Текст книги "Голос ночной птицы"

Ответа не было.

– И вот наступил момент, о котором вы грезили, – сказал Мэтью. – Не могли не грезить, раз проделали все с таким искусством. Вы издевались над ним, пока резали? У него был заткнут рот, голова почти расколота, и кровь лилась потоками. Наверное, он был слишком слаб, чтобы опрокинуть стул, да и что бы это ему дало? И наверное, он слышал все ваши издевки, пока умирал. И вы, зная это, от души радуетесь, сэр? – Мэтью поднял брови. – Самое счастливое утро в вашей жизни, когда человек, которого вы преследовали так долго и упорно, превратился в обескровленную оболочку?

Шилдс еще раз затянулся, выпустил дым и наклонился вперед. Свет упал на влажное лицо в испарине, показал темно-фиолетовые впадины почти безумия под глазами.

– Молодой человек, – произнес доктор голосом, стиснутым подавленными эмоциями, – я хотел бы сказать вам… что эти необоснованные обвинения крайне неблагоразумны. Мое внимание должно быть полностью сосредоточено на здоровье магистрата… а не на каких бы то ни было отвлекающих моментах. Поэтому… если вы желаете, чтобы магистрат пережил сегодняшний вечер… то ваш прямой долг состоит в том… – доктор сделал паузу ради еще одной затяжки из тлеющей палочки, – …в том, чтобы я был абсолютно свободен и мог его лечить. – Он снова откинулся назад, и тени затмили его лицо. – Но вы ведь уже приняли именно такое решение? Иначе вы бы не пришли сюда один.

Мэтью смотрел, как дрейфует дым по комнате.

– Да, – сказал он, ощущая, что в душе его сейчас не больше устоев, чем у этих сизых облачков. – Да, я принял решение.

– Великолепное… блестящее решение. И как сейчас его здоровье?

– Плохо. – Мэтью уставился в пол. – У него бред.

– Гм… бред может появляться и исчезать. Лихорадка – вещь такая. Но я верю, что банки дадут положительный эффект. Сегодня я собираюсь сделать промывание кишечника, и это должно помочь его выздоровлению.

– Выздоровлению? – с тенью насмешки повторил Мэтью. – Вы честно верите, что он выздоровеет?

– Я честно верю, что у него есть шанс, – был ответ. – Небольшой, это правда… но я видал пациентов, которые возвращались из такого серьезного состояния. Так что… лучшее, что мы можем делать, – это продолжать лечение и молиться, чтобы Айзек на него отреагировал.

Это безумие, подумал Мэтью. Неужто он здесь стоит и обсуждает искусство лечения с этим полубезумным мясником? И еще разговоры насчет молиться, уже совсем сумасшедшие! Но какой есть выбор? Мэтью вспомнил слова Бидвелла, и они отдались эхом в ушах: «Дорога до Чарльз-Тауна может доконать эту бедную развалину».

Пусть уже и весна, но открытый воздух и болотная влажность, которую он несет, опасны для иссякающих сил Вудворда. Путешествие в фургоне по такой дороге станет для него пыткой, как бы крепко его ни спеленать. Как бы ни хотелось ему обратного, Мэтью искренне сомневался, что магистрат доедет до Чарльз-Тауна живым.

Значит, он вынужден довериться этому человеку. Этому врачу. Этому убийце. Заметив на полке ступу с пестиком, он спросил:

– Можете вы для него смешать какое-нибудь лекарство? Такое, что сняло бы лихорадку?

– Лихорадка куда хуже реагирует на лекарства, чем на движения крови, – ответил Шилдс. – Кстати, поставки лекарств из Чарльз-Тауна стали такими скупыми, что почти отсутствуют. Но у меня есть сколько-то уксуса, печеночника и лимониума. Могу все это смешать в чашке рома с опиумом и заставить его это пить… скажем… три раза в день. Это может достаточно разогреть кровь, чтобы разрушить заражение.

– Сейчас можно пробовать что угодно… если это его не отравит.

– Я свои лекарства знаю, молодой человек. Можете быть спокойным и не сомневаться.

– Не сомневаться я не могу. И спокойным не буду.

– Как хотите.

Шилдс продолжал курить оставшийся окурок. Голубые облачка клубились вокруг лица, еще сильнее закрывая его от проницательных глаз Мэтью.

