Текст книги "Голос ночной птицы"

Он встал, скрестив руки на груди, ожидая, чтобы Мэтью покинул лагерь.

Мэтью не мог не сделать еще одну попытку.

– Сэр, я умоляю вас. В опасности жизнь женщины.

– Какой женщины?

Мэтью стал было произносить имя, но уже знал, что это не поможет. Брайтмен смотрел с каменным лицом.

– Я не знаю, какие здесь плетутся интриги, – сказал он, – и вряд ли хочу это знать. Мой опыт говорит, что у Дьявола длинные руки. – Он оглядел пейзаж Фаунт-Рояла, и глаза его погрустнели. – Мне больно это говорить, но сомневаюсь, чтобы следующим летом нам пришлось ехать этой дорогой. Здесь было много хороших людей, и они очень приветливо нас встречали. Но… таковы перемены жизни. Теперь прошу меня извинить, поскольку у меня много работы.

Мэтью нечего было больше сказать. Он смотрел вслед Брайтмену – тот спешил к группе актеров, снимающих желтый навес. Один фургон уже был запряжен, остальные тоже уже запрягали. Мэтью подумал, что он мог бы заявить о своих правах и начать осматривать все фургоны, пока не найдет Смайта, но что потом? Если Смайту так трудно говорить, что тогда толку? Но нет, нельзя, чтобы Смайт покинул Фаунт-Роял, не рассказав Бидвеллу, кто такой на самом деле был крысолов! Это немыслимо!

Но так же немыслимо схватить человека с нервным расстройством за шкирку, как пса, и трясти, пока не заговорит.

Мэтью с кружащейся головой отошел, пошатываясь, на ту сторону улицы Трудолюбия и сел на краю кукурузного поля. Лагерь сворачивался, грузясь в фургоны. Каждые несколько минут Мэтью давал себе клятву, что сейчас встанет, нагло пройдет по фургонам и найдет Смайта. Но он оставался сидеть, даже когда щелкнул бич, когда раздался крик «Трогай!» и первый фургон со скрипом двинулся в путь.

За ним вскоре последовали другие. Но сам Брайтмен остался с последним фургоном и помог фальстафовского вида артисту загрузить последний сундук и два ящика поменьше. Не успели они это сделать, как показалась карета Бидвелла. Хозяин велел Гуду остановиться, спустился с подножки и пошел говорить с Брайтменом.

Разговор длился не дольше трех-четырех минут. Потом мужчины пожали друг другу руки, Брайтмен залез на козлы своего фургона, где уже сидел фальстафообразный джентльмен. Щелкнул кнут, Брайтмен бухнул: «Давай, трогай!», и лошади начали свою работу.

Слезы жаркой досады бежали по щекам Мэтью. Он чуть не до крови закусил губу. Фургон Брайтмена удалялся, покачиваясь. Мэтью уставился в землю, потом увидел приближающуюся тень, но даже тогда не поднял голову.

– Я поставил Джеймса Рида охранять дом, – сказал Бидвелл. Голос его был безжизнен и пуст. – Джеймс – человек хороший, надежный.

Мэтью поднял глаза на Бидвелла. Тот снова натянул на голову парик и треуголку, но неровно. Лицо его распухло, щеки стали желтовато-меловыми, а глаза – как у подраненного животного.

– Джеймс туда никого не пустит, – сказал Бидвелл и нахмурился. – Как же нам теперь быть насчет крысолова?

– Не знаю, – только и мог сказать Мэтью.

– Каждому городу нужен крысолов, – говорил Бидвелл. – Если только город хочет расти. – Он огляделся резко, и тут другой фургон – без верха и нагруженный вещами Мартина и Констанс Адамс – выехал на улицу Трудолюбия, направляясь прочь из города. Мартин правил с решительной миной на лице. Жена его смотрела прямо перед собой, будто боясь даже оглянуться на дом, откуда они бежали. Девочка, Вайолет, сидела между ними, только что не раздавленная.

– Очень это важно, – продолжал Бидвелл странно спокойным голосом. – Крыс надо сдерживать. Я… я велю Эдуарду над этим подумать. Он сможет подать разумный совет.

Мэтью сжал пальцами виски, потом опустил руки.

– Мистер Бидвелл, – сказал он. – Мы имеем дело с человеком, а не Сатаной. С одним человеком. С такой хитрой лисой, что подобных ему я в жизни не видел.

