Текст книги "Ли Кахори: Космические хроники"

Уильям Кахори зажмурил глаза, а Кошими-сан уставился в точку на противоположной стене. Консул Романов быстро оббежал всех грустным взглядом и четко сказал.

– Ваше условие принято. Пять лет трудового лагеря на Индиго для Лироя Кахори III. Суд окончен. Всем встать и покинуть зал.

Задвигались кресла, послышались шепотки. Только Лирой остался сидеть, прикованный поручнями к сиденью. Теперь он был осужденным, а значит преступником. В зале остался только отец, наблюдающий, как за сыном прибывает конвой. Говорить теперь им было запрещено.

Гектор вышел довольный результатом, но сжигаемый изнутри противоречием. По какой-то причине он не был настолько удовлетворен, насколько мог бы. Его ждал Инпу. И Блэйлок. Он смерил его холодным взглядом и сплюнул под ноги. От этого жеста внутри Гектора что-то больно зазвенело, как будто дергали за струну, натянутую прямо на жилы.

– Жалеешь, что спас меня тогда?

Зачем? Зачем задавать вопрос, на который не хочешь слышать ответ? Но Гектор не смог закрыть себе рот.

Блэй посмотрел сквозь него.

– Да.

Развернулся и пошел к выходу.

Струна внутри Гектора лопнула и разодрала до крови внутренности, причиняя нестерпимую боль. Он уже не мог ничего повернуть назад – Лирой отправится в колонию, иначе Гектор тер Артои потеряет лицо, а с ним и власть.

Завершение

Время тянется очень медленно, когда единственное, что ты можешь делать – это думать. Думать о том, что уже потеряно для тебя в этой реальности, что возможно ты уже никогда не сможешь испытать. Наверно, глупо крутить такие тяжелые мысли в голове, когда тебе двадцать один. Но что делать, когда другого в черепной коробке и не осталось, потому что ты сидишь в одиночной камере, ожидая отбытия на Индиго. Что оттуда никто не возвращался живым, он знал от Иванса. И единичный побег Бартоломью лишь подтверждал это правило. Под «трудовым лагерем» Гектор, конечно, имел в виду настоящую тюрьму, со всеми вытекающими последствиями. По сути, это был билет в один конец. И даже если он сможет протянуть весь срок, домой он прилетит в кремационном боксе тридцать сантиметров на тридцать из-за какого-нибудь «несчастного случая», потому что Индиго – основная фабрика Артоиса, самого покупаемого материала в Союзе. А информация о добыче никогда не просочится наружу.

Лирой облокотился спиной на пластиковую обшивку камеры и перевел взгляд с расцарапанной панели на черную точку на следующей. Таких черных отметин здесь было достаточно, для того чтобы понять их природу. Трезубцы оставляли именно такие аккуратные черные дыры, проходя через живые ткани. С заключенными не церемонились. Как только человек переступал черту дозволенного и строго регламентированного порядка, он моментально становился пушечным мясом. Любое сопротивление, любое неповиновение конвоирам, и твое сердце или мозги сжигали заживо лучом трезубца. Спастись можно было только в артоинской броне, вот и еще одно применение Артоиса. Поэтому все секреты и оставались секретами на Индиго.

Сегодня был единственный день, когда он мог встретиться с родными перед отправкой на Артои. Откуда были такие познания в судебном делопроизводстве? Сын советника разбирался и не в таких вещах. Хотя официально, как на Земле, так и в Колониях преступность носила только материальный эквивалент, политические преступники, повстанцы и убийцы, также были не в меньшем количестве, но их всегда судили за закрытыми дверями. Никто не смел подорвать величие Земного Союза.

Противный сигнал оповестил, что через минуту в камеру войдут надзиратели и отведут его в помещение для встреч. И Лирой знал наверняка, что отец сделает все, чтобы они встретились в секторе Альфа – единственном месте без прослушивающих устройств. Но важным для Ли было то, что отца никто не будет проверять и он сможет передать ту папку, которую все это время хранил в протезе.

