Текст книги "Голос ночной птицы"

Глава 14

– Кто… кто там?

Мэтью оторопел. В голосе Грина звучал самый настоящий испуг. Такова была двойная сила убийства и страха – люди стали бояться даже в своих домах.

– Это Мэтью Корбетт, сэр, – ответил он, ободренный ужасом в голосе Грина. – У меня к вам дело.

– Корбетт? Господи, парень! Да ты знаешь, который сейчас час?

– Да, сэр, знаю. – Тут начиналась необходимая ложь. – Меня послал магистрат Вудворд.

Поразительно, как гладко слетает ложь с отчаявшегося языка!

Что-то произнес в доме женский голос, неразборчиво, и Грин ответил:

– Это клерк магистрата! Надо открыть!

Слетела щеколда, дверь приоткрылась. Грин выглянул: рыжая грива спутана, борода – как воронье гнездо. Убедившись, что перед дверью стоит всего лишь Мэтью, а не демон восьми футов ростом, он открыл пошире.

– Чего там надо, парень?

Мэтью увидел крупную, но не уродливую женщину, стоявшую в дверях позади Грина. В одной руке она держала фонарь, а на другой – рыжего и большеглазого ребенка лет двух или трех.

– Магистрат желает, чтобы к нему привели мадам Ховарт.

– Как? Сейчас?

– Да, сейчас. – Мэтью огляделся. В соседних с Грином домах свет не зажегся: свидетельство либо страха, либо того, что там не осталось людей.

– Ее же через три-четыре часа поведут на костер!

– Вот почему он желает видеть ее сейчас, чтобы дать ей последнюю возможность раскаяться. Так требует закон. – Еще одна легко произнесенная ложь. – Он ее ждет.

Мэтью показал в сторону особняка Бидвелла. Грин нахмурился, но наживку проглотил. Он вышел из дверей в длинной серой рубахе. Посмотрел в сторону особняка и в окне наверху увидел свет.

– Он бы предпочел сам прийти в тюрьму, но слишком болен, – пояснил Мэтью. – Поэтому мне придется пройти с вами в тюрьму, забрать осужденную, а потом мы с вами отведем ее к магистрату.

Грин был весьма не в восторге, но так как он был тюремщиком, а это – официальное дело, отказаться он не мог.

– Ладно, – сказал он. – Погоди минутку, я оденусь.

– Если можно, у меня к вам вопрос, – сказал Мэтью раньше, чем Грин скрылся за дверью. – Не скажете, сегодня есть люди на дозорных башнях?

Грин фыркнул:

– А ты бы стал там сидеть один, когда на тебя того и гляди что-нибудь сверху рухнет и устроит, как с беднягой Линчем? Каждый житель Фаунт-Рояла – мужчина, женщина или ребенок – из тех, что еще остались, – сегодня сидит у себя в доме за запертыми дверьми и ставнями!

– Вот я о том же, – сказал Мэтью. – Нехорошо получается, что вам приходится оставлять жену и ребенка одних. В смысле, без защиты. Но дело официальное, ничего не попишешь.

Грин был ошарашен этой мыслью, но буркнул:

– Вот именно. Так что нечего тут зря пережевывать.

– Ну… вообще-то у меня есть предложение, – проговорил Мэтью. – Времена сейчас очень опасные, я сам знаю. Поэтому можете просто дать мне ключ, и я отведу мадам Ховарт к магистрату. До казни ее вряд ли придется уводить обратно в камеру. Конечно, я не решусь к ней подойти без пистолета или шпаги. У вас они есть?

Грин уставился на Мэтью.

– А ну-ка постой, – сказал он. – Слыхал я толки, что ты неровно дышишь к ведьме.

– Да? Ну… в общем, так это было. Было. Она меня ослепила, и я не видел ее истинной сути, пока сидел за решеткой. Но с тех пор я – с помощью магистрата – понял глубины ее коварства.

– Еще говорят некоторые, что ты сам обращен в демона, – сказал Грин. – Лукреция Воган такое говорила на воскресной службе в лагере преподобного.

– Правда?

«Чертова баба!»

– Ага, и говорила, что ты можешь быть с ведьмой заодно. А преподобный Иерусалим сказал, что ты возжелал ее плоти.

Очень трудно было Мэтью сохранять внешнее спокойствие, когда внутри все бушевало.

– Мистер Грин, – проговорил он, – это я прочел ведьме приговор о казни. Будь я на самом деле демоном, я бы просто заворожил магистрата и не дал бы ему признать ее виновной. У меня для этого были все возможности.

– А преподобный говорил, что это ты мог напустить болезнь на Вудворда, чтобы он помер, не успев вынести приговор.

– Я был главным предметом тирад преподобного? Если так, надо мне у него хотя бы долю попросить в тех монетах, что он нажил на моем имени!

– Главным предметом был Дьявол, – ответил Грин. – И как нам выбраться из этого города, сохранив на себе шкуры.

– Когда преподобный сделает свою работу, шкуры на вас останутся, но кошельков не будет. – Мэтью уклонялся от главной своей задачи, а это нехорошо. – Но, пожалуйста… давайте выполним просьбу магистрата. Как я уже сказал, вы можете дать мне ключ, а я…

– Нет, – прервал его Грин. – Уж как мне ни неохота сейчас покидать дом, заключенная на моей ответственности, и ни одна рука не откроет ее замок, кроме моей. Потом я отведу вас обоих к магистрату.

– Но, мистер Грин… я думаю, что в свете причин для вас остаться и… – Мэтью говорил в пустоту, потому что великан-тюремщик уже скрылся в своем доме.

План, так тщательно продуманный, начал расползаться. Очевидно, Грин сомневается в намерениях Мэтью. Кроме того, рыжебородый монолит верен долгу настолько, что готов оставить жену и ребенка в вечер сатанинской охоты. Мэтью мог бы похвалить этого человека, если бы не честил его сейчас на все лады.

Через несколько минут Грин появился снова, в той же ночной рубахе поверх бриджей и сапог. На шее у него висел кожаный шнурок с двумя ключами. В левой руке он держал фонарь, а правая лапища, к большой тревоге Мэтью, тащила палаш, которым быка можно было бы обезглавить.

– Не забудь, – сказал Грин жене, – держи дверь на запоре! И если кто-нибудь попытается влезть, ори так, чтобы легкие лопнули! – Он закрыл дверь, накинул щеколду и повернулся к Мэтью. – Ладно, пошли! Ты впереди!

Настало время, подумал Мэтью, прибегнуть к запасному плану.

Единственная проблема состояла в том, что запасного плана у него не было.

Мэтью провел Грина к тюрьме. Он не оборачивался, но, судя по тому, как шевелились волосы у него на загривке, Грин держал палаш острием ему в шею. На улице Гармонии залаяла собака, другая ответила ей с Трудолюбия, и эта мелодия тоже вряд ли успокоила нервы тюремщика.

– А почему мне об этом не сказали? – спросил Грин, уже подходя к тюрьме. – Если это необходимое требование закона. Что, нельзя было сделать это днем?

– Закон гласит, что осужденному по делу о колдовстве должна быть предоставлена возможность покаяния не более чем за шесть и не менее чем за два часа до казни. Это называется закон о… гм… конфессиато. – Если Иерусалиму сошел с рук обряд санктимонии, то почему бы Мэтью не воспользоваться той же стратегией? – Обычно магистрат приходит в камеру осужденного вместе со священником, но в данном случае это невозможно.

– Да, теперь понятно, – согласился Грин. – Но все равно – почему меня не предупредили?

– Вас должен был предупредить мистер Бидвелл. Он этого не сделал?

– Нет. Он болен.

– Ну вот, видите сами. – Мэтью пожал плечами.

Они вошли в тюрьму – Мэтью по-прежнему впереди. Рэйчел обратилась к огням, а не к людям, которые их несли, и голос ее был усталый и обреченный:

– Уже пора?

– Почти, мадам, – сурово ответил Мэтью. – Магистрат желает видеть вас, чтобы предоставить вам возможность покаяться.

– Покаяться? – Она встала. – Мэтью, что это значит?

– Я предлагаю вам молчать, ведьма, ради вашего же блага. Мистер Грин, откройте камеру.

Он отступил в сторону, лихорадочно думая, что же делать дальше, когда ключ повернется.

– А ну-ка встань там, от меня подальше, – потребовал Грин, и Мэтью подчинился.

Рэйчел подошла к решетке, с грязными волосами и лицом, и пронзила Мэтью янтарными глазами.

– Я вам задала вопрос. Что все это значит?

– Речь идет о вашей жизни после того, как вы отсюда выйдете, ведьма. О послежизни в далеком отсюда царстве. А теперь будьте добры придержать язык.

Грин вложил ключ в замок, повернул и открыл дверь камеры.

– Порядок. Выходите. – Рэйчел стояла, держась за прутья решетки. – Так велит закон конфессиато! Идите, магистрат ждет!

Мысли Мэтью метались как бешеные. Перед ним были два ведра в камере Рэйчел – одно для воды, другое для телесных отправлений. Немного, но ничего другого ему придумать не удалось.

– Видит Бог! – сказал он. – Кажется, ведьма хочет нам бросить вызов, мистер Грин! Она, похоже, отказывается выходить! – Он ткнул в нее пальцем, показывая в дальний угол камеры. – Ведьма, вы выйдете сами или нам вас вытащить?

– Я не…

– Видит Бог, мистер Грин! Она оскорбляет магистрата даже в этот последний час! Вы выйдете или будете создавать затруднения?

Последние слова он подчеркнул и увидел, что Рэйчел, все еще недоумевая, все же поняла, чего он от нее хочет. Она отступила от решетки и остановилась, лишь упершись спиной в стену.

– Мэтью? – спросила она. – Что это за игра?

– Игра, о которой вы пожалеете, мадам! И не думайте, что ваше фамильярное обращение ко мне помешает мистеру Грину войти и вытащить вас оттуда! Мистер Грин, действуйте!

Грин не шевельнулся, опираясь на меч.

– Я не пойду туда, рискуя, что мне глаза выцарапают или еще чего похуже. Это вам она так нужна, так и тащи ее сам.

Мэтью почувствовал, как обвисают его паруса. Получался фарс, будто написанный в горячке мертвецки пьяным драматургом.

– Хорошо, сэр. – Он стиснул зубы и протянул руки. – Ваш палаш, попрошу.

Грин сощурился.

– Я войду и ее вытащу, – напирал Мэтью, – но неужто вы думаете, что я войду в логово тигра без оружия? Где ваше христианское милосердие?

Грин ничего не сказал и не сдвинулся с места.

– Мэтью! – позвала Рэйчел. – Что это…

– Молчать, ведьма! – огрызнулся Мэтью, не сводя глаз с гиганта.

– Ну уж нет! – Губы Грина мимолетно скривились в полуулыбке. – Нет, сэр. Я оружие не отдам. Не такой я полный дурак, чтобы его из рук выпустить.

– Ну хорошо: кто-то должен туда войти и ее вытащить! И по всему выходит, что это должен быть человек с оружием! – Мэтью превратился просто в озеро пота. Но Грин все еще колебался. Тогда Мэтью с раздраженным видом сказал: – Так что, мне пойти к магистрату и сказать, что казнь откладывается из-за невозможности выполнить закон конфессиато?

– Да ей плевать на раскаяние! – сказал Грин. – И магистра ее не заставит!

– Смысл закона не в этом. Он гласит… – думай, думай! – …вот что: «осужденному должна быть предоставлена возможность в присутствии магистрата покаяться, независимо от того, желает он того или нет». Давайте дело делать, мы время теряем.

– Чертовски дурацкий закон, – буркнул Грин. – Какие-то умники сочинили. – Он наставил меч на Рэйчел. – Ладно, ведьма! Если не хочешь по-хорошему, пойдешь с колючкой в заднице!

Блестя вспотевшим лицом, он вошел в камеру.

– Смотрите, как она пятится! – Мэтью быстро поставил фонарь на пол и вошел вслед за Грином. – Смотрите, как хватается за стены! Упорствует, дьяволица!

– Выходи! – Грин остановился, показывая мечом. – Вылезай, будь ты проклята!

– Не дайте ей себя одурачить! – настаивал Мэтью. Он посмотрел на ведра и сделал выбор в пользу наполовину полного водой. – Действуйте!

– А ты меня не понукай, сопляк! – огрызнулся Грин.

Рэйчел пятилась от него вдоль стены к решетке камеры, которую занимал Мэтью во время своего заключения. Грин шел за ней, но осторожно, держа фонарь в левой руке, а меч в правой.

Мэтью поднял ведро с водой. «О Боже! – подумал он. – Теперь или никогда!»

– Я хочу обойтись без крови, – предупредил Грин, приближаясь к Рэйчел, – но если надо будет…

– Смотрите, мистер Грин! – вдруг крикнул Мэтью. Огромный тюремщик резко повернулся. Мэтью уже был в движении. Сделав два шага, он плеснул водой Грину прямо в лицо.

Вода залила его, на миг ослепив, но Мэтью и нужен был только миг слепоты. Вслед за водой последовало ведро, с размаху опустившееся на голову Грина. Бум! – раздался звук дерева по черепу, и победил череп. Крепкое ведро разлетелось на щепки, оставив у Мэтью в руках кусок веревки, служивший ручкой этого ведра.

Грин пошатнулся, мимо Рэйчел, которая шарахнулась в сторону. Он уронил фонарь и налетел на прутья решетки с такой силой, что воздух с шумом вышибло из легких. Глаза закатились, меч выпал из руки. Потом Грин рухнул на колени, и пол задрожал от удара.

– Вы… вы с ума сошли?

Это все, что смогла сказать Рэйчел.

– Я вас отсюда вывожу, – ответил Мэтью.

Он наклонился, подобрал палаш – тяжелый, зараза! – и вытолкнул его через решетку в соседнюю камеру.

– Меня… выводите? Что это вы…

– Я не дам вас сжечь, – сказал он, оборачиваясь к ней. – У меня для вас одежда, есть припасы. Я вас отведу во Флориду.

– Во… Флориду… – Она шагнула назад, и Мэтью подумал, что сейчас она рухнет, как Грин. – Вы… вы точно сошли с ума!

– Испанцы предоставят вам убежище, если выдадите себя за рабыню или пленницу англичан. А сейчас нам вряд ли стоит тратить время на дебаты, потому что я уже перешел ту грань, за которой нет возврата.

– Но… но почему вы…

Ее прервал стон приходящего в себя тюремщика, все еще стоящего на коленях. Мэтью с тревогой посмотрел на Грина и увидел, что у него дрожат веки. Потом вдруг широко раскрылись налитые кровью глаза. Они взглянули на Мэтью, на Рэйчел и снова на Мэтью – и пасть Грина раскрылась для вопля, который разбудил бы не только Фаунт-Роял, но и весь Чарльз-Таун.

В мгновение ока Мэтью схватил две пригоршни соломы и забил Грину в рот раньше, чем вопль нашел дорогу наружу. Разве что какой-то слог успел вылететь, опередив сотому. Грин стал кашлять и задыхаться, а Мэтью добавил к своим действиям удар по лицу, который, кажется, не причинил вреда никому, кроме рук Мэтью. Грин, все еще не оклемавшись, схватил Мэтью за рубашку и за левое предплечье и, оторвав от пола, поднял, как одну из тех демонических кукол, и швырнул в стену.

Теперь пришла очередь Мэтью терять дыхание, налетев на бревна. Он соскользнул на пол с почти вдавленными внутрь ребрами и сквозь дымку боли в глазах увидел, что Грин тянется сквозь решетку за рукоятью меча, и солома летает вокруг его лица, пока он старается ее выплюнуть. Пальцы Грина сомкнулись на рукояти, и он стал подтягивать меч к себе.

Мэтью посмотрел на Рэйчел, слишком ошеломленную поворотом событий, чтобы реагировать. Потом увидел за нею деревянную скамью и заставил себя встать.

Грин уже почти вытащил меч. Огромная лапа, схватившая рукоять, застряла между прутьями. Великан дернул ее на себя, обдирая кожу, и вдруг снова оказался вооруженным.

Мэтью схватил скамью и ударил Грина по голове и плечам изо всей силы. Скамья развалилась при ударе, как было с ведром. Грин вздрогнул и замычал все еще забитым ртом, и снова меч выпал из судорожно дергающихся пальцев.

Мэтью потянулся к этому проклятому клинку, чтобы снова его выкинуть, и руки Грина – правая почернела и распухла от борьбы с прутьями – схватили Мэтью за горло.

На пятнисто-багровом лице Грина глаза лезли из орбит от ужаса и ярости, струйка крови бежала с макушки по бровям и застрявшей в зубах соломе. Он встал во весь рост, подняв Мэтью за горло, и стал его душить столь же неумолимо и верно, как виселица. Мэтью дрыгал ногами, упирался обеими руками в бородатый подбородок Грина, но великан не разжимал хватку.

Рэйчел поняла, что должна действовать, или Мэтью умрет. Она видела меч, но не желала убивать ради спасения. Вместо этого она бросилась на спину Грина как дикая кошка, колотя и царапая ему лицо. Он оглянулся, небрежным жестом смахнул ее с себя и вернулся к своим целеустремленным действиям, а Мэтью только бесполезно бился у него в руках.

Зрение стало заволакивать дрожащим красным туманом. Он замахнулся правым кулаком, решая, куда ударить, чтобы было как можно больнее. Вряд ли это имело значение. Грин только мельком глянул на угрожающий кулак и презрительно усмехнулся соломенным ртом, а руки его сжались еще сильнее.

Удар обрушился с таким звуком, будто топор влетел в дерево. Голова Грина опрокинулась назад, рот открылся, оттуда вылетел зуб, а за ним – выплеск крови.

Тут же хватка великана ослабла. Мэтью рухнул на пол. Он схватился руками за горло, тяжело дыша.

Грин как-то странно повернулся, будто танцевал рил с невидимым партнером. Кашлянул раз, другой, солома полетела изо рта фонтаном. Глаза превратились в налитые красным белки, он рухнул, как вол под молотом, и растянулся на полу.

Адский был удар.

Однако нанесен он был раньше, чем удар самого Мэтью. Миссис Неттльз плюнула на костяшки пальцев и повертела кистью.

– Ну и ну! – сказала она. – В жизни не приходилось стучать по такой твердой башке!

– Вы? – хрипло выдавил из себя Мэтью.

– Я, – ответила она. – Услышала, как вы там ходите по кабинету мистера Бидвелла. И решила потащиться приглядеть, чтобы все было в порядке. Вы чуть мой фонарь не заметили, да я его припрятала. – Она поглядела на Рэйчел, потом неодобрительным взглядом окинула помещение. – Господи, что за помойная яма!

Рэйчел была так поражена всем, что произошло, когда она готовила себя к последнему утру, что не могла избавиться от чувства, будто все это ей снится, хотя она с вечера не спала.

– Пошли. – Миссис Неттльз нагнулась, схватила Мэтью за руку и подняла на ноги. – Вам бы побыстрее свалить отсюда. А я постараюсь, чтобы мистер Грин помолчал.

– Но вы же не будете причинять ему вред? В смысле… помимо того, что уже сделано?

– Нет, я просто его раздену догола и свяжу ему руки и ноги. И рот заткну. Из этой ночной рубахи получатся неплохие веревки. А он и знать не будет, что я вообще здесь была. Ну, уматывайте отсюда, вы оба!

Рэйчел покачала головой, все еще не в силах поверить.

– Я думала… что сегодня мне предстоит сгореть.

– Еще сгорите, и этот молодой человек тоже, если не поторопитесь.

Миссис Неттльз уже стаскивала рубаху с бесчувственного тела Грина.

– Действительно, надо спешить. – Все еще растирая горло, Мэтью взял Рэйчел за руку и повел к порогу. – У меня там за дверью одежда и обувь для вас.

– Вы-то зачем это делаете? – спросила Рэйчел у миссис Неттльз. – Вы же слуга Бидвелла!

– Не, девонька, – был ответ. – Я работаю у мистера Бидвелла, а слуга я только самой себе. А это я делаю, потому что никогда не считала тебя виновной, что бы ни говорили. И еще… исправляю старую кривду. Ну, брысь отсюда!

Мэтью поднял фонарь.

– Спасибо, миссис Неттльз! – сказал он. – Вы мне жизнь спасли!

– Нет, сэр. – Она продолжала методично раздевать Грина, не глядя на Мэтью. – Я приговорила вас обоих… к тому, что вас там ждет.

На улице Рэйчел пошатнулась и раскинула руки, будто обнимая ночь и звезды. По лицу ее текли слезы. Мэтью снова схватил ее за руку и поспешил туда, где оставил мешок, одежду и обувь.

– Переодеться сможете когда мы выберемся, – сказал он, закидывая лямку на плечо. – Не понесете вот это? – Он протянул ей одежду. – Я подумал, что легкое платье будет хорошо для дороги.

Она тихо вскрикнула, принимая платья, и погладила кремовое так, будто это было возвращенное сокровище. Как и было на самом деле.

– Мэтью… ты принес мое свадебное платье!

Если бы на это было время, он мог бы засмеяться или заплакать, но не знал, что лучше.

– Башмаки, – сказал он, подавая их ей. – Наденьте, нам придется идти по неровной дороге.

