Текст книги "Голос ночной птицы"

За этой горячностью следует понаблюдать пристально, решил Вудворд. Он глотнул горького чаю и прошептал:

– Заседание суда еще не закончено. Воздержимся от мнений.

– Мне кажется, сэр, – продолжал напирать Мэтью, – что свидетельство мистера Гаррика несет в себе все признаки сна. Некоторые вещи он вспоминает весьма живо, в то время как другие – те, которые он должен был бы знать, – не удержались у него в памяти.

– Хотя голос у меня ослаб, – кое-как произнес Вудворд, – уши пока еще действуют. Я слышал то же, что и ты.

– Да, сэр. – Мэтью решил, что лучше пока отступить от темы. – Простите мою невоспитанность.

– Прощаю. Теперь помолчи.

Мэтью стал чистить перо. Вудворд налил себе еще чашку, а Рэйчел ходила туда-сюда по камере.

Вернулся Николас Пейн со свертком белой ткани. Рэйчел тут же перестала ходить и подошла к решетке, чтобы ей было видно. Пейн положил сверток на стол перед Вудвордом и стал разворачивать материю.

– Минутку, – попросил Мэтью. – Именно в таком виде вы нашли эти предметы?

– Да, именно в эту ткань они были завернуты.

– Сверток был перевязан?

– Он был точно такой, как вы сейчас видите. И куклы точно в том же виде.

Он развернул ткань и показал четыре небольшие фигурки, сделанные из соломы, палочек и чего-то вроде красной глины. Они имели форму человека, но даже без попыток передать черты лица; красная глина голов была гладкой. Однако у двух фигур были черные ленты, завязанные вокруг палочек, изображавших горло. При более тщательном рассмотрении Вудворд увидел, что эти палочки были перерезаны ножом.

– Я полагаю, что эти две означают преподобного Гроува и Дэниела Ховарта, – Пейн. – Остальные, наверное, жертвы наведения порчи или те, которые были бы убиты, не схвати мы ведьму.

Рэйчел издала негодующий звук, но у нее хватило мудрости придержать язык.

– Отрицайте все, что вам хочется! – к ней Пейн. – Но я сам нашел это под половицей вашей кухни, мадам! Под тем самым полом, по которому ходил ваш муж! Зачем вы его убили? Потому что он узнал о вашем ведьмовстве? Или он вас поймал, когда вы служили своему господину?

– Если они и были спрятаны в моем доме, их туда кто-то подложил! – ответила Рэйчел с заметным пылом. – Может быть, вы сами! Может быть, вы и убили моего мужа!

– Ради чего? У него ничего не было такого, чего бы я хотел иметь.

– Нет было! – возразила она. – У него была я!

Лицо Пейна застыло с остатками насмешливой улыбки в углах рта.

– И я могу назвать причину, по которой вы сделали этих кукол и спрятали их у меня в доме, – продолжала Рэйчел, прижавшись лицом к решетке и сверкая глазами. – По-вашему, я не видела, какими глазами вы на меня смотрели, когда думали, что Дэниел не видит? Вы думаете, я не замечала, как вы пожираете меня глазами? Так вот Дэниел это тоже видел! И он за неделю до того, как его убили, предупредил меня, чтобы я остерегалась вас, потому что у вас голодные глаза и вам нельзя верить! Дэниел был человек серьезный и спокойный, но в характерах он очень хорошо разбирался!

– Это уж точно, – отозвался Пейн. – Раз женился на ведьме.

– Посмотрите на магистрата, – велела Рэйчел, – и расскажите ему насчет своей интрижки с Лукрецией Воган! Да про нее знал весь Фаунт-Роял, кроме мистера Вогана, да и тот про себя знал, только он слишком трусливая мышь, чтобы пискнуть! Расскажите ему про свои дела с Блессед Пирсон, про шашни с Мэри Саммерс! Давайте, глядя ему в глаза, признайте это как мужчина, которым вы хотите себя изобразить!

Пейн не стал глядеть на магистрата. Он по-прежнему смотрел на Рэйчел и даже засмеялся, хотя, по мнению Мэтью, несколько сдавленно.

– Вы не только окаянная ведьма, – сказал он, – но еще и просто сумасшедшая!

– А вы расскажите нам, почему такой красивый и здоровый мужчина никогда не был женат! Не потому ли, что вы предпочитали овладевать тем, что принадлежало другим мужчинам?