Но его отец тоже пришел не с пустыми руками.

– Я прошу тебя! Подумай, Лир, что с тобой там будет?! – отец походил на тень. Вся его жизненная сила вытекала из него с огромной скоростью. Смотреть было страшно.

– А это выход…Я…Я восстановлю тебя заново! – голос перешел в хриплый умоляющий шепот.

– Нет.

Уильям резко вскинулся, схватил сына за грудки и проорал ему в лицо.

– Ты, неблагодарная сволочь, ты сделаешь, как я сказал. Ты хоть понимаешь, с каким трудом я смог достать дозу.

Лирой молчал.

Дозой отец называл капсулу с ярко-желтым наполнителем. Чистый, органический яд, который убивал мгновенно и также мгновенно растворялся в крови. Благодаря ему и удалось осуществить закон о праве одной эвтаназии, еще в старый 2042 г. Тогда это делалось лишь с одной целью – снизить количество людей на Земле. Перенаселение, голод, жизнь за гранью черты – сейчас в «сытое» время в это было сложно поверить, точнее представить. Но тогда эвтаназия давала шанс. Шанс достать денег для семьи, продав себя после смерти на органы, шанс заморозить свой биоматериал, чтобы возродиться в лучшем будущем. А сейчас она могла дать шанс Лирою начать жизнь заново, с чистого листа. Быть здоровым полностью, не мучиться от боли, не быть узником своего выбора. Слишком заманчиво…

– Нет, пап…Не сделаю. Ты обещал мне, что поддержишь меня. И где твоя поддержка?! В дозе?

Уильям Кахори разжал кулаки и положил ладони на грудь сына. Взгляд его блуждал от плеча до шеи, потом к лицу, а затем все-таки остановился на глазах.

– Лир, неужели это все стоит того? Неужели ты так любишь, что готов умереть? Тебе же только двадцать один год! У тебя вся жизнь впереди! Да знаешь, сколько этих Розари будет в твоей жизни?! Одумайся!

– Люблю, но вот умирать я не собираюсь.

И отошел на шаг от отца. Быстро достав спрятанную папку, вручил ее прямо в руки. Отец недоверчиво пробежался взглядом по строчкам и замер.

– Это все реальные данные о Гекторе. То, что было на суде – лишь вершина айсберга. Идалье перестраховался и не включил все данные, которые, несомненно, дали бы другой результат. Он рассчитывал на Готье…

Руки Уильяма слегка дрожали.

– Почему ты не сообщил?

– Я не знал, что Идалье выкинет такую дурость в погоне за своими долбанными амбициями. А на суде уже было поздно. Гектор бы легко добился аннуляции данных под предлогом лжесвидетельствования. Пап, ты сам все прекрасно понимаешь. Играть с Гектором возможно только по его правилам.

Кахори старший быстро убрал документы внутрь своего пиджака.

– Я это все так не оставлю, Лир. Я вытащу тебя оттуда!

Лирой улыбнулся и крепко обнял отца.

– Пап, оттуда я улечу только с Розари.

Гектор покатал пальцами рубиновый шар по поверхности своего рабочего стола, взял его в руку и крепко сжал. Аро выпустил когти и забил хвостом об пол, не сводя своего хищного взгляда с хозяина.

– Успокойся, Аро…Я хочу всего лишь расслабиться…

И на этих словах он швырнул шар на ковер. Тот ударился и медленно покатился, все сильнее замедляясь, пока не остановился совсем. По комнате разнесся звук тихого гула и шар рассыпался на мелкие яркие капли. Гектор присел и провел рукой поверх материи. От его тепла она завибрировала сильнее, рубиновые капли задрожали и в одно мгновение разлетелись, образуя замысловатый рисунок на полу. Аро утробно заурчал и по-кошачьи потерся о ноги Доминиона, сев рядом. Гектор слабо улыбнулся. Он прибегал к этому шару-нейростимулятору не часто, но сегодня он хотел забыть о многом. Например, о том, кто он, о том простом слове «да» и о том, что игра превратилась в войну. Впервые в жизни он не испытывал никакой радости от своей власти.

