обнаружили исследователи, даже нечто невероятное или невообразимое, кажется, обладает тем складом ума, при котором феноменальная вселенная становится все более и более доступной для понимания. Это происходит благодаря тому, что подвергаются сомнению самые основы, представления, концепции и научные верования, которые раньше принимались как аксиомы. Современные ученые, похоже, приходят к выводам, к которым мистики пришли тысячи лет назад: что феноменальные проявления – это игра в прятки, лила; что новые открытия было бы гораздо легче совершать, если бы ученые знали, где искать; что самые лучшие места, чтобы спрятаться – там, где никому в голову не придет искать! Кажется, современные ученые вот-вот должны прийти (или вернуться – «повернуть вспять», как любил говорить Нисаргадатта Махарадж) к древнему афоризму адвайты: ТАТ ТВАМ АСИ – Ты Есть То. Они вот-вот спрыгнут с высокой скалы научного интеллекта в интуитивную пустоту мистики, чтобы выяснить самостоятельно, правы ли мистики, утверждая, что ищущий и искомое суть одно, и чтобы узнать на собственном опыте, является ли вселенная динамическим неразделимым целым, в которое уже включен наблюдатель.

Основные проявленные феномены и компоненты материи, из которых они состоят, не только взаимозависимы и взаимосвязаны – их нельзя воспринимать по отдельности, а лишь как неотъемлемые части единого целого: вот вывод, к которому пришли различные модели физики субатомных частиц. Мистики всегда включали человека-наблюдателя и его сознание (строго говоря, неправильно было бы сказать «его» сознание, поскольку это универсальное сознание, присутствующее во всех разумных существах) во всеобщее переплетение. Физика субатомных частиц также приходит к тому, что невозможно говорить о свойствах объекта, поскольку эти свойства имеют смысл только в контексте взаимодействия между объектом и наблюдателем. Конечно, современная физика постепенно обнаруживает, что она настолько вплетена в наблюдаемый мир, что на самом деле ученый «влияет» на свойства объектов, которые наблюдает. Многие современные физики предполагают, что это тесная взаимосвязь между наблюдателем и наблюдаемой вещью является наиболее важной чертой квантовой теории, и поэтому используют слово «участник» вместо слова «наблюдатель». Мистики всегда говорили, что их «знание» – это ни в коем случае не наблюдение, а интуитивное переживание, которое доводит идею о максимально полном участии до той степени, когда и наблюдатель, и наблюдаемое исчезают в ноуменальной функции наблюдения. Как говорится в Упанишадах, когда все превратилось в твое собственное «я», как и чем оно будет видеть, обонять, ощущать вкус? Разумеется, современные физики не могут ощутить единство всех вещей так, как это делают мистики, потому что в данный момент они должны работать в определенном контексте, в специфических, ограниченных рамках. Они должны довольствоваться интеллектуальной уверенностью, которая подкрепляется их атомистическими теориями, согласно которым вещи и события во всем мире вплетены в неразделимую «сеть бесконечных, взаимообусловленных отношений».

Пифагор две с половиной тысячи лет назад описал камень как «застывшую музыку» – интуитивное восприятие, которое, похоже, подтверждается современной наукой, поскольку каждая частица проявленной вселенной имеет свои характеристики, определяемые высотой, структурой и обертонами определенных частот – свою музыку. Может показаться, что взаимосвязанное единство вселенной проявлялось в разнообразных аспектах, самый важный из которых, – хоть и не признаваемый таковым, – по всей видимости, ЗВУК. Индуистское представление о пранаве (звуке «ом»), очевидно, основано на идее звука, и несложно предположить, что ритм, источник и гармония – важнейшие факторы во вселенском взаимопереплетении, в котором динамика проявленной вселенной и музыка сфер представляют ЭТО-ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС, имманентность непроявленного абсолюта. Кроме того, восточные учителя всегда придавали большее значение слышанию – впитыванию слов гуру, нежели видению (чтению).

Ритм взаимоотношений – очень интересный фактор при рассмотрении отношений между видимым наблюдателем и наблюдаемым объектом, например, говорящим и слушателем, или между одной вещью и другой. Есть феномен, который называют «подстройка ритмов» – «взаимная фазовая синхронизация осцилляторов», – при котором два или несколько осцилляторов, колеблющихся примерно в одно и то же время в одном и том же поле, склонны «синхронизироваться», в результате чего они начинают пульсировать в одном и том же ритме. Очевидно, причина этого заключается в том, что для колебания в разном ритме требуется больше энергии, а природа обычно ищет наиболее эффективную энергетическую базу. Так, двое часов с маятником, закрепленные рядом друг с другом на стене, начинают идти в едином ритме. Подстройка ритмов – гораздо более распространенное явление, чем принято считать. Это явный признак того, что объекты склонны двигаться к универсальным колебаниям, лежащим в основе всего сущего. В фильме «Невероятная механика» (The Incredible Machine) есть эпизод, когда две клетки мышечной ткани сердца под микроскопом приближаются друг к другу и вдруг выравнивают ритм своих колебаний таким образом, что начинают пульсировать абсолютно синхронно. Наши внутренние ритмы синхронизированы не только друг с другом, но также со всем миром. Хорошо известно, что наше физическое и душевное состояние меняется в зависимости от приливов и отливов, от дневных ритмов и от сезонных циклов земли и солнца.

Первая в своем роде работа д-ра Уильяма Кондона из Медицинской школы Бостонского университета демонстрирует интересный феномен: существует явная подстройка ритмов не только между словами и движениями говорящего, но также между движениями говорящего и движениями слушающего, хотя, разумеется, слушатель не двигается столько, сколько оратор. Исследования д-ра Кондона продемонстрировали даже то, как новорожденный двигается синхронно с тоном голоса и рисунком речевых сигналов матери. По всей видимости, это указывает на то, что дети рождаются «настроенными» не только на сердцебиение матери, но и на вселенский ритм.

