Текст книги "Какое дерево росло в райском саду? 40 000 лет великой истории растений"

То, что растения обладают рецепторами для веществ вроде тех соединений в составе конопли, которые влияют на настроение людей, неудивительно. Эти молекулы великолепно передают сообщения между живыми клетками, докладывают о стрессе и повреждениях, запускают механизмы восстановления. Эволюция редко упускает из виду хорошее изобретение, и когда потребовались химические вестники для утонченной нервной системы человека, отряхнули пыль с древних растительных патентов, и они послужили основой для новых устройств.

И тут, как ни досадно, я ступаю на путь, идти по которому дальше не в силах. Дело не в том, что я практически исчерпал свои научные познания. И не в том, что мне кажется, будто все эти глубинные биохимические откровения почему-то «развеивают чары» растительного царства. С моей точки зрения открытия, касающиеся сложных сенсорных систем растений, способных принимать предупреждающие меры, лишь возвышают растения, избавляют от пассивной роли «обслуживающего персонала». Подозреваю, что в будущем это также поможет вывести их на новый экзистенциальный уровень – сделать из них экологических наставников по биоинженерии и биоинформатике (хотя в названиях этих дисциплин мне чудится некоторое ханжество). Мы можем научиться у них отпугивать вредных насекомых крошечными выбросами синтетических феромонов, повышать засухоустойчивость деревьев низкочастотными звуковыми сигналами, найти святой грааль – искусственный фотосинтез как источник энергии. Но все это пока параллельная вселенная. Подобно тому, как квантовая физика и теория струн не имеют никакого отношения к нашему повседневному восприятию материального мира, открытия новой ботаники не влияют на то, как мы обращаемся с живыми растениями – разве что мы приучились считать их независимыми существами. Меня несказанно радует, что у нас с ними одни и те же гормоны и сенсорные способности, однако я надеюсь, что мы сможем уважать и поддерживать независимость наших царств – не как двух мироустройств, между которыми нет и не будет ничего общего, а как двух взаимосвязанных путей к решению задач по сохранению жизни.

Китс не советовал нам «суетиться, собирая мед, по примеру пчел» и «нетерпеливо жужжать то там, то сям, зная, к чему надо стремиться», а рекомендовал улавливать «намеки всякого благородного насекомого, какое ни посетит нас с визитом». Новое кабаре поведения растений мне видится аналогом пчелиных намеков – к нему следует относиться с сочувствием, но не допускать, чтобы мы «нетерпеливо» сводили наши представления о растениях к агрегатам нейромедиаторов и сигнальных сетей. Ведь именно так мы утратили связь с ними в начале ХХ века. Все, что мы наблюдаем в окружающем мире – как побег-оппортунист размечает ароматами свое жизненное пространство, как завлекают шепотками пчел летние цветы, как деревья-ветераны перерабатывают энергию в зрелищном великолепии осени – все это молекулярные взаимодействия, выраженные в параметрах существования, которые все мы разделяем и понимаем: захват территории и сезонное обновление.

Эпилог
Древо загробной жизни

Когда я только начинал интересоваться растениями, у моего увлечения был и другой полюс – противоположность упорной и скоротечной миграции солероса. Пейзаж, окружавший меня в детстве, определяли буки – они окаймляли местные общинные пастбища, цеплялись за крутые меловые склоны холмов, а большие деревья красовались на больших ухоженных лужайках перед домами. В моем мировосприятии они были чем-то вроде деревянной рамки для картины, только рамки затейливой, веселой, совсем не жесткой. Буки треплет непогодой, а поскольку корни у них слабенькие, они часто падают от ветра. Они текучие, грациозные, словно кошки, и меняют обличье в ответ на перемены в лесном окружении. Двадцать лет я был смотрителем леса, в котором было много буков, и мне неизменно казалось, что они словно эльфы, чурающиеся честных трудяг дубов и ясеней. Спустя 35 лет после книги, на создание которой меня вдохновил солерос, я написал другую, о буках – “Beechcombings” («Гребни буковых лесов»)[194]194
  Новое издание “Beechcombings” вышло под названием “The Ash and the Beech: The Drama of Woodland Change”, London: Vintage Books, 2013.


