Текст книги "Голос ночной птицы"

– Если это связано с мадам Ховарт, я вынужден настаивать, чтобы вы рассказали. – Бакнер снова поерзал и пожевал губу, но ничего не сказал. – Я напомнил бы вам, что вы дали присягу на Библии, – сказал Вудворд. – Кроме того, здесь обитель закона, такая же, как любой суд в Чарльз-Тауне. Если вы боитесь за свою безопасность, позвольте вам напомнить, что решетки здесь крепкие и мадам Ховарт не дотянется до вас.

– Стены в моем доме тоже крепкие, – буркнул Бакнер. – Но через них же она пролезла?

– Вы по собственной доброй воле пришли свидетельствовать?

– Да, сэр.

– Тогда ваше свидетельство будет неполным, если вы не ответите на мои вопросы. Мне нужно знать, что произошло в саду.

– О Боже! – тихо произнес Бакнер – это была мольба дать ему силы.

Он склонил голову, уставился в пол, и когда снова поднял лицо, на нем блеснули при свете лампы капли пота.

– Я вышел в сад, – начал он. – Ночь была холодная, тихая. Я вошел и тут же услышал… женский смех и еще какой-то звук. Что-то вроде как животное, будто… хрюканье.

Он замолчал, голову его снова опустилась.

– Продолжайте, – велел Вудворд.

– Ну… я пошел туда, на звук. Туда, вглубь. Помню, остановился оглянуться на дом. Мне казалось, я от него ужасно далеко ушел. Потом пошел снова, пытался найти эту женщину. И нескольких минут не прошло, как нашел. – Бакнер запнулся, сделал глубокий вдох, будто собираясь с силами для продолжения. – Она там лежала на спине, под яблоней. Лежала, ноги широко развела, будто хотела расколоться снизу посередине. А на ней был… вот тот, кого я видел. Он на нее наваливался, будто копье всаживал. И каждый раз вот так хрюкал, когда опускался, а у нее глаза были закрытые, и она смеялась.

– Тот, кого вы видели? – переспросил Вудворд. – Что же именно вы видели?

Бакнер посмотрел прямо в глаза магистрата, челюсть у него отвисла, и пот катился по лбу.

– Это было что-то… похожее на человека, только… у него была темная шкура, кожистая такая. Лица я не разглядел… не хотел разглядывать. Но он был здоровенный. Таких тварей я никогда в жизни не видал. Он так и колотил по ней. Женщина широко расставила ноги, а он сверху на нее падал, а она смеялась. Я видел, как шевелится у него спина… как вроде какие-то шипы вдоль всего хребта. И тут он вдруг выбросил голову в сторону и так жутко застонал, и женщина тоже закричала. Он с нее встал и был… ну, семь или восемь футов ростом. – Бакнер остановился. Глаза у него остекленели. – Я видел, женщина была вся в крови, там, в тайных местах. Зверюга отодвинулась, и тут… тут из сада еще одна тварь вышла и встала на колени рядом с нею.

– Что это было?

Вудворд зажал в пальцах чашку, ладонь его стала влажной.

– Не знаю. С белыми волосами и лицом младенца. Только это был кто-то вроде карлика, и кожа вся серая и сморщенная, как у дохлой рыбы. Он встал рядом с ней на колени, потом наклонил голову, а потом… потом из пасти у него вылез страшный длинный язык, и… – Бакнер замолчал, крепко зажмурился и замотал головой. – Не могу сказать, – прохрипел он. – Не могу!

Вудворд сделал глоток и поставил чашку на стол. Он сдерживался, чтобы не глянуть в сторону Рэйчел Ховарт. Слышно было, как Мэтью собрался и был готов записывать дальше.

– Вы должны, – мягко напомнил Вудворд.

Бакнер испустил звук, похожий на всхлип. Грудь его дрожала. Он взмолился:

– Я буду проклят, буду гореть в Аду за эти картинки у меня в голове!

– Вы действуете как добрый христианин, сэр. Вы были зрителем этого греха, не его участником. Я прошу вас продолжать.