Юноша испустил долгий тяжелый вздох.

– Я не сомневаюсь, что у вас была веская причина убить Пейна, но определенно, что вы наслаждались самим процессом. Вам не кажется, что петля висельника – это уж чересчур?

– Мы закончили обсуждение лечения Айзека. Вы можете идти, – ответил Шилдс.

– Да, я пойду. Но все, что вы мне говорили, что вы уехали из Бостона потому, что практика стала уменьшаться, или насчет помочь строить поселок и оставить свое имя на вывеске больницы… это все была ложь? – Мэтью ждал, хотя знал, что ответа не последует. – Единственное ваше свершение – это смерть Николаса Пейна.

Вопросительной интонации в последней фразе не было, потому что Мэтью не нужен был ответ, который он и так знал.

– Вы меня извините, – сказал Шилдс спокойно, – если я не пойду вас провожать.

Больше говорить было нечего, и искать здесь тоже нечего.

Мэтью вышел из кабинета, закрыл дверь и вернулся в коридор, оглушенный. Запах тлеющей веревки от этого табака цеплялся к ноздрям. Выйдя наружу, Мэтью первым делом подставил лицо солнцу и как следует прочистил легкие. А потом зашагал к дому Бидвелла, и в этот ясный день в голове у него бродил туман.

Глава 7

В дверь Мэтью постучали.

– Молодой сэр? – позвала миссис Неттльз. – Тут к вам мистер Воган.

– Мистер Воган? – Мэтью встал со стула, где задремал в сумерках раннего вечера, и открыл дверь. – Чего он хочет?

Миссис Неттльз поджала губы, будто молча укоряя его за такое беспамятство.

– Он говорит, что пришел отвести вас к себе домой на ужин и что ужин будет на столе в шесть вечера.

– Ох, забыл! И сколько сейчас?

– Почти половина шестого по каминным часам.

– Если был когда-нибудь вечер, когда мне ни к кому не хотелось идти ужинать, так это сегодня, – сказал Мэтью, протирая воспаленные глаза.

– Может быть, и так, – коротко ответила миссис Неттльз, – но какого бы мнения я ни была о Лукреции Воган, уверена, что были сделаны приготовления к вашему приходу. Вы не должны теперь их разочаровывать.

Мэтью кивнул, хотя продолжал хмуриться.

– Да, вы правы. Что ж, скажите, будьте добры, мистеру Вогану, что я через несколько минут спущусь.

– Скажу. Да… вы не видели с утра мистера Бидвелла?

– Нет, не видел.

– Он всегда говорит мне, ждать ли его к ужину. Я тут болтаюсь без якоря, не зная, что он будет делать.

– Мистер Бидвелл… скорее всего весь в скорбных хлопотах, связанных с мистером Пейном, – сказал Мэтью. – Уж вы-то лучше других знаете, как он закапывается в работу.

– О да, сэр, это верно! Только, знаете, у нас тут завтра вечером должен быть вроде фестиваль. И мистер Бидвелл дает обед для некоторых из балаганщиков. И даже хотя у нас такая трагедия, мне все равно необходимо знать, что он желает подать на стол.

– Я уверен, что он сегодня рано или поздно появится.

– Может быть. Я никому про убийство не сказала, сэр. Как он захотел. Но у вас есть предположения, кто мог бы это сделать?

– Не Рэйчел, не Дьявол, не какой-нибудь воображаемый демон, если вы об этом спрашиваете. Это дело рук человека. – Мэтью не решился дальше вдаваться в тему. – Простите, мне нужно собраться.

– Да, сэр. Я скажу мистеру Вогану.

Наспех отскребывая бритвой дневную щетину и споласкивая лицо, Мэтью собирал волю в кулак для пребывания в обществе тех, от кого хотел бы только одного: чтобы его оставили в покое. Он весь день провел возле магистрата, наблюдая, как доктор Шилдс проделывает мучительное промывание кишечника. Потом Вудворду прибинтовали на грудь свежую скипидарную припарку, свежую мазь наложили вокруг ноздрей. В первый свой визит с утра доктор принес мутную, янтарного цвета жидкость, которую магистрат с великим трудом проглотил, и назначил следующую дозу около четырех часов дня. Мэтью не мог, глядя на руки доктора Шилдса, не представлять себе, что эти руки делали прошлой ночью.