[Закрыть]. Ее главная героиня – «Королева», четырехсотлетняя великанша, которую я знал почти всю жизнь и восхвалял со всем пылом влюбленного: «Огромная перевернутая чаша в дымке листвы, – восторгался я, – от которой у меня до сих пор захватывает дух; массивный корпус, покатые плечи, пышная длинная юбка… длинные низкие ветки распростерты, словно щупальца гигантского кальмара». Это величественное дерево пережило все бури восьмидесятых и девяностых, и я думал, что его исполинские горизонтальные ветви и низко расположенный центр тяжести позволят ему протянуть еще не одну сотню лет. Однако в июне 2014 года я узнал от знакомого, что дерево рухнуло во время несильной грозы. Знакомый подумал, что я, должно быть, захочу почтить его память.

И вот прошло несколько дней, и я на месте – и на миг мне кажется, что я заблудился и попал не туда. Место, где росла Королева, радикально изменилось, и не только потому, что теперь она, расколотая посередине, лежит на земле, словно две огромные груды листвы, и не потому, что теперь яркий свет заливает и щепки, и сухие прошлогодние листья, и участки ствола, которые не видели солнца сотни лет. Мне даже не приходится приглядываться, чтобы понять, почему, собственно, Королева так легко сдалась. Внутри ствола – сплошная труха, точь-в-точь старый сыр, древесина вся изъедена трутовиком, так что непоколебимый матриарх, оказывается, был давно уже готов рухнуть под легчайшим летним ветерком.

Поразительно, что поверженная Королева и теперь безраздельно властвует над территорией, которую занимала, пока стояла вертикально, – и будет властвовать и впредь. Едва ли дело в том, что она всю жизнь занимала видное место в моих воспоминаниях. В кронах окружающих Королеву живых деревьев, как выяснилось, зияют впадины в тех местах, где она их затеняла, и этому образцу, вероятно, будет подчиняться и новая растительность. А какой огромный банк данных рухнул вместе с Королевой! Я вижу высоко на стволе проплешину отвалившейся коры, а древесина под ней изукрашена прелестными узорами – темными кружевами, отмечающими места, где проходили линии фронта в долгой приграничной войне между очередным грибком, пожиравшим дерево, и танинами – защитными веществами, которые вырабатывало дерево. А рядом полным-полно древних граффити, которых не было видно, пока дерево стояло. Например, «18. V. 44». Почерк удлиненный и вытянутый на викторианский манер, но все же, скорее всего, надпись сделана в 1944 году, когда расквартированные поблизости американские летчики, скучавшие по дому, оставили на коре нескольких буков свои имена и названия родных городов. Национальный трест охраны памятников повесил неподалеку объявление: «Это знаменитое дерево вступило в новую стадию существования» – еще десять лет назад настолько экоцентрическое публичное заявление было бы немыслимо. Однако мы научились признавать, что будет потом. За территорией Королевы густой молодой березняк и заросли юных буков отмечают места, где раньше росли исполинские деревья, и в центре каждой такой прогалины сохранились остатки упавшего дерева – темная, понемногу разрушающаяся оболочка, пристанище грибов и древоточцев. Такой через несколько десятков лет станет и Королева. На поверхности земли проступают ее корни, твердые, бороздчатые, словно известняк. Они напоминают мне строматолиты – компактные конгломераты окаменелого ила и сине-зеленых водорослей, которые когда-то, свыше трех миллиардов лет назад, были в числе первых живых сообществ на суше. Под ними затаились сложные микоризные грибы, соединявшие Королеву со всем остальным лесом – они ждут, когда можно будет зацепиться за корни первых проростков бука, среди которых наверняка будут и потомки самой Королевы.

