Текст книги "Голос ночной птицы"

– Этот человек приехал сюда создавать трудности, – прохрипел Вудворд. – Он факел на пороховом складе.

– Согласен! – произнес Пейн.

– Да-да, с этим я тоже согласен, – кивнул Бидвелл. – Но что, если действительно нужен такой обряд, чтобы не выпустить из могилы призрак ведьмы?

– Обряд сей воистину необходим, сэр, – заявил Иерусалим. – И будь я на твоем месте, я бы потщился принять все меры предосторожности.

Бидвелл полез в карман за платком и промокнул испарину с лица.

– Будь я проклят! – сказал он наконец. – Я боюсь позволить ему остаться и боюсь заставить его уехать!

– Если меня вынудят покинуть град сей, не только ты подвергнешься проклятию, но все это. – Иерусалим театральным жестом обвел пейзаж Фаунт-Рояла. – Ты сотворил прекраснейший град, сэр, и труд, что ты вложил в его созданье, очевиден. Строение твердыни несказанных сил потребовало, и улицы проложены на зависть Чарльз-Тауну. Заметил я также, что и кладбище в твоем граде расположено превосходно. И огорчением станет в глазах Господа, если столь добрая работа и все душу отдавшие ради нее пропадут втуне.

– Вы уже можете сойти с котурн, проповедник, – обратился к нему Джонстон. – Роберт, я по-прежнему считаю, что он должен уехать.

– Мне необходимо подумать. Лучше ошибиться в сторону Господа, чем против Него.

– Пока ты находишься в раздумье, – спросил Иерусалим, – могу ли я видеть врага своего?

– Нет! – отрезал Вудворд. – Определенно нет!

– Магистрат, – обратился к нему проповедник с шелковой интонацией, – по голосу твоему я могу рассудить, что ворожея уже поразила тебя болезнью. Неужто она поразила и здравый твой рассудок? – Он снова повернулся к Бидвеллу. – Я прошу дать мне возможность увидеть ее, пожалуйста. Дабы я мог проникнуть, насколько глубоко поражена душа ее Сатаною.

Вудворду показалось, что Бидвелл вот-вот упадет в обморок. Хозяин Фаунт-Рояла переживал момент своей наибольшей слабости.

– Ладно, – сказал он. – Я не вижу в этом вреда.

– Я вижу! – возразил Вудворд, но Бидвелл прошел мимо него и отворил ворота тюрьмы. Иерусалим слегка поклонился, с благодарностью отвечая на жест Бидвелла, и вошел внутрь, стуча сапогами по половицам.

Вудворд тут же бросился за ним, желая не допустить никакого вреда, который мог бы причинить проповедник. За ним вошел Бидвелл, а также Джонстон, в то время как Пейн, явно утратив интерес к этому делу, даже не спешился. Мрачный интерьер тюрьмы был освещен только молочным светом из люка на крыше, который сегодня утром собственноручно открыл Вудворд.

Мэтью и Рэйчел слышали всю суматоху, речь Пейна и голоса стоящих у двери людей, так что знали, чего ожидать. Исход Иерусалим прежде всего остановился у камеры Мэтью и посмотрел проницательно сквозь решетку.

– Кто есть юноша сей?

– Мой клерк, – ответил Вудворд севшим голосом.

– Он здесь, дабы следить за ворожеей?

– Я здесь, – ответил Мэтью, – поскольку приговорен к трем дням тюрьмы за поступок, о котором сожалею.

– Как? – поджал губы Иерусалим. – Слуга судьи, ты стал злодеем? Всенепременно это также козни ворожеи, дабы препятствовать суду.

Мэтью не успел ответить, как голова Иерусалима повернулась в сторону другой камеры, и взгляд его упал на Рэйчел, которая сидела на скамье, закрыв голову капюшоном, но оставив лицо открытым.

Наступило долгое молчание.

– О да, – произнес наконец Иерусалим. – Я вижу, сколь глубоко в ней озеро греха.

Рэйчел не сказала ни слова, но ответила взглядом на его взгляд.

– Зрите же, как злобно взирает она, – объявил Иерусалим. – Как жарок огнь, жаждущий обратить мое сердце в пепел. Ты радовалась бы, отправив меня лететь в Ад на крыльях вороновых, женщина? Или довольна была бы пронзить мне очи гвоздями и язык разделить надвое? – Она не ответила, но опустила глаза. – Вот! Зрите! Зло, обитающее в ней, дрожит передо мной, и она не может более взирать мне в лицо!

