Текст книги "Карта дней"

– Я понимаю, что это моя вина. Да, это так. – Я заговорил быстро, стараясь высказать все, прежде чем мисс Сапсан окончательно потеряет терпение. – Но если бы вы только видели тех людей, которые за ней охотятся! У них вертолеты и какое-то спецоборудование.

– Совершенно очевидно, что это какой-то из кланов.

– На самом деле нет, – возразил я, хотя мне уже приходилось ее перекрикивать. – Даже ребята Лео не знали, кто они такие…

– Мистер Портман.

– В ней есть что-то особенное. Что-то важное. Я чувствую…

– Мистер Портман!

– Джейкоб, перестань! – зашипел на меня Миллард.

– И я не думаю, что Эйч послал бы нас за ней, если бы она действительно не была важна. Понимаете? Он же не идиот!

– Мистер Портман! Эта девушка – не ваша забота! – завопила мисс Сапсан.

Я никогда еще не слышал, чтобы она так кричала. В комнате стало тихо-тихо. Даже уличный шум, доносившийся из-за окна, как будто примолк.

Директриса тряслась от гнева.

– Ради общего блага иногда приходится мириться с несовершенствами мира, – сказала она. – Безопасность одного человека – ничто по сравнению с безопасностью многих тысяч.

Я тоже был зол. И потому не смог придумать ничего разумного, а просто взял и брякнул:

– Ну что ж, дерьмово!

Бронвин ахнула. Никто из нас не позволял себе говорить с мисс Сапсан в таких выражениях.

Мисс Сапсан шагнула вперед. Наклонилась над моей кроватью.

– Да, мистер Портман, это дерьмово. Но когда приходится выбирать между одним дерьмом и другим, становится ясно, почему так дерьмово быть правителем. И именно по этой причине мы не вовлекаем – и никогда не будем вовлекать – детей в принятие решений государственной важности.

Слово «детей» она произнесла с таким нажимом, словно хотела швырнуть его нам в лицо.

Я заметил, что Эмма нахмурилась. По-видимому, с ней тоже никто еще так не говорил.

– Мисс Сапсан? – окликнула она.

Директриса резко обернулась и смерила ее взглядом, словно вызывая на поединок.

– В чем дело, мисс Блум?

– Мы уже не дети.

– Дети, – покачала головой директриса. – И сегодня вы это доказали.

И, развернувшись, вышла из комнаты.

Все ошеломленно молчали. И только когда звук ее шагов затих в отдалении, мои друзья вновь обрели дар речи.

– Ну, ты и осел, Портман, – сказал Енох. – Ты ее совсем вывел из себя. И с чего это тебе вздумалось приставать к ней насчет этой девчонки?

– Если бы кто-то из вас остался в той петле, мы бы все волновались, – ответил я. – Так почему мы не должны волноваться о ней?

– Это не наша забота, – возразила Бронвин. – Так говорит мисс Эс.

– Они же не убьют ее и ничего с ней такого не сделают, – продолжал Енох. – Уж лучше пусть остается там, чем прячется от вертолетов где-то в настоящем, на этой стройке. С кланом Лео ей будет безопаснее.

– Мы не можем этого знать! – воскликнул я. – Задание было доставить ее в безопасную петлю, а не просто бросить где придется…

– Да забудь ты про это чертово задание! – взорвалась Эмма. – Нет больше никакого задания! Все закончилось! И глупо было вообще за него браться!

– Да-да-да, – закивала Бронвин. – Просто оставим это в прошлом и будем надеяться, что имбрины нас простят.

– Они отчасти тоже виноваты, – сказал я. – Ничего бы этого не случилось, если бы они с самого начала объяснили нам, что происходит. Я понятия не имел, что они пытаются добиться какого-то мирного договора…

– Нечего перекладывать нашу вину на имбрин! – отрезала Бронвин.

– Но они обращаются с нами, как с идиотами! – вскипел я. – Ты же сама это говорила!

– Не знаю, как ты, – сказала Бронвин, – но лично я посмотрела, как живут американцы, и теперь просто счастлива, что у нас есть имбрины. Я больше никогда не буду на них жаловаться. Так что если хотите и дальше говорить о них что-то плохое, считайте, что я в этом разговоре не участвую.

