Текст книги "Исследование Вечного"

8. Настоящий момент

«Я» есть вечное настоящее, а мое индивидуальное «я» – концептуальный временной поток из будущего в прошлое, поток, который делает невозможным существование относительного настоящего. К тому моменту, когда событие воспринято, узнано и проинтерпретировано в сознании двойственным умом – разделенным умом, – это событие уже стало прошлым. Тот факт, что процесс восприятия, познавания и интерпретации длится какое-то время, делает невозможным существование события в настоящем времени относительно прошлого и будущего.

Вне всякого сомнения, современная наука продвинулась достаточно далеко, чтобы при помощи необычайно точных инструментов вычислить промежуток времени между восприятием объекта в сознании и познаванием и осмыслением его как определенного объекта в памяти. У участников олимпийских соревнований по легкой атлетике этот промежуток времени измерен с точностью до сотой доли секунды. Точность могла бы быть еще большей, но важно отметить одно – что такой промежуток времени СУЩЕСТВУЕТ. Каким бы невероятно быстрым ни был процесс, факт остается фактом: при любом чувственном восприятии – будь то зрение, обоняние, слух, вкус или осязание – этот процесс сложен и замысловат; он включает в себя химические изменения в нескольких группах клеток, передачу нервных импульсов, в результатом чего появляется интерпретация, которая не может быть ничем иным, как мнемоническим элементом психики. Другими словами, сложный химико-физиологический процесс, имеющий место при любом виде чувственного восприятия, несмотря на невероятную быстроту протекания, все же требует определенного времени. Один только этот факт неизбежно должен привести нас к выводу, что «настоящее» становится прошлым к тому моменту, как мы можем знать его как настоящее, и, следовательно, никакого «настоящего» не может быть – мы на самом деле живем в будущем, о котором мы ничего не знаем, пока оно не станет прошлым! Разве этот неоспоримый вывод не приводит нас к пониманию, что «жизнь» приобретает смысл и цель лишь тогда, когда приходит осознание, что жизнь не ведет нас никуда, что мы ЕСТЬ концептуальный настоящий момент, на который никоим образом не влияет жизнь в пространстве-времени. Нисаргадатта Махарадж говорил: «Вы создаете себе ненужное несчастье, выбирая оставаться в длительности. Я всегда пребываю во вневременье. Я ЕСТЬ вневременье. Следовательно, я никогда не бываю несчастен».

Нравится нам это или нет, этот анализ прошлого – настоящего – будущего не может не привести к пониманию, что жизнь на самом деле – не что иное как последовательность событий, как и любой сон, и поэтому может быть только иллюзорной, воображаемой, какой реальной бы она ни казалась нам из-за нашей обусловленности. В действительности, наша жизнь не более реальна или вещественна, чем промежуток времени между «жили-были» и «жили они долго и счастливо» в сказках, которыми развлекают детей перед сном. Прошлое не обладает каким бы то ни было независимым существованием, потому что оно представляет собой только мнемонический отпечаток того, что имело протяженность, и, следовательно, является всего лишь средством, психическим инструментом для обозначения «замененных элементов» в горизонтальной протяженности, пребывающей в кажущейся длительности, чтобы объекты, участвовавшие в событии, могли восприниматься и узнаваться как идущие один за другим. В действительности, нет никакой причины придавать реальность такому инструменту или периоду в протяженности пространства-времени; прошлое уже ушло, а будущее, ворвавшееся в прошлое (без настоящего) – лишь догадка. Иногда это становится явным, когда в определенный промежуток времени происходит некая последовательность событий с удивительными поворотами и хитросплетениями – и длина этого отрезка времени не имеет значения. В таких случаях у человека остается чувство, что он абсолютно не двигался в пространстве-времени.

