Текст книги "Исследование Вечного"

А. Давайте посмотрим, что говорил по этому поводу Лао-цзы, в особенности потому, что он не имел дела с принципами какой-либо философии, а в основном интересовался практическими результатами. Лао-цзы писал свою книгу «Дао-дэ цзин» (что означает «Книга о Пути и Силе») более двух тысяч лет тому назад, в беспокойные времена, когда войны порождали новые войны, на предательство отвечали еще большим предательством, а армии разных враждующих сторон прокатывались по всей стране, оставляя за собой только «сорняки и колючки». Он пришел к твердому выводу, основанному не на каких-либо религиозных догмах, а на непогрешимой логике и действительном опыте, что «тот, кто действует, вредит, тот, кто хватает, допускает ошибку». Это означает, что в том, что касается человеческих отношений, сила может лишь уничтожать саму себя, поскольку любое действие должно порождать противодействие, а любой вызов – соответствующий ответ, в никогда не кончающейся цепи причин и следствий. Каждое событие или действие, стремящееся изменить существующее положение, вызывает сопротивление. Это применимо к любому объекту и любому мероприятию во всех сферах жизни, будь то личные отношения, бизнес или политика. Даже камень сопротивляется дроблению, и естественно, что живое существо сопротивляется более активно и более разнообразными способами. Отсюда совет: «Не будите спящую собаку». Известно, что в более примитивном обществе змеи вполне мирно уживались с людьми, пока не боялись вмешательства в свою жизнь с их стороны. В том, что касается людей и их организаций, сопротивление имеет тенденцию становиться все более и более выраженным и эффективным, если конечно оно полностью не уничтожается по достижении определенного уровня. Но пока не достигнут этот уровень, сопротивление остается полностью соответствующим любому вызову и, следовательно, применение силы определенно приводило бы к обратному результату. Именно поэтому мы видим во всех человеческих делах циклический паттерн. Простое течение времени не может объяснить этот паттерн, который, в действительности, управляется причинно-следственным отношением. Это было одним из важных моментов в учении Нисаргадатта Махараджа.

Принято считать, что действия людей обусловлены волевыми актами с их стороны, их выбором действия. Однако в действительности жизнь как таковая настолько сильно обусловливается инстинктом, привычкой и тем, что в данное время считается «принятым», что образ жизни человека, по существу, представляет собой серию рефлексов, и очень далека от произвольного и целенаправленного действия, каковым ее считают. Истина состоит в том, что «воля» не может быть не чем иным, как иллюзорным умозаключением, поскольку нет никакой сущности, которая могла бы проявлять волеизъявление или волевое действие. Все, что мы обнаруживаем в качестве волеизъявления – это побуждение, выражение «идеи меня», которую никакое буйное воображение не могло бы счесть достаточно могущественной, чтобы воздействовать на неумолимую цепь причинности или на всю тотальность функционирования проявления; она может быть лишь неотъемлемым элементом того или другого.