Если Мэтью ожидал быстрых результатов, он был разочарован: почти весь день Вудворд не приходил в сознание, и горячка терзала его немилосердно. Но потом магистрат спросил у Мэтью, как идут приготовления к казни мадам Ховарт, то есть, кажется, вернулся из царства бреда.

Мэтью надел чистую рубашку, застегнул ее до шеи, вышел и направился вниз. Его ожидал тощий низкорослый человечек в сером костюме, белых чулках и начищенных черных башмаках с квадратными носами. На голове у человека была коричневая треуголка, в руке он держал фонарь с парой свеч. Лишь секунда потребовалась Мэтью, чтобы обнаружить лоскуты заплат на коленях и заметить, что пиджак на пару размеров больше, чем нужно, что говорило о займе или обмене.

– А, мистер Корбетт! – Пришедший изобразил улыбку, достаточно энергичную, но что-то в этих глубоко посаженных светло-синих глазах, в лице, довольно-таки изможденном и костистом, предполагало водянистую конституцию. – Я Стюарт Воган, сэр. Польщен нашим знакомством.

Мэтью пожал ему руку – довольно вялую.

– Добрый вечер, сэр. И благодарю вас за приглашение на ужин.

– А мы благодарим, что почтили нас своим присутствием. Дамы в ожидании. Пойдемте?

Мэтью последовал за Воганом, который шагал, заметно косолапя. Небо над крышами Фаунт-Рояла алело на западе и стало фиолетовым на востоке, первые звезды замерцали на темно-оранжевом своде над головой. Дул теплый мягкий ветерок, и цикады стрекотали в траве вокруг источника.

– Прекрасный вечер, не правда ли? – спросил Воган, когда они свернули с улицы Мира на улицу Гармонии. – Я боялся, что мы все здесь утонем, не увидев больше Божьего солнышка.

– Да, трудное было время. Слава Богу, что тучи на время разошлись.

– Слава Богу, что ведьмы скоро не будет! Клянусь, она к этому потопу тоже руку приложила!

Мэтью в ответ хмыкнул. Он понял, что вечер будет очень долгим, и все еще обдумывал сказанную Воганом фразу: «Дамы в ожидании».

Они миновали таверну Ван-Ганди, где – судя по шумным голосам клиентов и кошачьему концерту двух вдохновенных музыкантов, наяривавших на лире и барабане, – царил дух мощного подъема. Мэтью показалось, что Воган, проходя мимо, покосился задумчиво на это заведение. Вскоре они миновали дом новопреставленного Николаса Пейна, и Мэтью не без интереса заметил, что сквозь щели ставней пробивается свет лампы. Ему представилось, как Бидвелл на коленях оттирает пол дегтярным мылом, золой и песком и проклинает Судьбу, а труп Пейна, завернутый в простыню и засунутый за лежанку, ожидает своей дальнейшей участи. Он не сомневался, что Уинстон придумал, как объяснить Бидвеллу, почему он пришел к Пейну так рано. Уж что-что, а убедительно врать он умеет.

– Вот наш дом, – сказал Воган, показывая на хорошо освещенный дом на той стороне улицы, через два дома от Пейна.

Мэтью вспомнил признание Пейна о плотских отношениях с Лукрецией Воган, представил себе, как она идет к его дому с корзиной горячих плюшек, а он отвечает на любезность, стуча у ее входа с пистолетом в кармане.

Над дверью висела небольшая вывеска: «Всегда свежие хлеб и пироги». Воган отворил дверь, объявив:

– Я привел нашего гостя!

Мэтью вошел в жилище гостеприимных хозяев.

Пахло просто восхитительно. Ароматный хлеб или пирог только что испекли, но еще держались и приятные запахи прошлых деликатесов. Видно было, что леди Воган обладает потрясающим умением держать дом в чистоте и готовить так, что пальчики оближешь. Пол был безупречно выметен, на выбеленных стенах – ни следа копоти или дыма, деревянные поверхности мебели гладко вычищены. Возле большого каменного очага выстроились по ранжиру сковородки и кастрюли, небольшой огонек горел под подвешенным на крюке котлом. И даже кухонные принадлежности надраены до блеска. Гостеприимную радостную атмосферу дополняли полевые цветы в жестяных ящиках, расставленные по комнате, плюс дюжина весьма расточительно зажженных свечей, испускающих золотистый свет. Обеденный стол, накрытый снежно-белой полотняной скатертью, расположился в углу напротив плиты, и на нем уже стояли четыре прибора.