Я очень хорошо помню один такой случай в моей жизни, когда всего лишь за двенадцать часов стремительно произошел целый ряд событий. У меня есть двоюродный брат по имени Датту (сокращение от Даттатрея), который уехал из Индии пятьдесят лет назад, чтобы изучать медицину, и впоследствии поселился в Англии, в последние годы работая там врачом-консультантом в государственном учреждении. В течение всего этого времени он приезжал в Индию всего три или четыре раза. Он женился сравнительно поздно на очаровательной и славной английской девушке Кэй. На момент описываемых мною событий их сыну Ананду было семнадцать лет. Датту столько же лет, сколько мне – мы оба родились в 1917 г. Датту приехал к нам в Индию в 1981 г., спустя почти тридцать лет после своего отъезда. Он признался, что чувствовал очень сильное желание посетить Индию и встретиться со всеми своими родственниками. Он уволился, и с тех пор его здоровье было неважным. Он прожил с нами ровно две недели; у него не было желания ходить куда-либо или встречаться с людьми, поэтому большую часть времени он провел дома. Я не знаю, какого приема он ожидал от нас, приехав в гости после такого долгого отсутствия – мы переписывались очень редко, и скорее даже переписывались не мы, а наши жены – но, по всей видимости, он был очень растроган нежданной любовью, с которой мы все его приняли. Когда он уезжал, он пообещал приехать снова, но на следующий год серьезно заболел, и к тому моменту, как он вернулся домой из больницы – он семь недель пролежал без сознания из-за кровоизлияния в мозг – превратился в скелет, потеряв почти восемнадцать килограммов веса. После этого, по его словам, у него появилась навязчивая мысль, что ему необходимо как можно скорее поехать в Индию. Его родные очень беспокоились за него (что вполне понятно) и изо всех сил пытались его отговорить от поездки. Однако, когда в конце 1983 г. он понял, что его здоровье восстановилось, он снова начал убеждать родственников в том, что у него хватит здоровья, чтобы съездить в Индию на две недели, что Бомбей – не глухая деревня, а очень современный город, в котором доступны последние достижения медицины. Решающим аргументом было то, что в нашей семье был врач – мой молодой племянник Махеш, блестяще защитившийся и ставший доктором медицины. В конце концов, Датту приехал в Бомбей в конце июля 1984 г. и договорился с сыном, что тот приедет через неделю, а 21 августа они вдвоем улетят в Лондон.

И Датту, и Ананду понравилась эта поездка в Бомбей, и отцовское сердце Датту радовалось от того, что все члены нашей семьи суетятся вокруг его юного, рослого, красивого сына. И вот пришел день их отъезда. За час до того момента, когда им нужно было ехать в аэропорт – около полуночи, – начали происходить эти события. Отдыхая в ожидании поездки, Датту почувствовал стеснение в груди. События стали стремительно разворачиваться следующим образом:

(1) Послали за Махешем, врачом из нашей семьи. Он осмотрел Датту, обнаружил, что у него очень высокое давление, и заявил, что Датту нельзя сегодня лететь.

(2) Датту предложил Ананду лететь в Лондон, как было запланировано, а он улетит одним из последующих рейсов. Ананд сразу же отмел это предложение, потому что, во-первых, без тщательного обследования нельзя узнать, насколько серьезно болен его отец, а во-вторых, у матери начнется паника, когда она увидит, что Ананд прилетел один.

(3) Махеш позвонил кардиологу и попросил его немедленно приехать. Специалист вскоре прибыл с портативным электрокардиографом, но когда он попытался его включить, оказалось, что аппарат не работает! После нескольких ударов кулаком он все же заработал, но потом снова отказал прямо во время обследования. Однако фрагмента электрокардиограммы, который удалось получить, было достаточно, чтобы кардиолог убедился, что инфаркта нет – лишь очень высокое давление, которое вскоре должно прийти в норму. Он прописал лекарства и сказал, что Датту можно будет лететь только через двое суток.

(4) Затем встал вопрос о том, как сообщить Кэй, что ее муж и сын вернутся не завтра, как было запланировано, а через два дня. Решили сочинить для нее правдоподобную историю о путанице с заказом и подтверждением билетов.

(5) Когда Ананд позвонил матери, оказалось, что она в истерике. Он спросил, что случилось, и она начала бессвязно рассказывать об ограблении дома, которое произошло только что. В тот момент в доме была полиция. Мать снова и снова повторяла, что не может оставаться одна в этом доме и настаивала на том, чтобы они приехали тотчас же.

(6) Ананд сразу же принял решение лететь немедленно, и Махеш согласился подбросить его в аэропорт на своей машине; к этому моменту регистрация в аэропорту уже давно началась.