В этой связи мне хочется рассказать об одном подходящем случае, касавшемся управляющего банком, с которым я был лично знаком. Он был сверх нормы наделен мощным эго и сопутствующим ему чувством волеизъявления, личного усилия и достижения. Он не сознавал, что имеет работу потому, что есть клиенты, чьи нужды следует удовлетворять, чтобы банк мог процветать. Однажды он узнал, что клиент, которого он не только оставлял без внимания, но нередко обижал и восстанавливал против себя, внезапно занял такое положение, где он имел большое влияние и мог поручать значительное количество деловых операций одному из нескольких банков, с которыми он вел дела. Управляющий прекрасно знал, что потеряет работу, если сам не обратится к этому клиенту с предложением, и столь же хорошо знал, что клиент не примет его предложение. Он оказался в трудной ситуации, поскольку не был готов сам лично идти к клиенту и рисковать в свою очередь подвергнуться оскорблению. В конце концов, с огромным трудом, ему удалось послать к клиенту сотрудника, отвечавшего за связи с общественностью, который был очень популярен и особенно нравился этому клиенту, чтобы передать тому специальное приглашение посетить управляющего банка. Его посланцу с немалым трудом удалось уговорить влиятельного клиента. Была назначена встреча, и PR-менеджер предупредил заносчивого управляющего о последствиях, если тот и на этот раз не сумеет сдержать свой нрав, имея дело с этим клиентом. В назначенный день все, казалось, шло хорошо, управляющий приветствовал клиента с необычной теплотой и непривычной скромностью, и PR-менеджер со вздохом облегчения отправился распорядиться насчет легкой закуски и напитков. Однако, вернувшись через несколько минут, он услышал доносившиеся из кабинета сердитые голоса, и почти немедленно из кабинета выскочил разъяренный клиент, бросил обвиняющий взгляд на ошеломленного PR-менеджера, и ушел, не проронив ни слова. Войдя в кабинет, PR-менеджер увидел управляющего, вытиравшего пот с лица носовым платком. Он жестом пригласил PR-менеджера сесть, и лишь спустя некоторое время смог успокоиться и начать говорить. Он был совершенно подавлен. Казалось, все началось хорошо, клиент оценил изменившееся к лучшему отношение банкира и готовился отвечать ему взаимностью, но, по словам банкира, в какой-то неопределенный момент он обнаружил, что вопреки всем своим предыдущим хорошим намерениям, он кричит на клиента (конечно, клиент был очень упрямым!). Наконец, в полном отчаянии, управляющий признался: «Я действительно не знаю, как это случилось – я безусловно не хотел, чтобы это случилось». Как часто мы слышим от людей такие душераздирающие заявления! И, значит, воля оказывается просто иллюзорным умозаключением, просто демонстративным выражением возбужденной «идеи меня», которое в этом конкретном случае привело к краху, но легко могло бы привести к ложному чувству достижения, если бы результат был иным. Другими словами, человеческие существа – что бы они сами ни думали – не живут и не проявляют волю, а играют полностью пассивную роль. Не может ли быть так, что важность человеческой жизни – и даже сам факт жизни – переоценивали и преувеличивали? И потом, существует понятие «священности жизни» (для всех практических целей и, предположительно, только человеческой жизни!), когда сама Природа демонстрирует сильнейшую тенденцию обращаться с «жизнью» как с чисто второстепенной по отношению ко всей тотальности проявления, которое, как сегодня признают даже физики, «имеет природу мысли». А метафизик выражает все это так: «То, чем являются все чувствующие существа, само не существует».

Б. Возвращаясь к вопросу о способности человека понимания – или верующего, который выбирает всегда пребывать у стоп Бога, – жить нормальной жизнью в этом мире, мы сперва должны обсудить, что следует понимать под словами «нормальная жизнь». Безмерное самолюбие не может способствовать нормальной жизни, чрезмерную агрессивность тоже нельзя было бы назвать чертой, способствующей нормальной жизни. Тогда можно считать, что беспокойство в отношении способности человека понимания вести нормальную повседневную жизнь, определенно относится к чувству равновесия в его отношениях с другими людьми в мире, к его способности сохранять должность или достаточно эффективно вести дела. Если это ясно понимать, то большая часть путаницы исчезает. В любом случае, человека с чрезмерно агрессивным самолюбием даже не интересовало бы ни понимание, ни поклонение! Что же касается нормального поведения и продвижения, будь то на работе или в бизнесе, понимание или религиозность окажутся существенной помощью, а не препятствием, поскольку у человека понимания будут естественно и бессознательно развиваться такие «достоинства», как терпимость и терпеливость, которые, безусловно, будут помогать его отношениям с людьми, в то время как отсутствие концептуализирования и непродуктивных мыслей об успехе или неудаче несомненно приведет к огромному повышению эффективности его работы, поскольку он не будет зря тратить энергию на бесполезное беспокойство. Поэтому Лао-цзы называет эту «мягкую» позицию (в противоположность утвердительной твердой позиции агрессивной силы) самым эффективным способом добиваться того, чтобы люди делали то, чего мы хотим. Почему? Потому что по его словам: «Уступать – значит сохранять целое… Поскольку мудрый человек не соперничает, никто не может соперничать с ним». Он называет такое действие деятельностью недеяния, которая достигает успеха посредством бытия, а не делания, позиции, а не поступка, сочувствия, а не принуждения, смирения и терпимости, а не силы и агрессии. Это в точности то, что имел в виду Нисаргадатта Махарадж, когда говорил: «Коль скоро есть понимание, ты можешь делать все, что угодно». Основу этого метода человеческих отношений составляет определяющий фактор – бесспорный факт, что люди интуитивно чувствуют наше отношение. Неискреннее отношение, как правило, будет замечено так же быстро, как отношение уступчивости, основанное на страхе и неуверенности. Только подлинная позиция сочувствия и скромности твердо основывается на понимании того, что хорошее и плохое, а также все традиционные противоположности во взаимоотношениях относительны – и потому полностью избегает всякого суждения, которое вызывало бы соответствующую реакцию. На самом деле, даже когда человек понимания прибегает к силе, по его отношению становится совершенно ясно, что сила использовалась как неизбежная и заслуживающая сожаления необходимость. Эта реакция на подлинное неагрессивное отношение скромности и сочувствия (суть которого – не заставлять другого человека чувствовать себя низшим) возникает потому, что в человеке имеется неявное интуитивное ощущение согласия и гармонии в функционировании феноменального проявления, частью которого является человек, несмотря на явную картину разногласий и дисгармонии, предстающую ему в жизни.