Они двинулись в путь. Мэтью вел ее мимо дома Бидвелла и невольничьих хижин. Он подумал было пойти через главные ворота, поскольку дозорного не было, но запорное бревно слишком тяжело для одного человека, тем более такого, которому только что чуть не переломали ребра и чуть не задушили.

Он поднял глаза на фонарь в окне у Айзека, и ему захотелось, чтобы этот человек понял, чем он был для Мэтью. Увы, записка – плохое прощание, но другое было недоступно.

Через невольничий квартал Мэтью и Рэйчел пробирались темными скользящими тенями. Может быть, дверь Джона Гуда приотворилась на несколько дюймов, а может, и нет.

Впереди ждала свобода, но сначала надо было пройти болото.

Глава 15

Эта земля была и Богом, и Дьяволом.

Такая мысль возникла у Мэтью в третий час светлого времени, когда они с Рэйчел остановились у ручейка наполнить бутылку для воды. Рэйчел опустила подол свадебного платья в воду и приложила к лицу влажную ткань – белую в день свадьбы, но потемневшую в сыром воздухе Каролины до теперешнего кремового цвета. Потом зачерпнула пригоршню воды, журчащей на плоских камнях и тихо уходящей в траву и камыши, и убрала мокрой рукой густые эбеновые волосы со лба. Мэтью посмотрел на нее, наполняя бутылку, и вспомнил мерзкую идею Лукреции Воган насчет волос Рэйчел.

Рэйчел сняла башмаки и опустила натруженные ноги в согретую солнцем воду.

– А-ах, – выдохнула она, закрыв глаза. – А-ах, как хорошо!

– Нам нельзя слишком долго здесь мешкать.

Мэтью уже смотрел назад, в лес, откуда они пришли. Лицо его было в красных полосах от неудачного соприкосновения с терновником до восхода солнца, на рубашке темнели мокрые пятна пота. Здесь точно была страна не для конного, а потому Соломон Стайлз и кто еще там может с ним быть тоже пойдут пешком. Дорога трудная, как бы ни был опытен кожаный чулок. И все же не стоило недооценивать следопытское умение Стайлза, если Бидвелл действительно пошлет его в погоню.

– Я устала. – Рэйчел склонила голову. – Страшно устала. Вот так бы свалилась в траву и спала.

– Я бы тоже. Вот почему нам надо продолжать идти.

Она открыла глаза, посмотрела на него, и на лице у нее играли солнечные блики и тени листьев.

– Вы знаете, что вы пожертвовали всем?

Мэтью не ответил. Она уже задавала этот вопрос, на лиловом рассвете, но он не ответил и тогда.

– Вы это сделали, – сказала она. – Зачем? Ради меня?

– Ради правды.

Он вытащил бутылку из ручья и заткнул ее пробкой.

– Она вам так дорога?

– Да. – Он сунул бутылку в заплечный мешок и сел на жесткую траву, потому что – хотя дух требовал – усталые ноги еще не были готовы двигаться. – Я думаю, что знаю, кто убил преподобного Гроува и вашего мужа. Тот же человек ответственен и за убийство крысолова.

– Линча убили?

– Да, но не переживайте из-за него. Он был такой же негодяй, как и его убийца. Почти. Но я думаю, что знаю мотив и знаю, как эти так называемые свидетели были настроены против вас. Они действительно думали, будто видели вас… гм… в нечестивых отношениях, так что они не лгали. – Он зачерпнул воды из ручья и смочил лицо. – Или по крайней мере не осознавали, что лгут.

– Вы знаете, кто убил Дэниела? – В глазах ее мелькнула тень гнева. – Кто это?

– Если я назову имя, вашей реакцией будет неверие. Потом, когда я объясню свои рассуждения, – гнев. Вооруженная новым знанием, вы захотите вернуться в Фаунт-Роял и представить убийцу правосудию… но это, боюсь, невозможно.

– Почему? Если вы в самом деле знаете имя?

– Потому что эта хитрая лиса стерла все следы, – ответил Мэтью. – Убила их, фигурально говоря. Доказательств нет никаких. Так что если я назову вам имя, вы всю жизнь будете страдать, что ничего нельзя сделать – как и я. – Он покачал головой. – Пусть уж только один из нас выпьет эту отравленную чашу.

Она подумала минутку, глядя на текущую воду, и потом сказала:

– Да. Я бы захотела вернуться назад.

– Лучше вам забыть Фаунт-Роял. Тем более что все равно безумие Бидвелла доигрывает последнюю сдачу.

Он собрался и, вспомнив, что собирается до заката оставить за спиной еще не менее десяти миль, заставил себя подняться. Минуту он изучал карту и ориентировался по компасу, а Рэйчел тем временем надевала башмаки. Потом она тоже встала, морщась из-за затекших ног.

Она оглядела море зеленых деревьев, потом лазурное небо. Просидев столько времени под замком, она все еще была оглушена пахнущим сосной воздухом свободы.

– Я ощущаю себя такой… незначительной, – сказала она. – Вряд ли достойной такой жертвы, как жизнь молодого человека.

– Если от молодого человека что-нибудь будет зависеть, – ответил он, – это не будет жертвой. Вы готовы?

– Да.

Они снова тронулись в путь, перейдя ручей и направляясь в чащу леса. Мэтью, пусть и не Кожаный Чулок, но справлялся неплохо. Даже очень хорошо, подумалось ему. Он подвесил замшевые ножны с ножом на пояс в лучших традициях индейцев и скаутов, чтобы рукоять была под рукой.

Индейцев они и следа не видели. Из диких зверей, если не считать чирикающих птиц на деревьях, попадались только белки в изобилии да черная змея, свернувшаяся на нагретом солнцем камне. Пока что самой трудной частью пути оказались две мили по болоту после выхода из Фаунт-Рояла.

Эта земля – и Бог, и Дьявол, продолжал думать Мэтью, потому что она такая красивая и пугающе просторная под солнцем – но ночью, он знал, демоны неведомого при ползут на огонь костра, и шорохи ужаса зашелестят за пределами круга света. Он никогда не был в местах, где вообще нет троп, а только огромные дубы, вязы да большие сосны с шишками размером с пушечное ядро, ковер опавших листьев и сосновых иголок кое-где по щиколотку, и ощущение, что уцелеть или погибнуть здесь – чистый каприз Судьбы. Благодарение Богу за карту и компас, иначе бы он уже утратил чувство направления.

Местность стала подниматься – полого, но довольно неровно. В конце подъема, наверху, с выхода красных скал открывался вид на девственную чащу, расстилавшуюся сколько хватал глаз. Бог говорил с Мэтью и рассказывал ему о будущей стране, такой великой, что даже вообразить трудно; в другое ухо говорил Дьявол о том, что эти огромные, страшные пространства будут усеяны костями грядущих поколений.

Они пошли на спуск, Рэйчел в нескольких шагах позади Мэтью, а он прокладывал путь в доходящей до пояса траве. Свадебное платье шуршало, мелкие колючие репьи язвили ей ноги и цеплялись к подолу.

Солнце продолжало свой подъем, день становился теплее. Мэтью и Рэйчел шли через лес гигантских первобытных деревьев, где на секунду появлялось горячее солнце, пробиваясь сквозь ветви в семидесяти футах над головой, а в следующую секунду в темно-зеленой тени становилось прохладно, как в пещере. Здесь они увидели первых крупных зверей: четырех пасущихся оленух и большого настороженного оленя с пятифутовым размахом рогов. Оленухи подняли головы посмотреть на людей, олень фыркнул и встал между своими самками и незваными пришельцами, а потом все пять животных вдруг повернулись и скрылись за зеленым занавесом.

Прошло немного времени, и Рэйчел с Мэтью снова остановились на границе света и тени.

– Что это такое? – спросила Рэйчел напряженным голосом.

Мэтью подошел к ближайшему дубу. Это был Голиаф среди деревьев, футов сто в высоту и тридцать в обхвате, но он никак не был самым большим в этом древнем лесу. Мхи и лишайники свисали с коры. А в ней были вырезаны пиктограммы в виде человечков, спиральных символов и каких-то острых предметов, которые могли означать наконечники стрел. Мэтью увидел, что это не единственный украшенный ствол – резьба была еще на дюжине, и там тоже были фигуры людей, оленей, чего-то вроде солнца или луны и волнистые линии, вероятно, означающие ветер или воду, и еще всякие разнообразные символы.

– Это индейские знаки, – сказала Рэйчел, отвечая сама себе, а Мэтью провел пальцами по расположенному на высоте человеческого роста рисунку, который означал либо огромного роста человека, либо медведя. – Наверное, мы на их территории.