(7) Как и ожидалось, в аэропорту Ананду сообщили, что их места отдали другим пассажирам, поскольку они не явились вовремя. Махеша в зону отлета не допустили – там могли находиться только пассажиры с билетами, и сквозь стекло он видел, как бедного Ананда гоняют от одного окна к другому. Кроме всего прочего, он не знал ни одного индийского языка, а его английский служащие аэропорта понимали с трудом – как, впрочем, и он их. К счастью, Махешу удалось попасть к начальнику аэропорта и убедить его, что ему действительно необходимо попасть в зону отлета, чтобы рассказать служащим о чрезвычайных обстоятельствах, которые не позволили Ананду вовремя приехать в аэропорт, а его отцу – лететь этим рейсом. В конце концов, приложив немалые усилия, Ананд все же полетел этим самолетом – он был последним пассажиром, который поднялся на борт.

(8) На следующее утро нужно было перерегистрировать Датту на один из ближайших рейсов. При наведении справок выяснилось следующее: обратный билет, забронированный в Англии через агентство на рейс определенной авиакомпании, нельзя использовать для вылета рейсом другой авиакомпании, поэтому необходимо купить новый билет, оплатив его иностранной валютой, что составило бы довольно существенную сумму, особенно в отсутствие билетов эконом-класса. И снова героем дня оказался упорный Махеш: он поехал в авиакомпанию, у которой были в наличии билеты на ближайшие рейсы, встретился с директором, объяснил ему, по какой причине Датту не смог вылететь по своему билету, и, воззвав к его состраданию, убедил его перерегистрировать авиабилет. Он вернулся с невероятным известием о том, что Датту сможет улететь по своему билету, ничего не доплачивая, беспересадочным рейсом, ровно через двое суток – что Датту и сделал.

(9) Все это происшествие закончилось почти предсказуемо – звонком Ананда из Англии. Он сообщил, что ограбление на самом деле оказалось лишь попыткой ограбления: взломщик скрылся, испугавшись криков двух женщин – Кэй и ее сестры, которая оказалась у нее дома, – и лая собак.

Эти стремительные события, произошедшие за каких-то двенадцать часов, придали всему этому происшествию оттенок какой-то нереальности: быстро проносящиеся одно за другим темные облака внизу и вечное солнце, сияющее над ними. Они подчеркнули тот факт, что «настоящее», без сомнения, может быть лишь концептуальным, лишь представлением в уме, кажимостью в сознании, не обладающей реальным существованием: мы ЕСТЬ здесь и сейчас в настоящем моменте, и не можем знать никакого настоящего в протяженности. Другими словами, поток из будущего в прошлое может наблюдаться лишь в настоящем моменте. То, что мы, как нам кажется, «делаем» в «настоящем», на самом деле уже сделано в прошлом, которое утрачено безвозвратно. При таких условиях, могут ли наши действия волеизъявления иметь какое-либо влияние на будущее? Если нет, тогда как может иметь значение то, что в нашем представлении является нашей «жизнью»? Жизнь как таковая может быть только в длительности, где есть настоящее и будущее, но как только мы осознаем, что течение будущего в прошлое – лишь фантазия, которую свидетельствует «Я», постоянное, пребывающее здесь и сейчас, нам станет ясно, что никакого объективного «времени» быть не может, как не может быть и протяженности, независимой от этого «Я» – от «Я», воспринимающего ее как таковую, здесь и сейчас. Иными словами, неизбежным выводом является то, что протяженность пространства-времени – лишь инструмент, при помощи которого объективное проявление абсолютной единственности субъективного «Я» может быть продлено и измерено.