– Я не жалуюсь, я просто хочу сказать, что…

– Мы им не ровня, Джейкоб. И ты тоже. То есть, конечно, это был настоящий подвиг – то, что ты сделал для всех нас в Библиотеке Душ. Но даже если ты – знаменитый герой и люди просят у тебя автограф, это еще не значит, что ты настолько же важен, как имбрины.

– Я этого и не утверждал!

– Но ведешь себя так, будто ты в этом уверен. Если мисс Сапсан хотела что-то держать от тебя в секрете, значит, у нее была на то веская причина, и на этом все.

Бронвин повернулась и вышла из комнаты. Никто даже не попытался ее остановить.

– Ну и ну, – я покачал головой. – А что насчет вас?

– В каком смысле – «насчет нас»? – кислым тоном переспросила Эмма.

– Вы же хотели независимости! Хотели самостоятельно принимать решения! Неужели вы тоже откажетесь от собственных слов – и только из-за того, что мисс Эс на нас сердится?

– Не притворяйся тупее, чем ты есть, – проворчал Енох. – Из-за нас чуть было не началась война.

– У мисс Сапсан есть полное право на нас сердиться, – добавила Эмма.

– Спору нет, с нами частенько обращались, как с детьми, – сказал Миллард. – Но мы выбрали не лучшее время для борьбы за независимость.

– Но откуда нам было знать? – воскликнул я. – Да, конечно, мы допустили ошибку. Но это еще не значит, что мы должны сдаться!

– Значит, – возразил Енох. – В этом случае – значит. Лично я собираюсь сидеть тише воды ниже травы. Чистить трубы, умолять о прощении и надеяться, что все вернется на круги своя.

– Речь настоящего героя! – хмыкнул я.

Енох рассмеялся, но я видел, что задел его за живое. Он подошел к моей кровати, достал из кармана горсть увядших маргариток и рассыпал их по одеялу.

– Ты тоже не герой, – произнес он. – Ты – не Эйб Портман, и никогда им не станешь. Так что хватит уже пытаться.

И вышел за дверь.

Я словно окаменел. Сказать мне было нечего.

– Я, наверное, тоже пойду, – пробормотал Миллард. – А то еще директриса подумает, будто мы тут…

Конец фразы я не расслышал.

– Что? О чем-то сговариваемся?

– Ну, вроде того, – подтвердил он.

– А как насчет остальных? Они придут меня навестить?

Горация, Хью, Оливию и Клэр я не видел с того дня, как мы отправились на задание, и казалось, прошла уже целая вечность.

– Не думаю, – сказал Миллард. – До встречи, Джейкоб.

Мне не нравилось, как все обернулось. Я буквально чувствовал, как мои друзья проводят черту: я – по одну сторону, а все остальные – по другую.

Миллард ушел: его плащ и штаны выплыли за дверь. Я остался наедине с Эммой… но она тоже направлялась к выходу.

И тут я поддался позорному отчаянию:

– Не уходи! – крикнул я.

– Но мне действительно пора. Прости, Джейкоб.

– Не обязательно, чтобы все вот так закончилось! Это просто неудачное стечение обстоятельств…

– Хватит. Пожалуйста. – В глазах у нее стояли слезы, и я вдруг почувствовал, что тоже едва не плачу. – Это конец, Джейкоб. Ничего не поделаешь.

– Мы дозвонимся Эйчу! Расскажем, что произошло, обсудим, что делать дальше…

– Послушай меня, Джейкоб. Пожалуйста, послушай. – Она сложила ладони перед собой и прижала кончики пальцев к губам. Молитвенный, умоляющий жест. Постояла так пару секунд и опустила руки. – Ты не Эйб, – произнесла она. – Ты не Эйб. И я боюсь, что если ты продолжишь и дальше пытаться быть как он, это тебя убьет.

Она отвернулась, немного помедлила в дверном проеме и ушла.

* * *

Я лежал в постели. Прислушивался к шуму с улицы, размышлял, дремал, болтал с Рафаэлем, когда тот приходил проверить, как я, и посыпать меня своими странными порошками. Иногда я погружался в беспокойный сон, но ненадолго. Поначалу я в основном злился. Но мои чувства раскачивались между гневом и сожалением. С одной стороны, я переживал, что друзья меня бросили (смогу ли я еще когда-нибудь назвать их друзьями?), с другой – понимал, почему они не захотели принять мою сторону. Ради меня они рисковали многим, и чуть не потеряли всё. Не знаю, можно ли и впрямь изгнать кого-то из мира странных, но, полагаю, мы подошли к этой черте очень близко.

