Текст книги "Голос ночной птицы"

– Нет, не думаю. – Мэтью уставился на строчки, ум его работал. Если в этом доме было еще и третье демоническое существо, почему оно не показалось ребенку? Ведь смысл, в конце концов, был в том, чтобы напугать ее и встревожить? С какой целью мог демон петь в темноте, если ни голое, ни песня не были особо страшными? – Вайолет, может быть, тебе это трудно, но ты не могла бы вспомнить, что пел этот голос?

– Да какая разница? – Адамс уже слишком долго сдерживался. – Она вам все рассказала про Дьявола и дьяволенка!

– Только мое любопытство, мистер Адамс, – объяснил Мэтью. – И мне кажется, что воспоминания об этом голосе тревожат вашу дочь, иначе бы она не вытащила их на свет. Вы согласны?

– Ну… – Адамс кисло скривился. – Может, согласен.

– Что-нибудь еще? – спросил Мэтью у девочки, и она покачала головой. – Тогда хорошо. Суд благодарит вас за ваше свидетельство.

Вайолет и ее отец вышли из камеры. Перед самым выходом девочка со страхом глянула на Рэйчел, которая сидела, согнувшись и приложив ладонь ко лбу.

Когда эти двое ушли, Вудворд стал заворачивать кукол обратно в белую ткань.

– Я полагаю, – прошептал он, – что все остальные свидетели покинули город. В силу этого… – Он остановился прочистить горло, что оказалось трудной и мучительной работой. – В силу этого наш суд окончен.

– Погодите! – Рэйчел встала. – А мое слово? Разве мне не дадут возможности говорить?

Вудворд посмотрел на нее холодным взглядом.

– Это ее право, сэр, – напомнил Мэтью.

Магистрат продолжал заворачивать кукол.

– Да-да, – сказал он. – Конечно, ее право. Что ж, говорите.

– Но вы же уже вынесли решение? Разве нет? – Она подошла к решетке и вцепилась в прутья.

– Нет. Сначала я должен прочесть протокол, когда буду в состоянии это сделать.

– Но это же только формальность? Что я вообще могу сказать, чтобы убедить вас: я не виновна во всей этой лжи?

– Не забывайте, – сказал ей Мэтью, – что свидетели клялись на Библии. Я бы поостерегся называть их лжецами. Тем не менее…

– Тем не менее – что? – просипел Вудворд.

– Я думаю, что есть некоторые пробелы в деталях в показаниях мистера Бакнера и мистера Гаррика, которые следует принять во внимание. Например…

– Избавь меня, – поднял руку Вудворд. – Я не буду сегодня это обсуждать.

– Но вы согласны со мной, сэр?

– Я пойду лягу. – Взяв сверток под мышку, Вудворд оттолкнул кресло и встал. Кости заболели, голова закружилась, и он ухватился за край стола, ожидая, чтобы головокружение прошло.

Мэтью тут же тоже вскочил на ноги, готовый подхватить магистрата, чтобы он не упал.

– Кто-нибудь придет вам помочь?

– Я надеюсь, меня ждет карета.

– Мне выйти посмотреть?

– Нет. Не забывай, ты пока что заключенный.

Вудворд настолько изнемог, что ему пришлось закрыть глаза на несколько секунд; голова его склонилась к груди.

– Я настаиваю на своем праве говорить, – потребовала Рэйчел. – Что бы вы там ни решили.

– Тогда говорите.

Вудворд боялся, что у него снова закладывает горло, и ноздри тоже почти закрылись.

– Это какой-то злобный заговор, – начала она, – с целью выставить меня убийцей или доказать, что я наводила порчу и делала кукол или что совершала такие грехи, в каких меня обвиняют. Да, я знаю, что свидетели клялись на Библии. Я не могу понять, зачем или как они создали подобные истории, но если вы дадите Библию мне, я тоже на ней поклянусь!

К удивлению Мэтью, Вудворд взял Святую Книгу, неуверенными шагами подошел к решетке и передал том в руки Рэйчел.

Она прижала книгу к груди.

– Клянусь этой Библией и каждым ее словом, что я никого не убивала и что я не ведьма! – Глаза ее горели тревогой пополам с торжеством. – Видите? Вот! Вспыхнула я огнем? Закричала от того, что у меня сгорели руки? Если вы придаете такое значение сказанной под клятвой на Библии правде, не должны ли вы так же ценить мое отрицание?

– Мадам, – устало прошептал магистрат, – не умножайте свои богохульства. Ваше умение запутывать дело весьма велико, в этом я отдаю вам должное.

– Я держу Библию! Я только что поклялась на ней! Хотите, чтобы я ее поцеловала?

– Нет. Хочу, чтобы вы ее вернули.

Он протянул руку. Мэтью увидел, как ярко вспыхнули гневом глаза Рэйчел, и на миг он испугался за магистрата. Но тут Рэйчел отступила от решетки, раскрыла Святую Книгу и с совершенно мертвым лицом начала методически выдирать из нее пергаментные страницы.

– Рэйчел! – выкрикнул Мэтью, не успев подумать. – Не надо!

Вырванные страницы Слова Божьего опускались на солому у ее ног. Она глядела в глаза магистрату, совершая это невиданное богохульство, будто вызывая его ей помешать.

Вудворд выдержал ее взгляд, только желвак ходил у него на скуле.

– Теперь, – прошептал он, – я вижу вас ясно.

Она выдернула еще страницу, дала ей упасть, потом просунула Библию между прутьями. Вудворд не сделал движения подхватить изуродованную книгу, которая упала на пол.

– Ничего вы не видите, – сказала Рэйчел, и голос ее дрожал от эмоций, которых она не позволяла себе выразить лицом. – Почему не поразил меня Бог смертью на месте?

– Потому что, мадам, Он поручил это мне.

– Если бы я в самом деле была ведьмой, Бог ни за что не допустил бы такого поступка!

– Только злобный грешник мог его совершить, – сказал Вудворд, демонстрируя достойное восхищения самообладание. Он наклонился, поднял книгу, у которой был разорван корешок.

– Она не в себе, сэр! – сказал Мэтью. – Она сама не знает, что делает!

На это Вудворд повернулся к своему клерку и сумел с жаром произнести:

– Знает! Бог мой, Мэтью? Неужто она тебя ослепила?

– Нет, сэр. Но я думаю, что этот акт должен быть оправдан крайним напряжением души.

У Вудворда челюсть отвалилась, серое лицо обвисло. Он почувствовал, будто весь мир завертелся вокруг него, и понял, что эта женщина в самом деле околдовала его клерка до потери самого страха Божьего.

Потрясение на лице магистрата не ускользнуло от взгляда Мэтью.

– Сэр, она действительно в трудных обстоятельствах. Я надеюсь, вы это учтете при рассмотрении данного инцидента.

На эту мольбу Вудворд дал единственный ответ, который мог дать:

– Собирай свои бумаги. Ты уходишь отсюда. Теперь потрясен был Мэтью.

– Но… но я же должен отбыть еще одну ночь своего срока.

– Я тебя прощаю! Собирайся!

Мэтью увидел, что Рэйчел отодвинулась обратно в темный угол камеры. Он разрывался между желанием выбраться из этой мерзкой дыры и пониманием, что если он выйдет сейчас из тюрьмы, то вряд ли уже увидит Рэйчел до утра ее казни. А столько было еще вопросов, которые надо задать и на которые найти ответ! Он не мог это дело так оставить, иначе, наверное, оно будет преследовать его до конца его дней.

– Я останусь здесь и отбуду свой приговор, – сказал он.

– Что?

– Я остаюсь здесь, – хладнокровно заявил Мэтью. – Одна ночь не будет иметь последствий.

– Ты забываешься! – Вудворд готов был упасть в обморок. – Я требую от тебя повиновения!

Это требование, хотя и высказанное таким слабым голосом, все же несло в себе достаточно властности, чтобы оскорбить чувство независимости Мэтью.

– Я ваш слуга, – ответил он, – но не ваш раб. Я решаю остаться здесь и отбыть свой приговор. Утром я приму удары плети, и тем мое наказание кончится.

– Ты с ума сошел!

– Нет, сэр. Простить меня – это только создаст дальнейшие проблемы.

Вудворд начал было спорить, но ни голос, ни дух его не имели достаточно силы. Он встал на пороге камеры, держа оскверненную Библию и сверток с куклами. Взглянув в сторону Рэйчел Ховарт, он увидел, что ведьма отступила к дальней стене своей камеры, но магистрат знал: стоит ему выйти, она тут же начнет плести свои разрушающие разум заклинания вокруг мальчика. Вроде как оставить ягненка в зубах волчицы. Он попытался еще раз:

– Мэтью… я прошу тебя пойти со мной.

– В этом нет необходимости. Я могу выдержать еще одну ночь.

– Да, и быть проклятым на целую вечность, – прошептал Вудворд.

Он положил Святую Книгу на стол. Даже оскверненный, этот том может послужить Мэтью щитом, если он к этому щиту прибегнет. То есть если затуманенное зрение юноши позволит ему понять силу книги. Вудворд проклинал себя, что допустил посадить сюда мальчика: мог бы знать, что ведьма обрадуется возможности подчинить себе ум Мэтью. И Вудворд понял, что протоколы суда тоже в опасности. Даже представить себе невозможно, что с ними может случиться, если они на последнюю ночь останутся там, где ведьма до них может дотянуться.

– Я возьму бумаги, – сказал он. – Уложи их в ящик, пожалуйста.

Это требование нельзя было назвать неразумным, так как Мэтью предполагал, что магистрат начнет их сегодня читать. Он повиновался незамедлительно.

Когда с этим было закончено, Вудворд взял ящик под мышку. Ничего более он не мог сделать для Мэтью, только помолиться за него. Он бросил огненный взгляд на Рэйчел Ховарт.

– Следите за своими действиями, мадам. Вы еще не на костре.

– Разве есть сомнения, что я там окажусь? – спросила она.

Он игнорировал вопрос и повернулся к Мэтью.

– Наказание плетью… – казалось, что глотка распухла вдвое, и речь требовала максимума усилий, – …состоится в шесть утра. Я буду здесь… как можно раньше. Остерегайся ее трюков, Мэтью.

Мэтью кивнул, но не высказал своего мнения по поводу здравости этого утверждения.

Магистрат вышел из камеры, оставив дверь широко открытой. Он заставил себя не оглянуться, поскольку вид Мэтью, добровольно выбравшего заточение и находящегося в смертельной опасности пасть жертвой колдовства, был бы для него невыносим.

За дверью тюрьмы, в тусклом сероватом свете и тумане, повисшем в воздухе, Вудворд с облегчением увидел, что Гуд ждет его с каретой. Он забрался на сиденье и положил сверток с куклами рядом. Как только Вудворд уселся, Гуд дернул вожжи, и лошади тронулись.

Вскоре после ухода магистрата в тюрьму явился Грин и принес ужин, который состоял из кукурузной похлебки. Он запер камеру Мэтью со словами:

– Надеюсь, мальчик, ты будешь хорошо спать. Завтра твоя шкура принадлежит мне.

Мэтью не обратил внимания на смех тюремщика. Потом Грин убрал фонарь, как всегда на ночь, и оставил узников в темноте.

Мэтью сел на скамью и поднес миску ко рту. В стене за спиной пискнула крыса, но их стало гораздо меньше после визита крысолова, и наглость их тоже никак не была прежней.

– Почему вы остались? – донесся из темноты голос Рэйчел.

Мэтью проглотил похлебку, уже бывшую во рту.

– Хочу полностью отбыть свой срок.

– Это я знаю, но магистрат предложил вам прощение. Почему вы его не приняли?

– Магистрат Вудворд сейчас болен и не вполне адекватен.

– Это не ответ на мой вопрос. Вы решили остаться. Почему?

Мэтью был занят похлебкой. Наконец он сказал:

– У меня есть еще вопросы, которые я хотел бы вам задать.

– Например?

– Например, где вы были, когда убили вашего мужа? И почему его тело нашли не вы, а кто-то другой?

– Я помню, что в ту ночь Дэниел встал с постели, – сказала Рэйчел. – Или это было уже раннее утро? Не помню. Но он часто вставал затемно и при свече что-то писал в книге расходов. Так что ничего странного в этом не было. Я просто перевернулась на другой бок, натянула одеяло и заснула, как всегда делала.

– Вы не знали, что он вышел из дому?

– Нет.

– И это тоже было обычным? Что он выходит наружу в такой ранний час?

– Бывало, он ходил кормить живность, если уже недалеко до рассвета.

– Вы сказали, что ваш муж вел книгу расходов? Что он там учитывал?

– Дэниел учитывал каждый шиллинг. Записывал, сколько вложено в ферму, сколько потрачено на обыденные расходы вроде свечей, мыла и прочего в этом роде.

– Ему кто-нибудь в городе должен был деньги, или он кому-нибудь?

– Нет. Дэниел гордился тем, что сам себе хозяин.

– Похвально, хотя в наши времена весьма необычно. – Мэтью еще отхлебнул из миски. – Как было найдено тело вашего мужа?

– Его нашел Джесс Мейнард. Он лежал в поле, и горло… ну, вы знаете. – Она замолчала. – Мейнарды жили через поле напротив нас. Джесс вышел покормить кур на рассвете и увидел… как кружат вороны. Он подошел и тогда увидел Дэниела.

– Вы видели тело?

И снова секундное колебание. Потом она сказала тихо:

– Видела.

– Я понимаю, что он погиб от раны на горле, но были у него на теле другие раны? Бидвелл их описывал, как мне помнится, как следы когтей или зубов на лице и руках.

– Да, были.

– Простите мою неделикатность, – сказал Мэтью, – но как их описали бы вы? Как следы когтей или зубов?

– Я… я помню… какая страшная рана была у него на горле. И я видела вроде бы следы когтей на лице, но… в тот момент мне было не до того, чтобы их рассматривать. Мой муж лежал мертвый, глаза и рот открыты, будто… я помню, что закричала и упала рядом с ним на колени. После этого я мало что помню, только что Эллен Мейнард меня увела к себе в дом.

– А Мейнарды до сих пор там живут?

– Нет. Они уехали вскоре… – Она безнадежно вздохнула. – Вскоре после того, как пошли слухи.

– А кто начал распускать эти слухи? Вы знаете кого-нибудь?

– В любом случае я узнала бы это последней, – сухо ответила Рэйчел.

– Да, конечно, – согласился Мэтью. – Зная человеческую природу, я не сомневаюсь, что слухи стали расходиться, становясь все страшнее и страшнее. Но скажите мне вот что: обвинения против вас не выдвигались, пока ваш муж не был убит, – это так? Вас не подозревали в убийстве преподобного Гроува?

– Нет. Когда меня сюда привели, Бидвелл пришел говорить со мной. Он сказал, что у него есть свидетели, что я занимаюсь ведьмовством, и он знает, что я или мой «хозяин» – как он сказал – ответственны за смуту, поразившую Фаунт-Роял. Он спросил меня, почему я решила стать любовницей Сатаны и с какой целью хочу я уничтожить город. В этот момент он меня спросил, не я ли убила преподобного. Конечно, я тогда решила, что он сошел с ума. Он сказал, что я должна прекратить всякое общение с демонами и покаяться в том, что я ведьма, и тогда он устроит, что меня тут же изгонят из города. Альтернативой, как он сказал, является смерть.

Мэтью доел похлебку и отставил миску.

– Скажите мне, – попросил он, – почему вы не согласились на изгнание? Ваш муж погиб, а вас ждала казнь. Почему вы не уехали?

– Потому что, – ответила она, – я невиновна. Дэниел купил нашу ферму у Бидвелла, и мы оба работали на ней изо всех сил и добились успеха. Почему я должна была все бросить, признать за собой убийство двух человек и ведьмовство и чтобы меня выставили за ворота без ничего? Меня бы там ждала верная смерть. Здесь по крайней мере я думала, что приедет магистрат разобрать дело, и у меня будет шанс. – Она помолчала, потом добавила: – Я и представить не могла, что это займет столько времени. Магистрат должен был здесь оказаться больше месяца назад. Когда прибыли вы с Вудвордом, Бидвелл почти извел меня своими нападками и обвинениями. Я почти потеряла надежду. А у вас у обоих вид был настолько… ну, неофициальный, что я было подумала: Бидвелл привел двух подставных, чтобы выманить у меня признание.

– Понимаю, – сказал Мэтью. – Но разве не предпринимались усилия выяснить, кто совершил эти убийства?

– Что-то пытались делать, насколько я помню, но когда уехала Ленора Гроув, интерес к этому угас, поскольку не было ни подозреваемых, ни очевидного мотива. Но убийство преподобного – это было первое событие, после которого люди стали покидать Фаунт-Роял. Это была мрачная зима.

– Могу себе представить. – Мэтью прислушался к усиливающемуся стуку дождя по крыше. – И весна оказалась мрачной. Не думаю, что Фаунт-Роял сможет пережить еще такую же.

– Наверное, нет. Но ведь я уже об этом не узнаю?

Мэтью не ответил. Что он мог сказать? Голос Рэйчел прозвучал очень сдавленно, когда она заговорила снова:

– По вашему мнению, сколько мне еще осталось жить?

Она просила сказать ей правду. Мэтью ответил:

– Магистрат будет тщательно читать записи. Он будет обдумывать решение, опираясь на те дела о колдовстве, которые ему известны. – Мэтью сложил руки на коленях. – Может быть, он вынесет решение уже в среду. В четверг он может попросить вас признаться, и в этот же день он попросит меня написать, датировать и подписать приговор. Я думаю… приготовления будут сделаны в пятницу. Он не захочет выносить приговор в канун воскресенья или в само воскресенье. Следовательно…

– Следовательно, меня сожгут в понедельник, – договорила за него Рэйчел.

– Да, – сказал Мэтью.

И наступило долгое молчание. Как ни желал Мэтью облегчить ее скорбь, он понимал, что тут не найти никаких слов утешения, которые не прозвучали бы совершенно по-дурацки.

– Ну что ж, – произнесла она, и в голосе ее слышалась смесь мужества и страдания.

Больше говорить было не о чем.

Мэтью лег на привычное место в соломе и свернулся в клубок, чтобы было теплее. Дождь сильнее забарабанил по крыше. Прислушиваясь к нему, Мэтью подумал, насколько проще была жизнь, когда он был ребенком и бояться надо было только кучи свиного навоза. Сейчас жизнь стала так сложна, так наполнена причудливыми извивами и поворотами, словно дорога через дикий лес, который ни одному человеку до конца не укротить и даже не понять.

Его глубоко заботило ухудшающееся здоровье магистрата. С одной стороны, чем быстрее они уедут из Фаунт-Рояла и вернутся в большой город, тем лучше. С другой стороны, не меньше заботила Мэтью и жизнь женщины в соседней камере.

И не только потому, что она была красива с виду. Пейн, конечно, прав. Рэйчел действительно, как он это грубо выразил, «лакомый кусочек». Мэтью теперь понимал, как могло к ней тянуть Пейна, да и любого мужчину. Острый ум и внутренний огонь Рэйчел влекли Мэтью, потому что никогда еще он не встречал подобной ей натуры. Или по крайней мере никогда не встречал женщины, которая проявляла бы этот острый ум и внутренний огонь публично. Очень сильно тревожила мысль, что именно красота Рэйчел и ее независимая натура были, возможно, теми причинами, по которым общественное мнение заклеймило ее как ведьму. Судя по его, Мэтью, жизненному опыту, то, чего человек не может завоевать или захватить как объект желания, становится для него объектом ненависти.

Но оставался главный вопрос, на который он сам себе должен был в уме ответить: ведьма она или нет? До показаний Вайолет Адамс он бы сказал, что свидетельства так называемых очевидцев – порождения фантазии, пусть даже оба свидетеля поклялись на Библии. Но показания ребенка были цельными и убедительными. Пугающе убедительными, честно говоря. Ребенок не ложился спать и не просыпался, принимая сон за явь. Все это произошло в момент бодрствования, и описание подробностей казалось удовлетворительным, если учесть потрясение. Свидетельство девочки – особенно насчет черного плаща, шести золотых пуговиц и беловолосого карлика, или «дьяволенка», как она его называла, – усиливали правдоподобность показаний Бакнера и Гаррика. С этим что прикажете делать?

И, конечно, есть еще куклы. Да, их мог сделать кто угодно и спрятать под полом. Но кому и зачем могло бы это понадобиться? И откуда тогда «видение» Кары Грюнвальд, подсказавшее, где искать?

Занималась Рэйчел ведьмовством или нет? Убила она – или пожелала, чтобы убили, – преподобного Гроува и ее мужа, пусть даже сам акт убийства был совершен неким демоническим существом, вызванным из преступной ямы Ада?

В голову пришла другая мысль, от которой стало еще страшнее: если Рэйчел действительно ведьма, не она ли тогда или ее страшные союзники навели порчу на здоровье магистрата, чтобы не дать ему вынести приговор?

Мэтью вынужден был признать, что даже с такими загадочными выпадениями деталей в показаниях Бакнера и Гаррика все свидетельства, собранные воедино, зажигают факел для костра Рэйчел. Он знал, что магистрат прочтет все документы тщательно, рассмотрит их беспристрастно, но не приходится сомневаться, что решение будет единственное: виновна.

Итак: ведьма она или нет?

Даже прочитав и усвоив ученые тома, где ведьмовство объяснялось безумием, невежеством или заведомо ложными обвинениями, он не мог решить это определенно, и неуверенность пугала его куда больше, чем все услышанные показания.

Но она так красива, подумал он. Так красива и так одинока. Если она действительно служанка Сатаны, как может сам Дьявол дать женщине столь красивой погибнуть от рук людей?

Гром загремел над Фаунт-Роялом. В дюжине слабых мест дала течь крыша тюрьмы. Мэтью лежал в темноте, сжавшись в клубок от холода, и ум его бился в сетях вопроса, заключенного в тайну.

Глава 19

Незадолго перед тем, как разразилась буря, миссис Неттльз в ответ на звон дверного колокольчика открыла дверь и впустила учителя Джонстона, который осведомился, может ли магистрат его принять. Миссис Неттльз взяла его черный плащ и треуголку, повесила их возле двери, потом провела учителя в гостиную, где Вудворд – все еще в той же кофте и шарфе, в которых был в тюрьме, – сидел в кресле, поставленном почти вплотную к камину. На подносе у него на коленях дымилась миска молочной каши почти такого же серого оттенка, как цвет его лица. Вудворд помешивал свой обед ложкой, охлаждая горячее.

– Простите, что не встаю, – прошептал он.

– Между братьями по Оксфорду такие церемонии излишни, сэр.

– Мистер Бидвелл в кабинете с мистером Уинстоном, – сказала миссис Неттльз. – Мне пригласить их?

– Нет-нет, я не стану прерывать их работу, – ответил Джонстон, опираясь на трость. Вудворд заметил, что учитель сегодня без парика, и светло-каштановые волосы у него острижены коротким ежиком. – У меня дело к магистрату.

– Хорошо, сэр.

Она почтительно наклонила голову и вышла. Джонстон смотрел, как магистрат помешивает кашицу.

– Не слишком это блюдо аппетитно выглядит.

– Предписание доктора. Что я могу проглотить.

– Да, я сегодня утром говорил с доктором Шилдсом, и он мне сказал, что вы больны. Мне очень жаль, что вы в таком состоянии. Насколько я понял, он делал вам кровопускание.

Вудворд кивнул:

– Надо будет… сделать еще.

– Да, это полезно – избавиться от порченной жидкости. Можно мне присесть?

Он показал на ближайшее кресло, и Вудворд прошептал:

– Сделайте одолжение.

Джонстон, опираясь на трость, сумел опуститься в кресло и вытянул ногу к потрескивающему огню. Дождь заколотил в оконные ставни. Вудворд отведал кашицы и нашел ее такой же, как была в полдень: совершенно безвкусной, поскольку заложенные ноздри не могли различить запах даже соснового дыма.

– Я не отниму у вас много времени, – сказал учитель. – Я хотел спросить, как идет суд.

– Окончен. Выслушан последний свидетель.

– Тогда, я полагаю, последует ваше решение? Возможно, завтра?

– Не завтра… должен прочесть свидетельства.

– Понимаю. Но будет ваше решение вынесено к концу недели? – Джонстон подождал, пока Вудворд кивнул в знак подтверждения. – На вас ответственность, которой я бы не позавидовал, – продолжал он. – Приговорить к смерти женщину – работа суровая.

– Мир… суров, – ответил Вудворд между двумя глотками кашицы.

– Согласен. Мы оба проделали очень далекий путь от Оксфорда. Если представить себе, что мы начали нашу карьеру как сияющие лампы, то остается лишь пожалеть, что жизнь покрыла стекла копотью. Но скажите мне вот что, магистрат: можете ли вы со спокойной совестью приговорить Рэйчел Ховарт к смерти, не видя лично свидетельств ее предполагаемого колдовства?

Вудворд остановился, поднося ложку ко рту.

– Могу. Как магистраты в Салеме.

– Ах да. В печально знаменитом Салеме. Но вы, разумеется, знаете, что после инцидента в Салеме было много написано по вопросу вины и невиновности. – Правая рука Джонстона легла на изуродованное колено и стала его массировать. – Есть люди, полагающие, что в результате салемского инцидента были казнены лица либо умственно неуравновешенные, либо ложно обвиненные.

– А есть люди, полагающие… – Вудворд остановился сделать вдох, – …что там был прославлен Христос и повержен Сатана.

– Ну, Сатана никогда не бывает повержен. И вы это знаете лучше любого другого. В сущности, можно сказать, что, если в Салеме был предан смерти хоть один невинный человек, то работа Дьявола свершилась воистину, ибо погублены были души самих магистратов. – Джонстон смотрел в огонь камина. – Я считаю себя человеком современным, а не таким, чьи мнения коренятся в верованиях и суждениях прошлого. Я верю в силу Господа и полагаюсь на мудрость Христа… но у меня есть трудности в вопросе о колдовстве, сэр. Мне это кажется весьма сомнительным.

– Сомнительным? – спросил Вудворд. – То есть вы сомневаетесь в словах свидетелей?

– Не знаю. – Учитель покачал головой. – Я не могу себе представить, зачем было бы создавать столь изощренную ложь против мадам Ховарт – которую я, кстати, всегда считал весьма разумной и достойной женщиной. Конечно, у нее здесь были – и есть – враги. Одна из них – это Констанс Адамс. Бабуля Лори тоже имела ядовитый язык и пользовалась им, пока не перешла в лучший мир в конце марта. Многие горожане возмущались, когда мадам Ховарт приходила в церковь, потому что у нее португальская кровь и смуглая кожа. Они требовали, чтобы она молилась в рабском квартале.

– У рабов есть церковь?

– Хижина, которая служит для этой цели. Как бы там ни было, с того дня, когда мадам Ховарт вошла в церковь, она стала предметом острого негодования. Здешние жители только искали причины для открытого проявления этого чувства. Ее происхождение – и тот факт, что она вышла замуж за человека намного ее старше и сравнительно богатого, – сделали ее объектом ненависти с той самой минуты, как они с Дэниелом сюда приехали.

– Ховарт был богат? – спросил магистрат. Наполненная кашей ложка остановилась возле рта.

– Не так, как Бидвелл, конечно. Насколько я понимаю, у него были кое-какие деньги.

– Из какого источника?

– Он был виноторговцем в Виргинии. Насколько я слышал, у него была неудачная полоса. Партия товара пропала в море, другая партия прибыла испорченной, и, очевидно, были постоянные проблемы со сборщиком налогов. Как я понимаю, Дэниел просто устал трудиться под постоянной угрозой утраты всего своего дела. Он тогда был женат на другой женщине, но я не знаю, умерла она или вернулась в Англию. Некоторые женщины, знаете ли, не выдерживают жизни в Новом Свете.

– Примером этого может служить ваша жена? – шепнул Вудворд перед тем, как отправить ложку в рот.

– Да, моя Маргарет. – Джонстон едва заметно улыбнулся. – Бен мне говорил, что вы его спрашивали. Он сказал, что каким-то образом – он не помнил точно как – вы забрели на поле, где похоронена Маргарет. В переносном, конечно, смысле. Нет, Маргарет сейчас живет со своими родителями на юге Лондона. – Он пожал плечами. – Надеюсь, что живет, если они ее не заперли в Бедламе. Она была – мягко говоря – умственно неустойчива, и жизнь в Фаунт-Рояле только усугубила это состояние. К сожалению, она искала опоры в бочке с ромом. – Джонстон помолчал. Отсветы огня бродили по его аристократическому, с тонким носом, лицу. – Я думаю, Бен – поскольку я его хорошо знаю – рассказал вам о некотором… э-э… легкомыслии Маргарет?

– Да.

– Вот этот конкретный случай, с этим подонком Ноулзом, был самым худшим. Этот человек – животное, и когда Маргарет – которая была девственницей, когда я на ней женился, и вела себя как полагается леди – пала до его уровня… это было для меня последним оскорблением. Да, она не делала тайны из своей ненависти к Фаунт-Роялу и всему, что в нем есть. Так что это к лучшему, что я отвез ее туда, где ей следует быть. – Он посмотрел на Вудворда, на лице его отразилось страдание. – Люди меняются, как ни пытайся это отрицать. Вы меня понимаете?

– Да, – ответил Вудворд едва слышно. У него на лице тоже отразилась боль. Он смотрел в огонь. – Я – понимаю.

Учитель все потирал свое бесформенное колено. Головешка в камине развалилась, пустив искры. Шум дождя снаружи перешел в унылое завывание.

– Такая погода, – сказал Джонстон, – чистый ад для моего колена. Когда слишком сыро, я едва могу ходить. Знаете, тот проповедник наверняка промочит ноги. Он встал лагерем на улице Трудолюбия. Вчера вечером он произнес проповедь, которая, насколько я понимаю, многих повергла в транс, а заодно избавила от монет. Разумеется, темой речи была Рэйчел Ховарт и распространяемое ею зло, заражающее весь Фаунт-Роял. Среди пораженных злом он назвал вас, вашего клерка, Николаса Пейна и меня.

– Я не удивлен.

– Рискуя подтвердить мнение обо мне этого проповедника, – сказал Джонстон, – я все же позволю себе сказать, что пришел сюда ходатайствовать за мадам Ховарт. Я просто не вижу смысла для нее в этих двух убийствах, тем более в колдовстве. Я понимаю, что все свидетели надежны и достойного поведения, но… что-то здесь есть очень неправильное, сэр. Если бы я был на вашем месте, я бы не дал торопить себя с вынесением приговора, какое бы давление ни оказывал на вас Бидвелл.

– Я не даю себя торопить, – твердо ответил Вудворд. – Свою скорость я определяю сам.

– Разумеется, и простите меня, если я сказал нечто другое. Но создается впечатление, что какое-то давление на вас оказывается. Я понимаю, насколько Бидвелл ощущает опасность, нависшую над Фаунт-Роялом, и не приходится спорить, что город пустеет с тревожной быстротой. И эти пожары, которые тут случились, не улучшают положения вещей. Кто-то пытается выставить мадам Ховарт обладательницей разрушительной силы, действующей за пределами тюрьмы.

– Это ваше мнение.

– Да, мое мнение. Я понимаю, что у вас больше опыта в таких делах, чем у меня, но не кажется ли вам весьма странным, что Дьявол столь открыто явил себя городу? И мне совершенно непонятно, как женщина, которая может сжигать дома на расстоянии, не способна выйти из-под ржавого замка.

– Природу зла, – произнес Вудворд, проглотив очередную ложку безвкусной каши, – никогда нельзя понять до конца.

– Согласен. Но я был бы склонен думать, что Сатана более изощрен, чем нелогичен. Мне начинает казаться, что Дьявол затратил бездну трудов на то, чтобы убедить всех, будто в городе есть ведьма и ее имя – Рэйчел Ховарт.

После минутного размышления Вудворд ответил:

– Возможно, это действительно странно. И все же у нас есть свидетели.

– Да, свидетели. – Джонстон нахмурился; глаза его пристально смотрели в огонь. – Загадка. Если только не… речь, конечно, идет лишь о возможности… если Сатана действительно не орудует в Фаунт-Рояле и подставляет нам мадам Ховарт вместо настоящей ведьмы. Или, быть может, колдуна.

Вудворд готов был проглотить последнюю порцию каши, но застыл с ложкой в руке. Предложенная Джонстоном идея не приходила ему в голову. И все же это была всего лишь идея, а свидетели клялись на Библии. Но что, если сами свидетели были заворожены, не зная того? Что, если их заставили верить, будто они видели мадам Ховарт, когда на самом деле видели не ее? А когда Сатана назвал имя мадам Ховарт девочке Вайолет Адамс, он просто пытался скрыть истинную личность ведьмы?