Он стал медленно оголять себя и, сняв последнее с мускулистого тела, вступил в центр рисунка. Яркие белые лучики, вырвавшиеся из частиц, как нежная трава, щекотали кожу и он лег в это поле эйфории, не задумываясь ни на секунду. Его симбиот, бесшумно ступая лапами, вошел в рисунок за хозяином.

Рори медленно отрывала лепестки у роз, которые стояли в ее комнате. Каждое утро Инпу приносил свежий букет, как знак внимания Доминиона. Такой милый жест мог извратить только Гектор. Пальцы погладили белый лепесток и безжалостно оторвали от бутона. Весь подоконник был усыпан этими мертвыми лепестками. Плакать не хотелось, не было даже злости. Наверное потому, что она не верила в легкое исчезновение Гектора тер Артои из ее жизни. Из их жизни. И это малодушие убивало сильнее. Неужели она так легко потеряла веру в Ли?! Неужели ее так легко сломали?!

Рука сжалась на цветке, оторвав бутон от стебля. Легкий аромат чайной розы ударил в ноздри, придавая этой душевной боли, какую-то особую сладость, обсыпая ее перетертыми радужными мечтами. Рори разжала пальцы и мятые лепестки упали к остальным собратьям. Сейчас она знала только одно – Лирой будет на Индиго, а значит, они будут рядом.

Женщина в черном плаще стояла напротив небольшой надгробной стелы. Поправив широкий капюшон, она убрала темную прядь за ухо и присела на корточки, коснувшись щекой выгравированных букв. Дариус тер Артои – темные впадины на светлом камне. Никаких излишеств, только прямолинейная простота. Она плавно поднялась, провела рукой по холодному граниту и отошла на шаг.

– Покойся с миром, мой дорогой Дар.

– Мадам Ким? Мадам Ким?

Женщина повернулась на мужской голос.

– Что случилось, Джун?

Молодой человек восточной внешности остановился в двух шагах и быстро поклонился.

– Нам уже пора. Скоро у вас встреча.

– Тогда пошли. – Она натянула тонкие перчатки и взяла под руку своего помощника, который повел ее к черной машине вдалеке. Их следы на чистом снегу начал заметать легкий ветер.

Утро следующего дня стало для Лироя последним. Он сидел в узкой темной камере перед огромным визором, где быстрым потоком шли все его данные, начиная от роста и заканчивая физиологическими особенностями. Вся его жизнь появлялась яркими диаграммами, записями врачей, характеристиками. Расцветала на экране визора замысловатым рисунком, чтобы через пару минут начать обратный отчет. Ни один осужденный уже больше не имел право иметь свое законное имя. Теперь Лирою будет принадлежать только цифровой код, а свое имя он ради развлечения будет слышать только в своей будущей тюрьме. И как только он подумал об этом, информация стала уничтожаться в обратном порядке, делая блеклым все параметры. Постепенно на визоре остались гореть только цифры, освещая белым светом лицо Лироя. Теперь у него есть только эти семь цифр – порядковый номер его физического тела.

Для Уильяма Кахори III это утро было последним в качестве советника. Консорциумом было решено временно назначить его консулом, вместо Идалье. Он сидел дома в своем кабинете и смотрел на папку с бумажными листами. Поверх нее лежал мятый клочок, на котором было написано только два слова: «Прости меня…». Слова, которые его сын не мог сказать вслух. И которые он вряд ли бы принял. Лирой удостоверил все электронные документы о своем отречении от семьи Кахори. Теперь у Уильяма Кахори III официально была только дочь, а значит, их семья не потеряла status quo. И сегодня, когда на него возложат синюю мантию, его сын будет конвоирован на корабль Гектора тер Артои и доставлен на Индиго для отбывания срока.