– Вы наполовину правы, – сказала Рэйчел.

– А это колкость? Остроумная ведьма! – Иерусалим прошел мимо решетки Мэтью и остановился перед решетками другой камеры. – Как имя твое?

– Остроумная ведьма, – ответила она. – Вы уже дали мне имя.

– Ее зовут Рэйчел Ховарт, – подсказал из-за спины проповедника Бидвелл. – Не имеет смысла упоминать, что она весьма упорствует.

– Как все они. – Иерусалим просунул длинный тощий палец и обхватил прут решетки. – Как я уже вам говорил, у меня большой опыт с ворожеями. Мне ведомо то зло, что пожирает их сердца и делает черной душу. О да, ведомо. – Он кивнул, внимательно посмотрел на Рэйчел. – Это та, что совершила два смертоубийства? Так это было?

– Да. Первым делом она убила нашего англиканского священника, потом – собственного мужа, – ответил Бидвелл.

– Нет, в этом ты заблуждаешься. Сия ворожея стала невестою Сатаны, когда пролила кровь преподобного. И она же заколдовала посевы полевые и умы граждан?

– Да.

– Предположение, – не мог не сказать Мэтью. – Пока еще не доказанное.

Иерусалим бросил на него пронзительный взгляд:

– Что глаголешь ты?

– Улики еще не собраны окончательно, – сказал Мэтью. – А потому все обвинения против мадам Ховарт считаются недоказанными.

– Мадам Ховарт, так ты зовешь ее? – Иерусалим тонко и холодно улыбнулся. – Ты именуешь ворожею с почтением?

Вудворд сумел выговорить:

– Мой клерк – человек свободного ума.

– Твой клерк – человек пораженного болезнью ума, болезнью, наведенной силой этой ворожеи, сэр. Весьма опасно оставлять его здесь, в столь тесной близости. Не отыскать ли другое место, где заключить его?

– Нет, – ответил Бидвелл. – Другого места у нас нет.

– Коль так, то следует перевести ворожею в другое место. В суровом одиночестве.

– Я вынужден заявить протест против такого действия, – быстро сказал Мэтью. – Поскольку суд происходит здесь, право мадам Ховарт – присутствовать на нем во время допроса свидетелей.

Проповедник замолчал, уставившись на Мэтью. Потом он заговорил:

– Джентльмены, страшусь, что мы суть очевидцы развращения сей юной души. Ни один незапятнанный христианин и помыслить не мог бы о каких-то «правах» ведьмы. – Он дал этой фразе отзвучать как следует. – Сие есть злобное желание ведьмы утащить с собою в Ад как можно больше невинных душ. В Старом Свете целые селения сжигали дотла и вешали всех до единого их обитателей, ибо были они совращены ведьмой.

– Может быть, – ответил Мэтью, – но здесь Новый Свет.

– Старый Свет или Новый, но вечна битва меж Богом и Сатаной. И нет в ней середины. Либо ты солдат христианского воинства на одной стороне… либо орудие Диавола на другой. На чьей ты стороне, отрок?

Отличная ловушка, понял Мэтью. И еще он впервые понял извращенную логику, которую обращают против Рэйчел.

– Если я скажу, что я на стороне истины, – спросил он, – делает меня это солдатом или орудием?

Иерусалим тихо засмеялся:

– А вот, джентльмены, зрите вы начало падения Адама: уподобление змее, сперва в мыслях, затем в словах и наконец – в деяниях. Отрок, будь бдителен! Казнь есть награда столь скользким поступкам!

– С вашего позволения! – прохрипел Вудворд. – Мой клерк не под судом!

– Твой клерк – уже не твой воистину, – заявил Иерусалим. Он снова повернулся к Рэйчел. – О ворожея! – произнес он, и в голосе его зазвучал давешний гром. – Почто обрушила ты чары на нежную душу сего отрока?

– Не обрушивала я чары ни на какую душу, – ответила она. – Ни нежную, ни грубую.

– Что ж, время покажет. О ты, криводушная блудница, полная лжи и ков! Но каждый закат отбирает еще день из оставшихся у тебя, чтобы сеять грех! – Он оглянулся на Бидвелла. – Столь закоренелая ворожея не должна погибнуть легкой смертью в петле.

– Ее сожгут, – объяснил Бидвелл. – Магистрат уже вынес решение.