– Они сперва будут бояться, – ответил Бидвелл. – Конечно, сперва будут. Они так ждали актеров.

– Ланкастера убили, потому что убийца знал: его вот-вот разоблачат. Либо Ланкастер сообщил об этом тому человеку – не обязательно мужчине, это может быть и очень сильная и безжалостная женщина, – что Смайт его опознал… либо убийца был в вашем доме вчера вечером, когда Смайт сказал об этом мне.

– Наверное… кто-нибудь уедет. Я их понимаю. Но они опомнятся, особенно когда казнь так близко.

– Мистер Бидвелл, послушайте, – заговорил Мэтью. – Постарайтесь услышать, что я говорю. – Он снова опустил голову: ум почти отказывался воспринимать его собственные мысли. – Я не думаю, что мистер Уинстон способен на убийство. Тогда… если убийца действительно был вчера в вашем доме… это оставляет нам только миссис Неттльз и учителя Джонстона.

Бидвелл молчал, но слышно было его тяжелое дыхание.

– Миссис Неттльз… могла подслушать из-за двери гостиной. Может быть… может быть, что я упустил из виду какие-то факты насчет нее. Я вспоминаю, она мне говорила нечто важное насчет преподобного Гроува… но не могу это сейчас извлечь. Учитель же… Вы абсолютно уверены, что его колено…

Бидвелл начал смеяться.

Это, быть может, был самый ужасный звук, который Мэтью приходилось слышать. Да, это был смех, но в глубине своей он походил на придушенный визг.

Подняв глаза на Бидвелла, Мэтью испытал еще одно потрясение. Рот Бидвелла смеялся, но глаза – глаза были дырами ужаса, и слезы катились по щекам. Он попятился, смеясь все сильнее и громче. Потом поднял руку и дрожащим указательным пальцем ткнул в сторону Мэтью.

Безумный смех резко прервался.

– Ты! – прохрипел Бидвелл. У него не только слезы – еще и из носа текло. – Ты ведь тоже из них? Послан уничтожить мой город и свести меня с ума. Но я одолею тебя! Одолею всех вас! Я не знал неудач и знать не буду! Ты слышишь? Не знал и не буду знать! И я не стану… не стану… не стану…

– Мистер Бидвелл, сар? – Гуд встал рядом с хозяином и осторожно поддержал под руку. Хотя такое поведение со стороны раба было абсолютно недопустимо, Бидвелл не попытался высвободиться. – Надо ехать, сар.

Бидвелл задрожал, как от холода, на ярком и теплом солнце. Он опустил взгляд и отер слезы с лица тыльной стороной ладони.

– Ох, – сказал он. Скорее даже выдохнул, чем сказал. – Устал я… смертельно устал…

– Да, сар. Вам нужно отдохнуть.

– Отдохнуть. – Он кивнул. – Отдохнуть. Тогда станет лучше. Поможешь мне сесть в карету?

– Да, сар.

Гуд посмотрел на Мэтью и приложил палец к губам, предупреждая дальнейшие попытки. Потом он помог Бидвеллу встать ровнее, и хозяин вместе с рабом пошли к карете.

Мэтью остался на месте. Он смотрел, как Гуд помогает хозяину сесть, потом садится сам, разбирает вожжи. Лошади тронули иноходью.

Когда карета скрылась из виду, Мэтью остался смотреть на опустевшее поле, где только что стоял лагерь актеров, и думал, что и сам сейчас зарыдает.

Надежды освободить Рэйчел рассыпались. Ни малейшей улики, чтобы доказать хоть что-то из известной ему истины. Без Ланкастера – и без Смайта, который придал бы достоверность его словам, – теория насчет того, как весь Фаунт-Роял стал жертвой манипуляции, звучала бредом сумасшедшего. Помогло бы, если бы нашлась сапфировая брошь и книга о Древнем Египте, но убийца тоже понимал их важность – и должен был отлично знать об их существовании, – а потому украл их так же умело, как убил Ланкастера. Он – или она, упаси Господь, – даже разорил дом, чтобы никто не узнал об истинных привычках крысолова.

Итак, что же дальше?

Мэтью прошел весь лабиринт до конца – и оказался в тупике. Это, подумал он, значит только одно: надо вернуться по своим следам и искать настоящий выход. Но времени почти не было.

Почти.