Бакнер вытер рот рукой, пальцы мелко дрожали. Цвет его кожи стал серым, черные впадины легли под глазами. Он сказал:

– Этот карлик… он был похож на младенца. Белые волосы. Падший ангел, я тогда подумал. Весь съежился, когда был брошен в Бездну. Я видел, как у него вылез язык… мокрый, блестящий, как сырое мясо. А потом… потом этот язык полез внутрь женщины. В ее окровавленные тайные места. Она дергалась и вопила, а этот язык шевелился у нее внутри. Я хотел закрыть лицо, но не мог даже руками шевельнуть. Я должен был стоять и смотреть. Как будто… как будто меня кто-то заставлял стоять и смотреть, а я хотел только спрятать лицо и взмолиться, чтобы Бог избавил меня от этого зрелища. – Голос его сел, и на секунду Вудворд испугался, что старик сейчас разрыдается. Но Бакнер сказал: – А потом эта тварь… она убрала язык обратно, весь в крови. Кровь с него капала. А эта женщина радостно улыбалась, как новобрачная.

– Мэтью? – Горло у Вудворда так свело, что даже говорить разборчиво приходилось с усилием воли. – Ты записываешь?

– Чтобы такое не записать, – сухо ответил Мэтью, – надо быть глухим.

– Да, конечно. Что ж, я уверен, что это новая ступень в твоей карьере секретаря суда. – Вудворд рукавом стер с лица испарину. – Для меня это воистину открывает новую дверь, которую я предпочел бы держать на запоре.

– Там был еще один, – сказал Бакнер. – Такой, который был сразу и женщина, и мужчина.

Ни Вудворд, ни Мэтью не шевельнулись и не сказали ни слова. В тишине слышалось только хриплое дыхание Вудворда. Впрочем, нет – через открытый люк долетало далекое карканье вороны. Мэтью обмакнул перо в чернильницу и ждал.

– Да не будет никем сказано, – хрипло произнес магистрат, – что мы, ведя допрос, не перевернули все камни, невзирая на то что может под ними обнаружиться. Расскажите нам об этом третьем существе, мистер Бакнер.

Глава 12

Глаза Бакнера блестели, будто встающие перед мысленным взором образы выжигали из них зрение.

– Оно вышло из сада, когда этот карлик ушел, – вспомнил он. – Я поначалу принял его за голую женщину. Только повыше прочих женщин и страшно худую. Она – или оно – была с черными длинными волосами. Не помню, черными или темными. У нее были сиськи, я это явственно видел. А потом я увидел, что у него еще есть, и чуть не упал. – Бакнер подался вперед, жилы выступили на шее. – Два камня и целый ярд. Прямо там, где у женщин корзинка. Этот ярд уже был готов к делу, и ведьма, когда это увидела, так заулыбалась, что у меня сердце застыло. А эта тварь легла рядом с нею, и она стала… стала вылизывать палку этой твари.

– Кого вы имеете в виду под словом «она»? – спросил Вудворд.

– Ее. Вон, в камере. Ведьму. Рэйчел Ховарт.

– Хорошо. – Вудворд снова стер пот со лба. Стены тюрьмы будто смыкались над ним. Единственной в буквальном смысле слова отдушиной был люк в потолке, где виднелся квадрат серых туч. – Продолжайте.

– А потом… потом было еще больше греха и безобразия. Ведьма перевернулась, встала на четвереньки, и стало видно, что у нее сзади. Тогда этот полумужчина-полуженщина взялся за свой шпиль и залез на нее сверху. Я видел… такое видел, чего ни один христианин видеть не должен, сэр. Я вам точно говорю, в жизни я повидал виды, но в голове у меня все было в порядке. А теперь нет. Спросите мою Пэшиенс. Она вам скажет, я теперь ни к чему не пригоден.

– Это создание – полумужчина-полуженщина – продвинуло в мадам Ховарт свой пенис?

– Да, сэр. Эта штука запихнула свой ярд сзади.

– Не будем вдаваться в такие подробности, – сказал Вудворд с побелевшим лицом. – Что за этим воспоследовало?

– Вос… что, сэр?

– Воспоследовало. Что случилось после того, как это создание… – Вудворд помолчал, подыскивая подходящее слово, – завершило свое дело?

– Оно с нее слезло и пошло себе. А ведьма встала и начала одеваться. И тут вдруг кто-то назвал меня по имени, прямо над ухом, и я повернулся посмотреть, кто это.

– И вы увидели?

– Ну… я сильно был напуган. Там за мной стоял какой-то человек… и у него будто и лица не было. Только рот… это я помню. И он сказал: «Джеремия Бакнер, беги домой». И все. Наверное, я так и сделал, потому что следующее, что помню, это что лежу в кровати, весь в поту, и трясусь. Пэшиенс крепко спала, наверное, завороженная. Помню, петух закричал, и тогда я понял, что демоны ночи ушли.

– В это утро вы рассказали своей жене, что случилось?

– Нет, сэр. Мне было стыдно рассказывать Пэшиенс такие вещи. И еще я очень боялся, что ведьма убьет ее за то, что слышала. Я никому ничего не рассказал, даже когда услышал, что Элиас Гаррик видал. Потом мне Лестер Крейн говорил, что Стивен Дантон тоже такое видел – три твари с ведьмой, только они свои мерзости творили в доме, где жила до этого семья Пул, рядом с фермой Дантона. И я все равно держал язык за зубами.

– Что заставило вас переменить решение и сообщить о том, что вы видели? – спросил Вудворд. – И кому вы об этом рассказали?

– Я решил… после того, как нашли кукол в доме ведьмы. Я пошел прямо к мистеру Бидвеллу и все ему рассказал.

– Мне следует поговорить с мистером Дантоном, – сказал Вудворд Мэтью. – Отметь, пожалуйста, у себя.

– Не получится, – ответил Бакнер. – Он забрал всю свою семью и уехал два месяца назад. И дом Дантона после этого сгорел. А Лестер Крейн со своим выводком примерно тогда же собрал вещи.

Вудворд на минуту замолчал, приводя мысли в порядок.

– Вы знали Дэниела Ховарта?

– Да, сэр.

– Что он был за человек?

– Ну, молодой он был. Лет сорок, может, сорок пять. Большой такой. Его чтобы завалить, действительно нужен был демон, это я вам точно говорю!

– Вам выпадали случаи видеть мистера Ховарта вместе с женой?

– Да нет, не много. Дэниел был сам по себе. Не слишком общительный.

– А его жена? Она была общительна?

– Ну… тут не мне судить. Дэниел вот с этой женщиной были здесь года три. У него был приличный кусок земли, купил он его у голландца по имени Нидекер. У того голландца жена умерла родами, ребенок тоже не выжил, так он и решил все бросить. Дэниел был всегда такой спокойный. И ничего ему ни от кого не было надо вроде как. – Бакнер пожал плечами. – А женщина… ну, она, может, и хотела быть общительной, да только всегда выходила суматоха.

– Суматоха? Какого рода?

– Да вы на нее посмотрите, сэр. Если сможете вынести после того, что я вам рассказал. Она же помесь ниггера с испанцем. Вы захотели бы с ней сидеть на одной скамье в церкви?

– Ведьма ходила в церковь? – приподнял брови Вудворд.

– Пока не ударилась в ведьмовство, – пояснил Бакнер. – Она ходила два или три воскресенья. И никто рядом с ней не садился. От них, от португашек, вонь идет.

– То есть ее появление в церкви не приветствовалось?

– Да никто ей не мешал делать что хочет. Кто бы стал не пускать ее в дом Отца Нашего? Я только помню, как когда она в последний раз показалась там, кое-кто – я помню кто, только не скажу, – запустил в нее перед входом тухлым яйцом. Прямо в голову, сбоку. И знаете, что она сделала?

– Что?

– Села прямо на скамью как есть – с грязными волосами, с этой вонью, со всем – и не шевельнулась, пока преподобный Гроув не сказал последнее «Аминь» часа через четыре. Конечно, он малость поспешил – воняло-то в церкви будь здоров.

Краем глаза Мэтью заметил шевеление. Он поднял глаза, когда кончил записывать, – и увидел, что Рэйчел Ховарт стоит возле решетки, стиснув зубы, и на лице ее можно прочесть одну лишь свирепость. Правая рука женщины взметнулась в воздух – яростный жест, который заставил Мэтью крикнуть:

– Магистрат!

От одного этого крика у Вудворда могли вылететь остатки волос на голове. Он резко обернулся, а Бакнер издал сдавленный крик ужаса и поднял руку, защищая лицо от несомненного для него удара сатанинского пламени.

С громким треском рука женщины ударилась в решетку. Осколки темной красновато-коричневой чашки упали на солому. Мэтью увидел в пальцах женщины ручку от чашки – остальное было разбито вдребезги.

– Я допила чай, – сказала Рэйчел. Разжав пальцы, она уронила последний фрагмент на пол, внутрь камеры. – В таком виде хотела Лукреция Воган ее получить?

– Да, в таком. А тебе, Мэтью, спасибо, что помог мне облегчить пузырь. Не мог бы ты теперь собрать для меня осколки?

Магистрат обтер лицо рукавом и попытался призвать к порядку колотящееся сердце. Мэтью пришлось встать на колени и полезть рукой в камеру женщины, чтобы собрать все осколки. Она стояла над ним, и без того пугающая, но теперь, после рассказа фермера Бакнера, – совершенно внушающая ужас, пусть даже Мэтью был одарен способностью рассуждать здраво.

– Погодите, – сказала она, когда он начал вставать. Опустив руку, она подобрала кусочек, который он пропустил. – Возьмите и этот тоже.

Она положила осколок в протянутую ладонь, и Мэтью немедленно убрал руку сквозь решетку.

Вудворд положил осколки в корзину мадам Воган.

– Давайте продолжать, хотя, должен сознаться, мой ум сейчас представляет собой такую же неразбериху, как осколки этой разбитой чашки. – Он обеими руками потер виски. – Мэтью, у тебя есть вопросы к свидетелю?

– Да, сэр, – ответил он с готовностью и приготовился записывать собственные слова. – Мистер Бакнер, давно ли вы вынуждены ходить с этой тростью?

– С тростью? Ну… лет восемь, девять. Кости сдают.

– Насколько я понимаю, той ночью в саду вы были в ужасе. Ужас придает силу ногам, это я тоже знаю. Но когда та личность у вас за спиной сказала: «Джеремия, беги домой», вы действительно побежали?

– Не знаю. Наверное, да, потому что оказался у себя в кровати.

– Вы не помните, как бежали? Не помните, была ли боль в ногах?

– Нет, – ответил Бакнер. – Не помню.

– Через какую дверь вы вошли в свой дом?

– Дверь? Сейчас вспомню… вроде бы через заднюю.

– То есть вы не помните, какая это была дверь?

– Их всего две, – фыркнул Бакнер. – Задняя и передняя. Я был за домом, так что, наверное, вошел в заднюю.

– Той ночью было холодно? – спросил Мэтью, обмакивая перо.

– Февраль был, я же сказал.

– Да, сэр. Но мой вопрос, предложенный вам, таков: было ли холодно в ту ночь?

– Было, конечно. Не могло не быть – в феврале-то!

– Но вы не помните точно, было холодно или нет? Вы не вспоминаете ощущение холода?

– Меня, что ли, здесь судят? – Бакнер посмотрел на магистрата в поисках поддержки. – Чего это он добивается?

– В твоих вопросах есть какая-то цель, Мэтью?

– Да, сэр. Вы мне позволите их задать?

– Ладно. – Вудворд кивнул. – Только помни, пожалуйста, что мистер Бакнер – свидетель, а не обвиняемый.

– Мистер Бакнер, когда вы встали, чтобы выйти на улицу в эту холодную февральскую ночь, вы не задержались надеть верхнюю одежду?

– Верхнюю одежду? При чем она здесь?

– Куртку, – сказал Мэтью. – Плащ. Шляпу. Перчатки. Конечно, вы не могли не задержаться, чтобы надеть башмаки.

Бакнер наморщил лоб.

– Ну… да… конечно, я надел башмаки!

– А куртку?

– Ну да, помню, что и куртку надел! Вы меня за дурака держите?

– Никоим образом, сэр. Но эти детали вы сообщаете не очень уверенно. Скажите мне тогда вот что: когда вы услышали крик петуха, вы лежали в постели в башмаках и в куртке?

– Чего?

– Вы показали, что лежали в постели, весь в поту и дрожа. Вы в какой-то момент остановились снять башмаки и пальто перед тем, как лечь в постель?

– Ну да. – Это было сказано убежденно. – Не мог не снять.

– А трость? – спросил Мэтью. – Вы ее взяли с собой, когда выходили?

– Взял. Без нее я вряд ли туда дошел бы.

– И куда вы поставили вашу трость, вернувшись из сада?

– Я… я ее поставил… – Бакнер прижал пальцы ко рту. – Я ее поставил… в угол, рядом с кроватью, так понимаю. Где она всегда стоит.

– И там она и оказалась утром?

– Да. Прямо в углу.

– А куда вы положили куртку и башмаки?

– Я… куртку я снял и положил, а башмаки… в ногах кровати, наверное.

– И там вы их и нашли в следующий раз, когда они вам понадобились?

– Постойте-ка, – сказал Бакнер, усердно морща лоб. – Нет. Куртку я, значит, повесил на крюке у передней двери. Там она и была.

– У передней двери? Но вошли вы через заднюю? В доме горел фонарь или было темно?

– Темно. Света я не помню.

– Вы были – как вы говорили – испуганы до полусмерти, стали свидетелем демонских мерзостей, и при этом вы смогли пройти через весь дом в темноте, чтобы повесить куртку на соответствующий крюк? – Мэтью поднял палец, пока Бакнер еще не успел ответить. – Ага! Вы это сделали, чтобы жена не узнала, что вы выходили! Я прав?

– Ну, наверное. – Бакнер энергично закивал. – В этом, должно быть, дело.

– Сэр, если вы так поступили, почему же вы думали, что сняли ее и положили в ногах кровати? Вы настолько неясно помните, где оставили куртку?

– Я был заворожен! Не мог не быть. Я же сказал, после того, что я видел, у меня уже в голове не все в порядке.

– Мистер Бакнер? – Мэтью пристально всмотрелся в глаза старика. – Вы рассказали нам всю историю в потрясающих подробностях, причем видели вы их без какого-либо освещения. Почему же тогда вы так плохо помните подробности того, что было до и после инцидента в саду?

Бакнер сжал зубы:

– Вы считаете, что я лгу?

– Мистер Бакнер, – вмешался Вудворд, – никто такого не говорил.

– А и говорить не надо! Я по этим проклятым вопросам вижу, которые он задает! Все это насчет там курток и башмаков и где там была у меня трость и где не было! Я честный человек, хоть кого спросите!

– Сэр, прошу вас. Нет оснований для подобных вспышек.

– Я не врун! – Это Бакнер уже просто выкрикнул. Он с трудом поднялся на ноги и показал на Рэйчел Ховарт. – Вот ведьма, которую я видел с тремя демонами из Ада! Я их с ней видел, тут никакой ошибки! Она – зло, до самого своего черного сердца, а если вы думаете, что я вру, значит, она и на вас уже порчу навела!

– Сэр, – ровным голосом начал Вудворд, стараясь успокоить старика. – Прошу вас. Присядьте, пожалуйста, и…

– Не сяду я! Не станет меня никто называть лжецом, будь он даже магистрат! Видит Бог, я говорю правду, а лишь Его суд важен!

– В Небесах – да, – сказал Вудворд, несколько уязвленный последним замечанием. – Но в судах земных правосудием занимаются смертные.

– Да будь тут правосудие, ведьма бы следующего дня уже не увидела! – У Бакнера на губах выступила белая пена, глаза горели яростью. – Или вы уже решили, что город наш должен погибнуть, а ведьма – жить?

– У меня еще остались вопросы, – сказал Вудворд, указывая на табурет. – Не будете ли вы добры сесть?

– Я уже этого наелся досыта! И отвечать ни на что уже не буду!

Старик резко повернулся и вышел из камеры, тяжело опираясь на трость.

Вудворд тоже встал:

– Мистер Бакнер, прошу вас! Еще только несколько минут!

Но его мольбы пропали втуне. Бакнер вышел, хромая, и покинул тюрьму.

– Его можно убедить вернуться, – сказал Мэтью. – Бидвелла он послушает.

– У меня всего два-три вопроса осталось. – Вудворд бросил недобрый взгляд на своего клерка. – Зачем было так доводить человека?

– Мне кажется, я никого не доводил, сэр. Я прояснял обстоятельства.

– Ты устроил этому человеку допрос с пристрастием, Мэтью! С тем же успехом ты мог бы назвать его лжецом.

– Нет, сэр, – ответил Мэтью спокойно, – я такого не говорил. Я просто хотел знать, почему он не может вспомнить некоторые конкретные подробности, хотя другие конкретные подробности помнит весьма ясно. Я думал, что он вспомнит, как надевал и снимал куртку и башмаки, какой бы страх он ни пережил.

– Так вот этот человек не лжец! – заверил Вудворд. – Сбит с толку – быть может. Испуган – наверное. Но я не верю, что он способен был бы создавать такие фантазмы. А ты? Я хочу сказать… Боже милостивый, если он действительно такое состряпал, то его уже ничем не спасти!

В ответ раздался смех. Мэтью и Вудворд обернулись к соседней камере. Рэйчел Ховарт сидела на скамье, прислонясь спиной к шероховатой стенке и запрокинув голову.

– Вы находите это веселым, мадам? – вопросил Вудворд.

– Нет, – ответила она. – Я нахожу это печальным. Но поскольку слезы у меня давно кончились, мне приходится смеяться, вместо того чтобы рыдать.

– Смейтесь или рыдайте, как вам хочется, но улики против вас весьма серьезны.

– Улики? – Она снова рассмеялась. – Да где ж тут улики? Безумная сказка, рассказанная стариком? Хотя в его словах и была доля правды.

– То есть вы признаете свой договор с Дьяволом?

– Отнюдь. Я признаю, что ходила в церковь по воскресеньям и в третий раз сидела на службе с волосами, вымазанными тухлым яйцом. Но я не собиралась доставлять им удовольствие наблюдать, как я бегу домой или плачу, как побитый ребенок. Это единственная правда во всем рассказе Бакнера.

– Конечно, вы будете отрицать инцидент в саду. Я ничего другого и не ожидал бы.

– А тогда какой в этом смысл? – Она направила янтарные глаза на Вудворда. – Если я такая уж ведьма, зачем бы я позвала Бакнера созерцать мои… нескромности? Почему не стала заниматься такими вещами не прилюдно?

– Этого я не знаю, мадам. Почему?

– Очевидно также, согласно Бакнеру, я умею проходить сквозь запертые двери. Почему же я тогда до сих пор в этой камере?

– Покинуть эту тюрьму было бы признанием в колдовстве.

– А позволить Бакнеру созерцать эти богохульства – не признание? – Она покачала головой. – Будь я действительно ведьмой, я была бы умнее.

– О, я думаю, вы достаточно умны, мадам. Кроме того, кто может сказать, что вы не покидаете тюрьму по ночам, не бродите где вам хочется со своим хозяином? Возможно, вы обитаете в некоем призрачном мире, который богобоязненные граждане даже вообразить не смеют.

– Можете завтра утром спросить своего клерка, – сказала Рэйчел. – Он сегодня узнает, есть ли у меня власть проходить сквозь стены.

– Я сомневаюсь, чтобы вы проявили подобную власть в присутствии Мэтью, – парировал Вудворд. – Опять-таки это было бы признанием вины, которое привело бы вас на костер.

Она внезапно встала.

– Вы такой же сумасшедший, как и все они! Вы искренне полагаете после того, что вы сегодня слышали, что я небуду гореть? Есть другие свидетели – другие лжецы, – которые еще выскажутся против меня, это я знаю. Но кто будет говорить за меня? Никто. Да они ненавидели меня еще до того, как назвали ведьмой, и потому-то они сделали меня ведьмой, чтобы еще сильнее ненавидеть!

– Они сделали вас ведьмой? Как можно было сделать вас тем, чем вы не являетесь?

– Послушайте меня как следует, магистрат. Кто-то убил преподобного Гроува и моего мужа, а потом выставил меня самой черной ведьмой к югу от Салема. Кто-то сделал кукол и спрятал под полом у меня в доме. Кто-то распустил эти мерзкие враки обо мне, и теперь здешние жители сами не знают, что говорят!

– Я верю мистеру Бакнеру, – сказал Вудворд. – Я видывал в своей жизни лжецов, и не в одном суде. Я видел, как они сами плетут паутину, в которую попадаются. Мистер Бакнер может путаться в мелких подробностях из-за своего почтенного возраста и потрясений той ночи, но он не лжет.

– Если он не лжет, – заявила Рэйчел, – то либо его надо посадить в сумасшедший дом, либо он заколдован другой ведьмой, не той, которую из меня пытаются сделать. Я никогда ногой не ступала ни в его дом, ни в его сад. Клянусь в этом перед Богом.

– Осторожнее со словами, мадам! Удар небесного огня может положить конец вашим играм!

– Если это будет более быстрая смерть, чем на костре, я буду только рада.

– Есть простой способ положить всему этому конец, – сказал Мэтью. – Мадам, если бы вы прочли молитву Господню, я думаю, что магистрат мог бы рассмотреть ваше дело в ином свете.

– Спасибо, но я сам за себя могу сказать! – возразил Вудворд. – После того, что я сегодня здесь слышал, я считаю, что даже прочтение молитвы Господней может оказаться обманом, созданным хозяином этой женщины!

– Я избавлю вас от подобных сомнений, – сказала Рэйчел, – поскольку отказываюсь произносить слова, не имеющие в этом городе никакого смысла. Те, кто день и ночь бормочут «Отче наш», первыми начнут скалиться, когда меня будут жечь. Например, Лукреция Воган. Вот отличный пример доброй христианки! Она подала бы распятому Христу уксуса и сказала бы, что это мед!

– Она была настолько добра, что передала вам чашку чаю. Мне не показалось, что это был уксус.

– Вы ее не знаете, а я знаю. И думаю, что знаю, зачем она просила разбить и вернуть ей чашку. Спросите ее. Вам это может показаться интересным.

Вудворд отвернулся и стал укладывать в корзину чайник и чашки.

– Полагаю, на сегодня хватит, Мэтью. Сейчас я пойду к доктору Шилдсу. В понедельник с утра мы продолжим допросы.

– Я бы предложил, сэр, вызвать следующим свидетелем миссис Бакнер. У меня есть вопросы, которые я хотел бы ей предложить.

– Ах, у тебя есть вопросы? – Вудворд замолчал. Щеки его занялись пламенем. – Кто председатель в этом суде, ты или я?

– Вы, конечно.

– Тогда не мне ли надлежит определять, кто будет следующим свидетелем? И, поскольку у меня нет никаких вопросов к миссис Бакнер, я предложу мистеру Гаррику явиться в суд в понедельник утром.

– Я понимаю, что власть в этом суде, как и в любом другом, принадлежит вам, – сказал Мэтью, слегка склонив голову, – но не следует ли попросить миссис Бакнер описать умственное состояние ее мужа за тот период времени…

– Миссис Бакнер следует оставить в покое, – прервал его магистрат. – Она во время обоих происшествий, описанных ее мужем, спала. Я бы сказал, что мистер Бакнер так и не передал ей, что видел. И ты готов привести почтенную мать семейства и добрую христианку в эту тюрьму, где ее будет слышать мадам Ховарт?

– Ее можно привести в любой другой зал суда.

– По личному усмотрению судьи. По моему мнению, ей нечего добавить, и она может даже претерпеть моральный ущерб, если призвать ее свидетельствовать.

– Магистрат, – сказал Мэтью, стараясь быть спокойным и разумным, – жена знает своего мужа лучше других. Я хотел бы узнать, не бывало ли у мистера Бакнера… скажем, иллюзий в прежние годы.

– Если ты хочешь сказать, что виденное им было иллюзией, не забывай, что эту иллюзию видел еще один человек. Кажется, Стивен Дантон?

– Да, сэр. Но мистера Дантона здесь сейчас нет, и мы знаем об этом лишь со слов мистера Бакнера.

– Сказанных под присягой. Вполне разумных слов. Переданных с такими деталями, пусть и тошнотворными, на какие только может надеяться судья. Его слов для меня достаточно.

– Но недостаточно для меня.

Эти совершенно искренние слова сорвались с губ Мэтью раньше, чем он успел их сдержать. Если бы у Вудворда зубы были вставные, они могли бы вывалиться на пол. Молчание длилось; магистрат и его клерк глядели друг на друга.

У Вудворда в горле бесилась боль, нос заложило, кости ныли от влажной и душной жары. Только что надежный свидетель изложил историю, одновременно захватывающую и ужасную, которая поставила женщину – человеческое существо, пусть даже и пресловутую ведьму, – на край костра. Магистрат чувствовал себя совершенно разбитым, и теперь эта дерзость добавила груз к и без того гнетущей тяжести.

– Ты забыл свое место, – хрипло проговорил он. – Ты клерк, а не магистрат. Ты даже не присяжный поверенный, хотя, кажется, желаешь этого. Твои обязанности – обязанности писца, а не дознавателя. Первые ты выполняешь весьма хорошо, вторые же тебя до добра не доведут.

Мэтью не ответил, только лицо его вспыхнуло краской стыда. Он понял, что его занесло, и лучше сейчас помолчать.

– Я отнесу этот инцидент на счет неприятной обстановки и ужасной погоды, – решил Вудворд. – И покончим с ним, как подобает джентльменам. Ты согласен?

– Согласен, сэр, – ответил Мэтью, хотя по-прежнему считал, что допросить жену Бакнера весьма уместно – нет, просто необходимо!

– Тогда хорошо. – Вудворд взял корзину, собираясь уходить. – Я попрошу мистера Грина перевести тебя в одну из тех камер. – Он кивнул в сторону камер напротив. Я бы предпочел, чтобы ты не находился в столь близкой окрестности мадам Ховарт.

– Э-э… я бы предпочел остаться там, где я сейчас, сэр, – быстро возразил Мэтью. – Мне очень приятно, что здесь есть стол.

– Почему? Он же тебе не будет нужен.

– Он… от этого помещение меньше похоже на камеру.

– А, понимаю. Тогда я велю перевести мадам Ховарт.

– В этом нет необходимости, сэр, – сказал Мэтью. – Расстояние между камерами вряд ли имеет значение, если она действительно воспользуется колдовством. И у меня есть вот это. – Он поднял Библию в кожаном переплете. – Если этого не хватит, чтобы меня защитить, то ничего не хватит.

Магистрат помолчал, переводя глаза со своего клерка на Рэйчел Ховарт и обратно. Сама ситуация – что Мэтью вынужден остаться в этом недостойном месте с женщиной, о которой известны такие мерзости, – грызла его душу. Кто знает, чему свидетелем может стать Мэтью в глухую ночь? Он проклинал себя за произнесение приговора над юношей, но разве у него был выбор? Ему пришло на ум занять самому камеру на ночь под предлогом присмотреть за действиями мадам Ховарт, но он знал, что Бидвелл и все жители городка посмотрят на это предвзято и решат, что он совсем не такой ревностный судья, как кажется.

А на самом дне его эмоций, там, куда не доставал свет общественного взгляда, он боялся. Боялся Рэйчел Ховарт и того, что она может сделать с мальчиком. Боялся, оставив Мэтью с этой почитательницей дьявола, наутро найти его уже другим. Ведь радость ведьмы – уничтожение невинности. Не так ли?

– Со мной ничего не случится, – сказал Мэтью, прочитав часть этих мыслей на терзаемом сомнениями лице магистрата. – Идите к доктору Шилдсу и попросите у него лекарство.

Вудворд кивнул, но никак не мог заставить себя уйти. Все же идти надо было.

– Я сегодня днем загляну тебя проведать, – сказал он. – Могу я тебе что-нибудь принести? Книги, скажем, из библиотеки мистера Бидвелла?

– Да, это было бы отлично. Любые книги подойдут.

– Я не сомневаюсь, что тебя вскоре покормят. Если еда тебе не понравится, я буду рад тебе принести…

– Какова бы ни была еда, она будет достаточно хорошей, – ответил Мэтью. – Пойдите лучше к доктору Шилдсу.

– Обязательно. – Внимание Вудворда обратилось к женщине, снова опустившейся на скамейку. – Ваши действия по отношению к моему клерку будут наблюдаться и записываться, мадам, – сурово произнес он. – Я настоятельно предлагаю вам сохранять должное расстояние.

– О моих действиях вы можете не беспокоиться, – ответила она. – Но здешние крысы не слишком внимают настоятельным предложениям.

Больше ничего Вудворд сделать не мог. Мэтью придется сражаться за себя самому, и да пребудет с ним Господь Бог. Вудворд, держа в руке корзину, вышел из тюрьмы. В следующую минуту вошел Грин, закрыл и запер решетку камеры Мэтью, потом вышел снова.

Мэтью стоял возле решетки, уставясь в открытый люк. Пальцы его вцепились в железо. Звук запираемой камеры напомнил ему лязг железных ворот в приюте, и в животе зашевелилась тошнота.

– Вы здесь еще недостаточно долго, чтобы ощутить потерю свободы, – спокойно сказала Рэйчел. – На сколько вас приговорили?

– На трое суток.

– Целая вечность! – сухо и язвительно засмеялась она.

– Я никогда раньше не бывал в тюрьме. Во всяком случае, по эту сторону решетки.

– Я тоже. Здесь не так плохо – днем. Но темнота не так ласкова.

– Трое суток, – повторил Мэтью. – Как-нибудь перетерплю.

– Что еще за глупости? – заговорила она еще резче. – Вы думаете, я не понимаю, что вас подсадили шпионить за мной?