Сердился я и на Эмму – за то, что она сделала, и за то, что она сказала. За то, что ушла. Но я не мог не задаваться вопросом: а что, если наш с ней разрыв – это моя вина? Что, если я сам заставил ее вернуться к тем прежним чувствам, которых она многие годы сознательно избегала? Если бы я не полез в дедушкин тайник, не позвонил бы Эйчу и не втянул во все это Эмму, может, мы с ней до сих пор были бы вместе?

И мисс Сапсан. Пусть она подчас готова задушить нас своей заботой; пусть обращается с нами, как с детьми; но все же у нее были все основания на меня злиться. И у моих друзей тоже. Среди причин, по которым я все это затеял, слишком уж много места занимали обида на имбрин и злость на родителей. Но на самом деле проблема в том, что я попытался действовать в мире, о котором не имел ни малейшего представления. Вселенная странных людей – невероятно сложная, со своими правилами, традициями и классификациями, со своей историей. Даже мои друзья, которые изучали мир странных почти всю свою долгую жизнь, и то не знали всего. И каждого новичка полагалось готовить, обучать и тренировать не менее серьезно, чем астронавта перед полетом в космос. Но когда петля мисс Сапсан разрушилась, меня швырнуло в океан этого неизвестного мира без всякой подготовки, и чтобы выжить, мне не оставалось ничего, как плыть наудачу. Удача мне улыбнулась: благодаря своему странному дару и храбрости моих друзей я чудесным образом выжил – и, более того, победил.

Но постоянно рассчитывать на везение нельзя. Моя ошибка – в том, что я решил, будто смогу попытаться еще раз и мне опять повезет. Уязвленная гордость заставила меня прыгнуть в эти темные воды снова – и на сей раз исключительно по собственной инициативе. Более того, я увлек за собой нескольких друзей, что было не только глупо, но и, в конечном счете, нехорошо по отношению к ним. В итоге я чуть не погиб.

Я поступил как самоуверенный недоучка. И возлагать за это вину на мисс Сапсан я не мог. Значит, на самом деле я не имел права злиться ни на нее, ни на моих друзей. И чем больше я думал об этом, тем отчетливее моя злость сосредоточивалась на совершенно другом человеке. На человеке, которого с нами даже не было. Который вообще уже умер. Да, именно: на моем дедушке. Он-то знал, кто я! С самого моего рождения он прекрасно это знал. И, сам будучи странным, прекрасно знал, что рано или поздно я обнаружу собственную странность. И, зная все это, он, тем не менее, не счел нужным меня подготовить.

Почему? Неужели потому, что я нагрубил ему тогда, в четвертом классе? Неужели он так сильно обиделся? Нет, вряд ли: дедушка не был настолько мелочным. Или, как однажды предположила мисс Сапсан, он пытался уберечь меня от лишних страданий? Хотел, чтобы я вырос, чувствуя себя нормальным?

На первый взгляд это была приятная мысль. Но стоило копнуть чуть глубже, и ничего приятного в ней не осталось. Ведь он знал! Он прожил целую жизнь в странной Америке – в этой сложной, кровавой стране, раздираемой распрями. И если он скрывал правду, чтобы уберечь меня от лишних страданий, то это значит, что он сознательно мной рисковал. Даже если забыть о пустóтах, рано или поздно меня все равно бы выследила какая-нибудь банда странных американцев. Представьте себе, как бы я удивился, если бы узнал о своей странности не от деда, а таким образом – в роли «дикой» добычи какого-нибудь бессердечного разбойника с большой дороги!

Эйб оставил меня без карты и без ключа, без единой подсказки. Без единого намека на то, как мне ориентироваться в этой новой, странной реальности. Он был обязан рассказать мне все, но не сказал ни слова.

Почему он оказался таким безответственным?

«Потому, что ему было на тебя плевать».

Снова этот гаденький тихий голосок в голове!