В этой красивой абханге, которую мы здесь интерпретировали, святой показывает в совершенной перспективе проблему естественного, спонтанного и ноуменального образа жизни. То, как нам следует это понимать, можно резюмировать с точки зрения, основанной на учении Нисагадатты Махараджа:

Основное понимание состоит в том, что все проявление – включая всех человеческих существ – это то, что представляется в сознании (здесь и сейчас), и оно превосходит понятия пространства и времени, а значит и движения. Эти понятия возникают в чувствующих объектах (включая людей) как необходимое условие для того, чтобы можно было познавать проявление и его функционирование. В ходе этого процесса сознание – Абсолютная потенциальность – становится отождествленным с каждым чувствующим существом как гипотетическим автономным индивидом, обладающим свободой выбора и действия. Но фактически чувствующее существо продолжает быть не чем иным, как феноменальным объектом, который возник как часть проявления и не имеет собственной природы. Эго – результат дуализма псевдо-субъекта и объекта – служит причиной страдания в мире. Именно от этого призывает отказаться святой, ибо отказ от псевдо-субъективности означает и отказ от идеи «меня», и тогда остается только вечный субъект «Я» вместе с кажущейся проявленной вселенной, которая в целом представляет собой не что иное, как «Я-субъект». Проявление – это просто иллюзорная структура, наподобие тени, и потому не отличается от «Я».

Если это понимание по-настоящему прочно укореняется в уме, если чувствующее существо очень глубоко убеждено, что в своей кажущейся индивидуальности оно не живет как сущность, а просто пассивно «играет роль» в подобной сновидению структуре этого проявления, то «его» воля естественным образом исчезает. Иными словами, независимость и автономия индивидуальной сущности с ее волевым действием или выбором решения и действия, предстают в истинном свете как абсолютно иллюзорные. Чувствующее существо, осознавшее, что оно вовсе не является сущностью, теперь понимает, что оно не может быть индивидуальным субъектом других чувствующих объектов, и потому ему бессмысленно иметь какие бы то ни было желания или намерения. Все, что оно может делать, или все, что с ним может происходить, – это лишенное всякого выбора свидетельствование проявления и его функционирования через посредство психосоматического аппарата. На самом деле отказ от волеизъявления означает принятие «Божьей воли», поскольку отказ от волеизъявления по-настоящему означает не только отсутствие намеренного деяния, но и отсутствие намеренного недеяния.

Затем имеется проблема управления, с которой тесно связаны эго и его гипотетическая воля. Вся наша жизнь кажется не чем иным, как напрасными попытками управлять нашими естественными реакциями на события. Основу любого управления составляет дуализм того, кто управляет, и того, кем или чем управляют. Очевидно, что орган управления – это гипотетическая сущность, которая намеревается изменить «то-что-есть», чтобы удовлетворять то, что она считает своими потребностями, и вся суть в том, что этот орган управления не имеет никакой идентичности, кроме понятия, создаваемого мышлением, прошлым и памятью. И этот эго-управляющий орган пытается управлять чем-то, что само тоже представляет собой порождение мышления. Например, предположим, что человек на что-то сердится. Немедленная реакция состоит в подавлении гнева или, по крайней мере, в его рациональном объяснении. Но, как неоднократно указывал Махарадж, суть дела в том, что человек не отделён от гнева (или любой другой эмоции), поскольку тот, кто пытается подавлять гнев, и сам гнев – это не две разные вещи, а просто видимости или движения в сознании – управляющий есть управляемое. Однако жить неуправляемой жизнью не означает потакать себе во всем, чего тебе хочется, поскольку вся суть естественной жизни без попыток управлять ею состоит в том, чтобы жить без волевых действий, без надуманного желания или намеренного нежелания чего бы то ни было, жить без процесса вторичного мышления (мысленного обсуждения), просто свидетельствуя события, как в сновидении, без всякой вовлеченности в них. Тогда ум становится не бездействующим, как ум идиота, а чрезвычайно живым, а мозг регистрирует только те факты, которые необходимы для практических целей. Ум становится свободным от постоянной болтовни не из-за какого-либо намеренного контроля или вследствие какого-то химического воздействия, а легко и естественно, просто за счет понимания «того-что-есть». Тогда ум (представляющий собой содержание личного или индивидуального сознания) становится единым с безличным или универсальным сознанием, и, несмотря на всю внешнюю активность, пребывает в той внутренней тишине, что не относится ни к пространству, ни к времени, ни к звуку, которые касаются только гипотетической сущности.