– Нет, вы точно сумасшедшая! Я не женился, потому что жизнь провел в странствиях! И еще я ценю свободу, а мужчина губит свою свободу, когда отдает ее женщине!

– А пока у тебя нет жены, ты свободен превращать чужих жен в шлюх! – парировала Рэйчел. – Мэри Саммерс была уважаемой женщиной, пока вы не наложили на нее руки, и где она сейчас? Когда вы убили ее мужа на дуэли, она зачахла от тоски в тот же месяц!

– Эта дуэль, – холодно ответил он, – касалась чести. Квентин Саммерс плеснул мне в таверне вином в лицо и обозвал шулером. Мне ничего не оставалось, кроме как его вызвать.

– Он знал, что вы подбивали клинья к его жене, но не мог вас поймать! И он был фермер, а не дуэлянт!

– Фермер или кто, но первый выстрел был за ним. Он промахнулся. Если вы помните, я всего лишь прострелил ему плечо.

– Пулевая рана в этом городе – смертный приговор! Просто он умирал дольше, чем если бы вы прострелили ему сердце!

– Насколько я понимаю, я пришел сюда, чтобы принести кукол, – Пейн повернулся к магистрату, – это я сделал. Вы желаете оставить их у себя, сэр?

Даже если бы голос Вудворда не был так слаб, он бы пропал у него от этих обвинений и заявлений, налетевших, как птицы в бурю. Ему нужно было еще все это переварить, но одна вещь выступила сразу и рельефно.

Он вспомнил, что говорил про Пейна доктор Шилдс: «Он был женат, когда был моложе. Его жена погибла от болезни, которая вызывала у нее припадки, а потом смерть». Зачем тогда Пейн утверждает, что никогда не был женат?

– Магистрат? Вы хотите оставить у себя кукол? – повторил Пейн.

– А? Да… да, я их оставлю, – ответил Вудворд мучительным шепотом. – Они переходят в собственность суда.

– Отлично. – Пейн бросил на Рэйчел такой взгляд, что будь он пушечным ядром, то пробил бы корпус военного корабля. – Я бы остерегся ее и ее мерзкого языка, сэр! Она таит против меня такую злобу, что даже удивительно, что меня не было в ее списке убийств!

– Посмотрите в глаза магистрату и посмейте отрицать, что мои слова – правда! – почти выкрикнула Рэйчел.

С Вудворда хватило этого безобразия. За неимением лучшего он схватил Библию и хлопнул ею по столу.

– Тихо! – сказал он со всей доступной ему силой и тут же заплатил за это таким приступом боли, что у него на глазах показались слезы.

– Мадам Ховарт! – обратился Мэтью к Рэйчел. – Я думаю, что разумнее было бы помолчать.

– Я думаю, что разумнее было бы начать вырубать столб для казни! – добавил Пейн.

Это язвительное замечание оскорбило чувство уместности Мэтью, тем более что последовало после такой жаркой перебранки. Голос его стал суше.

– Мистер Пейн, мне интересно было бы знать, являются ли заявления мадам Ховарт по поводу вас правдой.

– Вам интересно? – Пейн упер руки в боки. – А вы не выходите за границы своих полномочий, клерк?

– Могу я говорить от вашего имени, сэр? – спросил Мэтью у Вудворда, и магистрат кивнул без колебаний. – Ну вот, мистер Пейн. Границы моих полномочий определены более четко. Итак: являются ли эти утверждения правдой?

– Я не знал, что сегодня буду выступать свидетелем. Я бы надел костюм получше.

– Вы задерживаетесь с ответом, – сказал Мэтью, – и тем затягиваете суд. Следует ли мне напомнить вам, что надо сесть и принести присягу на Библии?

– Напомнить можете, но я сомневаюсь, что вы сможете меня заставить.

– Уверен, что вы правы. Я тоже не дуэлянт.

Лицо Пейна приобрело красноватый оттенок.

– Послушайте, вы! Я не хотел драться с этим человеком, и если бы он оскорбил меня не публично, я бы это так и оставил! Но он это сделал при всех, прямо в таверне Ван-Ганди! Что мне оставалось, кроме как вызвать его? Выбор оружия был за ним, и этот глупец выбрал пистолеты вместо шпаг! Я бы оставил ему один порез, и делу конец! – Пейн покачал головой, на его лице отразилась тень сожаления. – Так нет, Саммерс хотел крови. Ну вот, у него пистолет дал осечку, и пуля едва вылетела из дула! Как бы то ни было, это был его выстрел, а потом был мой. Я метил в мякоть плеча, туда и попал. Откуда я знал, что он такой кровоточивый?