Камера была стандартной. Две койки по бокам серых полимерных стен, изрядно исцарапанных молитвами, матами и просто именами. Имен здесь было больше всего. Между койками – умывальник и унитаз, визуально отгороженные голограммой пасторального пейзажа местной флоры. Голограмма была блеклой, а местами проекция пропадала, отчего создавалось впечатление выпадения рисунка. Тощий, но жилистый мужчина мыл свое лицо, агрессивно растирая глаза.

– Влога! Кей Влога! – здоровый охранник с самодовольной улыбочкой активировал переборку, отчего она стала абсолютно прозрачной. Мужчина, названный Влогой повернул лицо. Капли стекали со лба и с мокрых кончиков волос по бокам.

– Танцуй и пой! Я слышал тебе «девочку» скоро привезут. Говорят, хорошенькая. Блондинка голубоглазая, – и глумливо загоготал, а потом бахнул по панели ладонью и переборка стала прежнего мерзкого серого цвета.

Влога оторвал одноразовое полотенце и протер лицо, зачесав влажные волосы назад пальцами. Из мягкого зеркального полимера над умывальником на него смотрело худое лицо с опухшими глазами. Он моргнул. Еще. И радужка полностью стала красной.

– Жду, с нетерпением… – и мокрый комок бывшего полотенца полетел в утилизатор.

II. Космическое индиго

Видеозапись № 01-XXXX2284. Блэйлок Май.

«…Поздно об этом говорить…но я боюсь. Боюсь того, что изменить не смогу никогда. Моя сестра, я и мой лучший друг разделены, оторваны друг от друга, лишь волей одного человека. Человека ли? Гектор получил все, что хотел: мою сестру, как редкий генный продукт, Лироя, как врага Союза и меня…Себя я отдал добровольно. Просто взял и подарил, со всеми своими потрохами. Почему я ничего не говорю о чувствах?! Какой здравый, да и больной на всю голову человек, признается в чувствах к Машине. Я даже себе не могу сказать этих постыдных слов… Я не могу пасть еще ниже, хотя такое решение будет не за мной. Я нахожусь на этом корабле всего лишь, как инструмент манипулирования над Розари. Выброситься в космос? Разбиться на миллионы молекул? Отчаяние, смешанное с ненавистью. Тяга, тонущая в презрении…Я умру, только забрав его с собой…»

Новый день

Готье резко сдернул панорамные очки для просмотра больших массивов информации со своего ассистента и уставился на него, не мигая.

– И когда ты помрешь, Барт?

Бартоломью Иванс весь подобрался и даже выпрямил спину. Он также уставился на своего начальника, пытаясь понять, не был ли его вопрос это угрозой. Готье прищурил глаза и приблизился еще плотнее.

– Не помню, чтобы ты жаловался на здоровье.

– О чем вы, шеф?

Готье резко схватил полимерный обруч очков и быстро надел их на глаза. Поверхность моментально разбилась на сектора, загораясь белым то там, то здесь. Иванс ждал, спокойно глядя на высокую фигуру. Наконец-то очки снова легли на стол, но взгляд начальника не стал дружелюбнее.

– Какого черта ты отказался?

– Без вас жить не могу. Какая еще причина может быть?!

Джиннай со всей дури шарахнул кулаком по столу, отчего тот выключился и ушел в перезагрузку.

– Не смей ерничать! Я не собираюсь играть с тобой в догонялки, Иванс! Назови мне реальную причину твоего отказа от участия в выборах на должность поста советника. И молись, чтобы она меня удовлетворила!

Бартоломью спокойно поднялся с рабочего кресла. Нагнулся, уперев руки в край стола, и заговорил холодным, жестким тоном, который совсем не был знаком Готье.

– Это мое личное решение и я не собираюсь посвящать вас в его подробности. Я никогда не стремился к карьере. Меня полностью удовлетворяет нынешняя позиция. Если вас что-то не устраивает, тогда жду служебную на имя главного куратора ассистентского отдела при Квесториате. Будем решать эту проблему втроем, – и также спокойно сел.

Готье замер на секунду, помолчал, а потом растянул свои губы в хищном оскале.

– Мой мальчик вырос, как я посмотрю. Где же ты прятал все эти командирские замашки, Барт? Как с отцом поговорил, космос забери! – и расхохотался.