На фоне понимания, к которому мы, таким образом, пришли, эту красивую абхангу Тукарама вполне можно было бы перефразировать так:

Давайте понимать нашу истинную природу и пребывать в ней. Такое понимание будет способствовать необходимости отказа от нашего ложного отождествления с якобы независимой и автономной иллюзорной сущностью. Отказ от этого эго устранит все волевые желания, представляющие собой голод. После этого всякое действие будет спонтанным действием без личной ответственности или вины. И так в этом пребывании в нашей истинной природе к нам придет совершенная безмятежность. Наша истинная природа? Разумеется, это универсальное сознание – чувство Присутствия, которое есть в каждом и всяком чувствующем существе без какого бы то ни было различия или разграничения, не в качестве индивидуальной сущности, а чувство Присутствия как такового. Именно к этому универсальному сознанию святой обращается в еще одной важной абханге: «Куда бы я ни шел, Ты мой постоянный спутник, ведущий меня за руку, и, беря на себя все мои обязанности и заботы, Ты оказываешь мне постоянную поддержку».

15. О, Смерть, где твое жало?

Чтобы понять ту притягательную силу, которой с незапамятных времен обладал для человеческого ума феномен смерти, необходимо исследовать и понять саму структуру человеческого существа. Однако прежде чем это делать, возможно, было бы довольно интересно вкратце рассмотреть идею «жизни мертвых» – пожалуй, самое ранее верование, которое впоследствии легло в основу религии.

Вера в загробную жизнь, подобно всем человеческим концепциям, естественно, претерпевала разные стадии эволюции, незаметно и плавно переходившие друг в друга. Тем не менее, в развитии идеи посмертного существования можно различить три основных этапа. На первой, или низшей, стадии не слишком ясно воспринималась сама идея смерти или различия между жизнью и смертью. На второй стадии, хотя феномен смерти и принимался как физический факт, его считали всего лишь временным и потому ожидали воскрешения тела. Только на третьей стадии смерть считали полным концом жизни тела, а посмертное существование связывали с отдельной, отчасти неземной, нематериальной сущностью, именуемой душой.

На первой стадии первобытный человек интуитивно чувствовал свое действительное бессмертие, и его образ жизни, основывавшийся на низком уровне интеллекта, давал ему ощущение бесконечности жизни. Разумеется, это ощущение подкреплялось тем, что ни один человек не переживает личного опыта смерти. Смерть как феномен связывали только с насильственным лишением жизни, вроде утопления в реке во время наводнения, удара молнии или нападения дикого животного. Иными словами, не могла возникнуть идея неизбежности смерти. Более того, для первобытного человека явление прерывания сознания во время сна, при несчастном случае или в результате оглушения было достаточно распространенным опытом. Дикари привыкли видеть, как их собратья теряли сознание под действием естественных факторов, в результате несчастных случаев или сражений, а потом, через некоторое время, снова приходили в сознание и полностью восстанавливали свои жизненные силы. В течение подобных периодов они, естественно, заботились о безопасности, физических нуждах и удобстве тел своих бессознательных собратьев. Поэтому для дикарей любая потеря сознания всегда была временной, и пока она продолжалась, следовало заботиться о теле раненого человека.

В таком отношении первобытного человека к своим раненым или травмированным друзьям и родственникам определяющую роль играла примитивная психология. По-видимому, уже на достаточно ранних этапах развития человеческого ума существовало интуитивное ощущение, что помимо осязаемого тела должно быть какое-то невидимое существо, которое обитает в физическом теле и покидает его вместе с дыханием, когда наступает смерть, и которое, даже когда тело живо, убегает из него во время сновидений. Поэтому первобытный человек с очень ранних времен считал сознание (или жизнь, или душу) чем-то родственным дыханию, чем-то, что в определенное время и в определенных обстоятельствах могло покидать тело, а потом снова возвращаться. Именно это интуитивное понимание в сочетании с собственным повседневным опытом, касавшимся себя и других, становилось основой концепции, согласно которой мертвый человек считался человеком, чья невидимая душа покинула тело, но вполне может в него вернуться, и потому мертвое тело следует сохранять. Со временем такая концепция естественным образом должна была привести к практике мумификации – особенно в условиях более сухого климата, как в Египте или Перу.