– А-а, сожгут. – С таким почтением произнес Иерусалим это слово, будто говорил о самой сути жизни. – Что ж, это подойдет. Но даже пепел требует ритуала санктимонии. – Он снова холодно улыбнулся Рэйчел. – О враг мой, – сказал он, – лицо твое меняется меж градами и весями, но сам ты тот же. – И снова Бидвеллу: – Я зрел достаточно. Сестра моя и племянник ожидают меня. Свободны ль мы поставить шатер на незанятой земле?

– Да, – ответил Бидвелл после едва заметного колебания. – Я скажу где.

– Я против! – заявил Джонстон. – Неужто я ничем не могу разубедить вас, Роберт?

– Я думаю, Иерусалим нам нужен не меньше, чем магистрат.

– Вы станете думать по-другому, когда он снова устроит бунт! Будьте здоровы!

Явно разозленный и раздосадованный Джонстон пошел прочь от тюрьмы, хромая и опираясь на трость.

– Алан успокоится, – сказал Бидвелл проповеднику. – Он наш школьный учитель, но он вполне разумный человек.

– Я уповаю, что твой учитель не собьется с пути, как тот злосчастный клерк. Что ж, сэр, я к твоим услугам.

– Тогда ладно. Пойдемте со мной. Но у нас не будет более… гм… беспорядков, надеюсь?

– Беспорядки – не мое дело, сэр. Я здесь ради дела освобождения.

Бидвелл жестом пригласил Иерусалима следовать за ним прочь от тюрьмы, и они пошли. Чуть отойдя от двери, Бидвелл обернулся к Вудворду:

– Магистрат? Я предлагаю вам пойти с нами, если вы желаете ехать в моем экипаже.

Вудворд кивнул. Бросив грустный взгляд на Мэтью, он слабым голосом сказал:

– Я должен дать себе отдохнуть и потому не смогу прийти до утра. Как ты?

– Все хорошо, сэр. Вы должны, я думаю, попросить у доктора Шилдса еще лекарства.

– Я так и сделаю. – Он мрачно посмотрел на Рэйчел: – Не думайте, что раз мой голос слаб и тело немощно, я не продолжу этот суд в меру своих возможностей. Следующий свидетель будет допрошен, как планировалось. – Он сделал два шага к двери и снова остановился. – Мэтью? – позвал он мучительным шепотом. – Постарайся, чтобы твои чувства не стали так же слабы, как мое здоровье.

С этими словами он повернулся и пошел за Бидвеллом.

Мэтью сел на скамью. Прибытие Исхода Иерусалима добавило в здешнюю смесь весьма взрывчатый элемент. Но сейчас Мэтью больше волновало ухудшающееся здоровье магистрата. Было ясно, что Вудворду следует отдохнуть под наблюдением врача. И уж во всяком случае, не торчать в этой гнилой тюрьме, но гордость и чувство долга требовали от него провести суд без дальнейших задержек. Мэтью никогда не видел магистрата, столь хрупкого голосом и духом, и это его пугало.

– Магистрат, – вдруг сказала Рэйчел, – очень болен. Так мне показалось.

– Боюсь, что да, – ответил Мэтью.

– Вы давно у него служите?

– Пять лет. Я был ребенком, когда мы встретились. Он дал мне возможность стать человеком.

Рэйчел кивнула.

– Могу я говорить прямо? – спросила она.

– Да, пожалуйста.

– Когда он смотрит на вас, – сказала она, – он смотрит как отец на сына.

– Я его клерк и ничего больше, – коротко ответил Мэтью.

Он сцепил руки, опустил голову. Где-то около сердца образовалась болезненная пустота.

– Ничего больше, – сказал он еще раз.

Глава 16

Около половины пятого утра в особняке Роберта Бидвелла зажгли лампы. Вскоре после того молодая негритянка вышла из дома в моросящий дождь и быстро зашагала к дому доктора Шилдса на улице Гармонии. Поручение у нее было срочное, и потому она, не мешкая, зазвонила в дверной колокольчик. Через пятнадцать минут – столько понадобилось доктору Шилдсу, чтобы одеться и собрать необходимые вещи в саквояж, – доктор уже спешил под дождем, надвинув треуголку на глаза. Вода скатывалась с загнутых вверх полей.

Миссис Неттльз впустила его в дом. Бидвелл находился в гостиной, все еще в шелковой ночной рубахе, с выражением глубокой тревоги на лице.