Квантовая теория предполагает наличие связи между всеми частицами во вселенной, и формулировка физика Дж. С. Белла, известная как теорема Белла, убедительно показывает, что события, разделенные в пространстве, не могут считаться происходящими независимо друг от друга. Их значение кроется во взаимосвязанности событий, казалось бы, разделенных расстоянием, и эту взаимосвязь невозможно ни понять, ни объяснить с позиции обычного человеческого восприятия. Это предположение подводит нас поразительно близко к видению восточных мистиков, интуитивно прозревавших механизмы вселенной и описывавших вселенную как сеть Индры – сеть из миллионов драгоценных камней, в которой каждый камень отражает в себе все другие камни.

Присущее мистикам интуитивное видение взаимосвязанности миллионов феноменов и событий в проявленной вселенной получило убедительное практическое подтверждение в результате эксперимента в области общей теории систем – относительно недавно зародившейся междисциплинарной школы, основателем которой был фон Берталанфи. Целью этой дисциплины было создание теоретических моделей для выявления общих принципов, «равно применимых к биологическим, социальным и символическим системам любого рода», – поиск единства во множественности, поиск общих деноминаций в непрерывном потоке феноменов. Берталанфи обнаружил, что все сложные и при этом относительно стабильные структуры и процессы демонстрируют формы иерархической или холархической организации, независимо от того, живые ли это организмы, социальные организации или системы галактик. Избавившись от твердо укоренившихся механистических предубеждений, свойственных ньютоновской физике, наука, постепенно открываясь навстречу тайнам вселенной, обнаружила, помимо прочего, что иерархическая организация является основополагающим принципом организации живой природы и всей вселенной.

В противовес глубоко устоявшемуся мышлению, «части» и «целое» (части как нецелостные фрагменты, противопоставляемые завершенному целому) не могут существовать нигде в своем абсолютном смысле, даже в самой вселенной как действующей организованной системе. Организм – живой организм, социальная организация или даже вся вселенная – состоит из «целого» и «подцелых» (не частей) в том смысле, что она является «многоуровневой, многослойной иерархией «подцелых». Каждый участник иерархии – подцелое – представляет собой относительно стабильную интегрированную структуру с видимой автономией, но в то же самое время он подчинен «целому». Так, например, в живом организме кровеносная система, пищеварительная система и т. д. являются подцелыми, в которые входят другие подцелые – органы и ткани, которые, в свою очередь, включают в себя другие подцелые, вплоть до отдельных клеток и органелл внутри клеток. Каждое из этих подцелых обладает стабильной, целостной структурой со своими собственными регуляторными механизмами. Иерархическая структура может быть весьма точно и наглядно представлена схемой, на которой изображено дерево вверх корнями, где подцелые формируют узлы, а ветви представляют собой каналы контроля и взаимодействия. Такая схема (с некоторыми модификациями) используется для изображения «древа жизни». Подобные схемы также использовались в «Бхагавад-гите» и других источниках. В других областях также применялась похожая схема для демонстрации иерархической организации, присущей данной области.

Такое большое внимание уделяется здесь представлениям о холархии или иерархии лишь для того, чтобы подчеркнуть, что ни одно индивидуальное «я» – ни в качестве наблюдателя, ни в каком-либо ином качестве – не может оставаться вне вселенной как отдельная точка наблюдения или действия, обладающая полной автономией. Оно может существовать лишь в отношениях со всей вселенной и всеми включенными в нее взаимосвязанными феноменами. Более того, упорядоченность, присущая функционированию вселенной, не может быть постигнута интеллектом, и, похоже, это начала признавать современная физика, допустившая практически полное исчезновение четкого разделения между субъектом и объектом, наблюдателем и наблюдаемым. И наблюдатель, как мистик, теперь признается активным «участником» скорее в переживании, нежели в эксперименте, составляя единое целое со всем, что он наблюдает. Другими словами, все, что есть – это переживание, и нет необходимости ни в каком материальном субстрате как объекте, переживанием которого является событие. Это означает, что сама природа демонстрирует холистическую тенденцию формировать целые, которые больше, чем сумма их частей. Говоря языком физики, протон и электрон не предсуществуют внутри нейтрона – [при его распаде] создается нечто новое. Если вселенную представить как громадный квантовый объект, она разделяется на множество живых существ, планет и звезд только в том случае, когда рассматривается под разделяющим и объективирующим углом зрения, и никак иначе. Как не раз указывал Нисаргадатта Махарадж, любое разъединение и разделение может быть только понятийным.

К такому поразительному выводу пришла современная физика, и неспециалист может засомневаться, ученый ли это говорит или восточный мистик. Но физика не пришла к окончательному выводу, потому что ученые вынуждены работать в рамках ограничений интеллекта. Очевидно, что ум не может найти свой собственный источник. Напротив – лишь когда ум вплотную подойдет к пределу своих возможностей, сдастся, оставит борьбу и станет пустотой – пустотой полноты – лишь тогда физик ПОЗНАЕТ эту тайну целиком и получит все ответы. Однако ирония заключается в том, что тогда — в этом состоянии – физик перестанет быть физиком, желающим узнать ответы на свои вопросы. Он сольется с абсолютным субъектом и станет им, оказавшись за пределами любого опыта, любых переживаний, любых вопросов и ответов. Поэтому вопросы о состоянии глубокого сна наблюдателя могут существовать лишь до момента, когда наступит последняя доля секунды перед тем, как он погрузится в глубокий сон. После этого не может быть ни наблюдателя, ни вопросов, ни ответов, пока он не проснется вновь.