Нет, это невозможно. Я не мог поверить, что деду было плевать на меня. Должна быть какая-то другая причина.

И тут до меня дошло, что на свете все еще живет человек, который может знать ответ.

– Рафаэль?

Врач, спавший в кресле у окна, шевельнулся. Голубой утренний свет хлынул в комнату.

– Да, мастер Портман?

– Мне надо поскорее выбраться из этой постели.

* * *

Три часа спустя я уже был на ногах. Под глазом остался лиловый синяк, и ребра все еще болели, но в остальном Рафаэль сотворил настоящее чудо, и я чувствовал себя неплохо. Я направился обратно в Панпитликум Бентама, стараясь никому не попадаться на глаза, но утренний час пик был в самом разгаре, и мне все-таки пришлось несколько раз остановиться, чтобы дать автограф. (Я до сих пор удивлялся, что меня узнают в лицо. Ведь я почти всю жизнь прожил как ничем не примечательное ничтожество, – и теперь, когда ко мне подходил очередной поклонник, я первым делом думал, что меня приняли за кого-то другого.)

Я знал, что мне не полагается покидать Акр. И рисковал, что кто-то из тех, кто знает об этом, заметит меня и сообщит мисс Сапсан. Но это была не главная моя забота. Я ухитрился пройти неузнанным через парадную дверь и вестибюль и подняться по лестнице. Клерк на входе в Панпитликум узнал меня, но я сказал, что отправляюсь домой, и он только рукой махнул – «проходи». Я побежал по коридору – мимо путешественников, занятых своими делами, мимо клерков за регистрационными столиками, мимо какой-то открытой двери, за которой громыхал голос Харона. Завернул за угол – в другой коридор, покороче, где была нужная мне дверь. Нашел чулан для швабр с той самой бумажкой – «Только для А. Сапсан и ее подопечных», – и нырнул внутрь.

А затем вышел из садового сарая во влажную духоту флоридского дня, под косые лучи солнца, уже клонящегося к закату.

Мои друзья остались в Дьявольском Акре. Родители путешествовали по Азии.

Дома никого не было.

Я вошел, сел на диван в гостиной и достал из кармана телефон. Немного заряда в нем еще оставалось. Я набрал номер Эйча. После третьего гудка мне ответили:

– Ресторан «У Хона» слушает.

– Могу я поговорить с Эйчем? – спросил я.

– Минуточку.

Из трубки доносились чьи-то далекие голоса и звон тарелок. Затем трубку взял Эйч.

– Слушаю? – произнес он с опаской.

– Это Джейкоб.

– Я думал, имбрины посадили тебя под замок.

– Не совсем, – сказал я, – но они очень сердятся. И наверняка не обрадуются, если узнают, что я вам звонил.

– Это уж точно, – хмыкнул Эйч. Я знал, что он тоже на меня сердится. Это чувствовалось по голосу. Но, похоже, он уже успел меня простить – может, даже еще до того, как я позвонил. – Приятно слышать, что ты жив и здоров. Но ты заставил меня поволноваться!

– Могу себе представить. Я и себя заставил поволноваться.

– Почему ты меня не послушался? Теперь все пошло наперекосяк.

– Я знаю. Извините. Я бы хотел помочь все исправить.

– Спасибо, но нет. Ты и так уже достаточно натворил.

– Я понимаю, что должен был все бросить после того, как вы позвонили, – сказал я. – Но… – Я запнулся, испугавшись, что мои слова прозвучат как обвинение. – Почему вы мне не сказали, что мы делаем что-то незаконное?

– Незаконное? С чего ты это взял?

– Ну, есть же закон кланов. Насчет того, что нельзя увозить странных, с которыми еще никто…

– Каждый человек волен идти, куда захочет, – перебил Эйч. – И если закон отнимает у тебя свободу, то к черту такой закон.

– Ну да, конечно, я согласен. Но имбрины пытаются добиться, чтобы кланы заключили между собой мир, и…

– Думаешь, я не в курсе? – Судя по голосу, он начал раздражаться. – Если кланам хочется воевать, пусть себе воюют сколько душе угодно. Ни к тебе, ни ко мне это не имеет ни малейшего отношения, и не верь никому, кто попытается убедить тебя в обратном. В любом случае на кону стоят куда более важные вещи, чем все эти чертовы кланы с их вечными сварами.