Из этого логически вытекает вопрос: означает ли это, что все усилия, которые приложил Махеш и которые заслуживают всяческой похвалы – вначале посадить Ананда на самолет, а затем добиться перерегистрации билета Датту на другой рейс без доплаты – не имели никакой ценности, что они были совершенно бессмысленными, несмотря на результаты, которые они принесли? На самом деле вопрос неверен по своей сути, поскольку в этом вопросе действия и их последствия не только рассматриваются в контексте причинно-следственных отношений, но, что более важно, действия рассматриваются как действия индивида, обладающего автономным «я», независимым от всех остальных феноменальных проявлений, в то время как в действительности каждое воспринимающее существо является частью спонтанной тотальности проявлений в той же мере, что и любой другой объект, имеющий свой собственный характер. Каждое дерево обладает только ему присущими особыми характеристиками, но оно является лишь частью тотального феноменального проявления. Воспринимающее существо – такой же феноменальный объект, как и любой другой, за исключением того, что он, кроме прочего, обладает еще и восприимчивостью, однако эта восприимчивость не дает ему автономности и независимости. Не разумней ли будет предположить, что в тотальности функционирования проявлений – в лиле (божественной игре (прим. перев.)) – могут происходить определенные события, и чтобы они происходили, в них должны фигурировать определенные обстоятельства и определенные феноменальные объекты в качестве индивидов? Если Ананду было суждено улететь этим самолетом, а Датту – самолетом другой авиакомпании без доплаты, то, согласно сценарию пьесы-сновидения тотальности функционирования, Махеш, обладающий определенными физическими и душевными качествами, должен был сыграть свою роль в это время и в этом месте. Вместо того чтобы предполагать, к примеру, что некто потерял деньги, потому что сделал определенную ставку, почему бы не допустить, что он сделал эту ставку только потому, что должен был потерять определенную сумму денег? Нисаргадатта Махарадж спросил бы: «Почему вы вовлекаетесь в события? Почему бы просто не свидетельствовать их в настоящем моменте?»

Есть одно большое заблуждение, касающееся причинно-следственной связи и представления о «карме» – действиях и их последствиях. Каждый феномен, будучи объективным, зависит от временно´й причинности, потому что причинно-следственный процесс, который зависит от длительности (времени), по природе своей феноменален. Констатация причинно-следственной связи неизбежно исключает вмешательство каких бы то ни было преднамеренных действий, поскольку невозможно само наличие сущности, которая могла бы воспользоваться свободой воли для вмешательства в неумолимый процесс причинности. Следовательно, не может быть никакого вмешательства, создающего карму. Причина заблуждения кроется целиком в «психическом стимуле», понимаемом как цель для приложения усилия или личной воли со стороны воображаемой независимой сущности, которая получает либо удовлетворение, либо разочарование, в зависимости от результата протекания причинно-следственного процесса. Другими словами, причинно-следственная связь является неотъемлемой частью функционирования проявлений, зависимой от пространства-времени и ввиду этого явно концептуальной. Не может быть никакого действия (или бездействия), про которое можно было бы сказать, что его осуществляет чувствующее существо по своей собственной воле, поскольку его собственное существование лишь феноменально и, бесспорно, является частью проявлений – следовательно, нет сущности как таковой, которая могла бы осуществлять какие бы то ни было действия. Субъектом причинно-следственного процесса могут быть только события, составляющие функционирование проявлений, но не чувствующие существа. Только события могут быть следствиями причин, тем самым становясь причинами последующих следствий; в них не может вмешаться никакой объект, кажущийся воспринимающим, а также они никаким образом не могут повлиять на «То, что мы есть» как субъективную единственность. «То, что мы есть» может быть воспринято органами чувств лишь как видимая пространственная протяженность, измеряемая временной длительностью – как чувствующие существа, следовательно, «время» – это не какая-то объективная вещь, которой «мы» подвержены, а средство измерения нашей феноменальной протяженности в пространстве. И мы страдаем лишь потому, что объективируем свои пространственно-временные измерения и считаем их не просто независимыми от нас – мы считаем их тем, чему мы подвержены. Эта объективизация того, что в действительности субъективно, запутывает и затуманивает То-что-мы-есть, а именно нашу ноуменальность. Это «сансара», которая не дает нам приблизиться к нирване, несмотря на то что в своей основе, разумеется, они не могут отличаться друг от друга или существовать отдельно друг от друга – как предмет и его тень.

