Текст книги "Исследование Вечного"

Пожалуй, подходящим завершением этой главы были бы строки японского поэта Кэнко: Если бы мы жили вечно, никто не сожалел бы о вещах. Поистине, красота жизни – в неопределенности.

16 Понимание – это все

Истинное понимание – апперцепция – соответствует пониманию того, что понимание и действие не разделены. Когда есть истинное понимание, не может быть никакого вопроса о дальнейшем сознательном действии, как отдельном от понимания. Это можно ясно видеть, наблюдая за специалистом, выполняющим свою работу – будь то в торговле, промышленности или спорте – поскольку он никогда не медлит и не «колеблется» в отношении применения усвоенных им принципов; колебаться может только ученик или начинающий, поскольку он сомневается в своем понимании. Специалист действует спокойно, естественно, без раздумий, так как для него «что» и «как» надо делать – входит в само понимание, в полноту его понимания. Очевидно, именно это имел в виду Нисаргадатта Махарадж, заявляя, что «понимание – это все». В ответ на уместный вопрос, Махарадж добавлял, что при наличии истинного и совершенного понимания «ты можешь делать все, что угодно». Опять же очевидно, что словами «ты можешь делать все, что угодно» Махарадж подразумевал, что действие, следующее за истинным пониманием, неизбежно будет спонтанным, естественным действием, в котором индивидуальное «ты» будет не только отсутствующим, но и неуместным. Принцип состоит в том, что если ничему не мешать идти своим чередом – «делать то, что оно делает» – то установленная гармония вселенной не будет нарушаться, поскольку все процессы во вселенной взаимосвязаны. Это может шокировать людей. Могут посчитать, что это отражает анархическую теорию Кропоткина, согласно которой, общественный порядок будет возникать сам собой даже из возможной анархии, если людям предоставлять самим находить то, что им нравится, и позволять им следовать своей природе и складу ума, поскольку индивидуальность внутренне присуща обществу, и природный порядок не носит принудительного характера. Возможно, прибегая к намеренному упрощению, чтобы подчеркнуть и лучше донести суть своей идеи, китайский мудрец Лао-цзы вкладывает в уста мудрого правителя следующие слова:

Я ничего не делаю, и люди становятся лучше.

Я наслаждаюсь покоем, и люди становятся искренними.

Я не использую принуждения, и люди становятся богатыми.

У меня нет амбиций, и люди возвращаются к здоровой и простой жизни.

Затруднение, конечно, состоит в том, что посетитель Махараджа думал с точки зрения индивидуальной сущности, с которой он отождествлен, и собственного относительного счастья, тогда как Махарадж думал с точки зрения всего проявления и его функционирования.

Что именно имел в виду Махарадж, утверждая, что «понимание – это все», зависело от природы понимания и того, каким образом оно претворялось в практическое действие. Насколько мне известно, Махарадж не вдавался в столь важные подробности в ходе какой-то одной беседы, и потому необходимо реконструировать структуру такого понимания из различных утверждений, которые он высказывал в разное время и при разных обстоятельствах. Я помню отдельный случай, когда однажды утром я переводил беседу Махараджа с одной постоянной посетительницей, которая имела обыкновение делать записи в толстом блокноте, несмотря на намеки Махараджа, что понимания того, о чем он говорил, невозможно достичь, делая записи и изучая их на досуге, – понимание должно быть внезапным и спонтанным, чтобы оно было полностью свободным от любого интеллектуального предубеждения в отношении значения его слов. В то утро Махарадж сказал нечто весьма загадочное, но крайне важное. Когда я перевел это на английский, Махарадж, должно быть, заметил смятение на лице посетительницы, так как она перестала писать и вопросительно смотрела на меня. Я собирался продолжить объяснение, когда Махарадж почти закричал на меня: «Нет, не объясняй!» Затем он добавил, что при любом дальнейшем объяснении понимание утратило бы свою глубину. Говорят, Будда явно не был склонен формулировать систему философии, которая была бы достаточно последовательной, чтобы удовлетворять обычное интеллектуальное любопытство. Когда от него требовали ответов на определенные вопросы, которые он считал неуместными с точки зрения действительного опыта, он хранил «благородное молчание». Рамана Махарши тоже смотрел вдаль поверх посетителя, когда тот продолжал повторять вопросы, которые Махарши ранее определил как неуместные и, потому, отвлекающие от сути дела.