– Ладно, я тебя понял, но согласиться с таким решением не могу. Как бы я тебя не ценил, но ты достойный кандидат и отпустить тебя мне все равно когда-нибудь придется. Подумай еще раз, пока я добрый, – а затем, весело подмигнув, вышел в коридор.

Барт опустил взгляд и уставился на строку пароля, которая плавала на поверхности интерактивного рабочего стола. Тяжело вздохнув, он ткнул пальцем в поле и набрал «Тея Иварис» – имя, которое он не произносил вслух очень много лет.

Розари крепко сжала свой сенсор в руке и шагнула в полутемный коридор. Пятьдесят семь шагов до цели. Пятьдесят семь раз ей нужно вдохнуть, чтобы дойти до каюты, где лежит Лирой в своем анабиотическом блаженстве. Он был принудительно усыплен еще до посадки на корабль, чтобы избежать «эмоциональных проблем», как выразился Гектор. Конечно, так проще и интереснее, когда можно наблюдать за этими «эмоциональными проблемами» у оставшихся пленников, вынужденных бодрствовать весь этот долгий путь до Артои.

Половина коридора пройдена и уже видна широкая площадка перед заветной дверью. Дышать выходило тяжело, воздух стал проходить рывками, руки начали дрожать – неужели в этот раз она сможет подойти к двери? Она ускорила шаг, стараясь не переходить на бег. Тусклый свет выхватывал ее бледное лицо с горящими глазами через равные промежутки. Оставалось двадцать три шага, двадцать три вдоха, когда из тени площадки показалось два сверкающих глаза, свет плавно очертил длинные мощные лапы с серебряной шерстью, красивую кошачью морду. Аро не вышел полностью на свет, оставшись сидеть в тени. Он пристально наблюдал за своей добычей. Рори замерла на месте, тяжело сглотнув. Она знала, что Вар-Альба не убьет ее, но подойти ближе она не сможет. Расцарапать ее тело Аро никто не запрещал, а учитывая то, что Гектор любил такие уроки, он не позволит использовать регенерацию, оставив мучаться от боли.

– Я ненавижу тебя. – Звук был шипящим, захлебывающимся в слезах. – Ненавижу, твою мать!

Рори села на корточки и, стараясь сдерживать голос, разрыдалась. Она сама не понимала, почему так легко отдает Гектору свои слезы, позволяет так умело, шаг за шагом, уничтожать ее самообладание, открывая все свои болевые точки.

– Соберись! – Рори зло ударила себя кулаками по голове, надеясь выбить ненужные реакции. Глубоко вздохнув, плавно поднялась на ноги и холодно посмотрела на Аро, а затем развернулась. Сегодня ей придется сделать тридцать четыре шага назад, но ведь всегда наступает новый день. Он приходит независимо от того, хочется этого или нет. Встает ли Солнце или нервная система корабля оповещает о смене суток, и каждый знает, что всегда есть завтра. И завтра может все измениться…

Уильям Кахори просматривал электронные документы, когда внутренняя сеть Консорциума оповестила его о прибытии нежеланного гостя. Он мог отказать в допуске, но решил, что врагов лучше держать ближе к себе, чем пытаться отвадить.

– Извиняюсь, что отрываю от дел, но я не мог откладывать эту беседу. – Вейрон Идалье бесцеремонно сел в кресло напротив Уильяма и добавил еще более наглым голосом: – Консул.

Кахори Старший с каменным лицом разглядывал гостя. Тот явно похудел и осунулся, хотя в этом не было ничего удивительного. Да, этот мерзавец не терял сына, но он потерял положение, что для него было пострашнее конца света.

– Я слушаю вас, Идалье, – начинать этот разговор совсем не хотелось.

– Я хочу подать прошение о повторном рассмотрении моего вотума. Считаю, что Гектор вмешался в процесс обвинения. И хочу, чтобы вы поддержали эту инициативу.

Уильям хмыкнул на такую наглость.

