Текст книги "Голос ночной птицы"

– Проклятие и спасение – это братья, разделенные только направлением движения, – сказал Мэтью. – Когда наступит время, я уверен, вы выберете правильную дорогу. А сейчас – можно ли продолжать?

Он перенес внимание на учителя.

– Мистер Джонстон, не будете ли вы так добры прочитать молитву Господню?

Джонстон посмотрел на него пристально:

– Дозволено ли спросить, Мэтью, какова цель всего этого? Вы предполагаете, что один из нас – колдун, и неспособность прочитать молитву изобличит его в этом качестве?

– Вы на верном пути, сэр.

– Но это же абсолютно смехотворно! Если следовать вашей ущербной логике, Роберт уже себя изобличил!

– Я сказал, что еще вернусь к мистеру Бидвеллу и предоставлю ему возможность искупления. Сейчас я прошу прочитать молитву именно вас.

Джонстон сухо, коротко засмеялся:

– Мэтью, вы же не такой дурак! Что за игру вы затеяли?

– Заверяю вас, сэр, что это не игра. Вы отказываетесь читать молитву?

– А тогда я буду изобличен как колдун? И у вас будут два колдуна в одной комнате? – Он покачал головой, сожалея о помрачении ума у Мэтью. – Что ж, я облегчу вашу тяжелую тревогу. – Он посмотрел Мэтью прямо в глаза: – Отче наш, иже еси на Небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя…

– Одну минутку! – Мэтью поднял палец, постучал себя по нижней губе. – В вашем случае, мистер Джонстон – поскольку вы человек образованный и выпускник Оксфорда, я имею в виду, – молитва Господня должна быть произнесена на латыни. Не начнете ли вы сначала, если не трудно?

Молчание.

– А, я понимаю! – продолжал Мэтью. – Наверное, вы подзабыли латынь. Но это же легко освежить, ведь латынь – важнейшая часть оксфордского образования. И вы должны были отлично владеть латынью, как наш магистрат, просто чтобы получить доступ в этот славный университет. Давайте я вам помогу: Pater noster, qui es in caelis, Sanctificetur nomen tuum, Adventiat regnum tuum… ну, дальше вы уже сами сможете.

Молчание. Глухое, мертвое молчание. Попался, подумал Мэтью. А вслух он сказал:

– Вы ведь не знаете латыни? На самом деле вы ни слова на ней не понимаете и сказать не можете. Тогда объясните мне, как может человек учиться в Оксфорде и получить диплом педагога, не зная латыни?

Глаза у Джонстона стали очень маленькими.

– Что ж, я поищу объяснение, которое меня устроит как верное. – Мэтью обвел глазами двоих слушателей, тоже пораженных этой тишиной откровения. Он подошел к шахматному столику у окна и взял слона с доски. – Видите ли, преподобный Гроув играл в шахматы. Это был его набор фигур. Вы, мистер Бидвелл, мне это говорили. Вы еще упоминали, что преподобный был превосходным латинистом и любил вас злить, называя ходы по-латыни. – Он рассматривал слона при свете лампы. – В ту же ночь на пожаре, когда горел дом, мистер Джонстон, вы упомянули, что вы и мистер Уинстон тоже любите играть в шахматы. Могло ли быть так, сэр, что – в городе, где очень мало шахматистов и еще меньше латинистов – преподобный Гроув предложил вам сыграть партию?

Бидвелл уставился на учителя, ожидая ответа, но Джонстон ничего не сказал.)

– Могло ли быть так, – продолжал Мэтью, – что преподобный Гроув, предполагая у вас знание латыни, заговорил во время игры на этом языке? Конечно, вы не могли бы знать, обращается он к вам или называет ход. В любом случае вы не смогли бы ответить, не правда ли? – Он резко повернулся к Джонстону. – В чем дело, сэр? Дьявол вас держит за язык?

Джонстон только смотрел прямо перед собой. Костяшки пальцев, сжимающих трость, обесцветились.

– Он думает, джентльмены, – сказал Мэтью. – Думает, всегда думает. Это очень умный человек, нет сомнений. Он мог бы стать настоящим учителем, если бы захотел. Кто вы на самом деле, мистер Джонстон?

Ни ответа, ни реакции.

– Я знаю, что вы убийца. – Мэтью поставил слона на доску. – Миссис Неттльз говорила мне, что преподобный Гроув незадолго до своей гибели был чем-то озабочен. Она мне сообщила, что он произнес три слова, будто разговаривая сам с собой. Эти слова были такие: «Не знает латыни». Он пытался понять, как может быть, чтобы выпускник Оксфорда не знал этого языка. Он вас об этом спрашивал, мистер Джонстон? Он собирался указать на этот факт мистеру Бидвеллу и тем разоблачить вас как обманщика? Поэтому преподобный Гроув стал первой жертвой?

– Постойте! – перебил доктор Шилдс, у которого голова шла кругом. – Это ведь Дьявол убил преподобного Гроува! Перерезал ему горло и растерзал когтями!

– Дьявол сидит в этой комнате, сэр, и его имя – если это его имя – Алан Джонстон. Конечно, он был не один. Ему помогал крысолов, который был… – Мэтью осекся и тонко улыбнулся. – А! Мистер Джонстон, вы тоже сведущи в искусстве театра? Знаете, мистер Бидвелл, почему он носит фальшивое колено? Потому что он уже был в Фаунт-Рояле в обличье землемера. Борода, наверное, была его собственной, потому что тогда маскировка ему не была нужна. Только когда он проверил то, что хотел знать, а потом вернулся, понадобился соответствующий образ. Мистер Джонстон, если вы действительно были – и остались – актером, вам не приходилось случайно играть роль учителя? И вы выбрали то, что уже было знакомо?

– Вы… – хриплым шепотом произнес Джонстон, – окончательно… и бесповоротно… спятили.

– Правда? Тогда покажите нам свое колено! Это потребует всего одной минуты.

Правая рука Джонстона инстинктивно дернулась прикрыть бесформенный бугор.

– Понимаю, – сказал Мэтью. – Лямку – которую, наверное, купили в Чарльз-Тауне – вы надели, но не стали устанавливать то устройство, которое показывали магистрату. Зачем бы, действительно? Вы считали, что меня давно уже нет, а только я сомневался насчет вашего колена.

– Но я его сам видел! – заговорил Уинстон. – Оно страшно деформировано!

– Нет, оно кажется страшно деформированным. Как вы это сделали, мистер Джонстон? Ну, не скромничайте, расскажите! Вы человек весьма многогранный, и все грани одна другой чернее! Если бы я хотел сделать фальшивое колено, я бы взял, наверное… ну, глины и воска, пожалуй. Что-нибудь, чтобы закрыть коленную чашечку, что бы выглядело как ее продолжение, и колено покажется деформированным. К несчастью, вы выбрали такое время для демонстрации вашего колена, когда я был занят другим. – Он глянул на доктора Шилдса. – Вы ведь продавали мистеру Джонстону мазь от боли в этом колене?

– Да. Линимент на основе свиного сала.

– У этой мази есть отталкивающий запах?

– Ну… не слишком приятный, но выдержать можно.

– Что будет, если подвергнуть свиное сало действию жара перед наложением мази, чтобы оно прогоркло? Мистер Уинстон, магистрат говорил мне, что этот запах заставил вас отпрянуть. Это так?

– Да. И очень быстро отпрянуть, как мне помнится.

– Видите? Это защита. Чтобы никто слишком пристально не рассматривал это колено или – упаси Бог – его не касался. Я прав, мистер Джонстон?

Джонстон смотрел в пол. Он потирал выпирающее колено, и жилка билась у него на виске.

– Конечно, это было не слишком приятно. Вы это использовали, чтобы заставить себя хромать? Наверное, вы и в самом деле не могли подняться по лестнице с этой штукой, не правда ли? Поэтому вы ее сняли, когда шли посмотреть на ту золотую монету. Вы ее собирались украсть, или просто вас случайно застигли? И ваша жадная рука схватила ее, поскольку это ваша нормальная реакция?

– Постойте! – сказал доктор. Он пытался уследить за словами Мэтью, но его ум еще был оглушен собственным признанием. – Вы хотите сказать… что Алан никогда не учился в Оксфорде? Но я же сам слышал, как они с магистратом вместе вспоминали Оксфорд! И Алан отлично его знал!

– Отлично притворялся, что знает, сэр. Я полагаю, он играл роль учителя в какой-нибудь пьесе и минимум информации имел. Он также знал, что город, имея дело с выпускником Оксфорда, охотнее расстанется с человеком, который был здесь учителем до него.

– А как же Маргарет? Жена Джонстона? – спросил Уинстон. – Я знаю, что она была немножко тронутой, но… разве она не знала бы, что он не настоящий учитель?

– У него была жена? – Мэтью сейчас впервые об этом услышал. – Он женился в Фаунт-Рояле или привез ее с собой?

– Привез с собой, – ответил Уинстон. – И она ненавидела Фаунт-Роял и всех нас с самого начала. Так ненавидела, что ему пришлось отправить ее к родителям в Англию. – Он мрачно глянул на Джонстона. – По крайней мере так он сказал нам.

– А, теперь вы понимаете, что то, что он вам говорил, далеко не всегда должно было быть правдой – и очень редко ею было. Мистер Джонстон, что вы можете сказать об этой женщине? Кто она была?

Джонстон продолжал смотреть в пол.

– Кто бы она ни была, я сильно сомневаюсь, что вы состояли с ней в браке. Но это был разумный ход, джентльмены, и он весьма укрепил его маску учителя. – Мэтью вдруг осенила мысль, блеснула откровением, и он чуть улыбнулся, разглядывая лису. – Итак, вы вернули эту женщину в Англию к ее родителям?

Ответа, конечно же, не последовало.

– Мистер Бидвелл, как скоро после возвращения Джонстона из Англии здесь появился крысолов?

– Это случилось… не помню точно… где-то через месяц. Или через три недели.

– Меньше, – сообщил Уинстон. – Я помню тот день, когда Линч предложил свои услуги. Мы тогда страшно обрадовались, потому что крысы нас одолевали.

– Мистер Джонстон? – спросил Мэтью. – Вы, будучи актером, видели когда-нибудь выступления Джона Ланкастера, как его звали на самом деле? Вы слышали о его магнетических способностях, когда ваша труппа ездила по Англии? Может быть, даже были с ним знакомы? – Джонстон все так же молча пялился в пол. – Как бы там ни было, – продолжал Мэтью авторитетно, – вы не ездили в Англию отвозить вашу так называемую жену к ее родителям. Вы ездили в Англию искать человека, который помог бы вам осуществить задуманную интригу. Вы знали, что для этого будет нужно. Потом вы, наверное, решили, кого выбрать жертвами – хотя, думаю, преподобного Гроува вы убили в первую очередь для того, чтобы избежать разоблачения, – и вам был нужен человек, обладающий необычной способностью выдавать иллюзию за истину. И вы его нашли.

– С ума сошел, – прозвучал хриплый, раненый голос Джонстона. – Совсем… спятил…

– Вы его убедили присоединиться к вам, – продолжал Мэтью. – Наверное, у вас была пара безделушек, чтобы показать ему в подтверждение? Вы ему дали эту брошь? Она была среди тех предметов, которые вы нашли, выдавая себя за землемера? И вы отклонили гостеприимство мистера Бидвелла и раскинули палатку возле источника, чтобы нырять в него без помех? Что вы еще там нашли?

– Я не стану… – Джонстон с усилием попытался встать, – не стану здесь сидеть и слушать бред сумасшедшего!

– Смотрите, как он держит образ! – обратился Мэтью к слушателям. – Я должен был признать в вас актера в тот самый вечер, когда мы познакомились! Должен был понять по пудре на лице, как и в тот вечер, когда здесь ужинали странствующие актеры, что никогда актер не будет чувствовать себя уютно перед публикой без грима!

– Я ухожу!

Джонстон сумел встать на ноги и обратился землистым вспотевшим лицом к двери.

– Алан? Я все знаю про Джона Ланкастера.

Джонстон собирался пробраться к двери, но снова застыл при звуке спокойного властного голоса Бидвелла.

– Я все знаю о его способностях, хотя и не понимаю, как это может быть. Зато я понимаю, откуда Ланкастер взял своих трех демонов. Это были уроды, которых он видел в цирке, где работал отец Дэвида Смайта.

Джонстон стоял неподвижно, лицом к двери, спиной к Мэтью. Может быть, лиса затрепетала, поняв, что спасения нет и сейчас псы разорвут ее на части.

– Видите ли, Алан, – продолжал Бидвелл, – я распечатал письмо, которое Мэтью оставил магистрату. Я прочел его… и задумался, почему такой одержимый демонами юноша так беспокоится за мою жизнь. Мою, после всех моих оскорблений и издевок. Я задумался… не стоит ли нам с мистером Уинстоном съездить в Чарльз-Таун и найти труппу «Красный Бык». Они стояли как раз к югу от города. Я нашел мистера Смайта и задал ему вопросы, указанные в письме.

Джонстон стоял неподвижно. Не двинулся он и сейчас.

– Сядь, – велел Бидвелл. – Как бы там тебя ни звали на самом деле, мерзавец.

Глава 19

На глазах у Мэтью и всей аудитории произошло преображение. Вместо того чтобы под этим приказом съежиться, свалиться под железным кулаком правды, Алан Джонстон медленно выпрямил спину. В считанные секунды он стал выше на два дюйма. Плечи расправились под тканью темно-синего сюртука, будто раньше этот человек туго был сжат вокруг своей тайной сердцевины.

Когда он повернулся к Мэтью, это было сделано с неспешной грацией. Джонстон улыбался, но истина нанесла свой удар: лицо его было в испарине, глаза запали и смотрели оглушенно.

– Сэры, – произнес он, – сэры! Я должен сознаться… я никогда не учился в Оксфорде. Это… да, я этого стыжусь. Я учился в сельской школе в Уэльсе. Я был… сыном шахтера и рано понял… что будут двери, для меня закрытые, если я не постараюсь утаить некоторые… гм… непривлекательные и неудачные моменты моего происхождения. Поэтому я придумал…

– Ложь, такую же, как придумываете сейчас, – перебил Мэтью. – Вы вообще не способны говорить правду?

Рот Джонстона, готовый произнести очередную выдумку, медленно закрылся. Улыбка исчезла, лицо стало мрачнее гранитного надгробия.

– Он столько лет жил во лжи, что она для него теперь как одежда, без которой он чувствует себя голым, – сказал Мэтью. – Но вы много узнали про Оксфорд, не правда ли? Вы действительно туда поехали и покрутились там, когда вернулись в Англию, просто на всякий случай, чтобы набраться сведений? Никогда не лишне добавить к пьесе подробностей, не правда ли? А ваш клуб! – Мэтью покачал головой и прищелкнул языком. – Действительно существует клуб «Раскин» или это ваша настоящая фамилия? Знаете, я мог догадаться еще в ту ночь, что у меня есть доказательство вашей лжи. Называя вам девиз своего клуба, магистрат привел его по-латыни, считая, что собрат по Оксфорду не нуждается в переводе. А вы, сообщая девиз «Раскина», сказали его по-английски. Вы когда-нибудь слышали о братстве, у которого девиз не был бы на латыни? Скажите, вы тогда этот девиз на месте придумали?

Джонстон засмеялся. Но смех вышел напряженным из-за крепко стиснутых зубов и потому был не столько веселый, сколько кровожадный.

– Та женщина, которую вы выдавали за свою жену, – сказал Мэтью, – кто она? Какая-нибудь несчастная сумасшедшая из Чарльз-Тауна? Нет, вы взяли бы только кого-то, кем могли бы – или думали, что могли бы, – управлять. Это была шлюха, которой вы обещали в будущем богатство за помощь?

Смех затих, но Джонстон продолжал ухмыляться. Лицо его, со стянутой над костями кожей и орбитами горящих глаз, приняло вид настоящей демонской маски.

– Я думаю, вы быстро разобрались с этой женщиной, как только Чарльз-Таун скрылся из виду, – предположил Мэтью. – Она до конца верила, что вы вернете ее в тот же курятник?

Джонстон внезапно повернулся и захромал к двери, доказав, что перевязь на колене действительно вынуждает хромоту.

– Мистер Грин? – небрежным тоном позвал Мэтью. Тут же в дверях возник, полностью их перегородив, рыжебородый великан, держащий в опущенной руке пистолет. – Оружие заряжено, сэр, – сказал Мэтью. – Я ни на миг не сомневался в вашей способности к смертоносному насилию и потому принял необходимые меры предосторожности. Не вернетесь ли вы на свое место, если не трудно?

Джонстон не ответил.

– Вам бы лучше сделать, как мистер Корбетт говорит, – сказал Грин.

Воздух посвистывал через дырку, где раньше был передний зуб.

– Что ж, хорошо! – Джонстон с театральной пышностью повернулся к своему палачу, улыбаясь, как череп на пиратском флаге. – Я с удовольствием сяду и буду слушать эти бредовые речи, поскольку, вижу, я уже в тюрьме! Знайте же, что все вы околдованы ведьмой! Все до единого! – Он прохромал обратно к креслам и выбрал позицию, чем-то напоминавшую середину авансцены. – Да поможет Бог нашему слабому разуму противостоять столь демонической силе! Разве не видите вы? – Он указал рукой на Мэтью, и тот не без удовольствия заметил, что рука дрожит. – Этот юноша заодно с чернейшим злом, что выползало когда-либо из бездны! – Теперь Джонстон поднял руку ладонью вверх в жесте мольбы. – Я повергаю себя на суд вашего здравого смысла, сэры! На суд вашего достоинства и любви к человеку! Видит Бог, это первое, что любой демон пытается разру…

Хлоп! – шлепнулась книга на протянутую ладонь Джонстона.

Он покачнулся, уставившись на сборник английских пьес, который Мэтью дочитал, а миссис Неттльз вернула на книжную полку.

– «Бедный Том Дурак», насколько я помню, – сказал Мэтью. – На странице сто семнадцатой или рядом есть похожая речь на случай, если вы захотите держаться ближе к тексту.

Что-то мелькнуло в этот миг в лице Джонстона, встретившего взгляд Мэтью. Что-то волчье и злобное, как грех. Будто на долю доли секунды зверя вытащили из берлоги и заставили показаться. Миг прошел – и все исчезло. Снова лицо Джонстона стало каменным. Он презрительно и медленно перевернул ладонь, и книга упала на пол.

– Сядьте, – твердо велел Мэтью, а мистер Грин охранял дверь.

Медленно, собрав все остатки достоинства, Джонстон вернулся в свое кресло.

Мэтью подошел к приукрашенной карте Фаунт-Рояла, что висела у него за спиной. Постучал пальцем по изображению источника.

– Вот, джентльмены, в чем смысл этого обмана. В недавнем прошлом, лет семь, я думаю, назад, до того как мистер Бидвелл послал разведчика земель искать для него подходящее место, этот источник использовался как хранилище пиратского клада. Я имею в виду не только испанские золотые и серебряные монеты. Еще и украшения, серебряные столовые приборы, блюда – все, что этот пират со своей командой могли награбить. Поскольку источник, вероятно, использовался данным лицом как ресурс пресной воды, его решили использовать и для другой цели. Мистер Джонстон, вы знаете имя этого лица?

Ответа не было.

– Я полагаю, что это был англичанин, поскольку, судя по добыче, он предпочитал нападать на испанские торговые корабли. Может быть, нападал и на испанских пиратов, тоже нагруженных сокровищами. Как бы там ни было, он накопил огромное состояние… но, естественно, все время боялся, что нападут и на него, а потому ему нужно было тайное место, где прятать добычу. Поправьте меня, мистер Джонстон, если я в чем-то ошибся.

Взгляд Джонстона мог бы поджечь между ними воздух.

– О, мне следует сообщить вам, сэр, что почти все состояние, которым вы собирались завладеть, утрачено. Исследуя пруд, я нашел выход в подземную реку. Отверстие небольшое, но, к несчастью для вас, достаточное для протока воды. За какое-то время почти вся добыча ушла в дыру. Не сомневаюсь, что кое-какие ценные предметы остались – монеты и черепки, – но сам клад забрала себе та, кто воистину правит нами: Мать Природа.

Теперь он заметил, как вздрогнуло лицо Джонстона от истинной боли, будто задели действительно глубокий нерв.

– Думаю, кое-что вы нашли, когда выступали в качестве землемера, и это послужило для приобретения костюма учителя. И фургона с лошадьми тоже? И платьев для вашей фальшивой жены? Тогда, думаю, у вас были и предметы, чтобы оплатить проезд в Англию и возвращение и показать Ланкастеру, что его ждет. Вы ему показали и клинок, который ждал его горла?

– Бог мой! – воскликнул потрясенный Шилдс. – Я всегда думал… что Алан из богатой семьи! Я видел у него золотое кольцо… с рубином! И золотые карманные часы с его инициалами!

– Правда? Я думаю, что кольцо из того, что он нашел. Часы он, наверное, купил в Чарльз-Тауне перед приездом сюда, а инициалы велел выгравировать для подтверждения своей фальшивой личности. – Мэтью поднял брови. – Или это человек, которого вы убили, чтобы забрать часы, а инициалы подсказали выбор имени?

– Ты, – сказал Джонстон, подергивая губами, – абсолютный дурак.

– Меня так уже называли, сэр, но никто никогда не скажет, что меня одурачил. По крайней мере, надолго. Однако вы действительно умный человек, сэр, клянусь. Если бы я попросил мистера Грина посидеть у вас на коленях, а сам с мистером Бидвеллом и мистером Уинстоном тщательно обыскал ваш дом, мы бы нашли там сапфировую брошь? Книгу о Древнем Египте? Острогу крысолова с пятью клинками? Знаете, это был коронный ход! Следы когтей! Такое может придумать лишь талантливейший актер! А сделать из Джона Ланкастера крысолова… это просто вдохновение. Вы знали о его опыте дрессировки крыс? Видели его в цирке? Вы знали, что Фаунт-Роялу нужен крысолов… и потому его сразу возьмут на службу. Это вы или Ланкастер сделали кукол? Тоже весьма убедительно. Достаточно грубо сделаны, чтобы казаться настоящими.

– Я… я сойду с ума, слушая этот бред, – сказал Джонстон и медленно моргнул. – Сойду с ума начисто.

– Вы решили, что Рэйчел – идеальный материал для ведьмы. Вам, как и всем, было известно, что произошло в Салеме. Но вы, с вашими блестящими способностями манипулировать публикой, понимали, как может быть написан сценарий такого массового страха, акт за актом. Единственная была проблема, сэр, в том, что вы умеете повелевать разумом толпы, а нужен был человек, умеющий манипулировать разумом личности. Цель состояла в том, чтобы посеять в Фаунт-Рояле ужас, используя выбранных людей, и тем разрушить город и заставить жителей бежать. После чего вам – и Ланкастеру, как он думал, – остается забрать сокровища.

Джонстон поднял руку, прикоснулся ко лбу. Он медленно раскачивался в кресле взад-вперед.

– Что касается убийства Дэниела Ховарта, – говорил Мэтью, – я подозреваю, вы выманили его из дома в ту ночь на заранее договоренную встречу? Такую, о которой он не стал бы ставить в известность Рэйчел? Она мне говорила, что в ночь убийства он ее спросил, любит ли она его. Он, по ее словам, никогда не заводил разговоров… гм… о чувствах. Он уже опасался, что Николас Пейн неравнодушен к Рэйчел. Вы раздули это пламя, намекая, что у Рэйчел тоже есть чувства к Пейну? Вы пообещали ему встречу наедине, чтобы обменяться информацией, которая не должна быть подслушана? Конечно, он знать не мог, что вы задумали. Не сомневаюсь, что ваш дар убеждения мог заставить Дэниела пойти в любое место и в любое время. Кто ему перерезал горло, вы или Ланкастер?

Джонстон не ответил.

– Я думаю, вы. И это вы потом пятью клинками располосовали мертвого или умирающего Дэниела? Ланкастер, не сомневаюсь, даже представить себе не мог, что его ждет тот же конец. Он запаниковал, узнав, что раскрыт? Хотел уехать? – Мэтью мрачно улыбнулся. – Но вы ни за что не могли этого позволить. Нельзя было его отпускать, он слишком много знал. Но вы ведь с самого начала задумали его убить, когда он поможет вам вытащить клад и Фаунт-Роял станет вашим частным фортом?

– Будь ты проклят! – сказал Бидвелл Джонстону, багровея. – Прокляты будь твои глаза, и душа, и сердце! Будь ты проклят медленной смертью, потому что чуть не превратил меня самого в убийцу!

– Успокойтесь, – посоветовал Мэтью. – Он будет проклят, и я уверен, что колониальная тюрьма всего на ступеньку выше адской ямы и кучи навоза. Именно там он проведет несколько дней, пока его повесят, если я хоть как-то буду в этом участвовать.

– Это, – вымученно сказал Джонстон, – может быть правдой. – Мэтью почувствовал, что теперь этот человек желает говорить. – Но, – продолжал Джонстон, – я выжил в самом Ньюгейте, так что вряд ли испытаю много неудобств.

– А-а! – кивнул Мэтью и прислонился к стене напротив Джонстона. – Выпускник не Оксфорда, но Ньюгейтской тюрьмы! И как же вас приняли в столь почтенную школу?

– Долги. Политические связи. И друзья, – добавил он, уставясь в пол, – с ножами. Моя карьера погибла. А хорошая была карьера… не то чтобы я был главной звездой, но я подавал надежды. И сам надеялся… когда-нибудь… набрать денег и создать собственную труппу. – Он тяжело усмехнулся. – Мою свечу задули завистники. Но был ли я… достоверен в своей роли? – Он поднял к Мэтью вспотевшее лицо и жалко улыбнулся.

– Вы заслужили овации. По крайней мере от палача.

– Принимаю это как двусмысленный комплимент. Позвольте ответить тем же: у вас блестящий ум для посредственности. При некотором усердии можете стать мыслителем.

– Я подумаю над этим.

– Эта зараза, – Джонстон положил руку на бугор на колене, – здорово мне мешает. И чему я рад, так это что смогу сейчас ее снять раз и навсегда. – Он развязал бриджи под коленом, отвернул чулок и начал отстегивать кожаную лямку. Все присутствующие могли увидеть совершенно нормальную коленную чашечку. – Вы правы, это действительно был воск. Я его всю ночь лепил, пока не удовлетворился результатом. Вот вам трофей.

Он бросил лямку на пол перед Мэтью.

Мэтью не смог удержаться от мысли, что это гораздо более приемлемый трофей, чем отрезанная, издающая жуткий смрад голова медведя, которую ему поднесли на праздновании вчера вечером. И намного более ценный.

Джонстон поморщился, выпрямляя ногу и разминая колено.

– У меня то и дело бывали судороги, от которых я чуть на пол не падал. Такой аппарат мне пришлось носить для одной роли, я ее играл… да, десять лет назад. Одна из последних моих ролей в труппе «Парадайм». Это была комедия, только ничего смешного не получилось, если не считать смешным, когда публика забрасывает актера гнилыми помидорами.

– Видит Бог, я тебя сам задушу! – бушевал Бидвелл. – Сэкономлю палачу веревку!

– Души себя, если тебе так хочется, – ответил Джонстон. – Ты вперед других рвался сжечь эту женщину.

Это столь небрежно сделанное замечание послужило соломинкой, сломавшей спину Бидвелла. Хозяин умершего Фаунт-Рояла, выкрикивая ругательства, бросился прямо из кресла на Джонстона и схватил актера за глотку обеими руками.

Оба с грохотом рухнули на пол. Тут же Мэтью и Уинстон бросились их разнимать, Грин смотрел от дверей, которые он сторожил, а Шилдс вцепился руками в кресло. Бидвелла удалось оторвать от Джонстона, но не раньше, чем он сумел дважды ударить кулаком в окровавленное лицо актера.

– Сядьте, – велел Мэтью Бидвеллу, сердито вырвавшемуся у него из рук.

Уинстон поправил кресло Джонстона и помог тому сесть, но тут же отошел в дальний угол, будто боялся заразиться от такого прикосновения. Джонстон вытер кровоточащий нос рукавом и подобрал трость, также упавшую на пол.

– Убить тебя надо было! – кричал Бидвелл. Жилы на шее у него надулись. – Разорвать собственными руками за все твои дела!

– Им займется закон, – сказал Мэтью. – Теперь прошу вас: сядьте и сохраняйте достоинство.

Очень неохотно Бидвелл вернулся к своему креслу и звучно в него хлопнулся. Он хмуро глядел прямо перед собой, и мысли о мщении еще потрескивали у него в голове, как угольки, вспыхивающие пламенем.

– Что ж, вы должны быть очень собой довольны, – обратился Джонстон к Мэтью. Запрокинув голову, он потянул носом. – Герой дня и все прочее. Я для вас – ступенька к судейской мантии?

Мэтью понял, что Джонстон-манипулятор снова занялся своим делом, старается поставить Мэтью в положение обороняющегося.

– Клад, – сказал он, игнорируя это замечание. – Как вы о нем узнали?

– У меня, кажется, нос сломан.

– Клад. – Мэтью стоял на своем. – Пора перестать играть в игры.

– А, клад! Да, понимаю. – Он закрыл глаза и снова втянул носом кровь. – Скажите, Мэтью, вы когда-нибудь бывали в Ньюгейтской тюрьме?

– Нет.

– Молите Бога, чтобы никогда туда не попасть. – Глаза Джонстона открылись. – Я там пробыл один год, три месяца и двадцать восемь дней, отбывая срок за долги. Там правят заключенные. Есть, разумеется, охранники, но они охраняют прежде всего собственные глотки. Все – должники, воры, пьяницы, сумасшедшие, убийцы, растлители детей и насильники матерей – все свалены в кучу, как животные в яме, и… можете мне поверить… там делаешь то, что нужно, чтобы выжить. А знаете почему?

Он подался вперед, усмехнулся Мэтью, и свежая кровь выступила из ноздрей.

– Потому что никому – никому – нет дела, будешь ты жить или сдохнешь, кроме тебя самого. Только тебя, – прошипел он, и снова что-то волчье, жестокое мелькнуло на его лице. Он кивнул, чуть высунул язык и слизнул с губы кровь, блестевшую при свечах. – Когда там на тебя наваливаются трое или четверо держат, это не потому, что они хотят тебе сделать приятное. Я видел людей, которые от этого погибали, насмерть разорванные изнутри. А они продолжают, потому что труп еще теплый. Все равно продолжают. И ты должен – должен! – опуститься до этого уровня и присоединиться к ним, если хочешь дожить до следующего дня. Должен орать, и вопить, и выть зверем, и бить, и всаживать… и хотеть убить… потому что, если покажешь хоть малейшую слабость, они набросятся на тебя, и тогда твой изуродованный труп выбросят на рассвете в мусорную кучу.

Лиса обернулась к поймавшему ее охотнику, забыв о кровоточащем носе.

– Там сточная канава шла прямо по полу. Мы знали, когда лил дождь, знали, насколько сильный, потому что жижа поднималась до щиколоток. Я видел, как два человека подрались насмерть из-за колоды карт. Драка кончилась, когда один утопил другого в этой неописуемой грязи. Приятный способ кончить жизнь, Мэтью? Утонуть в человеческом говне?

– Есть ли в этой проповеди ответ на мой вопрос, сэр?

– О да! – Джонстон широко усмехнулся окровавленными губами, и глаза его блестели на грани безумия. – Нет слов настолько мерзких, нет фраз настолько грязных, чтобы описать Ньюгейтскую тюрьму, но я хотел ознакомить вас с обстоятельствами, в которых я оказался. Дни были достаточно ужасными… но потом наступали ночи! О радостное благословение тьмы! Я его ощущаю даже сейчас! Слушайте! – шепнул он. – Слышите их? Вот они зашевелились, слышите? Поползли с матрасов, крадутся в ночи – слышите? Вон скрипнула кровать, вон там – и там тоже! О, прислушайтесь – кто-то плачет! Кто-то взывает к Богу… но отвечает всегда Дьявол.

Зверская улыбка Джонстона погасла и исчезла.

– Даже если там так ужасно, – сказал Мэтью, – вы вышли оттуда живым.

– Да? – спросил Джонстон, и вопрос повис в воздухе. Он встал, вздрогнув, когда перенес тяжесть на освобожденное колено, и оперся на трость. – Приходится расплачиваться за эту проклятую удавку, сами видите. Да, я вышел живым из Ньюгейтской тюрьмы, потому что понял: собравшимся там зверям надо предложить другое развлечение, кроме бойни. Я мог им предложить пьесы. Точнее, сцены из пьес. Я играл все роли, на разные голоса и на разных диалектах. Чего не знал, домысливал от себя. Они не замечали различия, до оно и не было им важно. Особенно им нравилась любая сцена, где высмеивали или унижали судейских чиновников, а поскольку в нашем каталоге их не больше щепоти, я стал придумывать сцены и разыгрывать их. Вдруг я оказался очень популярен. Стал знаменитостью среди отбросов.