Следовательно, в течение первой стадии первобытному человеку явно была свойственная любящая забота о мертвых, которая выражалась в том, что мертвое тело заботливо сохраняли в доме – будь то пещера, или хижина, или что-то другое – и рядом с ним ставили пищу. Первая стадия, судя по всему, постепенно переходила во вторую, которая была связана с той или иной формой погребения. Однако на этой второй стадии любовь к умершим, по-видимому, постепенно превратилась в своего рода боязнь мертвых, которая начиналась с идеи возможного возвращения самого тела, чтобы докучать оставшимся в живых, а позднее сменилась идеей возвращения в форме призрачного духа или привидения. На третьей стадии появляется практика сожжения мертвых тел, и, по-видимому, именно вместе с этой практикой сожжения тела возникла идея бессмертия души. Это усовершенствованное представление о бессмертии постепенно становилось приемлемым даже для более современных европейских народов, хотя они продолжали хоронить своих умерших, и их общепринятым убеждением оставалась вера в воскрешение. Не может быть никаких сомнений в том, что в большинстве случаев сообщества, которые в настоящее время сжигают своих умерших – подобно индуистам, – ранее практиковали их погребение. В Ведах ясно говорится о погребении как обычном способе избавления от мертвого тела, и даже в ином случае представляется, что погребение практиковалось в Индии примерно до 1300 г. до н. э. Затем появилась практика сожжения с погребением золы, а гораздо позднее золу стали бросать в какую-либо священную реку.

Основоположники практики кремации, несомненно, надеялись, что превращение тел их умерших в золу с ее последующим погребением должно помешать мертвым возвращаться в дома живых, но они, конечно, не могли предотвратить появление призраков в сновидениях живых, равно как не могли помешать умам живых сочинять фантазии о призраках. Иными словами, в то время как телесное воскрешение было исключено, поскольку сожжение полностью и необратимо уничтожало тело, появилась доктрина бессмертия души: хотя тело уничтожалось, дух продолжал жить, порождая привидения и призраки. Однако процесс эволюции концепции загробной жизни, судя по всему, продолжился до той стадии, когда огонь стали считать средством освобождения духа из оков плоти, и призрак освобождался от одинокой жизни в гробнице, переходя в мир духов и теней. На самом деле, поклонение предкам, вероятно, играло столь большую роль в возникновении религиозных эмоций, что систематический анализ существующих богов или божественных личностей показал бы, что они стали результатом обожествления давно умерших реальных людей. Сэр Альфред Лайл как-то сказал, говоря об Индии в целом, что самые известные местные божества – это обычно люди из прошлых поколений «которые заслужили особое повышение и внеочередной чин среди бестелесных призраков».

Этот очень краткий обзор развития понятия смерти на протяжении веков дает нам перспективу для рассмотрения проблемы, которую феномен смерти представляет для нас сегодня. Для первобытного человека смерть не была настоящей проблемой, поскольку он был бы озадачен, столкнувшись с трюизмом «все люди смертны». Для него жизнь была бесконечной, пока он не погибал от какого-то природного явления или в борьбе со своим врагом, либо с диким животным. Для современного человека смерть становится проблемой, потому что он бывает потрясен внезапным «исчезновением» любимого человека, который умер, и чья смерть убеждает его в неоспоримом факте, что и он сам однажды должен будет умереть. Это создает для него проблему: мой организм, физическое тело, исчезнет, но как насчет «меня», того, кто обладал телом и руководил его функциями до того, как организм покинули дыхание и сознание? Суть в том, что проблема возникает из-за того, что, с одной стороны, человек считает себя руководящим началом – функционирующим элементом – в физическом организме, проявленном в пространстве-времени, а с другой стороны, вместо того чтобы сохранять этот функционирующий элемент в качестве вневременного и отдельного от физического аппарата, он его персонифицирует и наделяет бесконечной продолжительностью. Иными словами, как столь часто указывал Нисаргадатта Махарадж, вместо того чтобы правильно понимать самость, или душу, или функционирующий элемент как саму вневременность, он неправильно понимает ее как сущность, отдельную от психосоматического аппарата, но, тем не менее, существующую в пространственно-временной бесконечности, чей конец отодвигается в бесконечность во временной длительности. Чтобы совершенно ясно понять эту проблему, необходимо изучить структуру человеческого существа во всей полноте, а не только в качестве феноменального проявления, физической видимости.