Бук «Королева».

Фрисден, Эшридж-вудс, графство Херфордшир.

Это дерево успело сняться в роли «Дракучей Ивы» в фильмах о Гарри Поттере. Фото: Роберт Стейнфорт/Alamy

Чему же учит нас эта павшая великанша? Пожалуй, напоминает старое клише – «Королева умерла. Да здравствует королева!» Это дерево уже не живое, тут нет никаких сомнений. Его ткани омертвели и разлагаются. Однако оно оставило этому уголку леса неискоренимое наследие, топографическое, архитектурное, экологическое, генетическое; уничтожить его способно разве что беспардонное вмешательство человека. Деревья привыкают к катастрофам, большим и малым. Они сталкиваются с ними вот уже миллионы лет и умеют жить сложными сообществами, основанными на взаимной поддержке, а не в одиночку. На сегодня их главные враги – экзотические болезни и вредители, сопротивляться которым они еще не научились. Именно это происходит с ясенями по всей Европе и Северной Америке. Как ясени приспособятся к новым невзгодам, пока неясно. Однако через эту книгу красной нитью проходит мысль, что растения никогда не бывают беспомощными жертвами, пассивными объектами, – это активные независимые существа, и прислушиваться к их жизненной силе и уважать ее для нас – лучший способ сосуществовать с ними и научиться помогать им в трудные времена.

Благодарности

Проследить, куда уходят корни книги, всегда непросто, так что если кто-то из моих коллег увидит на этих страницах следы своего влияния, а я не упомяну их в этом разделе, приношу свои извинения и благодарю их прямо сейчас. Благодарю и всех тех, кто принимал участие в непосредственной работе над «Кабаре растений», которая длилась три года – читали и комментировали отдельные разделы, помогали советом, поддерживали, указывали на источники, давали ссылки на книги, рассказывали истории, составляли компанию во время прогулок и более трудных экспедиций и просто подбадривали. Огромное спасибо Биллу Адамсу, Кристоферу Вудворду из Музея истории садоводства, Франческе Гриноак, Джею Гриффитсу, Кэтлин Джеми, Иену Коллинзу, Джилл Кук из Британского музея, Линнеевскому обществу в Лондоне, Роберту Макфарлейну, библиотеке Норичского собора, Люси Ньюлин, Питеру Ньюмарку, сотрудникам «Орто Ботаников» Падуе, Филипу Освальду, покойному Ричарду Саймону, Мартину Сэнфорду из Саффолкского центра ботанических записей, Робину и Рейчел Хамилтон, Каспару Хендерсону, Ричарду Холмсу, Тони Хопкинсу, сотрудникам амстердамского «Хортус Ботаникус», Марте, Реубенну и Киту Шойер. А особенно я в долгу перед моими дорогими друзьями и наставниками в ботанике Бобом Гиббонсом и Либби Инголлс за их мудрость и за то, что они сопровождали меня во множестве ботанических экскурсий и дома, и за границей и рассказывали о тех местах, где я так и не побывал.

Когда исследуешь какой-то вопрос, читаешь целую гору книг, но я бы хотел выделить одну, которая особенно вдохновляла меня, – это «Поэт как ботаник» Молли Махуд. «Кабаре» можно считать ответом на нее – и даже снабдить подзаголовком «Ботаник как поэт» или, вероятно, «Растение как поэт».

Я глубоко признателен кавалерственной даме Фионе Рейнольдс, магистру колледжа Эммануила в Кембридже, и сотрудникам колледжа, присудившим мне в 2014 году стипендию для приглашенных исследователей Дерека Брюэра, благодаря чему я получил несколько свободных недель на безмятежное чтение и возможность гулять по Ботаническим садам Кембриджского университета, словно по собственному огороду. Особо кланяюсь старшему сотруднику Колледжа Эммануила из царства растений – Великому Платану, под чьими ветвями, по которым так удобно лазать, я провел многие часы продуктивных размышлений. Среди сотрудников Кембриджских ботанических садов отдельную благодарность хочется выразить Алексу Саммерсу и его подчиненным, которые не жалели на меня времени и знаний.