– Слава Богу! – сказал он при виде доктора. – Скорее наверх!

Миссис Неттльз взбежала по лестнице с быстротой горной козы, чуть ли не внеся за собой миниатюрного доктора в кильватере черной юбки. Еще не успев дойти до двери магистрата, Шилдс услышал тяжелое дыхание человека, с усилием ловящего ртом воздух.

– Кастрюлю горячей воды и тряпок! – скомандовал он миссис Неттльз, которая тут же переадресовала приказ служанке. Потом она отворила дверь, и Шилдс вошел в комнату, где вокруг кровати горели три лампы. Схватив одну из них, он тут же направил свет на лицо Вудворда. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть, пусть и незаметно.

Лицо магистрата приобрело серовато-желтый оттенок старого пергамента. Темные впадины залегли под глазами, остекленевшими и слезящимися от труда, которого требовало дыхание. Но эти труды никак нельзя было назвать успешными: набитая корками слизь почти закупорила ноздри, пена собиралась в углах болезненно раскрытого рта и стекала, блестя, на подбородок. Руки сжимали промокшую простыню, сбившуюся вокруг тела, бисеринки пота выступили на лбу и на щеках.

– Успокойтесь, – сказал Шилдс первое, что пришло в голову. – Все будет хорошо.

Вудворд задрожал, взгляд его стал диким. Он протянул руку, схватил Шилдса за рукав пальто.

– Помогите, – прохрипел он. – Дышать не могу.

– Помогу. Миссис Неттльз, не подержите лампу? – Он отдал ей светильник и быстрым движением скинул пальто. Снял также и треуголку, а саквояж поставил на табурет возле кровати.

– Я услышал, как он кричит. – Бидвелл вошел в комнату и остановился у двери. – Это недавно было. Я послал за вами девчонку, как только понял, что он так сильно болен.

Шилдс вытащил из саквояжа голубую бутылочку и ложку. Как следует встряхнув флакон, он налил в ложку темной маслянистой жидкости.

– Вы правильно поступили. Магистрат, выпейте, пожалуйста, это.

Он влил жидкость в рот Вудворду, потом снова наполнил ложку и повторил дозу. Магистрат, находящийся на грани паники, не ощутил ни вкуса, ни запаха, но почувствовал, как густая жидкость стекает по измученному горлу. Грудь его судорожно дергалась, стараясь ухватить воздух, пальцы снова вцепились в простыни.

– Я… я умираю?

– Нет, конечно! Глупости какие. Ложитесь теперь спокойно. Миссис Неттльз, дайте мне эту лампу, пожалуйста. – Он взял лампу и поднес свет ко рту Вудворда. – Откройте как можно шире, магистрат.

Вудворд повиновался, хотя от этого усилия из глаз полились слезы. Шилдс поднес лампу как можно ближе и заглянул в горло магистрата.

Прежде всего наличествовал запах. Шилдс знал сладковато-болезненный запах смертельной болезни, и этот запах сейчас слышался в дыхании магистрата. Свет лампы показал ему то, что он и ожидал увидеть, но в гораздо худшей степени: горло Вудворда изнутри было красным – кроваво-красным, краснотой зияющих пустот инфернального ландшафта Ада. В складках побагровевших тканей, распухших так, что почти перекрылись над пищеводом, виднелись омерзительные волдыри гноя и желтые потеки на месте лопнувших волдырей. Вид был как у блюда сырого мяса, уже зараженного червями, и Шилдс знал, что боль от такого состояния совершенно ужасна.

– Миссис Неттльз, – сказал он напряженным голосом, – пожалуйста, поторопите насчет горячей воды. И принесите мне чашку с двумя горстями соли.

– Сию минуту, сэр. – Миссис Неттльз удалилась.

– Спокойнее, спокойнее, – сказал Шилдс, когда магистрат застонал от усилий дышать. – Сейчас мы вам дыхательные пути прочистим.

Он потрепал Вудворда по плечу, пытаясь как-то успокоить.

– Бен? – подошел к кровати Бидвелл. – Он ведь выживет?

– Да, да! – Шилдс увидел, что слезящиеся глаза магистрата обернулись к Бидвеллу. – Состояние серьезное, но это излечимо. О смертельном исходе и думать нечего. – Он глянул на Бидвелла поверх очков. – Однако на довольно долгое время магистрату придется отойти отдел.