– Правда? А что это за вещи?

– Например, эта девчонка.

– Вы имеете в виду Нур?

– Кого же еще? И больше не произноси это имя вслух.

– А что в ней такого важного?

– Я не собираюсь говорить об этом по телефону. Линию могут прослушивать. Да и вообще, тебе этого знать не надо. Честно признаться, я с самого начала не хотел ничего тебе поручать. Надо было прислушаться к голосу разума. К тому же я нарушил обещание, и это плохо. Тебя чуть не убили.

– Какое обещание? Кому?

Эйч молчал так долго, что если бы не грохот посуды на заднем плане, я бы уже подумал, что связь прервалась. Наконец он произнес:

– Твоему деду.

Только теперь я вспомнил, зачем вообще позвонил Эйчу.

– Почему?! – воскликнул я. – Почему он никогда мне ничего не рассказывал? И почему попросил вас хранить от меня все в секрете?

– Потому что… он хотел защитить тебя, сынок.

– Но у него ничего бы не вышло! Все, чего он добился, – того, что я остался совершенно неподготовленным.

– Он собирался сам рассказать тебе, кто ты. Но не успел.

– Ну, и от чего же он меня защищал?

– От нашей работы. Он не хотел тебя втягивать.

– Тогда зачем он посылал мне открытки из ваших поездок? И рисовал карты? И зачем сделал мое прозвище паролем от кодового замка у себя в тайнике?

Эйч громко вздохнул.

– Он хотел, чтобы на крайний случай у тебя осталось хоть какое-то подспорье. Но хватит об этом. Мне пора. Ты застал меня буквально на пороге.

– Куда вы едете?

– Закончить одно последнее дело, – ответил он. – А потом можно и в отставку.

– Вы попытаетесь вернуть ее?

– Это не твоя забота.

– Подождите меня! Я поеду с вами. Я хочу помочь. Пожалуйста!

– Нет, спасибо. Как я уже сказал, ты натворил достаточно… К тому же ты не слушаешь приказов.

– Я буду слушаться! Честное слово!

– Ну, хорошо. Вот тебе приказ: возвращайся к своей прежней жизни. Возвращайся к своим имбринам, в свой маленький безопасный мирок, потому что ты еще не готов к большому миру. Может, когда-нибудь мы еще встретимся. Когда ты будешь готов.

И он повесил трубку.

Глава девятнадцатая

Я стоял посреди гостиной с телефоном в руке, все еще слушая тишину в трубке. Мысли в голове неслись галопом. Я должен добраться до Эйча, и как можно скорее. Должен помочь ему. Да, конечно, я еще очень молод и неопытен, но он уже слишком стар и наверняка потерял хватку. Я ему нужен, пусть даже он не хочет этого признавать. Впрочем, в одном он прав: я действительно не умею подчиняться приказам. Ну и ладно! Главное, появился еще один шанс спасти Нур! Может, лишь призрачная тень шанса, но я выжму из него все что можно.

Во-первых, нужно разыскать Эйча. По счастью, я знал, с чего начать: с той самой упаковки спичек, на которой был записан его телефон. На ней была реклама китайского ресторана где-то на Манхэттене. И когда я позвонил Эйчу на этот раз, в трубке отчетливо слышались всякие ресторанные звуки: шум, какой обычно стоит на кухне. И было ясно, что на звонок ответил кто-то из работников. Вероятно, Эйч живет над рестораном. А может, он его владелец. Название и адрес были на спичечной упаковке, так что найти ресторан не составит труда. Нужно только добраться до Нью-Йорка.

Я не стал собирать сумку, решил не брать с собой ничего особенного. Только сбросил одежду, в которой проходил много дней (она была в крови и уже изрядно попахивала), и переоделся в чистое. Покинув дом через черный ход, я добежал до садового сарая и вернулся в Дьявольский Акр. Я уже точно знал, куда идти дальше. Возвращаясь с мисс Сапсан из Нью-Йорка, мы вышли через дверь в середине коридора на верхнем этаже Панпитликума. Оставалось только вернуться туда, откуда мы пришли днем раньше. Бежать было нельзя, чтобы не привлекать к себе внимания, так что я просто пошел быстрым шагом, опустив голову и надеясь, что никто из путешественников, транспортных агентов или клерков меня не заметит. Я благополучно добрался до лестницы и поднялся на верхний этаж, и никто даже не остановил меня, чтобы взять автограф. Но стоило свернуть в нужный коридор, как передо мной выросла гигантская черная стена.