Нисаргадатта Махарадж всегда уделял огромное внимание тому факту, что человек со слабым интеллектом никогда не будет способен даже смутно понять то, о чем он говорит, и что он будет просить такого человека делать джапу или какую-нибудь другую садхану, чтобы его психика постепенно становилась чище и позволила ему – возможно, со временем – обрести необходимый уровень интеллекта, способный привести к тому непосредственному пониманию, дальше которого уже не к чему стремиться и не для чего работать. Он также абсолютно ясно давал понять, что интеллект, о котором он говорит – это не обычная разновидность интеллекта, дающая людям возможность сдавать экзамены и получать университетские дипломы, а тип интеллекта, в большой степени основывающийся на интуитивном понимании. То, что имел в виду Махарадж, говоря о типе интеллекта, необходимом для усвоения того, что он старался передать, прекрасно иллюстрирует общеизвестная история китайского мудреца Хуйнэна, который, как говорят, пережил свое первое озарение, когда, еще будучи мальчиком, случайно услышал, как кто-то читал «Ваджрачхедику». Он был так поражен, что, почти не раздумывая, отправился в монастырь Хунчжэня, чтобы получить формальное посвящение и духовное обучение. Поэтому представляется, что он пережил подлинное сатори, не имея преимущества формального обучения у какого бы то ни было учителя, и более того, известно, что в то время он был неграмотным крестьянином. Можно вспомнить, что Рамана Махарши тоже пережил пробуждение без руководства какого-либо конкретного Учителя, когда однажды, без всякого предупреждения, им овладел неистовый страх смерти; он лег и стал напряженно размышлять о феномене смерти: что означает смерть? Что умирает? Из этого напряженного сосредоточения пришла глубочайшая убежденность, что умирает тело, и что он – дух, превосходящий тело. По его собственным словам: «Начиная с того момента, внимание Я, или Самости, сосредоточилось на себе… С того времени, поглощенность Самостью продолжалась непрерывно».

Когда Хуйнэн прибыл в монастырь, Хунчжэнь сразу распознал глубину интуиции Хуйнэна и немедленно послал его работать на кухню, возможно, боясь, что большинство ученых монахов в монастыре могли отвергнуть его из-за его простого происхождения. Со временем, Хунчжэнь объявил, что ищет преемника, и примет решение после того, как каждый монах представит гатху, основанную на своем понимании буддизма. Все считали, что должность перейдет к старшему монаху Шеньсю, и потому никто по-настоящему не пытался с ним соперничать. Старший монах начертал свою гатху на доске красивыми плавными взмахами кисти, которые ясно показывали стоящие за ними поколения культуры, но он представил его анонимно, с намерением признать свое авторство, только если гатха получит одобрение Патриарха:

Тело – это Дерево Бодхи;

Ум подобен неподвижному чистому зеркалу,

Все время протирай его

И не давай прилипать пыли.

Проходя мимо доски, Хуйнэн заметил гатху, прочитал ее, и спонтанно добавил под ней своим грубым безграмотным почерком такие строки:

Никогда не было ни Дерева Бодхи,

Ни неподвижного чистого зеркала.

По существу, не существует ни одной вещи,

Так где же прилипать пыли?

Патриарх, следивший за доской, вышел и прочитал обе гатхи. Он сразу понял, кто были их авторы, а также понял, сколько тщательных усилий, должно быть, потратил на свою гатху старший монах (и почему он представил ее анонимно), и с какой абсолютной спонтанностью и убежденностью небрежно набросал свои слова Хуйнэн. В ту ночь он тихонько послал за Хуйнэном, передал ему полномочия Патриарха, вручив ему традиционное одеяние и чашу для подаяния (которая, как говорили, некогда принадлежала самому Будде), и велел ему бежать в горы, поскольку когда эта новость станет известна, могущественный старший монах Шеньсю причинит ему вред. Говорят, что Шеньсю действительно преследовал Хуйнэна, настигнув его примерно на полпути, и пытался вырвать у него из рук одеяние и чашу. Хуйнэн спокойно положил их на камень подле дороги и сказал: «Это только вещи, которые представляют собой не более, чем символы. Если ты так сильно хочешь вещи – пожалуйста, забирай». Далее говорится, что когда Шеньсю жадно пытался их схватить, он не смог даже сдвинуть их с места, потому что «они стали тяжелыми как горы». Тогда он упал к ногам Хуйнэна и сказал: «Прости меня, на самом деле, мне нужно учение, а не вещи». Хуйнэн посадил его рядом с собой на камень и мягко сказал ему: «На самом деле это очень просто. Перестань думать – это мое, а это не мое – и тогда скажи мне, где ты? Скажи мне, как выглядело твое лицо до того, как родились твои родители?»