Он знал, что хватается за соломинку, обвиняя учителя или миссис Неттльз. Ланкастер мог сказать вчера убийце, что его опознали, и этот хитрый лис дождался очень поздней ночи, чтобы зайти в развалившийся с виду дом. То, что вчера Смайт открыл Мэтью истинную личность крысолова в гостиной Бидвелла, еще не значило, что убийца это слышал.

Мэтью верил миссис Неттльз и не хотел думать, будто она в этом замешана. Но что, если все слова этой женщины – ложь? Что, если она играла им все это время? Может быть, не Ланкастер тогда взял монету, а миссис Неттльз? Она бы могла уложить магистрата замертво, если бы захотела.

И еще учитель. Да, выпускник Оксфорда. Высокообразованный человек. Магистрат видел его изуродованное колено, это правда, и все же…

И вопрос о бородатом землемере и его интересе к источнику. Это важно. Мэтью знал, что важно, но доказать не мог.

Не мог он доказать и того, что источник скрывает пиратский клад, даже того, что там есть хоть одна монета или драгоценность.

А еще он не мог доказать, что никто из свидетелей на самом деле не видел того, что считал правдой, и что Рэйчел не делала этих изобличающих кукол и не прятала их у себя в доме.

И не мог доказать, что Рэйчел была выбрана как идеальный кандидат на ведьму двумя – или больше – людьми, которые мастерски скрывали свое истинное лицо.

И уж точно не мог доказать, что Линч и есть Ланкастер, и что Ланкастер был убит своим сообщником, и что не Сатана писал послание на двери.

Вот теперь он на самом деле был близок к тому, чтобы заплакать. Он знал все – или почти все – о том, как это было сделано, и уверен был, что знает зачем, знал имя одного из тех, кто это сделал…

Но без доказательств он всего лишь нищий попрошайка в доме правосудия и не может рассчитывать даже на медный грош.

Еще один фургон проехал по улице Трудолюбия, увозя какое-то семейство с его жалкими пожитками подальше от проклятого города. Настали последние дни Фаунт-Рояла.

Мэтью остро осознавал, что уходят последние часы Рэйчел и что в понедельник утром она будет сожжена, а он всю жизнь – всю свою жалкую оставшуюся жизнь – единственный будет знать правду.

Нет, это не так. Есть еще один человек, который будет ухмыляться при виде рычащего пламени и летящего по ветру пепла, при виде пустеющих домов и погибающей мечты. Будет ухмыляться своей четкой мысли: «Все серебро, все золото и драгоценности… все теперь мое… а эти дураки даже не узнают».

Знал только один дурак. И не в силах был остановить ни поток времени, ни поток жителей, покидающих Фаунт-Роял.

Глава 12

А вот теперь весь мир действительно затих.

По крайней мере так казалось Мэтью. На самом деле мир затих настолько, что шорох собственных шагов по коридору для Мэтью звучал едва приглушенной канонадой, а случайный скрип половицы казался истошным визгом.

В руке у него был фонарь. Он был одет в ночную рубашку, потому что лег спать несколько часов назад. На самом деле он лег размышлять и ждать. Настал задуманный час, и Мэтью шел в кабинет Бидвелла наверху.

Было уже воскресенье. Мэтью решил, что сейчас где-то между полуночью и двумя часами. Прошедший день оказался истинным кошмаром, и грядущий обещался быть не меньшим испытанием.

Мэтью видел еще не меньше восьми фургонов, покидающих Фаунт-Роял. Ворота открывались и закрывались с регулярностью, которая была бы комической, если бы не была так трагична. Бидвелл весь день не выходил из спальни. Уинстон поднимался к нему, и доктор Шилдс, и один раз Мэтью слышал, как Бидвелл ревет и бушует с яростью, заставлявшей предположить, что все демоны Ада заявились к его постели засвидетельствовать свое дьявольское почтение. Может быть, в измученном мозгу Бидвелла так все и было.

В течение дня Мэтью несколько часов просидел возле постели магистрата, читая книгу английских пьес и пытаясь не дать мыслям уходить в сторону Флориды. И еще он должен был охранять магистрата, чтобы тот не узнал о событиях утра, поскольку это могло его глубоко расстроить и опять погрузить в болезнь. Хотя магистрат уже мог намного яснее разговаривать и был уверен в своем выздоровлении, все же он был слаб и нуждался в покое. Доктор Шилдс дал ему еще три дозы своего сильного лекарства, но ему хватило здравого смысла, чтобы при своих посещениях не говорить ни о чем, что могло бы омрачить настроение пациента. Лекарство сделало свое дело: отправило Вудворда в страну снов, где он оставался в неведении о смятении, случившемся в стране яви.

