Текст книги "Голос ночной птицы"

– Почему? Почему? – прошептал он, второй раз тише, чем в первый.

И последнее, едва слышное, почти облачко дыхания:

– Почему?

Великий вопрос, подумал Мэтью. Последний вопрос, вопрос исследователя, которому не суждено вернуться и поделиться знаниями о новом мире.

Тело магистрата достигло вершины напряжения… застыло… застыло… и потом наконец Мэтью увидел, что ответ дан.

И понят.

Тихий, почти неощутимый выдох. Вздох нашедшего покой.

Пустая оболочка Вудворда затихла, рука разжалась.

Ночь кончилась.

Глава 21

Не успел Мэтью постучать в дверь кабинета, как Бидвелл ответил:

– Входите!

Мэтью открыл дверь и увидел Бидвелла за его массивным столом черного дерева, а перед ним на стуле сидел Уинстон. Ставни были открыты утреннему солнцу и теплому ветерку.

– Миссис Неттльз сказала, что вы хотите меня видеть.

– Совершенно верно. Войди, пожалуйста! Возьми стул.

Он показал на другой стул в комнате. Мэтью сел, заметив пустое место на стене, где висела карта Флориды.

– Мы тут проводим учет с Эдуардом, – сказал Бидвелл. Он был одет в пунцовый костюм с кружевной рубашкой, но на нем не было его любимого роскошного парика. На столе стоял прямоугольный деревянный ящичек примерно девять дюймов на семь. – Я пытался тебя найти. Выходил пройтись?

– Да. Пройтись и подумать.

– Что ж, денек для этого приятный. – Бидвелл сложил руки на столе и взглянул на Мэтью с выражением подлинной заботы. – Ты как, в порядке?

– Да. Или… скоро буду.

– Это хорошо. Ты человек молодой, сильный и выносливый. И, должен сказать, один из самых крепких людей, каких мне приходилось видеть. Как твои раны?

– Ребра еще болят, но это терпимо. Рука… боюсь, кончилась. Доктор Шилдс говорит, что еще может вернуться чувствительность, но исход неясен. – Мэтью пожал одним плечом. – Он говорит, что знает в Новом Йорке доктора, который творит чудеса с помощью новых методов хирургии, так что… как знать?

– Да, я слышал, что доктора Нового Йорка довольно… гм… радикальные. И цены у них тоже радикальные. А как рана на голове?

Мэтью тронул свежую повязку, которую наложил утром доктор Шилдс. В процессе манипуляций доктор был возмущен индейским способом лечения с помощью табачных листьев и отваров трав, но и заинтригован положительной динамикой.

– Шрам, к несчастью, будет предметом разговоров всю мою оставшуюся жизнь.

– Может быть. – Бидвелл откинулся на спинку кресла. – Зато женщины так любят лихие шрамы! И смею сказать, что внукам он тоже понравится.

При этой лести Мэтью счел нужным осторожно улыбнуться.

– Вы смотрите вперед на больше лет, чем я рассчитываю потратить.

– Кстати о грядущих годах, – сказал Уинстон. – Каковы ваши ближайшие планы?

– Я о них пока еще не подумал, – вынужден был признать Мэтью. – Кроме как о возвращении в Чарльз-Таун. Магистрат назвал мне имя своего коллеги в Манхэттене и сказал, что я найду у него место, но… честно говоря, я пока не решил.

Бидвелл кивнул:

– Это можно понять, слишком о многом пришлось тебе думать. Скажи, ты одобряешь место, которое я выбрал для могилы Айзека?

– Да, сэр. Честно говоря, я прямо сейчас оттуда. Очень красивое, тенистое место.

– Хорошо. Ты думаешь, он не имел бы ничего против того, что он будет… гм… лежать отдельно от прочих на кладбище?

– Совершенно ничего. Он всегда любил уединение.

– Когда-нибудь, когда придет время, я распоряжусь обнести могилу изгородью и поставить подходящий памятник за ту службу, которую он сослужил Фаунт-Роялу.

Мэтью опешил.

– Постойте, – сказал он. – То есть… вы здесь остаетесь?

– Уинстон вернется в Англию, работать в тамошних офисах, а я буду ездить туда и обратно согласно требованиям ситуации, но я собираюсь возродить Фаунт-Роял и сделать его таким же великим – нет, вдвое против того, – каким я хотел его видеть.