– Вы задумались об этом, только проиграв статус? А когда самовольно объявляли вотум, о чем думали?! Что Гектор тер Артои придет и склонит голову, как послушная скотина? Ничего личного, но я вообще удивлен, что вы еще живы, Вейрон. Артои такого не прощают…

Идалье со злости поджал губы, но такими речами его не пронять.

– Вы мне угрожаете, Кахори? По-моему, у вас больше оснований желать моей смерти. Гектор победил, а вот вы потеряли сына.

Консул сжал челюсть, чтобы не сказать истинные мысли вслух. Разговоры, записанные на внутренние датчики кабинетов, анализировались компьютерным центром, и был очень высокий риск попасть под контроль Квесториата, даже если эта агрессия была бы оправдана по-человечески.

– Мой сын приговорен, но я не потерял его. А то, что вы сейчас пытаетесь сделать – называется подлостью, и у вас не получится вывести меня из себя. Не надоело вам играть на человеческих нервах? Вы совершили ошибку, так признайте это и несите ответственность за свои действия.

Идалье скривило так сильно, что Кахори подумал о вызове врача. Но тот достаточно быстро восстановил свое надменное выражение лица и резко встал.

– Я с вами не прощаюсь, консул.

Уильям поднялся спокойнее.

– А я все-таки, хотел бы сказать – прощайте. Общих дел у нас никаких нет.

Вейрон бросил злой взгляд в сторону своего собеседника и натянул на лицо профессиональную улыбку.

– Вы глубоко заблуждаетесь на мой счет. Я не собираюсь исчезать, Уильям.

Когда двери закрылись, Кахори Старший прикрыл глаза и медленно опустился в кресло. Знать, что врагов надо держать при себе и реально не отпускать веревки – совершенно разные вещи. Как бы ему хотелось сейчас вмазать по этой наглой роже, вытереть им пол, наступить на горло, как гадюке… Но все это могло твориться только в его голове, если он реально хотел вытащить сына. Идалье и так был под колпаком квесторов – никто ему не даст совершить еще одну ошибку.

Гектор меланхолично просматривал многочисленные отчеты, которые поступали в центральную систему Тора с Артои. Данные сыпались цифрами и кодировками, как поток прорвавший плотину. До закрытия сигнала оставалось два часа, и очередной коридор гиперпрыжка поглотит корабль своей абсолютной пустотой. Такой активности от отца он никак не ожидал: основная часть вопросов касалась его поездки на Терратрию, но Гидеона волновали совсем не торговые пассы. Длинные пальцы раскидывали электронные документы по интерфейсу рабочей поверхности. Чашка с энергетиком, забытая на краю стола, мешала нормально распределить папки, выключив сенсор в той самой части рабочей поверхности. Гектор нервно схватил ее, быстро выпил и поставил на подставку около кресла. Работать не хотелось совсем, но и сидеть в гостиной ему было еще невыносимей. Он с детства привык держать лицо, но сейчас ему мало что помогало: никто из Маев не шел с ним на контакт. Такой детский бойкот оказался больнее любых оскорблений – словно тебя не существует. Не существует для человека, который крепко въелся тебе под кожу…

– Доминион? – Инпу вежливо поклонился и, не поднимая головы, продолжил: – Могу я побеспокоить вас?

– Докладывай, – обычный повелительный тон, но киборга не обманула эта тональность – Гектору было плохо. Слишком сухой голос. Слишком спокойный взгляд. Он замерзал изнутри, принудительно отгораживая себя.

– Она ходит в нулевой сектор каждый день.

Белые волосы завесили лицо. Он не был удивлен потому, что редко ошибался в своих предположениях. Но почему же так неприятно это слышать?

– Это и значит любовь, неправда ли?

– Я не знаю, Доминион. Машины не умеют любить.

Гектор горько усмехнулся, посмотрев в золотые глаза своего стража.

– Наверное, ты прав. Таким как мы, не дано любить…

Он развернулся на кресле и включил наружные камеры, стена плавно перетекла в космическую темноту с яркими вкраплениями звезд.