Просветление происходит лишь тогда, когда «пространство» и «время» распознаются такими, какие они есть, а именно – как неотделимый аспект механизма феноменальных проявлений Того-что-мы-есть, и больше не рассматриваются как объективные по отношению к тому, что само воображает их; когда они воспринимаются не как нечто узнаваемое, а как аспект того, что узнаёт, как аспект Того-что-мы-есть. Иными словами, пространство-время ЕСТЬ То-что-мы-есть, мы, представляющие себе рамки пространства-времени, чтобы познать на феноменальном уровне то, чем мы являемся ноуменально. Как говорил Нисаргадатта Махарадж, Я ЕСТЬ Время. Такое восприятие пространства-времени как феноменального выражения функционирования нашей ноуменальной единственности уничтожает объективизацию, а вместе с ней и наше отождествление с индивидуальной сущностью, поскольку любой объект и его субъект взаимосвязаны, и один не может существовать без другого. Разумеется, освобождение от представления о «времени» или протяженности в пространстве – само по себе искомое освобождение от сансары, поскольку апперцепция феноменального (временно´го) опыта как объективного выражения Того-что-мы-есть (субъективно) должно означать мгновенное уничтожение всех объективных сансарных переживаний во временности. Когда «Я» остается в субъективной безвременности присутствия здесь и сейчас, каждой кшаны (концептуальной доли секунды), – нет объективной длительности, в которой можно было бы переживать любой объективный опыт боли или наслаждения, и таким образом воцаряется нирвана или невозмутимость. Однако когда кшаны связываются между собой горизонтально, образуя длительность, субъективный целый ум разделяется на объективную временность, и переживание происходит с «я» в этой горизонтальной двойственности, временно´й последовательности, являющейся основой всей объективизации – сансары.

Всё это в конечном итоге сводится к одному основоположному факту: в кшане – настоящем моменте – «я» не может существовать. То, что схватывает этот иллюзорный «настоящий момент» – это ПРИСУТСТВИЕ, представляющее собой полное феноменальное отсутствие, восприятие как таковое, в котором неотделимо присутствуют и «пространство», и «время». Это глаз, который может видеть всё, кроме самого видящего. Это – Я, внепространственное и вневременное, и, следовательно, являющееся ноуменальной вневременностью. Нисаргадатта Махарадж неоднократно подчеркивал, что необходимо очень ясно понимать эту позицию.

Таким образом, самое главное, что нам необходимо понять – это то, что, прежде чем мы сможем знать себя как ноуменальное Я, мы должны избавиться от иллюзии «я», с которой себя отождествили. Настоящая сложность в этом процессе уничтожения «я» – разрушения как позитивного усилия – заключается в том, что это «я» не может быть уничтожено, пока не уничтожится его длительность. Самой основой позитивного усилия является длительность. Возможно, мы смогли бы избавиться от представления о «я», и мы, без сомнения, сможем это сделать во время медитации, но пока остается чувство длительности, «я» будет продолжать возникать снова и снова. В действительности проблема довольно проста, поскольку нам нужно лишь осознать, что «время» не может быть ничем объективным по отношению к тому, что мы есть, что это приcущий аспект того, чем мы кажемся в сознании как феноменальные объекты. То-что-мы-есть не временно и не конечно по той простой причине, что «время» и «пространство» – лишь концептуальные приложения, посредством которых То-что-мы-есть (что бы это ни было) объективируется в «разделенном уме» как феноменальные объекты, или отдельные существа, через которые объективная вселенная становится воспринимаемой органами чувств. Не обращайте внимания на суету вокруг «связанности» и «освобождения». Простой основополагающий факт таков: что бы мы ни переживали, это не может быть ничем иным, чем то, что мы есть. Однако такое переживание может иметь место только в феноменальности, как противопоставление двух взаимосвязанных противоположностей (в основе своей положительных и отрицательных, но аффективно переживаемых как удовольствие и боль, приемлемое и неприемлемое) в двойственности, которая является самой основой, на которой созданы «мы» как феноменальные объекты в разделенном уме. Проблема коренится в обусловленности, которая однажды произошла и теперь работает экраном, закрывающим от нас нашу истинную природу. Решение этой проблемы кроется в понимании природы относительности (неотъемлемого придатка двойственности) и, следовательно, в апперцепции того, что рамки пространства-времени являются не чем-то независимым от видимости, но лишь средством, позволяющим различным индивидуальным феноменальным объектам (людям и другим разумным объектам) воспринимать друг друга. Такая апперцепция сама по себе является нашим естественным состоянием абсолютной невозмутимости, нирваны, сатори.