К счастью, магистрат спал – точнее, был опоен, – когда бушевал Бидвелл. К вечеру, когда тьма опустилась на Фаунт-Роял, а фонарей зажглось намного меньше, чем вчера, Мэтью попросил у миссис Неттльз колоду карт и сыграл с десяток партий в «пять и сорок» с магистратом, который был рад поупражнять ослабевший разум. Во время игры Мэтью напомнил Вудворду про его сон об Оксфорде и как Джонстон обрадовался возможности повспоминать.

– Да, – сказал Вудворд, рассматривая свои карты. – Оксфорд остается с человеком навсегда.

– Хм… – Мэтью решил пропустить одну сдачу и только потом вернул разговор к учителю. – Очень жалко, что у него с коленом так. Такое уродство. Но он вроде бы справляется?

Легкая улыбка шевельнула углы губ магистрата.

– Мэтью, Мэтью! Неужто ты никогда не успокоишься?

– Простите, сэр?

– Пожалуйста, не надо. Не настолько я болен… или слабоумен, чтобы не видеть тебя насквозь. Что на этот раз… насчет его колена?

– Ничего, сэр. Я просто так его вспомнил, походя. Вы же его видели?

– Видел.

– Вблизи?

– Достаточно близко. Запаха я не ощутил… из-за своего состояния… но помню, мистер Уинстон весьма сильно… шарахался от запаха этой мази на свином сале.

– Но деформацию вы же видели ясно?

– Да, – сказал тогда Вудворд. – Ясно. И этот осмотр… не из тех, которые я хотел бы повторить. А теперь – не вернуться ли нам к игре?

Немного прошло времени, как прибыл доктор Шилдс с третьей дозой для магистрата, и вскоре Вудворд спокойно спал.

Мэтью днем воспользовался возможностью быстро осмотреть кабинет Бидвелла, так что теперь, посреди ночи, проник в него без труда. Он закрыл за собой дверь, прошел по красному с золотом персидскому ковру к столу красного дерева, доминировавшему в комнате. Сев в стоящее за столом кресло, Мэтью тихо выдвинул самый верхний ящик. В нем карты не было, и Мэтью перешел к следующему. Тщательный поиск среди бумаг, сургучных печатей с вензелем «Б», официального вида документов и тому подобного карты не обнаружил. Не было ее в третьем ящике, а также в четвертом и последнем.

Мэтью встал, подошел с фонарем к полкам книг. Скрипнувшая по пути половица заставила его покрыться гусиной кожей. Потом он начал методично перебирать по очереди тома в кожаном переплете, полагая, что карта может быть сложена и помещена между книгами. Конечно, она также может быть вложена внутрь какого-либо тома, а тогда поиск займет куда больше времени, чем он рассчитывал.

Примерно в середине работы Мэтью услышал шаги на лестнице. Он замер, прислушиваясь. Шаги достигли верха лестницы и тоже замерли. Какое-то время ни Мэтью, ни человек снаружи не двигались. Потом шаги приблизились к кабинету, щель между дверью и полом осветилась фонарем.

Быстро отодвинув стекло своего фонаря, Мэтью задул свечу и, отойдя под защиту стола, скорчился на полу.

Дверь открылась. Человек вошел внутрь, секунду постоял, и дверь закрылась вновь. На стены лег красноватый отсвет от фонаря – человек водил им из стороны в сторону. Потом раздался голос, но так тихо, что за пределами комнаты его бы не услышали.

– Мистер Корбетт, я знаю, что вы только что задули фонарь. Я слышу запах погашенной свечи. Вам не трудно будет показаться?

Мэтью встал, и миссис Неттльз направила свет лампы на него.

– Может, вам интересно будет, что моя комната как раз под этой, – сказала она. – Я услышала, что кто-то ходит, и подумала, что это должен быть мистер Бидвелл, поскольку это – его кабинет.

– Простите, я не хотел вас будить.

– Не сомневаюсь, что не хотели, но я уже не спала. Я хотела подняться и посмотреть на него, поскольку днем он был очень не в себе. – Приблизившись, она поставила фонарь на стол. Одета она была в мрачный серый чепец и ночной халат того же оттенка, а на лице ее был размазан призрачно-зеленый крем для кожи. Мэтью не мог не подумать, что увидь Бидвелл миссис Неттльз в таком виде, он бы решил, что этот лягушкоподобный призрак выполз из адского болота. – Ваше проникновение в эту комнату, – сказала она сурово, – не имеет оправданий. Что вам здесь нужно?

Ничего не оставалось, как сказать правду.

– Из слов Соломона Стайлза я понял, что у Бидвелла есть карта Флориды, нарисованная французским исследователем. Я думал, что она может быть спрятана здесь: либо в столе, либо на книжных полках.

Миссис Неттльз ничего не сказала, но посмотрела таким взглядом, который мог бы просверлить в Мэтью две дыры.

– Я не говорю, что я решился, – продолжал Мэтью. – Я только говорю, что хотел увидеть карту, узнать, что там за территория.

– Территория такая, что она вас убьет, – сказала женщина. – И леди тоже. Она знает, что вы задумали?

– Нет.

– Вы не считаете, что надо было первым делом спросить ее, а потом уже планировать?

– Я не планирую. Я только смотрю.

– Ну, смотреть… как бы там ни было. Может, ей не хочется погибать в пасти диких зверей.

– А что тогда? Лучше погибнуть в огне? Позвольте не поверить!

– Умерьте голос, – предупредила она. – Может, мистер Бидвелл повредился умом, но не слухом.

– Но… если мне и дальше искать карту… может быть, вы уйдете и забудете, что меня здесь видели? Это дело мое, и только мое.

– Нет, вы не правы. Это еще и мое дело, потому что я вас в это втравила. Держала бы я язык за зубами, ничего бы…

– Простите, – перебил Мэтью, – но вынужден не согласиться. Вы меня не втравили, по вашему выражению, а помогли увидеть, что не все в этом городе так, как кажется. Что – знаете вы об этом или нет – огромное преуменьшение. Я бы серьезно усомнился в том, что Рэйчел ведьма, даже если бы вы были одним из свидетелей против нее.

– Ладно, тогда, если вам так очевидна ее невиновность, почему ее не видит магистрат?

– Непростой вопрос, – сказал он. – В ответе следует учесть возраст и жизненный опыт… которые в данном случае оба мешают мыслить ясно. Или, можно сказать, видеть за пределами прямой борозды на кривом поле, на которое вы так образно указали при нашей первой встрече. А теперь: вы мне позволите продолжать поиски карты?

– Нет, – ответила она. – Если уж вы так настропалились ее найти, я вам на нее покажу. – Она подняла фонарь и направила его свет на стену позади стола. – Вон она висит.

Мэтью взглянул. И действительно, на стене висела коричневая пергаментная карта, растянутая в деревянной раме. Она была около пятнадцати дюймов в ширину и десяти в высоту, расположенная между портретом маслом парусного корабля и рисунком углем, изображавшим лондонские доки.

– Ох! – сказал Мэтью смущенно. – Спасибо вам.

– Вы лучше проверьте, то ли это, что вам нужно. Я знаю, что там по-французски, но никогда особо не обращала внимания.

Она протянула Мэтью фонарь.

Почти сразу Мэтью увидел, что это он и искал. Это была часть большей карты, и она отображала территорию примерно от тридцати миль к северу от Фаунт-Рояла до области, надписанной выцветшими чернилами «Le Terre Florida»[3]3
  Земля Флорида (фр.).


[Закрыть]. Между Фаунт-Роялом и испанской территорией старинное перо нарисовало обширный лес с отдельными полянами, меандрами рек и множеством озер. Только эта карта была с фантазией, поскольку одно озеро было изображено в виде морского чудовища и названо составителем «Le Lac de Poisson Monstre»[4]4
  Озеро рыбы-чудовища (фр.).


[Закрыть]. Болото – обозначенное символами травы и воды вместо символов деревьев, – тянувшееся вдоль всего побережья от Фаунт-Рояла до Флориды, было названо «Marais Perfide»[5]5
  Коварное болото (фр.).


[Закрыть]. И еще одна зона болот, миль пятьдесят-шестьдесят к юго-западу от Фаунт-Рояла, носила название «Le Terre dc Brutalite»[6]6
  Земля Жестокости (фр.).


[Закрыть].

– Это вам поможет? – спросила миссис Неттльз.

– Скорее обескуражит, чем поможет, – ответил Мэтью. – Но некоторая польза действительно есть.

Он увидел что-то вроде поляны в чаще милях в десяти от Фаунт-Рояла, которая имела – по странным и перекошенным масштабам карты – где-то мили четыре в длину. Еще одна поляна, несколько миль в длину, лежала к югу от первой, и на этой находилось озеро. Третья, самая большая из всех, была к юго-западу. Они походили на следы ног какого-то первобытного великана, и Мэтью подумал, что если действительно существуют эти свободные от леса зоны – или хотя бы такие, где чаща не столь perfide, то они представляют собой путь наименьшего сопротивления до Флориды. Может быть, это и есть тот «самый прямой путь», о котором говорил Соломон Стайлз. В любом случае идти по ним казалось несколько легче, чем день за днем прорываться через девственный лес. Мэтью еще заметил несколько мелких надписей «Indien?»[7]7
  Индейцы? (фр.)


[Закрыть] в трех далеко отстоящих друг от друга местах, ближайшее из которых было в двадцати милях к юго-западу от Фаунт-Рояла. Он предположил, что знак вопроса отмечает возможную встречу либо с живым индейцем, либо местонахождение какого-либо индейского предмета, или даже услышанный грохот барабанов племени.

Это будет непросто. На самом деле – невероятно трудно.

Можно ли добраться до Флориды? Да, можно. Держа на юго-запад, на юг, снова на юго-запад и перебираясь между этими менее заросшими следами великана. Но, как он сам понимал, он никак не кожаный чулок, и простейший просчет в определении положения солнца может завести его и Рэйчел в Тегге Brutalite.

Но тут все – terre brutalite. Разве не так?

«Это сумасшествие! – подумал он, обескураженный грубой реальностью. – Полное сумасшествие!» Как он даже мог вообразить себе такое? Заблудиться в этих страшных лесах – это же тысячу раз погибнуть!

Он вернул фонарь миссис Неттльз.

– Спасибо, – сказал он, и она услышала в его голосе признание полного поражения.

– Ага, – сказала она, принимая фонарь. – Зверски трудно.

– Не зверски трудно. Просто невозможно.

– Так вы это, выбросите из головы?

Он провел рукой по лбу:

– А что мне делать, миссис Неттльз? Можете вы мне сказать?

Она покачала головой, глядя на него с печальным сочувствием.

– Очень жаль, но не могу.

– И никто не может, – безнадежно проговорил он. – Никто, кроме меня. Сказано, что нет человека, который был бы, как остров… но у меня такое чувство, что я по меньшей мере – отдельный доминион. Не пройдет и тридцати часов, как Рэйчел поведут на костер. Я знаю, что она невиновна, и ничего не могу сделать, чтобы ее спасти. Поэтому… что я должен делать, кроме как строить дикие планы добраться до Флориды?

– Вам нужно ее забыть, – сказала миссис Неттльз. – Жить своей жизнью, а что умерло, то умерло.

– Это разумный ответ. Но во мне тоже что-то умрет в понедельник утром. То, что верит в правосудие. И когда оно умрет, миссис Неттльз, я не буду стоить ни гроша.

– Вы оправитесь. Все живут, как должны жить.

– Все живут, – повторил он с оттенком горькой насмешки. – Это да. Живут. С искалеченным духом и сломанными идеалами живут. Проходят годы, и забывается, что их изувечило и сломало. Принимают это как дар, когда становятся старше, будто увечье и перелом – королевская милость. А тот самый дух надежды и идеалы юной души считают глупыми, мелкими… и подлежащими увечьям и слому, потому что все живут, как должны жить. – Он посмотрел в глаза женщины: – Скажите мне, в чем смысл этой жизни, если правда не стоит того, чтобы за нее сражаться? Если правосудие – пустая оболочка? Если красоту и грацию сжигают дотла, а зло радуется пламени? Должен я рыдать в тот день и сходить с ума или присоединиться к ликованию и потерять душу? Сидеть у себя в комнате? Или пойти на долгую прогулку – только куда мне идти, чтобы не осязать этот дым? И жить дальше, миссис Неттльз, как все живут?

– Я думаю, – сказала она мрачно, – что выбора у вас нет.

На эти слова, раздавившие его своей железной правдой, у него не было ответа.

Миссис Неттльз вздохнула, опустив голову. Ее огромная тень от лампы качнулась.

– Идите спать, сэр, – сказала она. – Уже ничего больше сделать нельзя.

Он кивнул, взял свой потушенный фонарь и сделал два шага к двери. Остановился.

– Знаете… я на самом деле думал, хотя бы очень недолго, что смог бы это сделать. Смог бы, если бы как следует осмелился.

– Что сделать, сэр?

– Стать борцом за правду, – задумчиво сказал он. – Защитником Рэйчел. И когда Соломон Стайлз мне сказал про тех двух рабов, что сбежали – про брата и сестру – и что они почти добрались до Флориды… я подумал… что это возможно. Но я ведь ошибся? Невозможно, и никогда возможно не было. Ну ладно. Так мне пойти лечь? – У него было чувство, что он мог бы проспать год и проснуться с бородой и потеряв ощущение времени. – Доброй ночи. Или уже… доброе утро.

– Брат и сестра? – переспросила миссис Неттльз с озабоченным лицом. – Вы о тех двух рабах, что сбежали… помнится… в самый первый год?

– Да. Стайлз мне говорил, что это было в первый год.

– Те двое, что почти добрались до Флориды? Мистер Корбетт, это же были почти дети!

– Дети?

– Да, сэр. Оукли Ривз и его сестра Дальчин. Я помню, они сбежали, когда умерла их мать. Она была кухаркой. Мальчику было тринадцать, сэр, а сестре – не больше двенадцати.

– Что? Но… Стайлз мне говорил, что их заковали в кандалы. Я думал, они были взрослые!

– О, их действительно заковали, хотя у парнишки была сломана нога. Их посадили в фургон и увезли. Я знала, что они удрали, но понятия не имела, что они добрались так далеко.

– Дети, – повторил Мэтью. Он моргнул, пораженный откровением. – Боже мой! Если двое детей смогли столько пройти…

Он взял фонарь у нее из руки и снова стал рассматривать карту французского исследователя – на этот раз с молчаливым вниманием, говорящим о многом.

– Им было нечего терять, – сказала миссис Неттльз.

– Мне тоже.

– Им было все равно, жить или умереть.

– Мне хочется, чтобы Рэйчел осталась жить. И я тоже.

– И не сомневаюсь, что им кто-то помогал. Кто-то старший, из рабов, собрал им все, что нужно.

– Да, – согласился Мэтью. – Наверное, так и было.

Он повернулся к ней, глаза его горели яростной решимостью.

– А вы не согласитесь сделать то же для меня, миссис Неттльз?

– Нет, не соглашусь! Я намертво против!

– Ну хорошо. Вы выдадите меня, если я сам соберу необходимые предметы? В частности, спички, кремень, нож, одежду и обувь для меня и для Рэйчел и запас еды. Я бы взял все это в доме.

Миссис Неттльз не ответила. Она нахмурилась, и лягушачье зеленоватое лицо иначе как устрашающим назвать было нельзя.

– Я прошу вас только о том, о чем вы однажды просили меня.

– Бог свидетель, не могу я видеть, как вы пуститесь в такое безумие и загубите свою молодую жизнь. А как же магистрат? Вы его бросите?

– Я благодарю Бога, который ваш свидетель, что магистрат Вудворд на пути к выздоровлению. И я ничем не могу ускорить этот процесс.

– Но если вы его так бросите, вы можете его сломать. Об этом вы подумали?

– Подумал. Это горький выбор – между Рэйчел и магистратом. Но перед этим выбором я стою. Я собираюсь написать ему письмо, в котором все объясню. Мне остается только надеяться, что он прочтет и полностью поймет мои рассуждения. Если нет… то нет. Но я надеюсь – верю, – что магистрат поймет.

– А время? Сейчас глубокая ночь.

– Все надо будет собрать и приготовить за двадцать четыре часа. Я хочу ее оттуда забрать и уйти задолго до рассвета.

– Это безрассудство! – сказала она. – Как вы собираетесь получить у Грина ключ? Он же не откроет вам дверь, не пустит туда и обратно!

– Это еще надо будет обдумать.

– И потом куда? Прямо к воротам?

– Нет, – ответил Мэтью. – Через болото, как шли те рабы.

– Ха! Да если пять миль пройдете, будете везучий, как Ангус Мак-Куди!

– Я понятия не имею, кто это, но полагаю, что какой-то удачливый персонаж, ваш земляк. Если это благословение, я за него благодарен. – Он поставил фонарь на стол и измерил пальцами свободной руки расстояния по карте. – Нужен компас, – решил он. – Без него я дороги не найду. – Ему пришла в голову мысль. – Скорее всего компас был у Пейна. Вряд ли он возразил бы, чтобы я поискал у него в доме. И увы, миссис Неттльз, мне придется освободить эту карту из плена.

– Вы мне такого не говорите. Я не хочу знать.

– Хорошо, я ее оставлю пока на месте. Нет смысла афишировать свои намерения.

– За вами погонятся, – сказала она. – Скорее всего погоню поведет мистер Стайлз. Не успеете оглянуться, как вас поймают.

– А зачем за нами гнаться? Ни Рэйчел, ни я ничего для Бидвелла не значат. Он даже больше обрадуется, что никогда не увидит меня, чем ее. Думаю, он пошлет Стайлза поискать на скорую руку, но лишь для очистки совести.

– А я вам говорю, что вы ошибаетесь. Мистер Бидвелл хочет, чтобы все увидели ее сожжение.

– Сомневаюсь, что много останется народу смотреть это представление. – Мэтью вынул свечу из своего фонаря и зажег от горящего фонаря миссис Неттльз. Потом вставил свечу обратно. – Когда я доставлю Рэйчел туда – в безопасное место, в поселок или какой-нибудь форт, – и вернусь, я ему все объясню.

– Постойте. – Миссис Неттльз посмотрела на Мэтью так, будто у него череп треснул сильнее, чем она думала. – Вы что говорите? Вернетесь?

– Правильно. Я отведу Рэйчел во Флориду, но сам там оставаться не собираюсь. Если я по карте и компасу дойду туда, то смогу и вернуться обратно.

– Молодой дурак! Вас никто не отпустит обратно! Нет уж, сэр! Как только испанцы наложат на вас лапы – на граждан Англии, – они вас тут же отправят в собственную проклятую страну! Нет, с Рэйчел они будут обращаться прилично, поскольку она португалка, но вас проведут по улицам, как танцующую обезьяну!

– Это только если они – по вашему выражению – наложат на меня лапы. Я сказал, что отведу Рэйчел в поселок или форт, но не говорил, что сам туда войду. Да… еще одна вещь мне нужна: палка, леска и крючок, чтобы рыбу ловить.

– Вы же городской парнишка, что вы знаете насчет «рыбу ловить»? Ладно, в лесу ваше безумие быстро излечится. Помоги Бог вам и этой бедной женщине, и благослови Он ваши кости, когда они с высосанным мозгом будут лежать в логове какого-нибудь зверя!

– Приятный образ на сон грядущий, миссис Неттльз. А теперь я должен оставить ваше общество, поскольку день у меня обещается напряженный.

Он взял фонарь и пошел к двери, стараясь ступать полегче.

– Минутку, – сказала она. Глаза ее смотрели в пол, на скулах ходили желваки. – Если вы еще об этом не подумали… то подумайте, не зайти ли к ней в дом и не прихватить ли оттуда одежду. Все ее пожитки еще там, думаю. Если же вам нужна лишняя пара сапог… я могла бы помочь.

– Любая помощь будет принята с благодарностью.

Она посмотрела на него острым взглядом:

– Идите спать, а утром на свежую голову подумайте еще раз. Слышите?

– Да. И благодарю вас.

– Вам бы надо меня проклясть, а благодарить, только если я вас сковородкой по голове съезжу!

– Это наводит на мысль о завтраке. Вы меня не разбудите в шесть утра? И можно мне дополнительную порцию бекона?

– Да, – мрачно ответила она. – Сэр.

Мэтью вышел и вернулся к себе. Он залез в кровать, потушил фонарь и лег на спину. В темноте он слышал, как миссис Неттльз идет по коридору к комнате Бидвелла и тихо открывает дверь. Какое-то время ничего не было слышно. Мэтью представил себе, как женщина держит фонарь над кроватью, глядя на своего спящего – и почти безумного – хозяина. Потом послышались ее шаги, идущие по коридору и вниз по лестнице, и все стихло.