Бесценным для меня было и сотрудничество в Королевским ботаническим садом Кью Гарденс, и я благодарю за содействие его директора Ричарда Деверелла, и Ричарда Барли, директора отдела садоводства, и обезоруживающе дружелюбных и полных энтузиазма сотрудников гербария и архивов. Огромное спасибо Эндрю Франклину, моему издателю из “Profile”, за запуск издательского процесса и за неизменную поддержку даже в те моменты, когда проект казался неряшливым, словно куст ежевики. Спасибо также Пенни Дэниел, моему редактору, за терпение и понимание во время подготовки книги с начала до конца, за снисхождение к моим многочисленным ляпсусам и домыслам и за внимательную и чуткую редактуру окончательного варианта. Тревору Хорвуду – за криминалистически-скрупулезную, как всегда, корректуру и, хвала небесам, за то, что он указывал мне, когда я перегибал палку. Сесилии Маккай – за блистательную работу по поиску и отбору иллюстраций. Дугласу Мэтьюзу – за научный, но доступный предметный указатель. А дома, на семейном фронте, благодарю мою подругу Полли: она была веселым и остроглазым спутником во время выездных исследований и нежно поддерживала во время эмоциональных взлетов и падений, неизбежных, когда пишешь большую книгу. Теперь она знает, ради чего старалась, но я прекрасно понимаю, что ей от этого не легче.

И наконец, я благодарен моему агенту Вивьен Грин – так благодарен, что этого не выразить словами. В основу этой книги легла ее идея, а в процессе она была и критиком, и психотерапевтом, и арбитром, и клакером, и бесперебойным источником любви – со всей мудростью и теплотой, какие она выказывает вот уже более трех десятков лет. Ей и посвящена эта книга.

Вклейка

Рис. 1. Голова оленя и черника (?)

Резьба по кости. Пещера в Жиронде. Франция, ок. 15 000 лет до н. э.

Фото предоставлено с разрешения Аквитанского музея в Бордо

© Лизиана Готье, Мари де Бордо

Рис. 2. Начало культуры садоводства.

Сад из плодовых деревьев окружает пруд для водоплавающих птиц, окаймленный цветочным бордюром.

Гробница Небамона, Фивы, ок. 1350 г. до н. э.

Британский музей, Лондон. Фото компании Bridgeman Images

Рис. 3. В фокусе. Весенние цветы у изгороди в Девоне, апрель: чистотел, фиалка собачья, первоцвет. Тони Эванс, ок. 1974.

© Архив Тони Эванса/ Timelapse Library Ltd

Рис. 4. Изысканное изображение Иггдрасиля, древнескандинавского древа жизни, из рукописи «Эдды» (XVII век).

Музей исландской культуры Арни Магнуссона (AM 738 4to, f. 44r).

Фотограф Йоханна Олафсдоттир

Рис. 5. Великий тис в деревне Фортингэль, графство Пертшир.

Колышками отмечен периметр ствола в XVIII веке. © Бен Дольфин

Рис. 6. Фортингэльский тис в 1822 году.

Неизвестный художник. Гравюра на дереве с картины Стратта.

Ясно видно, что дерево расщеплено на два отдельных ствола.

Опубликовано с разрешения Th e Antiquarium

Рис. 7. «Баобаб-авеню», Морондава, Мадагаскар.

Фото: Жан-Лео Дугаст. Panos Pictures

Рис. 8. Боаб-тюрьма в Дерби-харбор, Кимберли, Западная Австралия.

Считается, что в нем держали узников-аборигенов.

© Maxine House. Alamy

Рис. 9. Пень гигантской секвойи в Калаверас-Гроув, на котором устроили площадку для танцев. Калифорния, 1862 год.