– Что значит – «довольно долгое время»? Точно – сколько?

– Не могу сказать. Неделя, может быть. Две недели. – Он пожал плечами. – Это зависит от силы пациента.

– Две недели? – В голосе Бидвелла звучал удивленный ужас. – То есть вы хотите сказать, что он две недели не сможет продолжать суд?

– Да, именно это. И, пожалуйста, чуть тише. Магистрату не на пользу волнение.

– Он не может столько оставаться в постели! Он должен завершить суд, сжечь Рэйчел Ховарт и покончить с этим делом!

– Роберт, это невозможно. Я не уверен, что он сможет сидеть в кресле, не то что вести допрос свидетелей.

Бидвелл нагнулся к самому лицу доктора; щеки его пылали красным.

– Так сделайте так, чтобы он смог!

Вудворд – хотя горло его горело огнем, легкие жаждали воздуха, а кости и жилы болели, как на средневековой пытке колесованием, – не пропустил слов, которые относились к нему, хотя от шума в ушах эти слова доходили как сквозь вату.

– Я способен делать свою работу! – заставил он себя прошептать.

– Если вы повторите что-нибудь подобное, я заподозрю у вас бред, – сурово сказал ему Шилдс. – Вы должны лечь и успокоиться.

Бидвелл схватил доктора за локоть.

– Отойдем на секунду. – Он отвел Шилдса в дальний угол комнаты и встал спиной к магистрату. Голос он понизил, но интонация осталась такая, будто он орет изо всей силы. – Бен, послушайте! Мы не можем позволить себе роскошь, чтобы он лежал две недели в кровати! Даже одну неделю! Вы знаете, что сказал мне Уинстон? Мы потеряли еще три семьи после ночного пожара. Клан Рейнольдсов уехал, и – вы помните – Франклин клялся, что никакая ведьма его с его фермы не выживет? Ну так вот, Мередит уговорила его уехать, и там теперь пусто! Он был последним у нас табаководом! Вы понимаете, что все это значит?

– Понимаю, – ответил Шилдс, – но это не меняет того факта, что магистрат Вудворд опасно болен.

– Мы скребем днищем по камням, и паруса у нас почти опали. Еще две недели – и наш город станет призраком! И кто приедет сюда жить, когда эти сукины сыны в Чарльз-Тауне распустят слух о ведьме?

– Мои чувства на вашей стороне, Роберт, но…

– Дайте ему что-нибудь, – сказал Бидвелл.

– Простите?

– Дайте ему что-нибудь, чтобы поднять на ноги. Что-нибудь достаточно сильное, чтобы он смог завершить суд. Наверняка в вашем волшебном мешке есть зелье, которое может вышибить человека из постели!

– Я врач, а не фокусник.

– Вы меня поняли. Дайте ему средство достаточно сильное, чтобы поднять на ноги.

– У меня нет стимуляторов. Есть только опиум, а это успокаивающее лекарство. Кроме того, в том средстве, что я ему дал, опиум был.

– Вы куда больше можете, – прошипел Бидвелл, приблизив лицо к доктору почти вплотную. – Сколько денег вы хотели бы послать жене?

– Что?

– Послать жене. Белошвейке в Бостоне. Ей же нужны деньги? И ваш счет в таверне Ван-Ганди тоже, как я понимаю, немало весит. Я буду рад списать весь ваш долг и гарантировать, что ваша жажда рома не будет встречать препятствий. Будьте мне другом, Бен, и я буду другом вам.

– Я… я не могу вот так…

– Бен, кто нам этот магистрат? Орудие, и ничего больше! Всего лишь инструмент, привезенный ради конкретной цели, как простой заступ или топор. – Он оглянулся, услыхав открывающуюся дверь, и увидел миссис Неттльз, несущую чашку с солью, а за ней – служанку с кастрюлей воды, от которой шел пар, и белой чистой тряпкой. – Деньги для вашей жены и рома сколько хотите, – шепнул Бидвелл доктору, сверкая бешеными глазами. – И все, что для этого нужно, – залатать наш инструмент так, чтобы он мог работать.

У Шилдса уже был готов ответ, но он его не произнес. Доктор заморгал по-совиному, на виске у него забился пульс, и он проговорил севшим голосом:

– Я… я должен посмотреть пациента. Бидвелл сошел с дороги.

– Держи кастрюлю ровно, – велел Шилдс служанке.

Воду только что сняли с огня, и она почти обжигала. Шилдс взял чашку и погрузил в воду, потом ложкой размешал соль так, что взвесь стала совершенно непрозрачной. Рука его застыла возле голубой бутылочки. Глаза прищурились, но заметил это только Бидвелл. Потом доктор взял флакон и почти все его содержимое вылил в чашку. Еще раз как следует перемешал смесь и поднес ее ко рту Вудворда.

– Пейте, – велел он.

Вудворд сделал глоток. То, что последовало, когда горячая соленая вода вошла в соприкосновение с воспаленными тканями и созревшими гнойниками, приятным не было. Боль полоснула Вудворда по горлу с такой силой, что в глазах потемнело, заставила задергаться и вскрикнуть задушенным голосом – Бидвелл испугался, как бы жители не проснулись до первых петухов. Служанка отшатнулась от постели, чуть не пролив кастрюлю, и даже стальная миссис Неттльз отступила на шаг, пока вновь не собралась с духом.

Слезы лились по щекам магистрата. Он задрожал и покрасневшими глазами поглядел на доктора Шилдса.

– Простите, – сказал доктор, – но надо сделать еще глоток.

– Не могу, – прошептал Вудворд.

– Соль должна подействовать. Будет больно, но уже не так. Вот возьмите мою руку и держите изо всех сил. Роберт, вы не возьмете его другую руку?

– Я? Почему я?

– Если не трудно, – сказал Шилдс не без некоторой досады, и Бидвелл с большой неохотой взял другую руку магистрата. – Теперь, – обратился доктор к магистрату, – вы должны продержать соленую воду в горле как можно дольше, чтобы дать ей выжечь заражение. Вы готовы?

Вудворд сделал судорожный вдох. Он крепко зажмурился, вновь открыл глаза – мир перед ними расплывался. Зная, что другого пути нет, он кивнул и раскрыл рог.

Шилдс плеснул на побелевший язык Вудворда порцию сдобренного опиумом рассола. Снова, когда соль поразила горло болью, магистрат застонал, но продержал воду в горле столько, сколько было в человеческих силах. Пот выступил блестящими капельками на лысине и на лице.

– Вот это уже очень хорошо, – сказал Шилдс, когда Вудворд проглотил рассол.

Он отставил чашку, опустил тряпку в горячую воду, потом вытащил и немедленно приложил к лицу Вудворда. Магистрат задрожал, но ощущение горячей ткани на коже ни в какое сравнение не шло с тем, что он только что вытерпел. Шилдс начал энергично растирать щеки Вудворда через ткань, стараясь открыть носовые ходы сочетанием тепла и трения. Потом перестал растирать, чтобы пальцами через ту же ткань очистить ноздри магистрата от слизи и корок. Жар размягчил сгустки, и Шилдсу удалось почти все их убрать. Он снова стал массировать лицо Вудворда, сосредоточив усилия на обеих сторонах носа. В следующую секунду он убрал ткань, вновь погрузил ее в кастрюлю с водой и приложил к лицу больного, особенно надавливая на те места, где должно было иметься серьезное воспаление глубинных тканей.

И вдруг, хотя все мысли еще вертелись вокруг боли, которая его терзала, Вудворд осознал, что снова может дышать носом. Дыхательные пути медленно открывались. Горло по-прежнему ощущалось мертвым, но все же не сравнить с тем, что было. Он сделал глубокий вдох носом и ртом, вдохнув при этом и пар от материи.

– Улучшение! – заметил Шилдс, не прекращая неустанно работать пальцами. – Кажется, нам удается снять отек.

– Хвала Всевышнему! – воскликнул Бидвелл.

– Хвала-то хвала, – отозвался Шилдс, – но кровь магистрата была отравлена зловредными испарениями болота. Сгущение крови и вызвало смыкание горла и носовых пазух. – Сняв тряпку с лица Бидвелла, ставшего теперь розовым, как вареная свинина, он снова опустил ее в воду. – Вам легче дышать?

– Да.

Однако голос Вудворда остался хриплым шепотом.

– Это хорошо. Можешь поставить кастрюлю и не мешаться под ногами. – Последние слова были сказаны чернокожей служанке, которая тут же послушалась. – А теперь, – обратился Шилдс к магистрату, – вы должны понимать: это состояние почти наверняка вернется. Пока кровь у вас настолько сгущена, что пропитывает ткани, есть вероятность повторного закрытия дыхательных путей. Поэтому… – Он замолчал, доставая из саквояжа небольшую миску из сплава свинца и олова, внутренность которой была отмечена кольцами, обозначающими количество унций. Оттуда же он вытащил кожаный футляр, из которого появились на свет несколько прямоугольных инструментов из черепашьего панциря. Выбрав один из них, доктор вытащил из черепаховой рукоятки тонкое лезвие два дюйма длины. – Я должен буду пустить вам кровь, – сказал он. – Когда вам последний раз отворяли кровь?

– Много лет назад, – ответил Вудворд. – От приступа лихорадки.

– Огонь, пожалуйста, – попросил Шилдс. Миссис Неттльз открыла лампу и подставила ее горящий фитиль. Доктор вложил в огонь лезвие ланцета. – Я сделаю вам разрез за левым ухом, – сказал он Вудворду. – Для этого вам придется свесить голову с кровати. Роберт, вы ему не поможете?

Бидвелл призвал служанку, и вместе они повернули Вудворда на кровати так, чтобы голова оказалась в должном положении. Бидвелл попятился к двери – от вида крови у него закрутило в животе, и съеденные за ужином угри и устрицы вступили в единоборство.

– Возьмите это между зубами. – Шилдс вложил в правую руку Вудворда кусок корня сассафраса, все еще сохранившего ароматную кору. Вудворд не мог не заметить, что на нем остались следы других зубов. Но все равно это лучше, чем прикусить себе язык. Он вложил в рот сассафрас и прижал зубами.

Лезвие было наготове. Шилдс встал рядом с головой магистрата, наставив ланцет в точку, где хотел отворить кровь, у основания левого уха, и подставив чашу.

– Лучше всего сжать кулаки и не разжимать, – предложил он. Потом тихо добавил: – Мужайтесь, сэр!

Его рука сделала первый разрез.

Вудворд напрягся и впился зубами в корень, когда ланцет вошел в его тело. Надо отдать доктору должное, первый разрез был сделан быстро. Кровь закапала в чашу, а Шилдс сделал второй прокол, затем и третий. Алые капли побежали быстрее, и Шилдс сложил ланцет, убрав лезвие в черепаховую рукоять.

– Ну вот, – сказал он магистрату. – Худшее позади.

Он вынул корень сассфраса изо рта Вудворда и положил в карман, все это время держа чашу для кровопусканий точно под тремя кровоточащими ранками.

Теперь ему оставалось только ждать. Звук падающих капель в расширяющееся озерцо на дне чаши казался Вудворду невыносимо громким. Он закрыл глаза и жалел, что нельзя закрыть мысли. Бидвелл, все еще стоя у двери, взирал на эту процедуру с некоторым болезненным любопытством, хотя процесс кровопускания никак не был новинкой, и ему самому отворяли кровь несколько лет назад по поводу колик в животе.

Шилдс давил пальцами на область за ухом Вудворда, не давая ранам закрыться. Через несколько секунд он сказал:

– Миссис Неттльз, мне понадобится кастрюля холодной воды и чистая ткань, если не трудно. А также, я думаю, чашка рома пойдет магистрату на пользу.

Миссис Неттльз тут же велела служанке принести все, что назвал доктор. Кровь продолжала течь в озерцо – капля за каплей.

Бидвелл прокашлялся:

– Магистрат? Вы меня слышите?

– Он вас слышит, – ответил Шилдс, – но не трогайте его. Ему нужен покой.

– Я только хочу задать один вопрос.

Вудворд открыл глаза и уставился в потолок. Там виднелись коричневые разводы.

– Говорите, – просипел он.

– Что он сказал? – спросил Бидвелл, подходя ближе.

– Он сказал, чтобы вы задали свой вопрос, – ответил доктор, глядя в чашу, где собралось уже почти две унции крови.

– Сейчас. Мой вопрос, сэр, таков: когда вы сегодня сможете продолжить суд?

Глаза Вудворда нашли лицо доктора Шилдса.

– Что скажете? – Бидвелл стоял возле кровати, отвернувшись от капающей крови. – Может быть, после обеда?

Вудворд быстро сглотнул слюну. Раздирающая боль возвращалась с мстительной жестокостью.

– Я… не знаю… смогу ли…

– На самом деле, – заговорил доктор Шилдс, – вы можете подумать о том, чтобы вернуться к работе, сэр. Долгое лежание в постели никому не полезно. – Он глянул на Бидвелла, и Вудворд увидел двойное отражение мэра в очках доктора. – Мы хотим избавить ваше кровообращение от застоя. И вам также будет полезно, сэр, использование ума по назначению.

– Да! – подхватил Бидвелл. – В точности моя мысль!

– Однако, – добавил доктор, – я бы не советовал вам сидеть в этой сырой тюремной дыре без какой-либо защиты от паров. Роберт, у вас есть теплый плащ, который подойдет магистрату?

– Если нет, то я найду.

– Тогда ладно. Я приготовлю вам мазь, которую следует обильно наносить на горло, грудь и спину. От нее останутся на рубашке и верхней одежде невыводимые пятна, так что распрощайтесь с ними заранее. И я прошу вас после нанесения мази надевать шарф на шею. – Он посмотрел на миссис Неттльз: – Магистрату нужна будет диета из супов и каш. Никакой твердой пищи до моего распоряжения. Это ясно?

– Да, сэр.

– Я пошлю служанку сообщить Элиасу Гаррику, что ему не надо являться в тюрьму до… какое время вы назначите, Бен? – спросил Бидвелл с максимально невинным видом. Доктор не ответил, продолжая наблюдать за собирающейся жидкостью в чаше. – Как прикажете, Бен? – Бидвелл поднял брови.

Вудворд услышал, как доктор Шилдс глубоко вздохнул. Потом прозвучал ответ:

– Два часа дня, я думаю. Конечно, это зависит от желания магистрата вернуться к работе.

– Ну, это почти девять часов от сейчас! – Колоссальный подъем явственно слышался в этом голосе. – Конечно, вы уже к тому времени отдохнете и сможете продолжать суд. Так ведь, магистрат?

– Не уверен. Я себя очень плохо чувствую.

– Да, сейчас – конечно, но несколько часов сна сотворят с вами чудо! Я прав, Бен?

– Да, ко второй половине дня ему может стать лучше, – ответил Шилдс, не искрясь энтузиазмом.

Бидвелл широко осклабился:

– Тогда решено! Да и на вашем месте – я лично – предпочел бы выбраться из этой комнаты и заняться чем-нибудь полезным.

Вудворд страдал от боли, сознание у него было замутнено, но он точно знал, чем прежде всего объясняется интерес Бидвелла к его здоровью. И у него было мнение, что чем быстрее он завершит суд и вынесет решение, тем быстрее выберется из этой болотной дыры и вернется в Чарльз-Таун.

– Хорошо, – сумел он выговорить. – Если я буду в состоянии, я выслушаю сегодня мистера Гаррика в два часа дня.

– Чудесно! – Бидвелл чуть не хлопнул в ладоши от радости. Столь явное равнодушие к состоянию магистрата заработало ему кинжальный взгляд от доктора Шилдса, на который Бидвелл никакого внимания не обратил. – Я позабочусь, чтобы Элиас явился в тюрьму ровно в этот час.

Вскоре после этого в комнату вернулась служанка с кастрюлей прохладной воды, тряпицей и чашкой рома. Когда доктор Шилдс увидел, что на дне чаши собралось почти четыре унции крови, он сказал:

– Миссис Неттльз, помогите мне его посадить, пожалуйста. – Они вдвоем перевели магистрата в сидячее положение. – Наклоните голову вперед, – велел Шилдс, потом намочил тряпку в воде и крепко прижал к разрезам. – У меня в саквояже коричневая банка, – сказал он служанке. – Достань и открой.

Шилдс набрал янтарного цвета мази – смесь меда, скипидара и свиного сала – и намазал раны. Повторил эту процедуру еще раз и склеил края ран.

У Вудворда слегка кружилась голова. Немного подташнивало, но дышать стало настолько легче, что остальное не имело значения.

– Выпейте это, – сказал Шилдс, поднося чашку с ромом к губам магистрата, и Вудворд осушил ее тремя глотками. Жидкость снова воспламенила горло, но потом магистрату сразу стало лучше.

– Теперь вам надо спать, – сказал Шилдс. – Я прямо сейчас пойду и приготовлю мазь. – Он протянул служанке чашу для кровопусканий. – Вылей это и принеси чашу обратно. – Служанка приняла чашу, но держала ее на вытянутой руке. Шилдс убрал ланцет в кожаные ножны. – Сегодня вечером вам опять надо будет отворить кровь, – сказал он Вудворду, – чтобы болезнь не вернулась.