– Вы могли бы выстрелить в землю, – сказал Мэтью. – Это ведь приемлемо, если при первом выстреле была осечка?

– Не по моим правилам, – холодно ответил Пейн. – Если человек метит в меня оружием, будь то пистолет или кинжал, он за это должен заплатить. Мне когда-то досталась колотая рана в ребра и пуля в ногу, и я не сочувствую никому, кто хочет меня ранить! Будь он даже фермер!

– Эти раны вы получили во время морской службы? – спросил Мэтью.

– От кинжала – да. А огнестрельная… это было после. – Он посмотрел на клерка с новым интересом. – А что вы знаете о моей морской службе?

– Только то, что вы были моряком на бригантине. Мне рассказал мистер Бидвелл. Бригантина – это быстрый корабль, да? И это излюбленный корабль пиратов, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. И еще это излюбленный корабль охотников за пиратами на службе торговых компаний.

– Это и была ваша профессия?

– Едва ли профессия. Я был шестнадцатилетним горячим парнем, любил подраться. Прослужил в береговой охране год и четыре месяца, пока меня не проткнула рапира чернофлажника. Так и закончились мои приключения на соленой воде.

– А, – сказал Мэтью. – Понимаю.

– Что? Вы меня считаете пиратом?

– Я просто интересовался. – Раз тема была поднята, то можно было задать и второй вопрос. – А можно ли поинтересоваться… кто научил вас сворачивать листья табака на испанский манер?

– Испанец, конечно. Пленник на корабле. У него не было зубов, но он очень любил сигары. Думаю, что он и на виселицу пошел с сигарой в зубах.

– А, – повторил Мэтью. Его подозрения насчет испанского шпиона рассыпались вдребезги, как разбитое зеркало, и он ощущал себя полным дураком.

– Хорошо, я признаюсь! – Пейн поднял руки. – Да, я делал то, что утверждает эта ведьма, но здесь не моя вина! Лукреция Воган гонялась за мной, как волчица! Я не мог по улице пройти, чтобы она на меня не набросилась! Спичка может выдержать какое-то трение, а потом полыхнет. Так вот я ей выдал единственную горячую вспышку! Вы сами знаете, как это бывает!

– Э-гм… – Мэтью стал изучать острие пера. – Ну, да… да… такое бывает.

– И быть может – быть может, – я заглядываюсь по сторонам. Да, в какой-то момент меня влекло к этой ведьме. До того, как она стала ведьмой, конечно. Сами видите, она лакомый кусочек. Разве нет?

– Мое мнение не имеет значения.

Мэтью покраснел так, что щеки заболели.

– Вы сами это признаете. Слепым вы были бы, если бы не признали. Да, я, может, глянул в ее сторону раз или два, но никогда не прикасался к ней. Я уважал ее мужа.

– Я бы удивилась, если бы вы хоть кого-нибудь уважали! – язвительно вставила Рэйчел.

Пейн опять чуть не вступил с ней в перебранку, но сдержался. После паузы, в течение которой он смотрел в пол, он ответил почти грустным тоном:

– Вы меня не слишком хорошо знаете, мадам, хотя и воображаете, что хорошо. Я не животное, каким вы хотите меня представить. В моей натуре – уважать только тех, кто сам себя уважает. Что до остальных – я чувствую себя вправе брать то, что предложено. К добру или к худу, но я такой, какой я есть. – Он посмотрел на магистрата и высоко поднял голову. – Я не клал этих кукол в дом ведьмы. Я их нашел, согласно сну, рассказанному мне Карой Грюнвальд. Очевидно, у нее было видение – ниспосланное Богом, если хотите знать мое мнение, – в котором светлый ангел сказал ей, что под полом в кухне Рэйчел Ховарт спрятано нечто важное. Мы не знали, что мы ищем. Но там были эти куклы под отставшей половицей.

– Сколько времени к тому моменту мадам Ховарт была изъята из дома? – спросил Мэтью.

– Кажется, две недели. Не больше.

– Я полагаю, что дом не был под охраной или наблюдением?

– Нет. А зачем?

– Действительно, незачем. Но две недели – достаточный срок, чтобы сделать кукол и спрятать их под полом, как вы думаете?

Пейн удивил Мэтью коротким взрывом резкого смеха.

– Вы шутите!

– Две недели, – повторил Мэтью. – Пустой неохраняемый дом. Куклы сделаны из обычных материалов. Их туда мог положить кто угодно.

– Вы умом тронулись, клерк? Их туда никто не клал, кроме самой ведьмы! Не забывайте, что у мадам Грюнвальд было божественное видение, подсказавшее нам, где искать!

– Я ничего не знаю о божественных видениях. Я только знаю, что две недели миновали, и дом был открыт для всех, кто хотел войти.

– Никто не хотел туда входить, – возразил Пейн. – Единственная причина, по которой туда вошел я и мои спутники, состояла в том, чтобы выполнить нашу работу. И после этого мы тоже там не ошивались!

– Кто обнаружил отставшую половицу? Вы или кто-нибудь другой?

– Я, и если хотите, могу поклясться на Библии, что нога моя не ступала в этот дом с того утра, как оттуда увели ведьму!

Мэтью глянул на магистрата. Вудворд, смотревший на него сурово, покачал головой. Мэтью понял, что по этой дороге он прошел до конца. Он верил Пейну. Зачем бы этому человеку делать кукол и подбрасывать их? Наверное, действительно было видение, ниспосланное Богом Каре Грюнвальд, но опять-таки – на этом следу он вынужден прийти к заключению, что Рэйчел Ховарт действительно занималась колдовством. Он тяжело вздохнул и сказал:

– Нет необходимости клясться на Библии, сэр. Спасибо вам за откровенность. Я думаю, вы можете быть свободны, если магистрат согласен.

– Да, – сказал Вудворд.

Пейн задержался.

– Не думаете же вы, – обратился он к Мэтью, – что кто-то, помимо заключенной, мог убить преподобного Гроува и Дэниела Ховарта? Если думаете, то остерегитесь, потому что ведьма наводит порчу на ваш разум прямо в эту минуту! Она совершила эти преступления и все прочие грехи, в которых ее обвиняют. Ее конечной целью было разрушить этот город, и она почти преуспела и еще может преуспеть, если скоро не станет пеплом! Кому еще это могло бы быть нужно?

На этот вопрос у Мэтью не было ответа.

– До свидания, сэр, – сказал Пейн магистрату, повернулся и вышел из здания тюрьмы.

Вудворд из-под опухших век смотрел вслед капитану милиции. Магистрат вспомнил другие слова доктора Шилдса насчет покойной жены Пейна: «Но это было давно, и я сомневаюсь, чтобы Пейн стал об этом говорить. На самом деле я просто знаю, что он не станет». Такое это было страшное переживание, что Пейн решил даже не говорить жителям Фаунт-Рояла о том, что жена у него вообще была? И если так, почему он тогда доверился доктору Шилдсу? Мелочь, конечно… но все же интересно.

А у Мэтью на уме был неминуемый приход последней свидетельницы, ребенка, Вайолет Адамс. Он очистил перо и достал чистый лист бумаги. Рэйчел вернулась на скамью и села, опустив голову. Вудворд внимательно рассмотрел одну из кукол с черной ленточкой, после чего опустил глаза и воспользовался возможностью отдохнуть.

Через небольшое время открылись двери тюрьмы, и вошла Вайолет Адамс.

Глава 18

Эдуард Уинстон ступил в двери первым, ведя за собой худого шатена лет тридцати в темно-зеленом костюме и коричневых чулках. Прямо за ним – точнее, у него под рукой – шла девочка лет одиннадцати-двенадцати. Она тоже была худенькой. Светло-каштановые волосы уходили со лба назад, прижатые жестким белым чепчиком. Одежду ее составлял дымчато-серый балахон от шеи до щиколоток и грубые черные башмаки, недавно почищенные. Правой рукой она цеплялась за руку отца, а под мышкой левой зажала потрепанную Библию. Синие глаза, довольно широко расставленные на длинном болезненно-желтоватом лице, выкатывались из орбит от страха.

– Магистрат, это Вайолет Адамс и ее отец Мартин, – представил их Уинстон.

На пороге девочка заупрямилась, но отец ей что-то тихо и твердо сказал, и она неохотно вошла.

– Здравствуй, – шепнул Вудворд девочке. От звука его сиплого голоса она еще сильнее встревожилась, отступила назад и могла бы сбежать, если бы Мартин Адамс не держал ее за плечи. – Мне трудно говорить, – пояснил Вудворд. – Поэтому за меня будет говорить мой клерк.

– Вы ей скажите, чтобы на нас не глазела! – потребовал Адамс, у которого на костлявом лице выступила испарина. – А то она хочет нас сглазить!

Мэтью заметил, что Рэйчел действительно на них смотрит.

– Мадам, ради того, чтобы сохранить всеобщее спокойствие, не воздержитесь ли вы от взглядов на отца и дочь?

Она опустила глаза.

– Мало! – возразил Адамс. – Ее нельзя в другое место куда-нибудь?

– К сожалению, сэр, это невозможно.

– Так пусть отвернется! Пусть повернется к нам спиной!

В ответ на это Мэтью посмотрел на магистрата в поисках поддержки, но магистрат только пожал плечами.

– Мы тут не останемся, если она не отвернется! – заявил Адамс. – Я вообще не хотел Вайолет сюда вести!

– Мартин, перестаньте! – Уинстон протянул к нему руку. – Это же важно, чтобы Вайолет рассказала магистрату то, что ей известно.

Вайолет вдруг вздрогнула, и глаза ее были готовы выскочить из орбит: Рэйчел встала на ноги. Она отодвинула скамью от стены и села снова, на этот раз спиной к свидетелям.

– Ну вот, – сказал Мэтью с большим облегчением. – Так вас устраивает?

Адамс пожевал нижнюю губу.

– Пока сойдет, – решил он. – Но если она еще раз на нас посмотрит, я своего ребенка отсюда заберу.

– Хорошо. – Мэтью разгладил чистый лист бумаги. – Мистер Уинстон, вы можете удалиться. – Уход Уинстона заставил отца и дочь еще сильнее встревожиться. У обоих был такой вид, будто они готовы в любую секунду броситься наутек. – Вайолет, не сядешь ли? – Мэтью показал рукой на стул, но девочка быстро и энергично замотала головой. – Мы должны привести тебя к присяге на Библии.

– А что за нужда? – произнес Адамс голосом, который уже начал раздражать слух Мэтью. – Вайолет не врет. Она никогда не врет.

– Это формальность, которой требует суд, сэр. Можете воспользоваться собственной Святой Книгой, если угодно.

С мрачной неохотой отец согласился, и Мэтью привел к присяге его дочь, которая с трудом смогла прошептать согласие говорить только правду перед лицом Господа.

– Вот и хорошо, – сказал Мэтью, когда все препятствия остались позади. – Так что ты можешь показать по этому делу?

– Она вам расскажет, что случилось примерно три недели назад, – зазвучал тот же раздражающий голос. – Это было днем. Вайолет задержалась в школе и возвращалась домой одна.

– Из школы? Она учится в школе?

Мэтью никогда о таком не слыхал.

– Училась. Я с самого начала не хотел ее пускать. Чтение – занятие для дураков, только время зря терять.

Вот теперь этот подлец внушил Мэтью настоящую к себе любовь. Мэтью посмотрел девочке в лицо. Ее нельзя было назвать красивой, но и невзрачной она тоже не была. Она была совершенно обыкновенной, если не считать широко расставленных глаз и легкого подергивания верхней губы, которое становилось заметнее, когда ей надо было говорить. Все же девочка держалась изящно и казалась крепкой породы. Мэтью сам знал, сколько нужно мужества, чтобы войти в эту тюрьму.

– Меня зовут Мэтью, – начал он. – Можно мне называть тебя Вайолет?

Она посмотрела на отца.

– Можно, – согласился Адамс.

– Вайолет, очень важно для суда, чтобы на мои вопросы отвечала ты, а не твой отец. Ладно?

– Она будет отвечать, – сказал Адамс.

Мэтью окунул перо в чернильницу – не потому, что чернила на нем кончились, а чтобы дать себе время собраться. Потом он начал снова, для начала улыбнувшись девочке.

– У тебя красивый чепчик. Это мама тебе его сшила?

– А это здесь при чем? – спросил Адамс. – Она пришла рассказать, что видела, а не болтать про чепчики!

Мэтью захотелось глотнуть хорошую порцию рома. Он посмотрел на магистрата – тот сидел, приложив руку ко рту, пряча полуулыбку-полугримасу.

– Хорошо, – сказал Мэтью. – Вайолет, расскажи, что ты видела.

Взор девочки скользнул в сторону Рэйчел, убеждаясь, что обвиняемая так же сидит лицом к стене. Потом Вайолет наклонила голову – рука отца лежала у нее на плече – и тихим, испуганным голосом заговорила:

– Я видела Дьявола и его дьяволенка. Там они сидели. Дьявол мне сказал, что ведьму надо выпустить. Сказал, что, если ведьма останется в тюрьме, весь Фаунт-Роял ему за это заплатит.

И снова ее глаза метнулись посмотреть, не шевельнется ли Рэйчел, не ответит ли на эти слова. Но узница не шевельнулась.

Мэтью тихо спросил:

– А могу я узнать, где тебе было это видение?

Ответил, конечно, Адамс.

– Это было в доме Гамильтона. Где жили Гамильтоны, пока не собрались и не уехали. На улице Трудолюбия, через три дома от нашего.

– Хорошо. Я так понял, что Гамильтоны уехали до того, как было это видение?

– Они уехали сразу, как ведьма Дэниела убила. Абби Гамильтон сразу знала, что это ведьма сделала. Она моей Констанс говорила, что у темной женщины и в душе тьма.

– Гм… – заявил Мэтью за неимением лучшего ответа. – Вайолет, как вышло, что ты оказалась в этом доме?

Она не ответила. Отец подтолкнул ее в бок:

– Давай, дитя, рассказывай. Это правильный поступок – рассказать.

Вайолет начала почти неслышным голосом, низко опустив голову.

– Я… я шла домой. Из школы. Шла мимо места, где жили Гамильтоны… и… я кого-то услышала. – Она замолчала, и Мэтью подумал, что надо ее чуть подтолкнуть, но она заговорила дальше: – Меня кто-то позвал. Он сказал… «Вайолет, иди сюда». Тихо-тихо позвал. «Вайолет, иди сюда». Я посмотрела… а дверь там была открыта.

– Дверь в дом Гамильтонов? – уточнил Мэтью.

– Да, сэр. Я знала, что там никого нет. Но тут я еще раз услышала: «Вайолет, иди сюда». Такой голос… как батюшка меня зовет. Вот почему я вошла.

– Ты бывала раньше в этом доме?

– Нет, сэр.

Мэтью снова обмакнул перо.

– Рассказывай дальше.

– Я вошла, – сказала Вайолет. – И не было ни звука. Тихо было, как… только мое дыхание, и другого звука не было. Я почти уже повернулась бежать… и тут… я услышала: «Вайолет, посмотри на меня». Поначалу… там очень темно было, и я ничего не видела. А потом зажглась свеча, и я увидела их, они сидели в комнате. – Мэтью и Вудворд оба понимали – хотя лицо девочки было обращено вниз, – как мучительны для нее эти воспоминания. Она дрожала, и отец потрепал ее по плечу, чтобы успокоить. – Я их увидела, – повторила она. – Дьявол сидел в кресле, а дьяволенок – у него на колене. Дьяволенок… держал свечу… и он улыбался мне. Скалился.

Она издала тихий горловой стон и замолчала.

– Я знаю, что это трудно, – произнес Мэтью, стараясь говорить как можно ласковее. – Но сказать необходимо. Пожалуйста, говори дальше.

– Да, сэр, – ответила она, но долгое время ничего больше не произносила. Очевидно, вспоминать об этом случае было для нее почти непосильным напряжением. Наконец она сделала глубокий вдох, выпустила воздух и заговорила снова: – сказал: «Вели им отпустить мою Рэйчел». И он сказал: «Выпустите ее из тюрьмы, иначе Фаунт-Роял будет проклят». Потом… он меня спросил, помню ли я, что он сказал. Я кивнула. Тогда дьяволенок задул свечу, и снова стало темно. Я побежала домой. – Она посмотрела на Мэтью потрясенными и мокрыми глазами. – Можно мне уже домой?

– Скоро, – ответил он. Сердце его забилось сильнее. – Я должен буду задать тебе несколько вопросов и хочу, чтобы ты хорошенько подумала перед тем, как ответить…

– Она ответит, – перебил Адамс. – Она девочка правдивая.

– Спасибо, сэр, – поблагодарил его Мэтью. – Вайолет? Ты мне можешь сказать, как выглядел Дьявол?

– Да, сэр. На нем… на нем был черный плащ… и капюшон на голове, так что я лица не видела. Я помню, у него на плаще… золотые пуговицы. Они блестели при свече.

– Золотые пуговицы. – У Мэтью пересохло во рту, язык стал как кусок чугуна. – А можно мне спросить… ты не помнишь, сколько их было?

– Да, сэр, помню, – ответила она. – Шесть.

– К чему этот дурацкий вопрос? – возмутился Адамс. – Шесть или шестьдесят, какая разница?

Мэтью не стал обращать на него внимания. Он пристально смотрел в глаза девочки.

– Вайолет, подумай, пожалуйста, вот о чем: можешь ты мне сказать, как эти пуговицы были расположены на плаще? Шесть сверху вниз или по три с каждой стороны?

– Тьфу! – мужчина недовольно скривился. – Она видела Дьявола, а вы спрашиваете про его пуговицы!

– Я могу ответить, батюшка, – сказала Вайолет. – Их было шесть сверху вниз. Я видела, как они блестят.

– Сверху вниз? – настоятельно повторил Мэтью. – Ты в этом абсолютно уверена?

– Да, сэр.

Мэтью до сих пор сидел, наклонившись вперед. Сейчас он откинулся на спинку кресла, и на свежие строчки упала клякса.

– Девочка, – прошептал Вудворд и сумел слабо улыбнуться, – ты очень хорошо отвечаешь. Могу я тебя попросить описать этого дьяволенка?

И снова Вайолет обернулась на отца. Он сказал:

– Давай расскажи магистрату.

– Дьяволенок… он сидел на колене у Дьявола. У него были белые волосы, как паутина. Он был без одежды, и кожа у него была серая и морщинистая, как сушеное яблоко. Кроме лица. – Она замолчала, на лице ее отразилась мука. Вудворд подумал, что она сейчас больше похожа на выжатую тяжелой жизнью женщину, чем на ребенка. – Лицо у него было… как у ребенка, – сказала она. – И… пока Дьявол со мной разговаривал… дьяволенок высунул язык и стал им вертеть.

Она содрогнулась при этом воспоминании, и одинокая слеза покатилась по левой щеке.

Мэтью утратил дар речи. Он понял, что Вайолет Адамс только что точно описала одно из трех гротескных созданий, которых – предположительно – видел Джеремия Бакнер в саду, когда они вступали в нечестивые половые отношения с Рэйчел.

И если добавить к описанию Сатаны, которого видел ребенок, того, что видел Элиас Гаррик, вплоть до черного плаща и шести золотых пуговиц, то…

«Боже мой! – подумал Мэтью. – Этого не может быть!»

Или может?

– Вайолет? – Ему пришлось постараться, чтобы голос звучал ровно. – Ты не слыхала рассказов относительно этих Дьявола и дьяволенка, которых видали в городе? Я хочу спросить…

– Нет, сэр, она ничего не выдумывает! – Адамс стиснул зубы от одного такого предположения. – Я вам говорил, она правдивая девочка! Ну да, слухи ходят здесь и там, и наверняка Вайолет их слышала от других детей, но видели бы вы, какая она пришла тогда – белая, как молоко! – в тот день! Вы не слышали, как она рыдала и плакала, напуганная почти до смерти! Нет, сэр, она не врет!

Вайолет снова опустила голову. Когда отец ее перестал бушевать, она подняла глаза и вновь посмотрела на Мэтью.

– Сэр? – начала она робко. – Было все так, как я говорила. Я услышала голос и вошла в дом и там видела Дьявола и его дьяволенка. Дьявол мне все это сказал, и я побежала домой изо всех сил.

– Ты уверена – абсолютно уверена, – что тот, кто был в черном плаще, сказал… – Мэтью нашел нужные слова на бумаге: – «Вели им отпустить мою Рэйчел»?

– Да, сэр. Уверена.

– Свечка – в какой руке держал ее дьяволенок?

Она наморщила лоб:

– В правой.

– Дьявол был в башмаках или в сапогах?

– Не знаю, сэр. Я не видела.

– На каком колене сидел дьяволенок? На левом или на правом?

И снова Вайолет нахмурилась, напрягая память.

– На… левом, я думаю. Да, сэр. На левом.

– Ты видела кого-нибудь на улице перед тем, как вошла в дом?

– Нет, сэр. Не помню такого.

– А потом? Был на улице кто-нибудь, когда ты вышла?

Она покачала головой:

– Не знаю, сэр. Я плакала. И хотела только попасть домой.

– Как вышло, что ты поздно осталась в школе?

– Из-за чтения, сэр. Мне нужна была помощь, и мастер Джонстон оставил меня для дополнительных занятий.

– Из всех учеников только тебя попросили остаться?

– В тот день – да, сэр. Но мастер Джонстон почти каждый день кого-нибудь оставляет на дополнительные занятия.

– Что заставило тебя обратить внимание на золотые пуговицы? – Мэтью приподнял брови. – Как это так: перед тобой сидит сам Дьявол с дьяволенком, а у тебя хватает присутствия духа пересчитать их?

– Я не помню, чтобы считала их, сэр. Просто они привлекали взгляд. Я собираю пуговицы, сэр. У меня дома полная банка их, и все, что я нахожу, я туда складываю.

– Когда ты вышла из школы, ты не говорила с кем-нибудь по доро…

– Мэтью! – Сказано было шепотом, но Вудворд сумел вложить в этот шепот суровую властность. – Достаточно. – Он посмотрел на своего клерка недовольно, воспаленными покрасневшими глазами. – Эта девочка рассказала все, что знала.

– Да, сэр, но…

– Достаточно.

Воля магистрата не встречала сопротивления, тем более сейчас, потому что у Мэтью начисто кончились вопросы. Все, что он мог сейчас сделать, – это кивнуть и уставиться бессмысленно на то, что он только что записал на лежащем перед ним листе. Он сделал вывод, что из всех трех свидетелей, дававших показания, слова этого ребенка были леденяще близки к реальности. Она знала все подробности, которые полагалось бы знать. То, чего она не могла припомнить, было простительно, могло быть отнесено на потрясение и на скоротечность события.

«Вели им отпустить мою Рэйчел», – сказал Дьявол. Одной этой фразы вместе с куклами было уже достаточно, чтобы отправить ее на костер, даже не будь других свидетелей.

– Я полагаю, – сказал Мэтью, чувствуя, что у него тоже несколько ослабел голос, – что учитель слышал этот рассказ?

– Да. Я ему сам рассказал на следующее утро, – сказал Адамс.

– И он помнит, что просил Вайолет остаться после уроков?

– Помнит.

– Что ж, тогда все. – Мэтью облизнул пересохшие губы и подавил желание обернуться к Рэйчел. Он ничего не мог придумать, кроме как повторить: – Тогда все.

– Ты очень мужественна, – сказал Вудворд девочке. – Очень мужественно с твоей стороны было прийти и нам рассказать. Хвалю и благодарю. – Несмотря на боль, он сумел улыбнуться, пусть и натянуто. – Можешь теперь идти домой.

– Да, сэр, спасибо, сэр. – Вайолет наклонила голову и изобразила неуклюжий, но честно исполненный реверанс. Однако перед тем, как выйти из камеры, тревожно оглянулась на узницу, которая все еще сидела на скамье, повернувшись спиной. – Она мне ничего не сделает?

– Нет, – ответил Вудворд. – Бог защитит тебя.

– Сэр… я еще могу одну вещь рассказать. Мэтью очнулся от своего ступора безнадежности.

– Что именно?

– Дьявол и этот дьяволенок… они не были одни в том доме.

– Ты видела еще какое-нибудь существо?

– Нет, сэр. – Она нерешительно замолчала, прижимая к себе Библию. – Я слышала мужской голос. Пение.

– Пение? – нахмурился Мэтью. – Но никого больше ты не видела?

– Нет, сэр. А пение… оно изнутри дома шло, похоже. Из другой комнаты, там было темно. Я его слышала до того, как зажглась свеча.

– И это был мужской голос, говоришь? – Мэтью взял перо, которое было отложил в сторону, и начал снова записывать показания. – Громкий или тихий?

– Тихий. Едва слышный. Но да, сэр, мужской голос.

– Ты его раньше слышала когда-нибудь?

– Не знаю, сэр. Не могу сказать, слышала или не слышала.

Мэтью потер подбородок, попутно нечаянно вымазав его чернилами.

– Ты помнишь что-нибудь из этой песни?

– Ну… иногда мне кажется, что я знаю эту песню, будто ее слышала раньше… но она уходит. Иногда у меня голова начинает болеть, когда я про нее думаю. – Она посмотрела на Мэтью, на магистрата и снова на Мэтью. – Это не Дьявол наводит на меня порчу?