Литография фирмы Nagel, Fishbourne & Kuchel. Опубликовано с разрешения Библиотеки Банкрофта, Университет штата Калифорния, Беркли (BANC PIC 1963. 002:0381-B)

Рис. 10. Выцветший ствол мертвой сосны остистой. Лесной заповедник Иньо, Калифорния.

Покрытым хвоей деревьям на заднем плане, вероятно, несколько тысяч лет. Фото: National Geographic. Getty Images

Рис. 11. Окаменелая ветка энцефаляртоса, найденная в Йоркшире.

Этот вид был широко распространен в юрский период.

© Доверенные лица Музея естествознания в Лондоне

Рис. 12. Кабаны едят желуди под присмотром пастуха.

Практика пасти свиней в лесу называлась в Европе «pannage» – «плодокорм».

Иллюстрация к «Tacuinum sanitatis» – позднесредневековому (XIV или XV век) латинскому переводу арабского медицинского трактата XI века «Taqwim al-sihha» («Поддержание здоровья») багдадского ученого Ибн Бутлана. Фото akg-images/Album/Oronoz

Рис. 13. Джон Кром. Поринглендский дуб. Ок. 1818–1820.

Галерея Тейт, Лондон. Фото © Tate, London

Рис. 14. Ятрышник мужской в лещиновой роще в Буррене, графство Клэр, Ирландия.

Фото © Карстин Кригер

Рис. 15. Семенные коробочки хлопчатника, напоминающие клочки шерсти.

Фото Snapwire/Alamy

Рис. 16. Связка сушеных кукурузных початков в доме в перуанской провинции Тарма, регион Хунин.

Хорошо видно разнообразие их форм и цветов; вероятно, они наделяются и символическим значением.

Фото Аурелия Фрей/akg-images

Рис. 17. Европейское представление об индейских «лесопитомниках».

«Вид на индейскую деревню Секотон с высоты птичьего полета».

Джон Уайт, ок. 1570–80.

Британский музей, Лондон. Фото Bridgeman Images

Рис. 18. Шаманский портрет корейского горного божества Сансина с корнем дикого женьшеня.

Корейская школа. Дата неизвестна.

Фото akg-images/Марк де Фрейе

Рис. 19. Первые шаги. Солерос европейский колонизирует голый ил на побережье английского залива Уош.

Фото Майкл Кларк/FLPA/Rex

Рис. 20. Вкладка VIII из каталога “The Herefordshire Pomona”, 1878–1885.

Ред. Роберт Хогг и Генри Грейвс Булл. Рисунок Алисы Эллис и Эдит Булл. Опубликовано с любезного разрешения издательства “Folio Society”

Рис. 21. «Мастерская по извлечению солнечного света» из «Путешествий Гулливера».

Иллюстрация Майло Уинтера из издания 1912 года

Рис. 22. Лист мяты под электронным микроскопом.

Голубые шарики на богатой хлорофиллом ткани, обеспечивающей фотосинтез, – это железы, вырабатывающие масло, которое придает мяте характерный аромат. Фото Энни Каванах/Wellcome Images

Рис. 23. Венерина мухоловка (Dionaea muscipula Ellis). L. van Houtte, “Flore des serres et des jardin de l’Europe”, vol. 3, 1847.

Вульвообразные внутренние поверхности плотоядных листьев переданы очень натуралистично. Публикуется с разрешения Ботанического сада штата Миссури, Сент-Луис (www.botanicus.org)

Рис. 24. Муха, попавшаяся в липкие щупальца росянки.

Бэнкхид-Мосс, Файф, Шотландия. Фото © Бен Дольфин

Рис. 25. Уолтер Крейн, “La Primavera” (фрагмент). 1883.

Частная коллекция. Фото Roy Miles Fine Paintings/Bridgeman Images

Рис. 26. Жужжала, собирающая нектар незабудки.