Стена заговорила, и в ее голосе нельзя было не узнать гулкий бас Харона.

– Портман! Мне казалось, ты сейчас должен чистить клетки медвегримов в новой петле мисс Королек для странных животных.

Мисс Сапсан накануне умчалась, не успев сообщить, какое мне назначено наказание, но Харон откуда-то уже это знал. Стыдные вести не ждут на месте.

– А вы откуда знаете? – спросил я.

– У стен есть уши, друг мой. Как-нибудь я тебе покажу: их надо регулярно чистить от серы.

Меня передернуло, и я попытался выбросить этот образ из головы.

– Я как раз туда и шел.

– Странно. Та петля внизу. – Харон скрестил руки на груди и наклонился ко мне. – Ты тут устроил большой переполох, ты в курсе? Взъерошил им перышки.

– Мы не хотели никого огорчить. Честное слово!

– А я и не говорю, что ты сделал что-то плохое. – Он понизил голос. – Ерошить перышки иногда даже нужно. Если ты понимаешь, о чем я.

– Угу, – пробормотал я, нервно сжимая и разжимая кулаки. В любой момент мимо могла пройти имбрина.

– Не всем по душе, как имбрины тут заправляют. Слишком уж они привыкли принимать все решения сами. Ни с кем не советуются. Ни у кого не спрашивают мнения.

– Я понимаю, о чем вы, – сказал я.

– В самом деле?

Конечно, я все понимал. Вот только говорить об этом у меня не было времени.

Харон наклонился еще ниже и зашептал мне на ухо. Дыхание у него было холодное и пахло землей.

– В следующую субботу вечером на старой скотобойне будет собрание. Приходи.

– Что за собрание?

– Да так, ничего особенного. Просто встреча единомышленников. Потолкуем о том о сем. Все будут очень рады, если ты придешь.

Я заглянул ему под капюшон. Там, как обычно, было темно, но в темноте я заметил слабый отблеск белозубой улыбки.

– Приду, – прошептал я в ответ. – Но не рассчитывайте, что я пойду против имбрин.

Улыбка под капюшоном стала шире.

– А разве не этим ты сейчас занимаешься?

– Все гораздо сложнее.

– Не сомневаюсь. – Харон выпрямился и шагнул в сторону, уступая мне дорогу. – И не волнуйся, я тебя не выдам.

Он протянул мне руку:

– Тебе это понадобится.

На ладони у него лежал билет. На одной стороне было напечатано «Министерство временных дел», а на другой – «Везде».

– Американские петли охраняются, – пояснил Харон. – Ситуация напряженная, так что они не впускают кого попало.

Я хотел взять билет, но Харон зажал его в кулаке.

– Суббота, – многозначительно произнес он и снова раскрыл ладонь.

* * *

Путешествовать в одиночку оказалось куда проще, чем в компании. Не нужно было ни за кем присматривать и следить, чтобы никто не потерялся. Можно было спокойно идти через битком набитый зал, не оглядываясь на каждом шагу. Так что я легко проскользнул сквозь толпу и сунул билет клерку – здоровенному парню, примостившемуся на крохотном табурете за столиком. Клерк уставился на мой билет с надписью «Везде» с таким изумлением, словно никогда еще такого не видел.

– На вас современная одежда, – заметил он, окинув меня взглядом. – Костюмеры проверили вас на анахронизмы?

– Да, – кивнул я. – Они сказали, все в порядке.

– А квитанцию они вам дали?

– Ага, – и я принялся похлопывать себя по карманам. – Куда же я ее положил?..

За мной уже выстроилась очередь. Клерк, управлявший пятью дверями одновременно, не выдержал:

– За дверью найдете пальто. Просто накиньте сверху, – сказал он и взмахом руки велел мне проходить. – В кармане есть карта.

Я сказал «спасибо» и пошел к двери. Золотая табличка на ней гласила: «Универмаг Баллока, Нью-Йорк, 8 февраля 1937 года».