– Как поживает Блэйлок? – имя далось с большим трудом. Простое слово, им лишь называют тело, чтобы иметь возможность вербальной коммуникации с такими же другими телами. Можно ли назвать личность именем? А душу? Сейчас Гектор понимал очень четко – он спрашивал о душе. Он хотел бы услышать, о чем думал Блэйлок, что он чувствовал, болит ли у него сердце, как болит оно у Гектора. Но вместо этого Инпу скажет, что Блэйлок Май выходит из своей каюты только к сестре и ни с кем не контактирует.

– Все как обычно, Доминион. Никаких изменений. Никакого контакта.

– Он ненавидит меня? – Гектор не сдержался, как будто это жесткое «да» спасет его от боли. Сам виноват. Сам все сломал, даже не попытавшись построить.

Инпу замолчал, опуская слишком умные глаза для искусственного создания.

– Вы не оставили ему выбора… – вот так грань «хозяин-вещь» начинает стираться наедине. Столько лет вместе, столько пройдено путей. Или машина лучше понимает другую машину? Гектор поджал губы и проглотил ком.

– Свободен.

Инпу поклонился спинке кресла, скользя по ней грустным взглядом. Сложно смотреть, как на твоих глазах алмаз крошится, превращаясь в песок, а мог бы сверкать, радуя глаз. Инпу надеялся, что Блэй станет для Тора его пробуждением, но сейчас он – яд, медленно заполняющий кровь наследника. Теперь он хорошо понимал стремление Артои оградить себя от эмоций – быть убитым своей любовью слишком страшно. Но только она способна и спасти. Разве это не равнозначная плата за такой дар?

Он спустился на нулевой уровень, уверенно прошел коридор, открыл дверь специальным кодом и вошел в каюту, где в прозрачной капсуле лежал Лирой Кахори, опутанный тонкими биопроводами – вторая система жизнедеятельности. Красивое спокойное лицо. Человек.

Темные пальцы забегали по активированной сенсорной панели, выставляя новые данные. Ресницы парня дернулись, а через секунду он мягко улыбнулся, от чего лицо как будто осветилось. Инпу нажал еще ряд программ и выключил панель, улыбнувшись с тоской в глазах. Хотел бы он, чтобы его хозяин хоть раз улыбнулся с такой безмятежностью? За всю свою недолгую жизнь.

– Спи спокойно, Лирой Кахори. Теперь ты сможешь увидеть свою Розари, – и кинув еще раз взгляд на капсулу, вышел. Перед погружением в анабиоз Гектор отключил функции памяти заключенного, оставив ему только темноту. Инпу же включил ее обратно, нарушив приказ в очередной раз. У него был свой собственный яд в крови, которому он уже не мог сопротивляться и каждый день он менял его изнутри.

Розари увидела сигнал входящего файла на ком. панели. Она положила расческу и нажала на мигающую сферу. Перед ней открылся короткий видеофайл без звука. Ее пальцы продолжали нажимать на повтор раз за разом. Пять секунд. Лишь один его вздох. Светлые волосы небрежно лежат на лбу, веки подрагивают, губы улыбаются. На капсуле в небольшом окне дублируется нечеткий сигнал воспоминания: она в летнем платье около его сломанного велосипеда. Повтор. Еще раз. Еще.

Черная пустота и яркая надпись – «Файл с ограниченным сроком хранения. Удален.»

Видеозапись № 02-XXXX2284. Блэйлок Май.

«…Сестра ходит к Ли почти каждый день и почти каждый день тихо плачет у себя в каюте. Заходит ко мне и делает вид, что все хорошо…глупая, как будто я ничего не вижу. Ругается на этого «кошака», который не дает ей пройти внутрь, а я слушаю и молчу. Сжимаю зубы и молчу. Матерю себя и ненавижу, что не могу рассказать тайну Гектора. Храню ее, как будто это что-то бесценное, только мое…или потому что это только наше? Меня разрывает надвое, я никогда уже не буду целым. Прости меня Розари…Лирой…»