Фото Getty Images

Рис. 27. Мария Сибилла Мериан. «Ветка дерева гуавы с муравьями-листорезами, кочевыми муравьями, авикуляриями обыкновенными, гигантскими крабовыми пауками и рубиновым колибри».

Фантасмагорическое изображение экологии гуавы.

Суринам, ок. 1701–1705. Королевские коллекции.

© Ее величество королева Елизавета II, 2015. Фото Bridgeman Images

Рис. 28. Фрэнсис Массон. Stapelia gordoni,

из альбома «Stapelia Novae, or, A collection of several new species of that genus, discovered in the interior parts of Africa», 1796.

Фото: Библиотека Эдинбургского университета, Отдел редких изданий

Рис. 29. Цезальпиния душистая (Caesalpinia sappan L.).

Копия рисунка неизвестного индийского художника по заказу Ост-Индской компании, вошедший в первый том «Plants of the Coast of Coromandel» Уильяма Роксбера, 1795.

Фото Kew Images/Коллекция Уильяма Роксбера. © RBGKew

Рис. 30. Lagerstroemia speciosa (L.) Pers.

[под названием Lagerstroemia reginae Roxb.].

Копия рисунка неизвестного индийского художника по заказу Ост-Индской компании, вошедший в первый том «Plants of the Coast of Coromandel» Уильяма Роксбера, 1795. Еще один пример «стиля Компании».

Фото Kew Images/Коллекция Уильяма Роксбера. © RBGKew.

Рис. 31. Винсент Ван-Гог. Оливковая роща. 1889.

Музей Креллер-Мюллер, Оттерло.

Фото De Agostini Picture Library/Bridgeman Images

Рис. 32. Тюльпан Tulipa doerfleri, критский эндемик, растущий в поле как сорняк.

Фото: Пол Харкурт Дэвис/Science Photo Library

Рис. 33. Ящик Уорда, полный папоротников, закрепленный в эркере.

Из справочника «Cassell’s Home Guide» («Энциклопедия домоводства издательства “Кассел”»), конец XIX в. Частная коллекция.

Фото Look and Learn/Bridgeman Images

Рис. 34. Платье с отделкой из вышитых папоротников.

Эскиз Николаса Шевалье по заказу леди Баркли, супруги губернатора штата Виктория, 1860.

В Австралии того времени птеридомания была такой же модной, как и в Британии. Фото предоставлено Национальной библиотекой Австралии, Канберра (NK599)

Рис. 35. Уолтер Фитч. Анатомический рисунок цветка и структуры листа Victoria amazonica. 1851.

С экземпляра, росшего в Сайон-хаус. Вкладка 4 из William Hooker, «Victoria regia; or Illustrations of the Royal Water-Lily», 1851

Рис. 36. Cypripedium sanderianum.

Рисунок самого собирателя орхидей Фредерика Сандера из «Reichenbachia I», вкладка 03, 1888.

Фото публикуется с разрешения Ботанического сада штата Миссури, Сент-Луис (www.botanicus.org)

Рис. 37. Чувственность как постоянный эпитет орхидеи. Мартин Джонсон Хид. «Катлея и три колибри», 1871.

Национальная Галерея, Вашингтон, N0.1982.73.1. Дар Фонда Морриса и Гвендолин Кафриц

Рис. 38. Маргарет Ми в каноэ на Рио-Негро в Бразилии во время экспедиции с целью зарисовать Selenicereus с натуры. 1988 год.

© Тони Моррисон/Nonesuch Expeditions/South American Pictures

Рис. 39. Маргарет Ми. Selenicereus wittii при свете амазонской полной луны. 1988.

Фото © Тони Моррисон/Nonesuch Expeditions/South American Pictures

Рис. 40. Бромелиевые-эпифиты на дереве в джунглях Эквадора. Заповедник Молунико.

Фото Синклер Стаммерс/Science Photo Library

ʷ