Анализ внутренних процессов разделенного ума, создающего нашу теперешнюю обусловленность, поможет ускорить процесс «разобусловленности», необходимый для того, чтобы пробудить требуемую апперцепцию. Прямым и непосредственным результатом интегрального объединения двух представлений – «я» и структуры пространства-времени – является концептуализация, которую можно представить как создание объектов в разделенном уме. Великий мудрец этого века, Рамана Махарши, смело заявлял, что «думание (концептуализация) не является истинной природой человека». Махарадж был полностью согласен с этим утверждением. Можно легко увидеть, что учения почти всех великих Учителей – независимо от подхода и от слов, которые они использовали – заключались именно в том, чтобы подчеркнуть один главный факт: что именно объективизация не дает нам увидеть нашу истинную природу, что она направляет наше внимание на «это», которое нереально, не давая нам увидеть «То» и укорениться в нем. То-что-есть, не будучи чем-то объективным, не может быть объективировано. То-что-есть, будучи самой субъективностью, не может быть никаким объектом. Будучи глазом – Я, тем, что видит, – оно не может быть видимым: оно само – видение, слышание, вкус и любое функционирование.

Очень важно осознать, что не может быть никакого предписанного метода, при помощи которого можно было бы остановить «думание», по той простой причине, что любое такое усилие исходит из «я», а это «я» само по себе – не более чем представление, феноменальное присутствие, которое должно отсутствовать, чтобы можно было ощутить ноуменальное присутствие. Самое лучшее, что может сделать предписанный метод, – помочь осознать, что именно пространство-время является основой концептуализации, и, следовательно, что это пространство-время является основным препятствием к апперцепции нашей истинной природы. Значит, ноуменальность может войти, лишь через осознание необъективности пространства-времени и, как следствие, избегания как позитивных, так и негативных аспектов концептуальности. Другими словами, пока существует феноменальное «я», предпринимающее усилия – или предпринимающее усилия не предпринимать усилий – ноуменальное Я не может войти, потому что это место уже занято!

Любой предписанный метод, как бы он ни назывался, работает лишь в той степени, в какой он может привести к пониманию того, ЧТО ЕСТЬ; никакой метод не может вызвать трансформацию или переориентацию. С этой точки зрения интересно было бы рассмотреть то, что психологи называют «внутренним жестом», воплощенным в этом методе, который должен привести к осознанию, что состояние сатори – наше вечное состояние, независимо от феноменов рождения и смерти. Этот «внутренний жест» главным образом касается анализа внутренних процессов, которые в настоящий момент не дают нам жить в нашем нормальном вневременном состоянии. Психологи называют его «образно-эмоциональными процессами». Эти образно-эмоциональные процессы, которые на самом деле представляют собой склонность к концептуализации и объективизации, приводят к рассеиванию нашей энергии. Откуда же берутся эти склонности к рассеиванию энергии? Они возникают благодаря двойственности, благодаря тому, что мы отделены от тотальности проявлений, будучи различными «я», которые противопоставлены всем «ты» и «они». Каков же выход? Разумеется, «вновь обрести» свое космическое Я, которое мы на самом деле никогда и не теряли. Глупо предпринимать какие-либо волевые действия, чтобы найти то, что никогда не терялось. Всё, что нужно – это понимание того, что ищущий не может найти то, что он ищет, потому что ищущий сам является тем, что он ищет – ищущий является искомым.