Я прошел туда, снял с крючка на внутренней стороне двери старое черное пальто (очевидно, висевшее там на экстренный случай) и набросил его поверх одежды. Затем закрыл дверь и прошел в крохотную пустую комнатушку. В глазах на пару секунд потемнело, и после уже привычного временного рывка я услышал, что шум за дверью изменился.

Я вышел в универмаг. Похоже, его недавно закрыли: повсюду тянулись пустые полки и стояли пыльные голые манекены. Из окон, заклеенных газетами, лился тусклый свет. У выхода на улицу сидел сонный охранник; по его униформе, очень похожей на те, которые носили клерки из Панпитликума, я понял, что это один из наших. Он проверял только тех, кто хотел отправиться в Дьявольский Акр, а до прибывших оттуда ему дела не было. Я был один и без багажа, и одного уверенного кивка хватило, чтобы спокойно пройти мимо.

Выйдя в пасмурный зимний день, я быстрым шагом пошел по Шестой авеню – мимо прачечной, выдыхавшей облака пара, мимо черных от городской грязи сугробов, мимо дрожащих, плохо одетых людей, которые выстроились в очередь, чтобы получить «горячий обед всего за цент», как гласила вывеска. Сунув руку в карман, я достал карту, грубо набросанную от руки. На ней был изображен универмаг с выходом из петли, а примерно в полумиле оттуда – внешняя граница петли, за которой начиналось настоящее. На карте была надпись: «После прочтения сжечь», – так что я швырнул ее в бочку с огнем, вокруг которой грелись какие-то люди в лохмотьях. К этому времени холод пробрал до костей и меня, и я перешел на бег.

Через несколько кварталов воздух стал разреженным и замерцал. А еще через несколько шагов я прошел сквозь оболочку петли и вернулся из 1937 года в настоящее. Тотчас же стало тепло и светло, а вместо приземистых домов меня со всех сторон окружили высотки.

Я поймал такси, назвал водителю адрес со спичечной картонки, и уже через десять минут мы подъехали к высокому кирпичному зданию, опутанному лестницами пожарных выходов. Китайский ресторанчик «У Хона» был здесь, на первом этаже. В витрине висели утки, а над дверью – красный фонарь с кистями. Я заплатил таксисту, вошел в ресторан и спросил официанта, как найти Эйча. Тот замялся, но я показал ему спички. Официант кивнул и вывел меня обратно на улицу.

– Четвертый подъезд, вход с той стороны, – сказал он, ткнув пальцем в переулок. – Напомните ему, что в среду пора платить за квартиру.

В переулке обнаружился таксофон – необычная для современного Нью-Йорка старомодная будка с раздвижной дверью. Он стоял посередине между черным ходом ресторана, откуда доносились типичные кухонные звуки: шипение масла на сковородках и звон посуды, – и обшарпанной дверью, за которой, по-видимому, находились квартиры. Дверь оказалась приоткрыта: кто-то подпер ее картонной коробкой. Я вошел и очутился в подъезде: по одну сторону висели почтовые ящики, а по другую я увидел два лифта (один – с табличкой «Не работает»).

Какой же мне нужно этаж? Я нажал кнопку лифта. Тот звякнул, и двери разъехались. И тут я почувствовал: где-то рядом пустóта. Возможно, прямо сейчас находится в этом здании, а может, приходила и уходила столько раз, что оставила заметный след. Наверняка это пустóта Эйча – иначе и быть не может.

Я вошел в лифт и нажал кнопку самого верхнего этажа, пятнадцатого. Двери со скрипом закрылись, кабина поехала вверх.

По мере того, как я поднимался, стрелка компаса у меня в животе постепенно отклонялась от вертикали. Когда я проезжал четырнадцатый этаж, она повернулась почти под прямым углом к полу, и стало понятно, что с пятнадцатым этажом я угадал.

Лифт остановился. Двери открылись. И я сразу заметил две вещи, которые мне страшно не понравились.

Во-первых, по коридору тянулся кровавый след. Заметив его, я посмотрел себе под ноги и увидел, что струйка крови уже затекла в кабину и застывает красной лужицей в дальнем углу.

Сердце у меня в груди отчаянно забилось. Кто-то ранен, и ранен тяжело.