– Но… но город мертв! Здесь и двадцати человек не наберется!

– Двадцать горожан! – Бидвелл хлопнул кулаком по столу, и глаза его сияли возвращенной целью. – Значит, город не умер!

– Может быть, фактически и нет, но мне кажется…

– Если фактически, то и никак не умер! – перебил Бидвелл, демонстрируя что-то от своей прежней бесцеремонности. Тут же сам себя на этом поймал и немедленно постарался загасить огоньки от трения. – То есть я хочу сказать, что не брошу Фаунт-Роял. Потому что вбухал сюда кучу денег, и особенно потому, что так же горячо верю: верфь и порт на крайнем юге не просто выгодны, а жизненно необходимы для будущего этих колоний.

– Как же вы тогда будете возвращать городу жизнь?

– Так же, как начинал. Повешу объявления в Чарльз-Тауне и других городах на побережье. И в Лондоне. И при этом придется торопиться, иначе я наткнусь на конкуренцию в собственной семье!

– Конкуренцию? Какую? – спросил Мэтью.

– От моей младшей сестры! Которая всю дорогу болела, и я для нее лекарства покупал! – мрачно сказал Бидвелл. – Когда мы с Уинстоном поехали в Чарльз-Таун искать уехавших актеров, мы заглянули на склад в гавани. И там увидели груз, который эти собаки от меня скрыли! К счастью, мистер Уинстон сумел убедить сторожа открыть одну дверь – и можете себе представить, как я чуть не рухнул на пол, увидев контейнеры с моей фамилией! В общем, мы еще добыли пачку писем… – Бидвелл скроил такую гримасу, будто его тошнило. – Эдуард, расскажите ему сами! Мне даже думать об этом противно!

– Сестра мистера Бидвелла вышла за земельного спекулянта, – объяснил Уинстон. – В написанном ею письме она упоминает, что он приобрел приличный кусок территории между этим местом и Флоридой и надеется построить собственный портовый город.

– Не может быть! – сказал Мэтью.

– Еще как может, будь оно проклято! – Бидвелл начал было стучать кулаком по столу, но решил, что это не годится для его нового, просвещенного состояния. – Конечно, ничего у нее не выйдет. По сравнению с тамошними болотами наше – ухоженный парк. И не думаете же вы, что испанцы будут сидеть тихо и смотреть, как этот недомерок и молокосос, земельный спекулянт, угрожает их территории? Ну уж нет! У этого типа нет коммерческого чутья! Я говорил Саванне, когда она за него выходила, что ей каждая жемчужина на платье обойдется в слезу! – Бидвелл ткнул в воздух пальцем как рапирой. – Помяните мое слово, она еще пожалеет о той глупости, в которую сейчас лезет!

– Гм… принести вам чего-нибудь выпить? – спросил Уинстон. – Чтобы нервы успокоить? – А Мэтью он доверительно сказал: – Сестра мистера Бидвелла не знает неудач. То есть в том, чтобы настраивать людей против себя.

– Нет, не надо! – ответил ему Бидвелл. – Все в порядке. Сейчас, только продышусь. Ф-фух, сердце скачет как дикий конь! – Бидвелл минуту медленно и глубоко дышал, и постепенно красные пятна сошли с его щек. – Смысл моих вопросов, Мэтью, в том, чтобы предложить тебе место в моей компании.

Мэтью не ответил. Честно говоря, он был слишком потрясен.

– Место с немалой ответственностью, – продолжал Бидвелл. – Мне нужен умелый и надежный человек в Чарльз-Тауне. Такой, который может обеспечить поставку грузов и проследить, чтобы те грязные трюки, которые против меня пускались в ход, больше не повторились. Э… гм… частный следователь, можно было бы сказать. Интересно тебе такое предложение?

Мэтью не сразу обрел голос.

– Я ценю ваше предложение, сэр. Я вам за него благодарен. Но если говорить совершенно честно, в конце концов мы с вами сцепимся, а от такой драки земля свихнется с оси. Поэтому я вынужден отказаться, поскольку мне претит мысль быть виной гибели рода человеческого.

– А, вот как. Что ж, хорошо сказано. – Видно было, что Бидвелл испытал сильнейшее облегчение. – Я чувствовал себя обязанным предложить вам будущее, молодой человек, поскольку мои действия – и моя глупость – подвергли такому риску ваше настоящее.