– Да, наверное.

Впереди, в темнеющем лесу, за линией украшенных деревьев виднелись еще изрезанные стволы, а за ними дальше шли дубы без резьбы. Мэтью снова сверился с картой и компасом.

– Наверное, надо сменить направление, – предложила Рэйчел.

– Не думаю, чтобы этого было достаточно. Согласно компасу, мы двигаемся туда, куда нужно. И еще я думаю, что трудно будет отличить индейскую территорию от неиндейской. – Он тревожно огляделся. Ветер шевелил листву над головой, вызывая игру света и теней. – Чем скорее мы это место минуем, тем лучше, – сказал Мэтью и зашагал дальше.

Через час трудного пути, встретив еще тридцать пасущихся оленей, они вышли из зеленого леса на широкую поляну и были встречены потрясающим зрелищем. Невдалеке паслось в траве стадо диких индеек размером с овцу каждая, и вторжение людей бросило их в неуклюжий полет. Ветер от их крыльев пригнул на поляне траву, а шум был как от налетающего урагана.

– Ой! – вскрикнула Рэйчел. – Посмотри туда!

Она показала пальцем, и Мэтью, проследив за ее рукой, увидел небольшое озерцо, где отражалось синее небо и золотое солнце.

– Я хочу здесь отдохнуть, – сказала Рэйчел, глядя измученным взглядом. – Хочу искупаться и смыть с себя тюремный запах.

– Надо идти дальше.

– А не можем ли мы встать здесь лагерем на ночь?

– Могли бы, – сказал Мэтью, оценивая высоту солнца, – но впереди еще масса светлого времени. Я не собирался вставать лагерем до темноты.

– Прости, но мне необходимо отдохнуть, – настаивала она. – Я едва ноги чувствую. И помыться мне тоже необходимо.

Мэтью почесал затылок. Он тоже был вымотан до последней степени.

– Ладно. Можем, я думаю, часок здесь отдохнуть. – Он скинул с плеча лямку мешка и, достав кусок мыла, протянул его изумленной Рэйчел. – Пусть никто не скажет, что я не принес в глушь цивилизацию.

Их отношения казались ближе, чем в браке, и Мэтью счел бы полной чушью уходить в лес и дать Рэйчел уединение. Да и она этого не ожидала. Мэтью лег на спину и стал смотреть на небо, а она сняла башмаки и вылинявшее свадебное платье. Потом, обнаженная, вошла в воду по колено. Стоя спиной к берегу, она намылила интимные места, потом живот и груди. Мэтью случайно глянул… потом второй раз… и третий, уже не случайно… на смуглое тело, отощавшее на тюремной похлебке. У нее все ребра можно было пересчитать. И хотя тело ее было неоспоримо женственным, была в нем жесткая целеустремленность, отчетливая воля к жизни. Она вошла в воду глубже, на тугой коже выступили пупырышки, хотя солнце и пригревало. Рэйчел наклонилась и намочила волосы, потом стала их мылить, втирая пену.

Мэтью сел и подтянул колени к груди. Исцарапанное терновником лицо залилось краской: ему представились его собственные руки, блуждающие по изгибам и впадинам ее тела, как исследователи неведомой территории. Какое-то крылатое насекомое зажужжало у него в голове, и это помогло изменить направление мыслей.

Вымыв волосы и ощущая собственную чистоту, Рэйчел вновь заметила Мэтью. И вновь вернулось чувство приличия, будто тюремная грязь защищала ее от взглядов, а сейчас она действительно голая. Присев и погрузившись по шею в воду, она приблизилась к берегу.

Мэтью жевал половину ломтя солонины из пакета с едой, а другую половину отложил для Рэйчел. Увидев, что она собирается выйти из воды, он повернулся спиной. Она вышла из озера нее стекала вода – и встала обсушиться, повернувшись лицом к солнцу.

– Боюсь, тебе придется что-нибудь придумать, когда окажешься в испанском городе или форте, – сказал Мэтью, болезненно чувствуя, насколько она близко. – Сомневаюсь, чтобы даже испанцы пожелали дать убежище осужденной ведьме. – Он доел мясо и облизал пальцы, глядя на тень Рэйчел на земле. – Тебе придется назвать себя сбежавшей служанкой или просто женой, которой надоели британские правила. Как только они узнают о твоей родине, все должно быть в порядке.