Хозяйка совершила свой выход из противоположной двери, ведущей в глубь дома, где, вероятно, находилась спальня.

– Мистер Корбетт! – воскликнула она, демонстрируя белозубую улыбку, которая могла бы затмить солнечный свет. – Как это чудесно – видеть вас в нашем доме!

– Благодарю вас. Я уже говорил вашему супругу, что мне оказана честь вашим приглашением.

– О нет, это вы оказываете честь нам!

В богатом свете дюжины канделябров было видно, что Лукреция Воган действительно красива. Она была облачена в платье розового оттенка с кружевной отделкой лифа, светло-каштановые локоны играли бронзовыми и золотистыми отсветами. Не приходилось удивляться, что Пейн поддался ее чарам: взгляд этих пронзительных синих глаз жег огнем. И Мэтью действительно почувствовал, как тает сам от ее львиной красоты.

Вероятно, ощутив его реакцию, она прибавила очарования. Лукреция Воган подошла ближе к Мэтью, глядя ему прямо в глаза. Пахнуло какими-то духами с оттенком персика.

– Я точно знаю, что у вас было много других приглашений на ужин, – сказала она. – Не часто в нашей глуши встречаются такие утонченные джентльмены. Стюарт, не снимай пиджак! Мы невероятно польщены, что вы решили почтить наш скромный стол своим присутствием.

Выданная мужу инструкция была похожа на резкий удар бритвы, причем даже взгляда на объект воспитания не потребовалось. Мэтью видел, как стоящий справа от жены Стюарт снова быстро надел пиджак, который уже было почти снял.

– Шляпу сними, – добавила Лукреция.

Стюарт тут же повиновался, обнажив тонкие пряди светлых волос.

– Утонченность – вот чего нам не хватает в нашей сельской глуши. – Мэтью показалось, что женщина стоит еще ближе, хотя он не заметил ее движения. – Я вижу, у вас рубашка застегнута до горла. Так сейчас носят в Чарльз-Тауне?

– Гм… нет, это просто я сейчас так ее застегнул.

– А! – радостно произнесла она. – Но я уверена, что очень скоро это будет в моде. – Она повернулась к задней двери: – Шериз, дорогая! Наш гость желает тебя видеть!

Ответа не последовало. Улыбка Лукреции вроде бы чуть-чуть пригасла. Голос поднялся до резкого, высокого тона:

– Шериз? Тебя ждут!

– Очевидно, – робко предположил Стюарт, – она еще не готова.

Жена бросила на мужа уничтожающий взгляд.

– Я ей помогу приготовиться. Вы меня простите, мистер Корбетт? Стюарт, предложи гостю вина.

Она вышла в дверь раньше, чем он успел исполнить последний приказ.

– Вина, – сказал Стюарт. – Ах да, вина! Хотите отведать, мистер Корбетт?

Он подошел к круглому столику, где расположились явно напоказ зеленый стеклянный графин и три чашеобразных бокала того же изумрудного цвета. Мэтью не успел ответить «да», как графин был откупорен и начался процесс наливания. Стюарт передал бокал Мэтью и взял себе другой с жадностью и предвкушением изголодавшегося моряка.

Мэтью не успел отпить первый глоток довольно-таки горького букета, когда из задней двери донеслись два женских голоса, решительно настроенных друг друга переорать. Они смешивались и взлетали, как визги гарпий, и вдруг замолчали оба, будто эти два крылатых ужаса врезались в острые скалы.

Стюарт прокашлялся.

– Меня вот лично никогда не пороли, – сказал он. – Я так понимаю, что это не слишком приятно?

– Менее чем приятно, – согласился Мэтью, глядя на дверь как на врата ада, за которыми бушует нечестивая битва. – Но более чем поучительно.

– О да! Я бы тоже так сказал. Насколько я понимаю, вы нанесли рану кузнецу? Но я уверен, что у вас была для того причина. Вы видели, как он не слишком нежно обошелся с лошадью?

– Э-гм… – Мэтью сделал более существенный глоток вина. – Нет, я думаю, что мистер Хейзелтон к лошадям относится с достаточной нежностью. Дело было в том… скажем так… лучше эту тему оставить в стойле.