Во-вторых, в дальнем конце длинного коридора было темно. То есть совершенно темно. Не так, как бывает, если просто перегорит лампочка. Я не различал ни стен, ни пола, ни потолка. И компас мой указывал именно туда, в темноту.

Все это означало, что там – Нур. И что случилось нечто ужасное. Я опоздал.

Я ринулся по коридору – туда, где кровавый след на полу исчезал в темноте. Стоило пересечь границу между светом и тьмой, как я временно ослеп. Пришлось вытянуть руки перед собой и идти медленнее, полагаясь на внутренний компас. Я завернул за угол, споткнулся о коробку, которую кто-то оставил в коридоре, протиснулся через тугую пожарную дверь. Сделал еще несколько шагов в темноте – и тут игла компаса резко качнулась влево, указывая на дверь одной из квартир.

За чуть приоткрытой дверью, по счастью, было светло. Я налег на нее плечом, она поддалась, хотя и оказалась на удивление тяжелой, словно бронированная. Пройдя через крохотную прихожую и кухоньку, загроможденную грязными кастрюлями, я очутился в настоящей берлоге – тесной, пыльной и грязной, заставленной растениями в горшках и пропитанной затхлым запахом.

В уши мне ударил странный звук: словно кто-то выл на высокой ноте.

На диване в углу свернулась калачиком Нур. От нее исходило неяркое оранжевое сияние, разливавшееся по комнате. Она не шевелилась.

Я подбежал к ней. Лицо Нур было скрыто волосами. Я осторожно перевернул ее на спину; на таком близком расстоянии свет, бивший у нее изнутри, почти ослеплял.

Я прижал к ее шее два пальца. Кожа оказалась очень горячей. Через пару секунд я нащупал артерию – и пульс! – и вздохнул с облегчением.

Эйч лежал на полу, лицом вверх на старом персидском ковре. Его пустóта сидела на нем верхом, одним из своих мускулистых языков обхватив его за пояс, а другими двумя – запястья. Выглядело все это так, будто она собирается вскрыть ему череп и слопать мозг.

– Пошла прочь! – крикнул я, и странный воющий звук оборвался.

Пустóта вздрогнула, обернулась и зашипела на меня.

Я понял, что она вовсе не намерена убивать Эйча. Ее друг умирал, и она его оплакивала.

Ей было грустно.

Я откопал в памяти несколько слов из лексикона пустóт, чтобы отогнать ее. Чудовище зашипело на меня снова, но затем подчинилось: неохотно размотав языки, оно отпустило Эйча и убралось на кухню.

Я наклонился к старику. Кровью уже пропиталось все – и его рубашка, и брюки, и ковер, на котором он лежал.

– Эйч! Это Джейкоб Портман. Вы меня слышите?

Он был в сознании. Взгляд его поблуждал немного и сосредоточился на мне.

– Черт возьми, сынок, – проворчал он, нахмурившись. – Ты приказы и в грош не ставишь.

– Надо отвезти вас в больницу.

Я начал приподнимать его, но Эйч застонал от боли, а пустóта откликнулась из кухни сочувственным воем.

– Бесполезно. Я потерял слишком много крови.

– Вы еще продержитесь! Нужно только…

Он вывернулся из моей хватки.

– Нет! – Голос и руки у него оказались на удивление сильными, но на этот рывок старик потратил последние силы и мешком рухнул обратно на пол. – Прекрати, иначе мне придется натравить на тебя Горацио. Вся округа кишит парнями Лео. Стоит мне только высунуть нос на улицу, они начнут пальбу.

Из угла донесся тихий стон. Я посмотрел туда: Нур шевельнулась на диване, но глаза ее по-прежнему были закрыты.

– С ней все будет хорошо, – заверил Эйч. – Сонной пыли на нее не пожалели, но скоро она проснется.

Старик поморщился, и глаза его слегка затуманились.

– Воды.

Я вскочил и бросился на кухню. Но не успел я сделать и трех шагов, как оттуда протянулся один из языков пустóты, крепко обвитый вокруг полного до краев стакана. Я помог Эйчу сесть, а пустóта поднесла стакан к его губам. Необъяснимая нежность, которую та явно питала к старику, поражала до глубины души.