Текст книги "Исследование Вечного"

Важно понимать, что хотя природа феноменов сна, самадхи и смерти в каждом случае может быть разной, природа самой капитуляции перед ними не различается, поскольку, когда сон близок и почти так же неотвратим, как смерть, человек приветствует его (на самом деле, готов отдать почти все, чтобы ему не мешали заснуть, когда сон необходим) и с готовностью отказывается от физического сознания и индивидуальной идентичности. Поэтому, в то время как капитуляция перед сном имеет, по существу, физическую основу, а капитуляция перед самадхи – психическую основу, капитуляция перед универсальной жизнью – это, в сущности, вопрос отношения, происходящего от интуитивного и глубокого понимания взаимосвязанных феноменов жизни и смерти. При наличии понимания того, что человеческое существо составляет неотъемлемую часть всего проявления и, таким образом, представляет собой просто видимость в сознании, чувство бытия автономной отдельной сущностью полностью исчезает в спонтанной капитуляции перед Всеобщностью как в жизни, так и в смерти. По-видимому, отказ от отождествления с телом – психосоматическим аппаратом – может «достигаться» по собственной воле посредством практики и решимости, и как в практике самадхи тем самым достигается ощущение энергии и возвышенности (включая определенные переживания). Однако следует помнить, что подобное достижение не имеет прочного фундамента интуитивной убежденности в своей истинной природе, и потому может носить только преходящий и поверхностный характер. Полная капитуляция перед Всеобщностью – и в жизни, и в смерти – означает не только простой отказ от отождествления с телом (при сохранении отождествления с отдельной сущностью), но и отказ от отождествления с телом в качестве отдельной сущности, который составляет самую суть подлинной капитуляции и не может «достигаться» никакими дисциплинарными практиками, сколь бы возвышенными они ни были. Все дисциплинарные практики неизбежно инициируются эго с целью достижения чего-либо, и любой предполагаемый успех в таких усилиях может лишь укреплять эго. В откровенно реалистичном тексте под названием «Аштавакра-гита» Аштавакра в одном важном стихе говорит царю Джанаке: «Твоя единственная связанность – это то, что ты слишком увлекаешься практикой самадхи».

Важно понимать и ясно осознавать простой и очевидный факт: это феноменальное проявление, которое может восприниматься нашими чувствами, представляет собой спонтанное творение, в котором мы составляем малую часть. И мы не принимали вообще никакого участия в сотворении этой вселенной, которая является спонтанным отражением ноумена в самом себе, отражение сознания в себе, когда оно привело себя в действие спонтанным пробуждением мысли Я есть. Именно сознание воспринимает и познает проявление посредством чувств, предусмотренных в психофизической конструкции, именуемой чувствующим существом. Именно сознание посредством одного объекта (тела) воспринимает и познает все другие объекты. Некий «он» видит «тебя» как объект, и этот «он» считает себя субъектом, который видит «тебя» как объект. Точно так же, «ты» видишь «его» как объект и считаешь себя субъектом – гипотетическим индивидом, обладающим волей и независимостью выбора и действия. В этом весь секрет концептуального эго и его концептуальной связанности. При таком понимании спонтанности всего процесса проявления в его полноте и осознании ложности различия между «собой» и «другим» не может быть и речи ни об отдельном индивиде, рождающемся в качестве независимой сущности, ни о смерти этой сущности. Появляется и исчезает только форма (в ее миллионах вариантов чувствующих и неживых объектов), только форма «рождается» и со временем «умирает». Как указывал Нисаргадатта Махарадж, в принципе, любое чувствующее существо в ходе своего земного явления регулярно переживает жизнь и смерть: каждое моргание означает рождение и смерть (рождение, когда глаза открываются, смерть, когда глаза закрываются); происходит рождение, когда человек просыпается утром, и смерть, когда его охватывает сон; рождение, когда человек вдыхает, и смерть в конце каждого выдоха. Махарадж говорил, что у людей нет ясного понимания этого факта. В противном случае они бы осознавали, что смерть – не что-то такое, о чем действительно надо беспокоиться. Если человек не имел отношения к феномену своего рождения, то почему ему нужно задумываться о феномене смерти? На самом деле, не существует никакого «кого-то», чтобы беспокоиться о чем бы то ни было. Именно это «беспокойство» составляет то, что мыслится как «связанность». Беспокойство подразумевает отдельную сущность, которая беспокоится о своей безопасности, своем материальном благополучии и своем благополучии после смерти. Отождествление с формой в качестве отдельной сущности составляет связанность, и сам отказ от подобного отождествления и есть освобождение – и «индивид», и его «связанность», и его освобождение являются концептуальными, иллюзорными и потому несуществующими.