– Да, разумеется! Я не хотел быть излишне любопытным. – Стюарт снова выпил, а потом секунды три или четыре неудержимо смеялся. – Вот это да! В стойле! Я понял ваш юмор!

Снова выплыла Лукреция, нисколько не менее лучась после только что происшедшей перебранки.

– Приношу мои извинения, – сказала она, не переставая улыбаться. – У Шериз были трудности… с прической. Она хочет хорошо выглядеть, сами понимаете. Девушка у нас перфекционистка и преувеличивает даже малейшие недостатки.

– Дочь своей матери, – буркнул про себя Стюарт, снова опуская губы к бокалу.

– Но каков был бы наш мир, если бы в нем не было перфекционистов? – обратилась Лукреция к Мэтью, решив игнорировать комментарий мужа. – Я вам так скажу: это был бы прах, тлен и неразбериха. Вы согласны, мистер Корбетт?

– Уверен, что это было бы катастрофой, – ответил Мэтью, и этого было достаточно, чтобы в глазах женщины засветился религиозный экстаз.

Широким жестом она показала в сторону стола.

– Поскольку Шериз с минуты на минуту выйдет, приступим к ужину, – объявила Лукреция Воган. – Мистер Корбетт, не сядете ли там, где оловянная тарелка?

Действительно, на столе имелась оловянная тарелка, одна из немногих, которые Мэтью видел в своей жизни. Остальные тарелки были обычные, деревянные, и это дало Мэтью понять, какое значение придают Воганы его визиту. И действительно, у него было чувство, будто с ним обращаются как с царственной особой. Он сел в указанное кресло, слева от него расположился Стюарт. Лукреция быстро надела передник и стала перекладывать кушанья в белые глиняные миски. Вскоре миски были расставлены по столу, а в них находились зеленая фасоль с салом, куриное жаркое с вареной картошкой и беконом, кукурузные лепешки, запеченные в сливках, и тушеные томаты. Если еще учесть свежий каравай хлеба с зернышками фенхеля, пир был воистину королевский. Бокал Мэтью был наполнен вином, а потом Лукреция сняла передник и села во главе стола лицом к гостю – на том месте, где по всем правилам домоводства и брака должен был бы сидеть ее муж.

– Я произнесу слово благодарности, – сказала Лукреция, что было еще одним афронтом по отношению к мужу.

Мэтью закрыл глаза и склонил голову. Женщина произнесла благодарственную молитву, в которой упоминалось имя Мэтью и выражалась надежда, что погибшая душа Рэйчел Ховарт встретится с гневным Богом, стоящим наготове, чтобы снести ее призрачную голову с плеч, когда завершится ее сожжение на костре. Произнесено было жаркое «Аминь!», и Мэтью, открыв глаза, увидел стоящую возле него Шериз Воган.

– А вот и наша красавица дочь! – воскликнула Лукреция Воган. – Шериз, займи свое место.

Девушка, одетая в белое полотняное платье с кружевными лифом и рукавами, так и осталась стоять, где стояла, и глядеть на Мэтью сверху вниз. Действительно привлекательная была девушка, лет шестнадцати-семнадцати, и волны белокурых волос держались в прическе с помощью ряда деревянных гребней. Мэтью подумал, что девушка должна быть очень похожа на свою мать в этом возрасте, хотя подбородок у нее был длиннее и квадратнее, а глаза почти такие же светло-синие, как у отца. Но в этих глазах водянистой конституции никак не просматривалось. В них читался высокомерный холод, от которого Мэтью тут же опустил взгляд, чтобы не задрожать, как от дуновения декабрьского ветра в этот майский вечер.

– Шериз? – повторила Лукреция ласково, но твердо. – Займи. Свое. Место. Будь. Добра.

Девушка села – медленно, по своей воле – справа от Мэтью. И, не теряя времени, положила себе на тарелку куриного жаркого.

– Ты даже не поздороваешься с мистером Корбеттом?

– Здравствуйте, – сказала девушка, отправляя первый кусок в прелестный ротик.

– Шериз помогала мне готовить жаркое, – сказала Лукреция. – Ей так хотелось, чтобы вам понравилось.