– У меня есть будущее, – твердо ответил Мэтью. – В Новом Йорке. И я вам благодарен, что вы помогли мне прийти к этому выводу.

– Так, с этим все! – Бидвелл глубоко вздохнул. – Я хотел вам кое-что показать. – Он подвинул ящичек к Мэтью. – Мы обыскали дом этого мерзавца, как вы и предлагали, и нашли все, что вы говорили. Это устройство с пятью лезвиями еще было все в засохшей крови. И нашли книгу про Древний Египет. А эта коробка была на дне сундука. Откройте, если вам не трудно.

Мэтью наклонился вперед и поднял крышку, откинувшуюся на хорошо смазанных петлях.

Там лежали три угольных карандаша, дощечка для письма, резиновый ластик и…

– Это он нашел в источнике, – сказал Бидвелл.

Да, конечно. Сапфировая брошь и рубиновое кольцо, золотое распятие на цепочке, семь золотых дублонов, три серебряные монетки и мешочек черного бархата.

– Содержимое мешочка вас заинтересует, – пообещал Бидвелл.

Мэтью взял мешочек и высыпал его содержимое на стол. Свет, струившийся из окна, внезапно окрасил комнату отблесками четырех темно-зеленых изумрудов, двух лиловых аметистов, двух жемчужин и куска янтаря. Драгоценности были необработанными и еще ждали огранки профессионала, но даже так было ясно, что они превосходного качества. Мэтью предположил, что их захватили в море на судах, плавающих между тропическими шахтами и местами сбыта.

– Сложенная бумага также достойна внимания, – сказал Бидвелл.

Мэтью развернул ее. Это был рисунок углем, изображавший приличных размеров здание. Автор потратил какое-то время на проработку деталей. Кирпичи, окна, колокольня.

– Похоже, – сказал Бидвелл, – этот вонючий мерзавец… собирался следующую школу построить из менее горючего материала.

– Да, вижу.

Мэтью посмотрел на рисунок – грустное, на самом деле, зрелище, – а потом сложил его и положил в ящичек.

Бидвелл убрал драгоценности в мешочек. Вынул из ящичка карандаши, дощечку, резинку и рисунок нового школьного здания.

– Я владелец источника, – сказал Бидвелл. – Вода и ил принадлежат мне. По праву владения – и ради того ада, через который я прошел, – я объявляю себя владельцем этих драгоценностей, добытых из ила. Согласны?

– Мне это безразлично, – ответил Мэтью. – Поступайте с ними так, как вам хочется.

– Я так и сделаю.

Бидвелл положил мешочек в ящик рядом с монетами, брошью, кольцом и распятием с цепочкой. Закрыл крышку. Потом пододвинул ящичек к Мэтью.

– Мне доставит удовольствие… если вы отнесете это тому лицу, которое перенесло гораздо худший ад, чем я.

Мэтью не мог вникнуть в то, что слышит.

– Простите?

– Вы не ослышались. Отдайте это… – он перебил сам себя, сломав с хрустом угольный карандаш у себя в руках, – …ей. Это самое меньшее, что я могу сделать. Я не могу вернуть ей ни мужа, ни те месяцы, что она провела в тюрьме. – В противоречие своим добрым намерениям Бидвелл не мог не глядеть на коробку тоскливым взглядом. – Давайте берите… – второй карандаш разломился с треском, – пока я в себя не пришел.

– Почему вы сами ей не отдадите? Это бы значило намного больше.

– Это бы значило намного меньше, – поправил его Бидвелл. – Она меня ненавидит. Я пытался с ней говорить, пытался объяснить свое положение… но она каждый раз отворачивается. Поэтому отнесите его вы. – Третий карандаш треснул и распался пополам. – Скажете, что нашли это.

Сообразив, что Бидвелл действительно ополоумел от собственного человеколюбия, раз позволяет такому богатству хрустеть у себя в руках, Мэтью взял ящичек и прижал его рукой к груди.

– Я отнесу его прямо ей. Вы знаете, где она сейчас?

– Я видел ее час назад, – сказал Бидвелл. – Она набирала воду.

Мэтью кивнул. У него возникла мысль, где ее надо искать.