С учетом всего сказанного выше, анализ процесса, вызывающего феномен концептуализации, поможет докопаться до корня проблемы. Здесь проблема рассматривается с точки зрения «мобилизации Энергии» и ее дезинтеграции. Будем считать, что Энергия непрерывно поднимается с уровня, лежащего «ниже» уровня ума (из сознания). При этом такая энергия имеет ноуменальную природу – она чиста и не объективирована, и, следовательно, является вневременной и внепространственной, она действует в тотальности «момента без протяженности». Эта Энергия теряет свою ноуменальную природу, проходя «экзистенциально-биоcоциальный уровень» и обретает форму и направление: форму – путем мыслей и направление – путем эмоций. Чистая Энергия, таким образом, дезинтегрируется посредством концептуализации и объективизации, посредством «образно-эмоциональных процессов». Чистая энергия рассеивается нашим обычным вниманием, которое пассивно и непродуктивно из-за концептуализации в дуализме временности, в которой феноменальное «я» безраздельно властвует вплоть до исключения ноуменального Я – феноменальное «я» рассеивает чистую энергию, вырабатываемую ноуменальным Я. Как только начинается концептуализация, любое подавление мыслей, несомненно, ухудшает положение. Средство решения этой проблемы («внутренний жест») – не позволить нашему обычному вниманию работать в пассивном режиме, а вместо этого быть активно внимательными к «самому зарождению энергии», с расслабленной, но интенсивной внимательностью. Смысл вот в чем: вместо того чтобы заниматься своими эмоциями, нужно направлять интерес туда, где они зарождаются. Разумеется, это похоже на то, что современный мудрец Дж. Кришнамурти называет «осознание без выбора», при котором концептуализация не допускается, потому что нет ничего объективного, что можно было бы воспринять как «я» – есть лишь свидетельствование всего, что происходит самопроизвольно: приостановка мысли без какого бы то ни было подавления. Внутренний жест реализуется, когда вся совокупность наклонностей человека воспринимается прежде, чем они обретут реальную форму, и после этого они больше не появляются; это означает, что человек уже «укоренился в чистом недвойственном естественном сознании».

У Раманы Махарши была другая точка зрения на проблему, которая, по сути, представляет собой ту же самую проблему: на предотвращение объективизации. Он начинает с того факта, что первая и самая главная мысль, на которой базируются все остальные мысли – это первоначальная «я»-концепция. Конечно же, он в полной мере осознавал, что «я»-концепция сама по себе – это ум, и настаивал на том, что ум должен быть уничтожен. Но нельзя ожидать от ума, который сам является «я»-концепцией, что он разрушит сам себя. Поэтому Махарши рекомендовал «самоисследование», как он это называл – постоянное и чрезвычайно активное вопрошание «кто я?» Такое вопрошание успокаивает ум, потому что «я-мысль», которая является основой всей концептуализации, приостанавливает все остальные мысли, и в конечном итоге сама уничтожается в процессе, «как палка, которую используют для ворошения погребального костра, в конце концов сама поглощается пламенем». В этом вопрошании очень важно следующее: какие бы мысли ни появлялись во время практики, им не только нельзя поддаваться, более того – их необходимо подвергать тому же самому вопрошанию: «к кому пришла эта мысль?» Конечно, ответ каждый раз будет «эта мысль пришла ко мне», а когда это «я» настойчиво и постоянно подвергается вопрошанию «кто есть этот «я»?», ум отступает, возникающие мысли затихают, и феноменальный мир перестает восприниматься как объективная реальность.

Нисаргадатта Махарадж категорически утверждал, что «понимание – это всё». Под «пониманием», очевидно, он имел в виду нечто намного более глубокое, чем простое интеллектуальное понимание. В ответ на такое невероятно простое утверждение, что нужно только «понимание», часто возникает вопрос: но что нужно «сделать»? Махарадж часто от души смеялся и говорил, что всё, что нужно «сделать» – это «сидеть тихо». Слова, которые использовал Махарадж, на языке маратхи звучали как «свастха баса»; разговорный и самый очевидный перевод этого выражения – «сидеть тихо», но у этих важных слов есть и более глубокий смысл. Если разделить слово «свастха» на «сва» («я» человека) и «стха» (укорененный в чем-либо), оно приобретает глубокий смысл – «укорененный в своей истинной природе (сознании)». Те, кто понимал слова Махараджа буквально или поверхностно, снова спрашивали его, как им жить своей обычной жизнью, если они будут сидеть тихо. Махарадж никогда не терял чувства юмора и говорил, что его ответ «сидеть тихо» (или «оставаться укорененным в сознании») относился к первоначальному вопросу – что нужно делать помимо «понимания» истинной природы человека. Разумеется, это не означало, что человек должен сидеть и ничего не делать, и что ответ не относился к обыденному «я», к повседневной жизни и работе. Принимая более серьезный тон, он объяснял, что можно жить полной жизнью и всё же при этом пребывать укорененным в сознании, точно так же, как актер играет роль принца на сцене, будучи при этом твердо укорененным в знании, что на самом деле он не богач. И наконец, он спрашивал: если идти до конца в своем анализе, то кто задает этот вопрос?