– Уверен, что оно превосходно, – ответил Мэтью. Положив себе на тарелку жаркого, он убедился, что оно на вкус так же хорошо, как на вид. Потом оторвал себе ломоть хлеба и обмакнул в густую вкусную подливку.

– Мистер Корбетт – потрясающе интересный молодой человек. – Это было обращено к Шериз, хотя смотрела Лукреция на него. – Он не только утонченный джентльмен и ученик судьи из Чарльз-Тауна, он еще и отбил банду воров и убийц, напавшую на магистрата. Вооруженный только рапирой, если я правильно помню?

Мэтью с благодарностью принял порцию тушеных томатов, ощущая взгляд направленных на него трех пар глаз. Самый подходящий был момент объяснить, что «банда» состояла из хулигана, старой карги и сумасшедшего пьяницы… но произнеслись совсем другие слова:

– Нет… у меня… даже рапиры не было. Не передадите мне лепешек, если не трудно?

– Бог мой, вот это да! – На Стюарта слова Мэтью произвели глубокое впечатление. – У вас вообще не было оружия?

– Я… гм… я сумел пустить в дело сапог. Нет, жаркое просто восхитительно! Этот рецепт надо сообщить кухарке мистера Бидвелла!

– Ну, наша Шериз сама прекрасно готовит, – заверила его Лукреция. – Я ее сейчас учу секретам выпечки хороших пирогов. Что весьма непросто, должна сказать.

– Не сомневаюсь. – Мэтью улыбнулся девушке, но она даже глазом не моргнула. Продолжала себе есть и смотреть прямо перед собой вообще без всякого выражения – кроме, быть может, безбрежной скуки.

– А теперь… расскажите про тот сундук с кладом золотых монет, который вы нашли. – Лукреция благовоспитанным жестом положила на тарелку ложку и нож. – Вы его отослали в Чарльз-Таун?

Здесь он уже должен был провести черту.

– Боюсь, что никакого сундука не было. Была одна монета.

– Да-да… конечно. Только одна монета. Я вижу, вы искусный хранитель секретов. Тогда что вы могли бы нам рассказать о ведьме? Она как, воет и рыдает, чуя костер?

Кусок жаркого, который Мэтью собирался проглотить, вдруг превратился в горле в колючий ком.

– Миссис Воган, – произнес он как можно вежливее, – если вы не против… я бы предпочел не говорить о Рэйчел Ховарт.

И тут вдруг Шериз посмотрела на него и усмехнулась, сверкая светлыми глазами.

– А вот эта тема мне интересна! – Голос ее был приятно-мелодичен, но в нем слышалась острая нотка злости. – Вы уж нам расскажите о ведьме, сэр! Это правда, что она срет жабами?

– Шериз! – прошипела Лукреция, скрипя зубами и закатывая глаза. Тут же ее внешность изменилась быстрее, чем меняет цвет хамелеон. Улыбка вернулась, хотя несколько увечная, и Лукреция посмотрела на Мэтью через стол. – У нашей дочери… простецкое чувство юмора, мистер Корбетт. Знаете, говорят, что у самых утонченных и изящных дам бывает такой простецкий юмор. В наши странные времена не приходится быть слишком уж чопорным, то есть твердым и жестким, не правда ли?

– Твердым и жестким, – повторила девушка, отправляя в рот помидор, и булькнула двусмысленным смешком.

Лукреция продолжала есть, но по щекам ее расползались красные пятна. Стюарт допил бокал и потянулся за графином.

Какое-то время все молчали. В этот момент Мэтью услышал какой-то жужжащий звук, но не мог определить, откуда он.

– Могу сказать, просто для сведения, – начал он, чтобы разбить ледяное молчание, – что я еще не ученик юриста. Я пока что просто клерк магистрата, не больше.

– Но ведь вы скоро будете учеником юриста? – спросила Лукреция, снова начиная сиять. – Вы молоды, у вас острый ум и желание служить. Почему бы вам не выбрать профессию юриста?

– Я… быть может, когда-нибудь я так и сделаю. Но мне еще нужно набраться образования и опыта.

– О, скромная душа! – провозгласила Лукреция так, будто нашла сам Святой Грааль. – Ты слышишь, Шериз? Этот молодой человек стоит на краю такой власти и богатства, и он скромен!

– Когда стоишь на краю, – сказал он, – есть опасность упасть с очень большой высоты.