Однажды Нисаргадатта Махарадж в полном недоумении спросил меня, почему человек, известный своими научными достижениями, во время беседы в то утро задал вопрос, который ясно показывал отсутствие понимания того, что он сам считал достаточно простым и ясным утверждением. Я рискнул высказать как будто удовлетворившее его мнение, что научный ум порождает своеобразные схемы мышления, которые препятствуют пониманию предмета, не основывающегося на чисто научном и диалектическом подходе к жизни и ее проблемам. Большинство знаний, преподаваемых в наших школах и колледжах, с довольно давних пор почти полностью основываются на том, что можно было бы назвать общепринятыми нормами, которые можно представить определенными специальными символами и обозначениями, разграничивающими черное и белое и уменьшающими серую область почти до абсолютного минимума. То, о чем говорил Махарадж, почти целиком относилось к серой области! С аналогичной трудностью, по-видимому, сталкивалось старшее поколение физиков-теоретиков при попытке ясного понимания принципов субатомной физики, в то время как новое, более молодое поколение физиков, чувствовало себя в новой физике как рыба в воде.

Еще одно очень реальное затруднение состоит в том, что в общении настолько неизбежно употребление переходного глагола, что оно стало общей структурой языка. В самом деле, употребление пассивного залога вызывает определенное подозрение, что нечто намеренно скрывают. И в результате, человек обычно ожидает, что у глагола «знать» есть субъект, который знает, и объект, который он знает. И тогда получается, что эта условная сущность – если это не личное местоимение, вроде «я», «ты» или «он», то, по крайней мере, неопределенное местоимение «некто» (англ. «one» – пер.) – мешает пониманию чего-то как чистого знания. И большинству людей бывает крайне трудно понять утверждение Махараджа, что хотя с виду он говорит с посетителем, в действительности это «процесс разговора сознания с сознанием». Иными словами, правило «субъект – глагол – объект» препятствует ясному восприятию того факта, что наш феноменальный мир – это скорее собрание процессов, нежели собрание сущностей, и что вещи (в том числе, человеческие существа) в действительности представляют собой события. Опять же, мы сразу понимаем, например, тот факт, что солнце светит на различные объекты в мире, но то, что именно процесс свечения (и что свечение – это сама природа солнца, а не намеренное действие) более важен из этих двух (солнца и его свечения), понять не так легко.

Затем, есть еще большая трудность, связанная с традиционными ролями, которые приходится выполнять каждому человеку в процессе совместной жизни в обществе, помимо того факта, что такая коллективная жизнь неизбежно включает в себя огромное количества обусловливания, касающегося закона и порядка, этики, поведения и т. д. Трудность действует на каждом этапе в такой степени, что человеку почти невозможно жить без личной идентификации в той или иной роли – мужа или жены, отца или матери, служащего или рабочего – помимо ролей, зависящих от разнообразных увлечений. В результате мы так привыкли – так сильно приучены – думать с позиции индивидуального, что становится почти невозможно даже думать в терминах, не включающих в себя индивида как отдельную сущность с независимым выбором действия. Когда Нисаргадатта Махарадж был серьезно болен раком и не мог проводить свои обычные беседы два раза в день, он все равно пытался говорить, но ограничивал вопросы теми, которые действительно волновали спрашивающего, приводя его в своего рода мысленный ступор. В то время один постоянный посетитель с большой неохотой задал такой вопрос: «Я понимаю, по крайней мере, интеллектуально, основу того вечного состояния, к которому мы все стремимся, но если то состояние означает уничтожение индивидуальности, то как мне знать, что каким бы совершенным ни было то состояние, я сам не выбрал бы, если бы мог, продолжать оставаться в существующем состоянии?» Этот вопрос в высшей степени интеллигентного человека показывает глубину обусловливания, касающегося индивидуальной сущности, хотя суть вопроса – это отдельное дело. Суть в том, что эта индивидуальная сущность, которая кажется такой очевидной, такой конкретной, такой вещественной, в действительности представляет собой всего лишь понятие, условность, предположение на основе определенных избранных воспоминаний за определенный период времени. В действительности, эта на вид конкретная сущность изменяется не только в зависимости от того, как ее видят и оценивают другие люди, но и по мере того, как продолжают изменяться впечатления этой отдельной сущности о самой себе!

Значение идентификации человека двояко: во-первых, у разных людей имеются разные впечатления, основанные на прошлых событиях, и воспоминания, оставленные в мозгу этими событиями в качестве реакций на них; и во-вторых, эти события, а также относящиеся к ним реакции и воспоминания – это не все события, а только их выборка, определяемая на основании стандартов, которые носят не абсолютный, а относительный характер. Иными словами, условности неизбежно должны основываться на определенных знаках, символах и измерениях, в результате чего общепринятое знание не может не быть системой абстракций, в которой объекты и события неизбежно должны сводиться к их общим, смутным очертаниям. Поразительный, но логичный факт состоит в том, что индивидуальная сущность, таким образом, оказывается не только «метафизической видимостью в сознании», но в действительности и в повседневном практическом опыте, краткой выдержкой из общих принципов, основанной на определенных избранных впечатлениях, касающихся определенных избранных событий. И именно с точки зрения подобной индивидуальной сущности происходит поиск знания. Поэтому неудивительно, что знание, не основывающееся на абстракциях, в котором индивидуальная сущность становится не только ненужной, но действительной помехой, нелегко поддается пониманию.

Нельзя отрицать, что абстракция безусловно необходима для общения между людьми; слово «дерево» вызывает сравнительно поддающуюся передаче основу для обмена информацией между двумя сторонами; в ином случае, каждый раз, когда кто-либо говорил бы о том, что известно как дерево, потребовалось бы целое подробное описание! Но суть дела в том, что хотя абстракции и условные знаки и символы необходимы для осмысления событий, поочередно попадающих «в круг света», такого рода метод не только неадекватен, но и вводит в заблуждение, когда речь идет о вселенной, в которой события происходят не только все вместе, но и в одно время с невероятной быстротой. В таких обстоятельствах для того, чтобы было возможно хоть какое то понимание, потребовался бы мощный прожекторный луч с очень широкой периферией. Попытка понимания работы вселенной с позиции линейного мышления и словесных понятий немного похожа на попытку увидеть огромную фреску Микеланджело с помощью одного тусклого луча миниатюрного фонарика! Работа человеческого тела кажется студенту-медику пугающе сложной, поскольку, используя такой вид мышления, он пытается понимать ее по частям, кусочек за кусочком, в то время как для опытного врача или хирурга она выглядит сравнительно просто, так как он использует периферический тип понимания – его опыт превратил фонарик в мощный прожектор. Именно это происходит в случае выдающегося художника, спортсмена или специалиста в любой области: он забывает предшествующее научение, которое он с огромными усилиями и настойчивостью приобрел, используя свой ограниченный вид абстрактного, линейного мышления, и позволяет вступать в работу периферийному видению спонтанного и интуитивного ума. На самом деле, успешность специалиста зависит от того, в какой степени он удерживает центральное, сознательное мышление на заднем плане и позволяет преобладать общему интуитивному бессознательному мышлению. Именно это имел в виду Нисаргадатта Махарадж, когда неоднократно побуждал своих слушателей забыть слова и позволить заключенному в них глубочайшему смыслу проникнуть в само их существо – тому виду смысла, который утратил бы всю свою значимость при любой попытке его передачи кому-то еще (или даже себе как индивиду) посредством мышления и вербализации. И именно это он также имел в виду, когда говорил, что любые усилия будут не только ненужными, но и мешающими, и что необходимо только позволять без помех укореняться интуитивному пониманию, чтобы оно могло расцветать и цвести. Знание реальности не может появиться в результате «неуклюжих вычислений теологии, метафизики и логического вывода», которые служат лишь помехами, о которых говорил Махарадж.

Рассказывают об ученике даосского Учителя Лао-цзы, который пал к его ногам и с ликованием заявил: «Учитель, благодаря вам, я достиг». Лао-цзы с великим сочувствием поднял его и сказал: «Если ты достиг, значит несомненно, что ты не достиг». Ученик был разочарован, но поскольку он глубоко верил в Учителя, то продолжал свои повседневные дела. Затем, однажды он снова пришел к Лао-цзы и очень почтительно, но прозаично объявил, что учитель был абсолютно прав. Лао-цзы несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза, затем тепло обнял его и спросил, что случилось. Ученик объяснил: «Когда мне было сказано, что я не достиг, я знал, что уже сделал все, что мог; больше не было ничего, что бы я мог сделать. Поэтому я РАССЛАБИЛСЯ и выкинул все из головы. И тогда я испытал невероятное и совершенное чувство полной свободы, и последний барьер рухнул: больше не было «меня», чтобы делать какие-либо усилия или чего-либо достигать. ОНО пришло».

Размышляя о природе понимания, которое имел в виду Нисаргадатта Махардж, заявляя, что само понимание – это все, мы должны ясно понимать, что может содержать в себе такое понимание. Основное содержание понимания – это Реальность, или Истина, или Бог или любое другое имя, которым можно называть ТО. Самую основу этого понимания составляет то, что можно назвать «недвойственностью» в том смысле, что поскольку То-Что-Есть – это все, что есть, все существующее феноменально может быть только его объективным проявлением. Любая чувственно воспринимаемая вещь или объект – это видимость или явление в сознании, и в этом смысле (каким бы поразительным это ни казалось), человеческие существа, подобно всем чувственно воспринимаемым объектам, тоже представляют собой видимости в сознании, доступные восприятию друг друга. Тогда, если То-Что-Есть – это все, что может быть, то все человеческие существа очевидно и неизбежно тоже должны быть ТЕМ, наряду со всеми феноменами и сознанием. Иными словами, будучи проявлены, мы представляем собой феномен или видимость в сознании. В непроявленном виде мы можем быть только ноуменом, или сознанием (или его содержанием – Умом). Ноумен и феномен кажутся отдельными, поскольку одно обладает видимостью, а другое – нет. Но они не отдельны – как могут субстанция и ее форма, золото и золотое украшение быть отдельными как таковые, кроме как с точки зрения видимости, которая у одного есть, а у другого нет? Феномен – это объективный аспект субъективного ноумена – ноумен может быть явным только как феномен; и в таком проявлении ум неизбежно должен разделяться на наблюдателя и наблюдаемое. Таким образом, наблюдатель и наблюдаемое – это двойственные аспекты проявляющегося сознания, когда сознание в покое пробуждается к действию (поскольку такова его природа), так что может происходить проявление. И в знании – в ПОНИМАНИИ – того, что наблюдатель не может существовать отдельно от наблюдаемого, разделенный ум восстанавливает свою цельность и святость. Таков принцип недвойственности в двойственности проявления.

По существу, это означает, что все люди, все чувствующие существа, хотя и будучи видимостями в проявлении, до проявления представляют собой бесконечное вневременное «Я»; что хотя «Я» феноменально отсутствую (поскольку мое феноменальное присутствие имеет место посредством чувственно воспринимаемого объекта), то, что «Я» есть ноуменально (то, чем являемся мы все) – это ПРИСУТСТВИЕ, Это-Здесь-Сейчас, все неизвестное, из которого возникает все известное, феноменально – ничто пустоты, но ноуменально – полнота потенциального пленума (непустого пространства – пер.). «Я» проявляюсь в объективной феноменальности через механизм дуалистической полярности, разделения моего Ума на взаимосвязанные противоположности – посредством субъекта и объекта, наблюдателя и наблюдаемого, мужского и женского, положительного и отрицательного – без которых невозможно было бы постигать феноменальную вселенную. Таким образом, «Я» проявляюсь как совокупность всех объектов, и хотя каждый объект кажется функционирующим в качестве субъекта всех других чувственно воспринимаемых объектов, лишь «Я» представляю собой субъективность.

Очень важно понимать взаимосвязь между феноменальной вселенной и чувствующими существами. Чувствующие существа прямо не связаны с появлением вселенной, но любопытный факт состоит в том, что видимая вселенная возникает не из-за чувствующих существ, но и не вполне независимо от них. Чувствующие существа – в той же мере видимость, как и вселенная, и на самом деле, они возникают совместно и одновременно. По видимому, замешательство, или трудность, возникает из-за того, что чувствующие существа, как неоднократно указывал Нисаргадатта Махарадж, имеют двоякую значимость – подобно всем объектам во вселенной они доступны чувственному восприятию, и в то же время, именно их чувствительность дает им возможность воспринимать и познавать другие объекты (включая других чувствующих существ) с помощью их познавательных способностей. Иначе говоря, если проявление (видимость саму по себе) считать статическим аспектом, то динамический аспект – восприятие и познание проявленных объектов – был бы представлен чувствительностью; то есть познавательные способности могут интерпретировать проявленные объекты и события, но не являются причиной их появления. Фактически, это означает, что чувствующие существа, сами будучи частью проявленной вселенной, образуют действующий элемент в ее функционировании. Именно отсутствие ясного понимания этого положения дел вызывает конфликт и несчастье человеческих существ. По сути дела, это означает, что двойственность, представляющую собой полярный феномен, на практике трактуют как дуализм, где обе противоположности подвергаются безвозвратному разделению. А разделенность означает конфликт и несчастье. Действительно, разделение основывается на измерении в том смысле, что эта область (владения, отношения или чего угодно другого) определяется как моя, а та другая область – как не моя. Именно эта разделенность именуется Майей, от которой желают освобождения. Считается, что санскритский корень слова «Майя» – матр (измерять, формировать, строить или планировать); от него же происходят такие слова, как метр и матрица. Процесс разделения, по существу, основан на делении или разъединении тем или иным способом. Так, санскритское слово двайта или английское слово «двойственность» происходят от санскритского корня два. Поэтому когда говорят, что мир объектов и событий, феноменальный мир – это Майя, из этого не следует, что феноменальный мир представляет собой отдельный мир, который полностью исчезает при просветлении, поскольку это означало бы уничтожение чего-то, что было отличным от Брахмана. Но поскольку Брахман – это единственная Реальность, все другое может быть только двойственным аспектом Брахмана, а не чем-то, имеющим независимую природу. На самом деле, словом Майя обозначается несовершенное восприятие проявленного мира в терминах классификации, модификации, измерения – все это просто понятия, считающиеся необходимыми для линейного понимания функционирования проявленного мира, но не обладающие никакой реальностью.

Иными словами, полнота, Брахман, неизмерима и не определена. Но в ней действует ограничивающий принцип. Это ограничивающее начало – Майя – предполагает скрытие целого и рассмотрение секций или частей. В терминологии веданты эти аспекты именуются, соответственно, аварана (сокрытие) и викшепа (рассмотрение).

Вся суть идеи недвойственности заключается в том, что непроявленный ноумен и проявленный феномен нераздельны и не подлежат соединению; они представляют собой полярные, взаимосвязанные противоположности двойственности, которые, при наложении друг на друга, исчезают в том, что феноменально было бы пустотой ничто, но в действительности является полнотой потенциального. Майя – это то, что заставляет людей не принимать или забывать принцип полярности (составляющий основу двойственности, без которой не было бы возможно проявление), и превращает двойственность взаимосвязанных противоположностей в бедствие дуализма и эго. Этот принцип полярности противоречит самой основе западного мышления и стремлениям полностью избавиться от зла и сделать этот мир раем, чтобы жить в нем. Подобное мышление игнорирует основной факт жизни – что «зло» есть только потому, что есть «добро», и что сама идея рая была бы нелепой при отсутствии ада. С другой стороны, индуистская мысль рассматривает мир как игру Бога (Лила) просто потому, что мысль приходится облекать в своего рода поэтическую мифологию – иначе это означало бы попытку создания позитивной и основанной на фактах схемы для размещения в ней той Реальности, которая может лишь интуитивно постигаться как бесконечная, вневременная единственность. Если признать, что Реальность неизбежно должна быть недвойственной (поскольку если мы этого не сделаем, получим бесконечную регрессию субъекта и объекта, основанную на неминуемом вопросе ребенка: «Кто создал Бога?»), тогда нельзя не признать, что проявленная вселенная, неотъемлемую часть которой составляют человеческие существа, – это только аспект (а не отдельное творение) непроявленной реальности. Далее, также, если именно эта реальность имманентна во всех чувствующих существах, то нельзя не признать, что одно и то же сознание находится и в святом, и в грешнике, что добро и зло, удовольствие и боль – это не только неразделимые основные элементы игры жизни, которую индуисты называют Лилой Бога, но и что для того, чтобы игра могла продолжаться, каждая сторона жизни – как светлая, так и темная – должна время от времени брать верх. Иначе говоря, «зло» как таковое не может представлять проблему, так как концептуальный феноменальный мир – это относительный мир взаимосвязанных противоположностей. Проблема зла и, в действительности, все проблемы, возникают только потому, что этот основной факт жизни игнорируется, и люди живут в дуализме (в отличие от двойственности взаимосвязанных противоположностей), отдельными в дихотомии «себя» и «другого», в нескончаемом поиске счастья и вечно меняющейся идеи «добра», наряду с полным изгнанием страдания и несчастья и родственного им понятия зла. Может ли такой поиск закончиться чем-либо, кроме разочарования?

Даосское стихотворение, считающееся одним из самых древних, начинается так:

 
Совершенное понимание не составляет труда для тех,
У кого нет предвзятых мнений.
Когда нет ни влечения, ни отвержения,
Все ясно и несомненно.
Крошечное различение,
И Небо и Земля разделяются!
Если ты стремишься постичь Истину,
Не заботься о «правильном» и «неправильном».
Конфликт между «правильным» и «неправильным» —
Это болезнь ума.
 

Выражая эту идею словами Лао-цзы: «Когда все признают добродетель добром, уже есть зло». Видеть это – значит понимать, что поиски добра без зла, поиски красоты без уродства подобны видению звезд без космоса или печатных строк в книге без белого фона, попыткам удержать воду в решете, попыткам избегать левого, упорно поворачивая направо и, в результате, ходить по кругу. Вопреки простейшей логике этого принципа полярности – или, возможно, из-за нее! – мы склонны сразу его полностью игнорировать, поскольку наше обусловливание ясно говорит нам, что если мы не продолжим постоянные попытки улучшать все, включая самих себя, то единственным возможным концом будет сползание обратно к ленивому хаосу: если «я» не приложу достаточные и успешные усилия, то меня обгонят «другие». Поразительно, что мы игнорируем наш действительный опыт, доказывающий противоположное – что, например, все больший и больший успех, все большее и большее количество денег, все лучшие и лучшие автомобили и технические новинки, все большая и большая роскошь в качественном и количественном смысле не принесли нам чувства полного успеха или полного удовлетворения. Получается, что мы держим тигра за хвост. Есть ли на самом деле выбор?

Наше обычное мышление и основанный на нем образ жизни заставляют нас придерживаться точки зрения, что есть лишь две альтернативы – либо стремиться к добру и красоте, либо погрязать в зле и уродстве. Однако в действительности никакого выбора нет, поскольку и то, и другое – неразделимые элементы жизни. Человеческую ситуацию можно описать как «блохи на горячей сковороде»: блоха, которая падает, должна подпрыгивать, а блоха, которая подпрыгивает, должна падать! Это не фатализм, основанный на разочаровании: неизбежность двойственности взаимосвязанных противоположностей – это то, что существует. Двойственность субъекта и объекта (в действительности, феноменальных объектов, наделенных чувствительностью, чтобы воспринимать друг друга с помощью познавательных способностей) ничуть не отличается от любой другой пары взаимосвязанных противоположностей. Принятие этого механизма двойственности в качестве самой основы проявления кажется трудным из-за того, что наше мышление в течение долгого времени формировалось на общепринятой линейной основе, которая не дает нам видеть вещи и события такими, какие они есть на самом деле. Так не может быть и речи о том, чтобы избавиться от необходимости носить одежду или есть пищу – голод и пища навек неразделимы; жара и пот – не причина и следствие; мы потеем не потому, что жарко; жара и потение вместе формируют одно событие. Человеческий опыт происходит не из-за внешнего события, а представляет собой проявление в сознании, реакцию внешнего стимула в психосоматическом аппарате. Распространенная дзенская иллюстрация для объяснения человеческого опыта – это отражение луны в воде: ни луна, ни вода не имеют отношения к этому феномену, и здесь нет никакой причинно-следственной связи. В отсутствие одного или другого нет никакого отражения; кроме того, в то время как вода отражает красоту луны, отражение луны демонстрирует чистоту воды.