На этом этапе может возникать вопрос: Если допустить, что есть ясное понимание механики феноменального проявления, то как оно действует на практике, в повседневной жизни? Необходимо рассматривать два аспекта этого вопроса: первый, применительно к индивиду, сохраняющему свою индивидуальность и видящему свое феноменальное существование как процесс от рождения до смерти, и второй, относящийся к преодолению пределов самой индивидуальности. Первый представляет собой аспект понимания, который, в принципе, может вести к бхакти как двойственному отношению между человеком и его личным богом, а второй – интуитивное постижение сущностного единства между непроявленным Абсолютом и относительным феноменальным проявлением. Эти два аспекта не обязательно отдельны по своей сути: продолжение существования индивида в качестве сущности по отношению к своему создателю вполне могло бы вести к окончательному уничтожению индивидуальности. Понимание индивидом того, что он, как таковой, не обладает никакой автономией и независимостью, и что на самом деле его жизнь – это объективный инструмент Божественного, очищает психику и создает возможность для того, чтобы в ней спонтанно случилась апперцепция его истинной природы. Это то, о чем говорит Господь Кришна в «Бхагавадгите»: «Тем, кто его искренне любит, он дает буддхи-йогу (апперцепцию)».

Что происходит в случае индивида, который понимает фундаментальное единство между собой и своими собратьями, но сохраняет свою личную индивидуальность? Он воспринимает процесс рождения-смерти как неизбежное «преобразование» своей индивидуальной личности из одного тела в одной жизни в другое тело в другой жизни, и таким образом проходит через разные жизни в направлении конечной «цели» осознания божественного промысла. Подобное понимание, разумеется, имеет то преимущество, что позволяет видеть феномен смерти менее пугающим, однако несет с собой бремя эго, пытающегося совершенствоваться и торопить процесс, что воспринимается как преобразование. При наличии понимания индивид воспринимает смерть как стадию в общем процессе и различными способами «готовится» к смерти. Он готовится сотрудничать со смертью, чтобы сделать процесс смерти более плавным и менее болезненным, точно так же как женщине в процессе родов советуют расслабляться и сознательно уменьшать напряжение тела, чтобы облегчать родовой процесс. Ему можно посоветовать улаживать свои земные дела и предпринимать специальные усилия, для того чтобы прощать других и заслужить их прощение; готовиться к смерти, ведя добродетельную жизнь: регулярно посещать храм, или церковь, или какое-то аналогичное место, быть добрым и великодушным по отношению к своим ближним, и вообще готовиться к смерти еще при жизни, делать свою жизнь трамплином для начала процесса умирания. Подобная подготовка к смерти обычно означает не более чем приготовление к более легкой смерти и к более приемлемой, в мирском смысле, жизни в следующем рождении. Духовное понимание, при котором человек не отказывается от своего самоотождествления в качестве отдельной сущности, в лучшем случае могло бы привести к экстатической преданности его личному богу, что, в свою очередь, с течением времени могло бы привести к уничтожению такого самоотождествления и далее – к полной самоотдаче личному богу и полному выходу за пределы пространственно-временной относительности.

Однако когда имеет место мгновенное интуитивное постижение (полностью отличное от интеллектуального понимания), внезапно и спонтанно происходит апперцепция, имеющая ноуменальную природу, поскольку в таком постижении отсутствует тройственность понимающий-понимаемое-процесс понимания. Нет никакого индивида, который испытывает апперцепцию: есть только апперцепция. Тогда ситуация полностью отлична, поскольку хотя индивидуальный аппарат продолжает функционировать, нет никакого эго, действующего как оперативный центр или управляющий фактор. Впоследствии этот аппарат становится инструментом всей совокупности функционирования феноменального проявления в целом. После этого кажущийся индивид становится частью общего функционирования, и его жизнь становится ноуменальной жизнью. На самом деле «его» жизнь становится не более чем просто свидетельствованием, без всякой вовлеченности в действия психосоматического аппарата. Иными словами, процесс жизни, достигающий завершения в феномене смерти, теряет всякое личное значение и становится частью всего функционирования, а с точки зрения кажущегося индивида имеет место просто свидетельствование. Следовательно, свидетельствование имеет ноуменальную природу. Индивидуальный психосоматический механизм, как и прежде, выполняет свои повседневные дела, но чувство отдельности между «собой» и «другим» более не играет роль доминирующего фактора во всякой деятельности и, конечно, чувство воли и независимости выбора и действия постепенно ослабевает и в конце концов полностью уничтожается. Короче говоря, имеет место выход за пределы индивидуальности и индивидуальной воли за счет глубокого понимания того, что не существует никакой независимой сущности, которая могла бы обладать собственной действенной волей, и что любой, казалось бы, волевой акт фактически не имеет смысла – он подобен либо кукареканью петуха, провозглашающему неизбежный рассвет, либо бесполезному трепыханию птички в клетке. После апперцепции индивид явно продолжает жить как любой обычный человек, но его жизнь, в действительности, «проживается», а его смерть – это просто исчезновение видимости, в силу осознания, что его истинная природа продолжает быть той же самой, какой она была до появления его тела и будет даже после исчезновения тела. Выход за пределы индивидуальности означает не только преодоление страха неизвестности, которую представляет смерть. Выход за пределы индивидуальности – разотождествление с сущностью как отдельным индивидом – означает одновременно осознание того, что процесс жизни-смерти – это всего лишь сон, и того, что пробуждение от этого сна наяву делает все, что в нем происходит, в полном смысле слова иллюзорным.

При глубоком рассмотрении феномена смерти снова необходимо подчеркнуть, что он – это не то же самое, что психосоматический процесс умирания: последний представляет собой лишь второстепенный аспект первого. Страх смерти полностью отличен от страха возможности болезненного процесса умирания: первый касается утраты индивидуальности человека, а второй – только физической боли, с которой может быть связан этот процесс. Страх смерти – это страх неизвестного и непознаваемого, в то время как страх возможной боли (в процессе умирания) известен и зафиксирован в памяти. Страх самой смерти – это, как правило, страх собственного уничтожения как индивида, и, следовательно, смерти боится именно эго. Единственный способ преодоления страха смерти – это принятие и неизбежности, и «непознаваемости» феномена смерти. Такое принятие полностью бесполезно, если оно основывается на беспомощной фрустрации, но действенно, если представляет собой результат ясного понимания механики феноменального появления и исчезновения, поскольку такое принятие способствует отказу от иллюзорного эго в пользу Реальности, от несущественного «меня» в пользу реального «Я» (отказу от несуществующей части и пребыванию в единственности целого).

Нисаргадатта Махарадж, бывало, призывал своих посетителей видеть факты такими, какие они есть: простого взгляда на феноменальное проявление с правильной точки зрения было бы достаточно, чтобы ясно показать нам абсолютную нереальность процесса жизни и смерти. Мы придаем так много значения благополучию и комфорту своих индивидуальных тел и необходимости обеспечения собственной безопасности в будущем. Если бы в течение пятнадцати минут или даже меньшего времени мы не думали об обычных человеческих делах, нас бы выбросило из нашего отождествления с тем, что мы называем «собой» в противопоставление «другим». Отличаемся ли мы в чем-либо существенном от миллиардов и миллиардов «существ», которые непрерывно создаются и уничтожаются, в то время как мы занимаемся своими совершенно нормальными делами – дышим, пьем, едим и перевариваем пищу и т. п. – миллиардов и миллиардов микроскопических «существ», наделенных тем же оживляющим сознанием, которым наделены мы? Хотя мы можем иметь сравнительно большую продолжительность жизни, являемся ли мы сколько-либо более важными в функционирующей всеобщности? Если смотреть на все с такой точки зрения, то не следует ли нам спросить себя: а должны ли мы вообще действительно беспокоиться о нашем будущем, над которым мы поистине не имеем никакой власти? Каждый чувствующий объект начинает умирать с момента своего сознания. Разве так трудно ясно увидеть то-что-есть и потому принять это с глубоким пониманием, которое превратилось бы в легкую и приятную отдачу себя тому-что-есть? Видя и принимая то-что-есть без вмешательства мышления и концептуализирования, мы начинаем наслаждаться жизнью, как она есть – и хорошим и плохим (и то, и другое – концептуальные критерии, меняющиеся в зависимости от обстоятельств) – с чувством удивленного предвкушения, и тогда жизнь, в которую не вторгается «я», становится свободной, естественной и потому ноуменальной.

Все это сводится к тому, что для понимания этой странной неизвестной вещи, именуемой «смертью», которая столь явно неизбежна, мы должны понимать жизнь. Несомненно, что человек всегда думал и мечтал о том дне, когда он будет физически бессмертным, но прежде чем даже задумываться о физическом бессмертии, он должен выяснить действительное значение смерти, поскольку не исключено, что он придет к выводу – в конечном счете смерть не так уж нежелательна! Жизнь и смерть неизбежно должны идти рука об руку, поскольку они – не две отдельные вещи, а начало и окончание процесса, который мы называем «жизнью», и именно пока мы еще живы, нам следует открыто рассматривать тему смерти, и не пытаться избегать ее, уклоняясь в сторону обсуждения того, верить или не верить в перерождение или перевоплощение. Совершенно ясно одно: когда смерть произошла, тело должно уничтожиться – близкие будут неспособны находиться поблизости от тела после того, как оно начинает разлагаться. Когда мозг мертв, не может быть никакого мышления, ум тоже мертв. Поэтому не может быть речи о выяснении значения смерти посредством процесса мышления и памяти после того, как смерть уже произошла. И что бы теперь ни говорило нам мышление о смерти, это просто концепция. Мы не может выяснить значение смерти, просто думая о ней как о чем-то, чего мы боимся, и потому предпочитаем думать с точки зрения непрерывности, наподобие перерождения. Это все было бы не более чем концептуализированием. Вместо этого нам необходимо выяснить, что мы представляем собой сейчас, помимо формы, которой дали имя люди, говорившие нам, что они – наши родители, помимо обусловливания, которому подверглась эта форма, и помимо опыта удовольствия и боли, который она переживала в течение времени, поскольку на этом обусловливании и опыте (хранящемся в нашей памяти) основывается все наше мышление и концептуализирование.

Суть дела в том, что вечная душа (если вы верите в перерождение) или постоянная сущность, которой вы себя считаете – это, в действительности, не более, чем иллюзорная вещь, созданная мышлением и памятью в результате страха перед динамизмом и ненадежностью, составляющими основу основ этой жизни, жизни-сновидения. Так что вся проблема выяснения того, что в действительности представляет собой смерть, сводится к следующему: если вообще не существует никакой сущности, то кого беспокоит смерть? Это сцена конфронтации, где ум – который все время был отрицательным героем пьесы – обнаруживает, что его разоблачили и потому должен с позором ускользнуть. Тогда в сейчас остается то-что-мы-есть – называйте это сознанием, или осознаванием, или свидетельствованием, или Богом, или любым другим именем – полностью свободное от всех проблем и вопросов. На самом деле это и есть смерть – умирание для каждого момента, для каждого опыта. Это вечность. Это бессмертие. А действительное событие смерти и процесса умирания – это второстепенная формальность, поскольку понимать Истину – значит в каждый момент умирать для своих теперешних привязанностей, для своего прошлого опыта и прошлой вины, для своих будущих страхов, надежд и амбиций. Тогда ты забываешь о жизни и смерти и живешь – или, точнее, находишься в процессе жизни – с любовью и смирением, принимая все, что приходит в каждый момент и с готовностью отдавая себя этому. Так человек снова становится младенцем, с его чувством единости и его универсальным единством со всем, что он видит, слышит и чувствует.

Значение, которое имеет феномен смерти при его рассмотрении в рамках двойственности жизни и смерти индивидуальной сущности, становится совершенно иным, когда он видится как неотъемлемая часть всеобщего функционирования вселенского проявления как объективного выражения абсолютной субъективности. У мудреца Васиштхи необычно прагматический подход к этому вопросу. Хотя верно, что никто в действительности не знает, что происходит после смерти, есть только две возможности – либо мертвые просто перестают существовать, либо они существуют в других телах. Мудрец Васиштха говорит: «Смерть была бы чрезвычайно удачным завершением, если бы означала полное уничтожение того, кто мертв, поскольку это неизбежно значило бы конец всей раздражающей суматохи жизни и свободу от всей вечно изменчивой неопределенности страданий и удовольствий. Если, с другой стороны, смерть означает не конец жизни, а просто смену тела, разве не глупо было бы бояться феномена смерти, который дает тебе новое тело?» Затем мудрец объясняет в «Йога-Васиштхе», что смерть не является действительно полным уничтожением, и жизнь переживается в другой системе пространства-времени, поскольку в прошлой жизни не произошло отказа от желаний, надежд и амбиций: «Человек, которому снится сон, может в этом сне пережить свою смерть, но будет продолжать видеть другие сны. Сходным образом, после своей смерти в одном сне наяву (или жизни-сновидении), человек видит другой сон наяву… Феномен смерти подобен обмороку, когда происходит временное прекращение деятельности ума». Казалось бы, то, что сказано мудрецом о феномене смерти, – это просто одно предположение среди многих. Однако нужно указать, что Васиштха прямо заявлял: то, что он говорит о смерти, основано на его личном опыте, поскольку с помощью своих йогических способностей он мог наблюдать феномен смерти – и ее процесс – так же ясно, как обычный человек может видеть объекты в мире. Тем не менее, следует подчеркнуть, что и жизнь, и смерть суть движения в сознании, видимости в пространственно-временной системе отсчета, которая сама представляет собой только понятие. В той мере, в какой вопрос рассматривается в этом контексте происходящего в пространственно-временном проявлении и его функционировании, авторитетное утверждение мудреца Васиштхи имеет огромное значение и ценность применительно к индивиду.

Интересно, однако, рассмотреть проблему в пространственно-временном контексте относительности не с точки зрения индивида, а с точки зрения всеобщности. Пока продолжается проявление, для каждого события должна быть видимая причина. Для того чтобы в мире в определенное время существовали большое число и широкое разнообразие людей, должны быть специфические причины. Для того чтобы Эйнштейну «пришла в голову» теория относительности, которая вела к самым революционным теоретическим и практическим аспектам атомной и субатомной физики, должна быть видимая причина. Для того чтобы в определенные моменты времени родились Иисус Христос и Гитлер, должна была существовать соответствующая причина с точки зрения всеобщности функционирования, так как в ином случае проявление было бы статичным. Для игры «Жизнь» как таковой должен быть сценарий, и сценарий должен устанавливать причины, ведущие к определенным следствиям, которые, в свою очередь, становились бы причинами для дальнейших следствий в будущем, и такие причины и следствия, разумеется, должны действовать через индивидов, как персонажей в драме жизни. Но тогда, в этих обстоятельствах, различные индивиды, как персонажи в драме жизни, просто исполняют свои роли и затем исчезают. Можно ли тогда говорить об одном индивиде (джива), в разные времена выступающем в качестве разных персонажей, причем каждый новый персонаж основывается на фактах его «независимых» действий в его жизни в качестве предыдущего персонажа? Действительно ли индивид обладает такой независимостью и автономией в каждой из своих жизней? Это интересный и интригующий аспект феноменов жизни и смерти при их рассмотрении в контексте пространственно-временной двойственности, в которой проявляется вселенная.

На этом этапе было бы неуместно рассматривать то, что мудрец Васиштха говорил о процессе умирания, который обычно считается болезненным. Мудрец говорит, что это не обязательно так, и что не каждый умирающий человек обязательно переживает невыносимую боль и агонию. По всей вероятности, те, кто чрезмерно привязан к материальному миру и всему, что он предлагает, сопротивляются смерти и тем самым создают конфликт. Именно этот конфликт служит причиной любой боли и муки, которую может влечь за собой процесс смерти. С другой стороны, «те, кто мудры и умеют разбираться в том, что реально, а что иллюзорно» принимают смерть как естественное последствие жизни и просто свидетельствуют процесс, как свидетельствовали бы любое другое событие в жизни. Поэтому никакого конфликта нет, а есть только ощущение легкого и плавного прохождения через процесс. В этом контексте я мог бы рассказать эпизод, когда мой родственник – и очень близкий друг – несколько лет назад умирал от обширного инфаркта. До того у него не было никаких причин, которые обычно вызывают инфаркт; он вел очень правильный образ жизни и легко и спокойно относился к жизни, к тому же его работа не влекла за собой никаких необычных физических нагрузок или умственного напряжения. И, тем не менее, у него случился обширный инфаркт, и он умер за несколько минут, несмотря на своевременную медицинскую помощь. Электрокардиограмма ясно показывала приближение смерти, и все же пациент, который сам был врачом и, несомненно, должен был знать, что происходит, спокойно описывал процесс смерти – он говорил, что у него немеют конечности, что онемение постепенно поднимается вверх по направлению к сердцу и мозгу. Через несколько минут он умер с совершенно спокойным и невозмутимым выражением на лице, как будто он получал удовольствие от этого процесса! Я мог бы добавить, что в своей жизни он, несомненно, был тем, кого мудрец Васиштха описывал как мудрого человека, который с невозмутимой улыбкой принимает все, что бы ему ни предлагала жизнь в любой момент времени.

Есть притча о Ле-цзы, китайском мудреце, который жил в IV в. до н. э. Как-то раз, по пути к месту под названием Вэй, Ле-цзы присел перекусить на обочине дороги и увидел лежащий неподалеку череп, очевидно, череп человека, который умер много лет назад. Он поднял палку, указал на старый череп и сказал своему ученику Пай Фэну: «Только он и я знаем, что ты никогда не рождался и никогда не умрешь. Тот ли он, кто действительно несчастен? Те ли мы, кто действительно счастливы?» В этом высказывании Ле-цзы, разумеется, допускает, что «хозяин» черепа не был просветленным человеком, когда переживал процесс смерти, и что он сам постиг природу смерти и теперь осознает, что рожденным и подверженным смерти можно называть только тело. Только вещь или объект может рождаться, и только вещь или объект может «умирать», и после этого, когда сознание более не присутствует, чтобы обеспечивать жизнь в теле, оно должно быть сожжено или погребено и таким образом безвозвратно уничтожено. При уничтожении тела уничтожается и идея эго, поскольку индивидуальное сознание, которое создавало эго, когда отождествлялось с индивидуальным телом, слилось с универсальным сознанием. Именно в этом смысле Ле-цзы говорит о черепе: «он» знает, что ты никогда не рождался и никогда не умрешь, поскольку в действительности ты – не тело, которое рождалось и с течением времени умрет. Что же касается его самого, то ему не нужно ждать, пока умрет его тело, чтобы познать тот же факт, так как уже произошла апперцепция. Затем Ле-цзы спрашивает ученика: «Тот ли он, кто действительно несчастен? Те ли мы, кто действительно счастливы?» Ответ уже дал мудрец Васиштха с точки зрения индивида: мертвый человек свободен от всех превратностей жизни, тогда как живым приходится продолжать иметь с ними дело.

Интересно отметить, что говорит по этому поводу самурай, живший в Японии в XVII в., в самом начале своей книги «Основы Бусидо», содержащей советы будущему самураю. Он говорит, что поскольку смерть – самая главная идея для самурая, о ней нельзя забывать ни на миг во время бодрствования. Самурай должен постоянно помнить об эфемерности своей жизни и считать каждый свой день последним, никогда не позволяя своим мыслям задерживаться на идее долгой жизни и всяческих удовольствий, которые она могла бы предложить. Такая позиция всегда будет сосредоточивать ум воина на эффективном выполнении его непосредственных обязанностей. Еще один совет самураю гласит, что наилучшее исполнение предпринимаемого действия возможно только при отказе от ума, привязанного к жизни и смерти. Иными словами, наибольшее приближение к феноменальному совершенству может достигаться только в состоянии не-ума, когда нет никаких мыслей об успехе или неудаче, жизни или смерти, поскольку, в конечном счете, и то и другое абсолютно неважно, и имеет значение только в относительности. Еще один учитель дзен обычно говорил своим ученикам, что для сколько-либо серьезного изучения дзен необходимо отказываться от своей жизни и «нырнуть прямо в яму смерти».

Судя по всему, именно такой дух воспитывала школа дзен в своих последователях-воинах: не раздумывать об этичном поведении или божественном промысле, а решительно делать то, что сочтено необходимым в данных обстоятельствах, сколь бы неразумным это ни могло казаться. Иными словами, владеть мечом (что бы ни означало слово «меч» в тех или иных обстоятельствах) и идти прямо вперед, не поддаваясь томительным колебаниям – именно такой совет получил Арджуна от Господа Кришны. Такая решительность соответствует идее, что смерть – неизбежная и логичная кульминация любого феноменального объекта в длительности. А при жизни мысль о смерти и страх перед ней больше не существуют в сознании, текучесть ума продолжается беспрепятственно и свободно, и деятельность, которую направляет такая текучесть ума, является интуитивной и по замыслу, и по исполнению. Иными словами, смерть представляет собой страх неопределенного и неизвестного (хотя смерть и несомненна, ее время не определено). И этот страх ограничивает, сдерживает и почти подавляет естественное функционирование инстинкта и интуиции.

Это не значит принижать – что действительно было бы глупо – достижения интеллекта, рассуждения и логики в материальном утилитаризме, где в качестве основной движущей силы неизбежно выступает концептуализация. Однако в других областях, лежащих за пределами возможностей интеллекта, вторжение интеллекта и концептуализации создало самые плачевные и гибельные ситуации современной жизни – умственную нестабильность и духовную неуверенность, – которые грозят уничтожить самые основания человеческого существования и культуры. На самом деле, почти во все моменты кризисов именно интеллект сеет панику, в то время как инстинкт и интуиция – можно называть ее верой в непознанное – превосходят обстоятельства и восстанавливают достоинство человеческого существа, соответствующее его истинной природе, или таковости. Только при отсутствии опосредующего вмешательства или концептуального злоупотребления интуиция и инстинкт указывают на истинное положение дел – «то-что-есть» – в самом потенциале бытия.

Один последний вопрос: Если страх смерти и отвращение к ней настолько инстинктивны, как же можно «принимать» феномен смерти? Как можно не противиться самой идее смерти? Самоубийство следует считать исключительным отклонением от нормы, а в остальном, вероятно, каждое живое существо сопротивляется смерти до тех пор, пока ему не приходится капитулировать перед ней из-за полного отсутствия сил для дальнейшего сопротивления. Ответ на это неясное сомнение таков: именно концептуализация вызывает беспокойство и страх в отношении смерти или чего бы то ни было неопределенного и неизвестного. Только человеческие существа ищут уверенности и надежности в жизни, сама основа которой ненадежна, потому что они думают, воображают, концептуализируют и объективируют. Резонно полагать, что прекратив это концептуализирование – как делают мудрецы, духовные адепты или учителя – мы бы пребывали в естественном течении жизни, подобно растениям, которые нормально и естественно живут, растут и умирают во всеобщности феноменального проявления. Что происходит после смерти? Очевидно, мы были бы в том же состоянии, в каком были до начала жизни в материнском чреве; мы бы вернулись к источнику, вечному потенциалу. Природа в любом случае шла бы своим путем, но если интеллекту не давать концептуализировать и таким образом мешать естественной текучести ума, мы были бы освобождены от ненужных мучительных ожиданий. Поэтому возможно вычеркнуть из сознания ужас перед смертью, но почти невозможно сделать это намеренно и целенаправленно, поскольку ум (представляющий собой содержание сознания) известен своим упорством в отношении того, чего его просят избегать. Нисаргадатта Махарадж рассказывал притчу о царе, который, грозя смертью, требовал от своего первого министра секрет физического бессмертия. Мудрый министр принес пакет некого порошка и сказал царю, что ему удалось добыть для него целый запас порошка бессмертия. Его нужно было принимать всего один раз в год, но при одном условии: во время приема нельзя было думать об обезьяне. И, разумеется, всякий раз, когда царь пытался принять дозу бессмертия, в его мыслях уже присутствовала обезьяна. Единственный способ избавиться от обезьяны концептуализации – это осознание нашей истинной природы. То, что мы есть на самом деле, – это измерение за пределами пространства-времени, в котором появляется проявление. Это бесформенное, вневременное присутствие, которое свидетельствует появление и исчезновение феноменального проявления (включая нас самих как его часть), как кто-либо свидетельствовал бы сновидение. Все это проявление, которое спонтанно возникает в том бесформенном потенциале и со временем снова сливается с ним, и есть наша истинная природа. И только после глубокого понимания этого концептуализация перестанет донимать нас своими воображаемыми страхами, включая страх смерти.