– И к тому же остроумен! – Лукреция готова была умереть от экстаза. – Ты же знаешь, Шериз, как чарует тебя остроумие!

Шериз снова взглянула в глаза Мэтью.

– Я желаю больше узнать о ведьме. Я слыхала рассказы, что она брала в рот хрен козла и сосала его.

– Кхм!

Струйка вина потекла изо рта Стюарта, измазав серый пиджак. Он побледнел, а его жена побагровела.

Лукреция была готова снова зашипеть или завизжать, но прежде того Мэтью посмотрел на девушку так же в упор и ответил спокойно:

– Вы слышали ложь, и тот, кто вам это сказал, не просто лжец, а клеветник, которому надо рот вымыть мылом.

– Это мне сказал Билли Рид. Мне найти его завтра и сказать, что вы собираетесь мыть ему рот мылом?

– Имя этого бандита не будет произноситься в моем доме! – У Лукреции жилы выступили на шее. – Я запрещаю!

– Так я найду завтра Билли Рида, – продолжала Шериз с вызовом. – Как ему сказать, где вы его будете ждать с вашим мылом?

– Простите, мистер Корбетт! Тысячу раз прошу у вас прощения! – В возбуждении хозяйка пролила ложку со сливками на платье и теперь оттирала его скатертью. – Этот бандит – заблудший сын Джеймса Рида! Он почти идиот, невероятный лентяй… и у него непристойные планы на мою дочь!

Шериз улыбнулась – точнее, оскалилась, – прямо в лицо Мэтью.

– Билли меня учит доить. По вечерам у них в сарае он мне показывает, как держать хрен. Как водить рукой вверх-вниз… вверх-вниз… вверх-вниз… – Она показала это движение, вызвав у него сильнейшее смущение, а у матери – возмущенное «ах». – Пока сливки не брызнут. Чудесные, горячие сливки.

Мэтью не ответил. Он понял – абсолютно, непреложно, – что прятался не в том сарае.

– Я думаю, – произнес Стюарт, нетвердо поднимаясь на ноги, – что пора откупорить бутылку рома.

– Бога ради, держись от рома подальше! – заорала Лукреция, уже не обращая внимания на почетного гостя. – Вот причина всех наших бед! Это, и еще твои предлоги бегать в плотницкую!

Посмотрев на Шериз, Мэтью увидел, что девушка поглощает ужин с самодовольной радостью, а ее лицо стало никак уж не прекрасным. Он положил ложку и нож – аппетит пропал начисто. Стюарт возился в буфете, Лукреция набросилась на еду с мстительным видом, глаза ее горели, а лицо не уступало цветом тушеным томатам. В наступившей тишине снова послышалось жужжание. Мэтью поднял глаза.

И вздрогнул, как от удара.

На потолке, прямо над столом, висело осиное гнездо размером с кулак мистера Грина. И оно было черно от ос, кишевших на нем, ползающих со сложенными вдоль жала крыльями. Пока Мэтью смотрел, какое-то беспокойство пробежало по гнезду, и несколько ос гневно зажужжали.

– Гм… миссис Воган, – сказал Мэтью неловко. – У вас там… – Он показал наверх.

– Ага, осы. Так что?

Манеры ее – вместе с внешним видом, семьей и всем вечером – сильно испортились.

Мэтью понял, зачем здесь может находиться это гнездо. Он слыхал о таком, хотя сам никогда не видел. Насколько он понимал, можно купить или сварить средство, которое, если его нанести на потолок, заставляет ос строить гнезда на этом месте.

– Для уничтожения других насекомых?

– Конечно, – ответила Лукреция таким тоном, будто это каждый дурак знает. – Осы – ревнивые твари. У нас тут комаров в доме нет.

– Таких, что кусали бы ее, – добавил Стюарт и снова присосался к бутылке.

Весь этот вечер, подумал Мэтью, можно бы назвать фарсом, если бы не столь очевидные страдания его участников. Мать продолжала есть будто в трансе, а дочь предпочитала поглощать еду с помощью пальцев вместо столовых приборов и уже сумела вымазать рот и подбородок блестящим салом. Мэтью допил вино и доел действительно превосходное жаркое, а потом решил, что надо бы уйти, пока девушка не решила, что он будет лучше смотреться в короне из глиняной миски.