– А нам пора снова заняться делом. – Бидвелл взял рисунок, сделанный Джонстоном – мечта злодея о своем собственном Оксфорде, – и начал методично рвать его на куски. – Привести себя в порядок и отправить это позорное… безумное… пятно на моем городе прямо в помойку. Я больше ничего не могу сделать для этой женщины, кроме того, что уже сделал. И вы не можете. Поэтому я вынужден спросить: долго ли еще вы будете осчастливливать нас своим присутствием?

– На самом деле я уже решил, что настало время и мне жить дальше. Я мог бы уехать утром, с первым светом.

– Я велю Грину доставить вас в Чарльз-Таун в фургоне. К шести вы будете готовы?

– Да, буду, – сказал Мэтью. – Но я бы предпочел, чтобы вы мне дали лошадь, седло и вьюк и немного еды, а до Чарльз-Тауна я доберусь сам. Я не калека и потому отказываюсь, чтобы меня перевозили как калеку.

– Дать вам лошадь? – сердито нахмурился Бидвелл. – Лошади – они денег стоят. И седла на деревьях не растут!

– Об этом вам только мечтать, сэр! – отпарировал Мэтью. – Потому что других растений ваши фермеры тоже не умеют выращивать!

– Спасибо, но наши фермеры – не ваша забота! Да будет вам известно, что я выписал сюда ботаника – лучшего, которого можно нанять за деньги, – чтобы он наладил нам тут сельское хозяйство! Так что эту свою теорию можешь заткнуть в ту проклятую дыру, откуда она вылезла, и…

– Простите, джентльмены! – спокойно перебил Уинстон, и ссорящиеся затихли. – Я буду рад заплатить за лошадь и седло для мистера Корбетта, хотя я думаю, что с вашей стороны неразумно ехать одному, Мэтью. Но я выражаю вам свои наилучшие пожелания и надежду, что вы добьетесь больших успехов в будущем.

– Напишите ему любовное письмо, пока есть настроение! – пыхнул паром Бидвелл.

– Спасибо, сэр, – сказал Мэтью. – Что до поездки в одиночку, то я уверен, что опасности мне не грозят. – Кончина Шоукомба и Одноглазого сделали дороги всех южных колоний безопаснее, чем было в гавани Манхэттена. – А, да, пока не забыл: мистер Бидвелл, есть еще одна веревочка, не до конца развязанная.

– Вы про доктора Шилдса? – Бидвелл стиснул в кулаке обрывки рисунка Джонстона. – Я еще не решил, что с ним делать. И нечего меня торопить!

– Нет, не про доктора Шилдса. Про пожар школы и про то, кто виноват в этом и в других пожарах.

– Что? – побледнел Уинстон.

– Это явно был не Джонстон, – объяснил Мэтью. – Даже столь занятый собой человек, как мистер Бидвелл, это может понять. И я уверен, что со временем мистер Бидвелл может над этим задуматься.

– А вы правы! – согласился Бидвелл, и глаза его прищурились. – Так какой же сукин сын хотел сжечь мой город?

– Сегодня рано утром я подумал насчет этих поджогов и прошелся до дома Ланкастера. Там все еще разгром, как вы знаете. Кто-нибудь там побывал?

– Да никто и на сотню ярдов не подойдет к этому проклятому дому убийства!

– Я тоже так подумал, хотя и оценил, что труп убрали. Как бы там ни было, но я решил обыскать это место более тщательно… и нашел среди обломков одно очень странное ведро. Очевидно, Джонстона оно не заинтересовало – обычнейшее с виду ведро. Он мог подумать, что там приманка для крыс или что-то в этом роде.

– Ладно, так что в нем было?

– Я точно не знаю, похоже на смолу. Оно пахнет серой. Я решил оставить его там, где нашел… потому что не знаю, оно горючее, или взрывчатое, или что может случиться, если его слишком сильно встряхнуть.

– Смола? Запах серы? – Встревоженный Бидвелл посмотрел на Уинстона: – Бог мой, мне это не нравится!

– Я думаю, стоит туда за ним сходить, – продолжал Мэтью. – Или чтобы мистер Уинстон пошел на него посмотреть, а потом… не знаю, закопать где-нибудь, что ли. Вы сможете сказать, что это, если посмотрите, мистер Уинстон?

– Возможно, – ответил Уинстон сдавленным голосом. – Но я могу прямо сейчас сказать, по вашему описанию… похоже, что это… может быть… греческий огонь, мистер Бидвелл?

– Греческий огонь? О Боже! – Вот теперь Бидвелл действительно грянул кулаком по столу. – Так вот кто жег дома! Только где он добывал эту дрянь?

– Это был очень способный человек, – сказал Мэтью. – Может быть, брал серу из своей приманки для крыс, или свечи, или еще что-то. Может, сам варил смолу и смешивал. У меня такое чувство, что Ланкастер пытался ускорить опустошение города, не поставив в известность своего сообщника. Кто знает зачем? – Мэтью пожал плечами. – Среди воров нет чести, а среди убийц того меньше.

– Будь я проклят! – Бидвелл посмотрел так, будто получил удар в объемистый живот. – Есть ли предел их вероломству даже друг с другом?

– Ведро, кажется, опасно, мистер Уинстон, – сказал Мэтью. – Я думаю, очень опасно. Если бы мне решать, я бы не осмелился принести его в особняк, а то вдруг взорвется. Можно, я думаю, принести только образец и показать мистеру Бидвеллу. А потом непременно его закопать и забыть, куда лопату положили.

– Превосходный совет. – Уинстон слегка наклонил голову. – Я ему последую сегодня же. И я очень благодарен вам, сэр, что вы эту веревку не оставили нераспутанной.

– Мистер Уинстон – человек очень полезный, – сказал Мэтью Бидвеллу. – Вы должны быть рады иметь его у себя на службе.

Бидвелл надул щеки и выпустил воздух:

– Ба! А то я не знаю!

Когда Мэтью повернулся, чтобы уйти с коробкой сокровищ, оказалось, что хозяин Фаунт-Рояла должен был задать еще один вопрос:

– Мэтью… гм… есть ли какой-нибудь способ… вообще возможно ли… чтобы… чтобы поднять клад?

Мэтью сделал вид, что размышляет.

– Поскольку река унесла его к центру земли, – сказал он, – я думаю, что это крайне маловероятно. Однако как надолго вы умеете задерживать дыхание?

– Ха! – Бидвелл мрачно улыбнулся, но с искоркой веселья. – То, что я строю корабли и хочу создать здесь большой флот… еще не значит, что я умею плавать. А теперь вы свободны, и если Эдуард думает, что уговорит меня дать вам лошадь и седло бесплатно, то он в глубоком и печальном заблуждении!

Мэтью вышел из особняка и пошел мимо тихих вод источника к пересечению улиц. Но не успел он дойти до поворота на Истину, как увидел впереди облаченную в черное, увенчанную треуголкой, тощую и в высшей степени омерзительную фигуру.

– Эй, привет! – провозгласил Исход Иерусалим, воздевая длань.

На пустынной улице голос отдался эхом. Мэтью сильно подмывало перейти на бег, но проповедник прибавил шагу и нагнал его.

– Чего вам надо? – спросил Мэтью.

– Перемирия, если вы не против. – Иерусалим протянул руки ладонями вперед, и Мэтью рефлекторно сильнее прижал к себе ящик с сокровищами. – Мы уже собрались и готовы ехать, а я шел засвидетельствовать свое почтение мистеру Бидвеллу.

– Туда ли ты грядешь? И речь твоя обыденною стала, проповедник. Что тебя подвигло?

– Речь? Ах… это! – Иерусалим широко осклабился, лицо его на солнце будто простегали морщины. – Это тяжкий труд – держаться такого стиля. От всех этих «сей» и «грядет» у меня к концу дня в горле першит.

– То есть это вы тоже притворяетесь?

– Нет, это получается натурально. Так разговаривал мой отец, а раньше – его отец. И мой сын – если у меня будет сын – тоже усвоит эту речь. Хотя вдова Ласситер этого терпеть не может. Очень ласковая, очень теплая, очень уступчивая женщина.

– Вдова Ласситер? Ваше последнее завоевание?

– Моя последняя обращенная, – поправил Иерусалим. – Это существенная разница. И она удивительно теплая женщина. Ну, ей следует быть теплой при весе почти в двести фунтов. Но у нее красивое лицо, и рубашку зашить она умеет! – Он наклонился поближе, улыбка стала похотливой. – И она отлично подворачивает юбку, если вы меня понимаете!

– Предпочитаю не понимать.

– Ну, как говорил мой отец, красота – в глазах смотрящего. Имеется в виду смотрящий жесткий и одноглазый.

– Ну вы и штучка! – сказал Мэтью, восхищенный подобным бесстыдством. – Вы умеете думать каким-нибудь другим органом, кроме интимных мест?

– Давайте будем друзьями. Братьями под этим согревающим солнцем. Я слышал о вашем триумфе. Не до конца понимаю, как делаются такие вещи – я про игры Сатаны, – но рад узнать, что праведная и невиновная женщина очищена, и вы тоже признаны невиновным. И вообще это был бы смертный грех – сжечь такую красотку.

– Извините, мне пора. И прощайте.

– Вы говорите «прощайте», а могли бы сказать «до свидания», молодой человек! Может быть, мы еще встретимся вновь на извилистой дороге жизни?

– Вполне может быть. При этом я могу оказаться магистратом, а вы – на конце извилистой веревки.

– Ха-ха! Отличная шутка! – Но тут на морщинистую физиономию наползла серьезность. – Ваш магистрат… я – честно очень вам сочувствую. Насколько я понимаю, он до конца сопротивлялся смерти.

– Нет, – ответил Мэтью. – В конце концов он смирился с нею. Как и я.

– Да, конечно. И это тоже. Но он был достойным человеком. Ужасно, что ему пришлось умереть в такой дыре.

Мэтью уставился в землю, шевеля желваками на скулах.

– Если хотите, я перед отъездом могу зайти на его могилу и замолвить несколько слов за его бессмертную душу.

– Проповедник, – сдавленным голосом ответил Мэтью, – с его бессмертной душой все в порядке. И я предлагаю вам засвидетельствовать свое почтение мистеру Бидвеллу, залезть в свой фургон с вашим безмозглым выводком и поехать… куда вы пожелаете. Только скройтесь с моих глаз. – Он поднял на собеседника свирепый взгляд, и Иерусалим попятился. – И позвольте вам сказать, что, если я только увижу вас ближе полумили от могилы магистрата, я забуду законы божеские и человеческие и приложу все усилия, чтобы мой сапог, которым я пну вас в зад, выбил вам зубы с внутренней стороны. Я ясно выразился?

Иерусалим попятился:

– Я же только предложил!

– До свидания, и скатертью вам дорога.

Мэтью обошел проповедника и пошел своим путем.

– О нет, не до свидания! – крикнул вдогонку Иерусалим. – Лучше «прощай»! Но не до свидания! Есть у меня чувство, что ты опустишь на меня взор свой в неведомом грядущем, ибо я странствую по землям этим безбожным, растленным и впавшим в низость греха в вечной – в вечной, говорю я! – битве с поганым семенем сатанинским! И потому говорю я тебе, брат мой Мэтью, «прощай»… но никогда «до свидания»!

Голос – который мог бы, наверное, краску с деревянной мебели содрать, дай ему Иерусалим полную волю, – стал затихать, когда Мэтью свернул на улицу Истины. Он не смел оглянуться, потому что превращаться в соляной столп ему сегодня никак не хотелось.

Проходя мимо тюрьмы, он даже взглядом не удостоил это ненавистное строение, только в животе сжался ком, когда Мэтью вступил в ее тень.

И пришел к дому Рэйчел.

Рэйчел занималась делом. Она вытащила во двор массу мебели, рядом стояла наготове лохань мыльной воды. На очистительное солнце выложили также и одежду, постельное белье, матрас, котлы и сковороды, башмаки и почти все, что было в хозяйстве.

Дверь стояла широко распахнутой, как и ставни. Проветривает дом, подумал Мэтью. Хочет снова здесь поселиться и создать заново домашний очаг. Да, Рэйчел была больше похожа на Бидвелла в своем упорстве – или дурацком упрямстве, – чем сама думала. И все же, если потогонный труд может снова превратить эту крысиную развалину в нормальное жилье, у нее будет собственный особняк.

Мэтью прошел через двор, пробираясь среди наваленных пожитков. Вдруг ему преградила дорогу маленькая коричневая собака, вскочившая из дремоты рядом с лоханью, приняла угрожающую позу и стала гавкать, да так, что могла бы в громкости потягаться с проповедником.

Рэйчел вышла на порог и увидела, кто пришел.

– Тихо! – скомандовала она. – Тихо!

И хлопнула в ладоши, привлекая внимание дворняги. Пес перестал трубить тревогу и, помахав хвостом и зевнув во всю пасть, снова плюхнулся на теплую от солнышка землю.

– Ну-ну! – сказал Мэтью. – Кажется, у тебя теперь охрана.

– Приблудилась ко мне сегодня утром. – Рэйчел вытерла грязные руки о не менее грязную тряпку. – Я ей дала сухарь с ветчиной из тех, которые сделала мне миссис Неттльз, и мы сразу стали сестрами.

Мэтью оглядел груды мебели и прочих предметов.

– Кажется, у тебя полно трудов.

– Будет все не так плохо, когда я отмою дом.

– Рэйчел! – сказал Мэтью. – Но ты же не собираешься здесь оставаться?

– Это мой дом, – ответила она, пронзая его пристальным янтарным взглядом. Голова у нее была замотана синим набивным шарфом, лицо вымазано грязью. Серое платье и белый передник были грязны не менее. – Почему это вдруг я его оставлю?

– Потому что… – Он заколебался, потом показал ей ящичек. – Потому что у меня для тебя кое-что есть. Можно мне войти?

– Да. Только извини за беспорядок.

Подходя к двери, он услышал, как что-то пролетело сзади, и подумал, что грозный часовой решил откусить кусок его икры. Резко обернувшись, он успел увидеть коричневую собаку, летящую галопом по полю в погоне за двумя крысами. Поймав одну из них, она стиснула пискнувшую тварь мертвой хваткой челюстей.

– Она любит за ними гоняться, – сказала Рэйчел.

Внутри пустого дома Мэтью увидел, что Рэйчел отскребает лишайники с пола лезвием топора. Грибы и плесень расползлись по стенам и цвели причудливыми лиловыми и зелеными оттенками, которые могут привидеться только в горячечном бреду. Но Мэтью заметил, что там, куда попадало солнце, эта растительность стала пепельной. У стены стояла метла рядом с кучей пыли, грязи, крысиного помета и костей. Поблизости находилось ведро с мыльной водой, откуда торчала щетка.

– Ты знаешь, тут сейчас полно домов, – сказал Мэтью. – Если действительно хочешь остаться здесь, можно бы поселиться в недавно оставленном доме и избавить себя от такой большой работы. Я знаю одно очень удобное место, откуда только осиное гнездо надо будет выбросить.

– Мой дом здесь, – ответила она.

– Да, конечно… и все-таки… ты не считаешь…

Она отвернулась и подняла с пола скалку, лежавшую возле метлы. Потом подошла к стене и приложилась ухом. После этого три раза ударила по доскам, и Мэтью услышал из стены панический писк и топот коготков.

– Они со мной воюют, – сказала Рэйчел. – Почти всех я уже прогнала, а эти – вон те, что там, – со мной воюют. Но я клянусь, я их выживу. Всех до единой.

И в этот миг Мэтью понял.

Рэйчел, сообразил он, находится в состоянии шока. И неудивительно. Потерять мужа, потерять дом, потерять свободу. И даже – в то время, пока она готовилась погибнуть на костре – потерять волю к жизни. И сейчас, перед лицом устрашающей – если не невозможной – работы по восстановлению, она должна собраться и победить последнее препятствие на пути возвращения к нормальности.

Но кто, пройдя через такое пламя, сможет когда-нибудь стереть в себе память об ожогах?

– Мне жаль, что нечего тебе предложить, – сказала она, и теперь, когда он знал, что искать, то видел у нее в глазах черноту горелого. – Пройдет время, пока мой буфет снова будет полон.

– Да, конечно. – Он улыбнулся ей грустно, но ласково. – Действительно. Но ведь… он будет полон?

– Можешь не сомневаться, – ответила она и снова прижалась ухом к стене.

– Давай посмотрим, что я тебе принес. – Он подошел к Рэйчел и протянул ящичек. – Возьми и загляни внутрь.

Рэйчел отложила скалку, взяла ящичек и подняла крышку. Мэтью не увидел у нее на лице никакой реакции при виде монет и прочего.

– Открой вон тот мешочек, – сказал он.

Она вытряхнула драгоценности в коробку. И снова реакции не было.

– Их нашли в доме Джонстона. – Мэтью уже решил сказать ей правду. – Мистер Бидвелл просил меня отдать их тебе.

– Мистер Бидвелл, – сказала Рэйчел без всяких эмоций. Потом закрыла крышку и протянула ларец. – Забери их. Все подарки от мистера Бидвелла, которые могу выдержать, я уже получила.

– Послушай меня. Пожалуйста. Я понимаю твои чувства, но…

– Нет. Не понимаешь. И никогда не поймешь.

– Ты, конечно же, права. – Он кивнул. – Но ты должна понимать, что держишь в руках целое состояние. Не побоюсь сказать, что с такими деньгами, какие тебе дадут за него в Чарльз-Тауне, ты сможешь жить в стиле мистера Бидвелла в большом и населенном городе.

– Я видела его стиль, – возразила она, – и мне он не понравился. Забери коробку.

– Рэйчел, позволь обратить твое внимание на одну вещь. Не Бидвелл убил твоего мужа. И не он придумал эту интригу. Мне не особо интересны его… гм… мотивы, но он реагировал на кризис, который мог погубить Фаунт-Роял. В этом смысле, – сказал Мэтью, – он действовал должным образом. Ты же знаешь, он мог тебя повесить, не ожидая магистрата. И вполне бы оправдался.

– То есть теперь ты оправдываешь его?

– Поскольку ты выносишь ему обвинительный приговор за то, что не целиком его вина, – ответил Мэтью, – я просто защищаю его в суде.

Рэйчел смотрела молча, все еще протягивая ларец. Мэтью не сделал попытки его взять.

– Дэниел мертв, – сказал Мэтью, – и ты это знаешь. Мертвы и те двое, кто убил его. Но Фаунт-Роял – такой, каким он может быть, – все еще здесь, и Бидвелл тоже. Он собирается сделать все, чтобы отстроить город. Это его главная забота. И твоя, кажется, тоже. Ты не считаешь, что общее дело важнее ненависти?

– Я возьму эту коробку, – сказала Рэйчел спокойно, – и брошу в источник, если ты откажешься ее забрать.

– Тогда вперед, – ответил он, – потому что я отказываюсь. Да! Кроме одной золотой монеты. Той, что Джонстон украл из моей комнаты. Перед тем, как ты выбросишь свое состояние, чтобы доказать свою преданность Дэниелу постоянными страданиями и нищетой, я возьму эту одну монету.

Она не ответила – может быть, потому, что слегка вздрогнула.

– Я понимаю точку зрения Бидвелла, – сказал Мэтью. – Улики против тебя были подавляющие. И я бы тоже мог бы требовать твоей казни, если бы достаточно твердо верил в колдовство. И… если бы в тебя не влюбился.

Тут она действительно моргнула. Такая сильная секунду назад, она будто оцепенела.

– Конечно, ты это знала. Ты не хотела этого. Ты даже меня просила – как ты это сказала – жить дальше. Ты мне сказала – там, в тюрьме, когда я прочел тебе приговор магистрата, – что пришло время принимать реальность. – Он скрыл печаль за едва заметной улыбкой. – Теперь пришло такое время для нас обоих.

Рэйчел опустила взгляд к полу. Она держала ларец на вытянутых руках, и Мэтью увидел у нее на лице борьбу течений, достойную океана.

– Я утром уеду, – сказал он. – Несколько недель пробуду в Чарльз-Тауне. Потом скорее всего направлюсь в Новый Йорк. Там меня можно будет найти через магистрата Натэниела Пауэрса, если я тебе когда-нибудь понадоблюсь.

Она подняла на него глаза – они влажно блестели.

– Я никогда не смогу с тобой расплатиться за свою жизнь, Мэтью. Как я могу хотя бы начать?

– Ах, это… я думаю, одной золотой монеты хватит.

Она открыла коробку, и он взял монету.

– Возьми еще, – предложила она. – Возьми столько, сколько тебе захочется. И драгоценностей тоже.

– Одну золотую монету, – сказал он. – Она мне причитается.

Он сунул монету в карман, чтобы никогда ее не потратить.

Потом оглядел дом и вздохнул. Было у него чувство, что, когда крысы будут изгнаны и дом снова станет принадлежать Рэйчел, она может воспринять реальность и переехать в лучшее жилье – подальше от этой проклятой тюрьмы. Рэйчел шагнула к нему.

– Ты мне поверишь… если я скажу, что буду тебя помнить в глубокой-глубокой старости?

– Поверю. И вспомни меня, если к тому времени тебя потянет на мужчин моложе тебя.