– Я… я так полагаю, что мне пора, – сказал он.

Лукреция не произнесла ни слова, будто горевший в ней внутренний огонь был залит начисто грубым поведением дочери. Мэтью отодвинул стул и встал.

– Я хотел бы поблагодарить вас за ужин и вино. И… не беспокойтесь провожать меня обратно в особняк, мистер Воган.

– А я и не собирался, – ответил тот, прижимая бутылку рома к груди.

– Миссис Воган? Можно ли мне… гм… взять с собой немного этого восхитительного хлеба?

– Сколько хотите, – буркнула она, глядя в пространство. – Хоть весь.

Мэтью так и сделал, что составило примерно половину каравая.

– От души признателен.

Лукреция посмотрела на него. Зрение ее прояснилось, когда она поняла, что он действительно уходит. Слабая улыбка тронула ее губы.

– Ох… мистер Корбетт… да что это я? Я же думала… надеялась… что мы после ужина все поиграем в «мушку»…

– Боюсь, я совершенно не способен к карточным играм.

– Но… но столько есть предметов, о которых я хотела с вами поговорить! О здоровье магистрата. О жизни в Чарльз-Тауне, как там дела. О садах… и о балах.

– Извините, – сказал Мэтью. – Насчет садов, как и балов, у меня слишком мало опыта. А дела в Чарльз-Тауне… я бы сказал, что они менее интересны, чем здесь, в Фаунт-Рояле. Магистрат все еще очень болен, но доктор Шилдс дал ему новое лекарство.

– Но вы же знаете, – сказала она мрачно, – что это ведьма прокляла вашего магистрата. За обвинительный приговор. И сомневаюсь, что он выживет после такого заклятия.

Мэтью почувствовал, как у него сжимаются зубы.

– У меня другое мнение, мадам.

– Ох… я… как я бестактна! Я только повторила то, что случайно слышала, как говорил проповедник Иерусалим сегодня. Простите меня, ради Бога, просто…

– Просто у нее нож вместо языка, – перебила Шериз, продолжая неизящно есть пальцами. – А извиняется она, только когда он ее саму порежет.

Лукреция наклонилась к дочери, очень похожая на змею перед броском.

– Ты можешь выйти из-за стола и оставить нас, – сказала она холодно. – Поскольку ты опозорила себя и нас всех, я надеюсь, что ты довольна.

– Я довольна. И еще голодна. – Шериз не встала с места. – А вы знаете, что она вас сюда притащила спасать меня? – Она стрельнула в Мэтью быстрым взглядом и облизала жирные пальцы. – Спасать меня от Фаунт-Рояла, от тупой деревенщины, которую моя мать презирает? Раз вы такой умный, вы это и так должны были понять!

– Прекрати это, Стюарт! – завизжала Лукреция. – Заставь ее замолчать!

Но хозяин дома только наклонил бутылку ко рту, а потом начал снимать пиджак.

– Это правда, – продолжала Шериз. – Моя мать продает им хлеб и пироги и желает им подавиться крошками. Слышали бы вы, как она их честит за глаза!

Мэтью уставился на лицо девушки. «Дочь своей матери», – сказал о ней Стюарт. Мэтью мог бы и сам увидеть ту же злобность. Самая беда, подумал он, в том, что Шериз Воган, похоже, очень умна. Например, она сразу поняла, что разговор о Рэйчел Ховарт сильно его смутит.

– Я сам найду дорогу, – сказал он миссис Воган. – И еще раз спасибо за ужин.

Он двинулся к выходу, унося с собой полкаравая хлеба.

– Мистер Корбетт, подождите, пожалуйста! – Лукреция встала. Спереди на платье расплылось большое пятно от сливок. Она опять казалась не в себе, будто бы эти перепалки с дочерью высосали из нее самую жизнь. – Пожалуйста… у меня к вам вопрос.

– Да?

– Волосы ведьмы, – сказала она. – Что с ними будет?

– Ее… волосы? Простите, я не понял, что вы имеете в виду.

– У ведьмы такие… как сказать… привлекательные волосы. Можно было бы даже сказать – красивые. И печально, если такие густые и красивые волосы просто сгорят.

Мэтью не мог бы ответить, даже если бы хотел, – настолько его ошеломил такой ход мыслей. А женщина гнула свое: