Текст книги "Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии"

Ближайшему приятелю, Нащокину, поэт жаловался на то, что царь волочится за Натальей Николаевной, «как офицеришка», по утрам нарочно проезжает по нескольку раз мимо её окон, а вечером на балу спрашивает, почему у неё всегда опущены шторы⁷⁴⁹.

Однажды Пушкин имел объяснение с императором. Известие об этом исходит от самого Николая I. Последний вспоминал, как встретил Пушкину перед дуэлью и советовал ей поберечь свою репутацию. Натали, по обыкновению, всё рассказала мужу, и тот при первом удобном случае поблагодарил царя за добрый совет. «Разве ты и мог ожидать от меня другого?» – спросил Николай. «Не только мог, – отвечал он, – но, признаюсь откровенно, я и Вас самих подозревал в ухаживании за своей женой»⁷⁵⁰. Рассказ был записан со слов императора бароном М.А. Корфом.

Пушкин не случайно упомянул в дневнике о приглашении жены на танцы в Аничков дворец. Аничков был личной собственностью Николая до его восшествия на престол. С тех пор у него в обычае было устраивать в Аничкове небольшие танцевальные вечера, на которые он приглашал лишь немногих близких лиц. В своём дворце царь от души веселился и даже шалил. По свидетельству М. Корфа, «аничковское общество» было малочисленным и его состав менялся очень редко. Принадлежность к этому обществу определялась не столько служебной карьерой, сколько близостью к царской семье. Любимыми дамами на вечерах в Аничкове были сначала Бутурлина и княгиня Долгорукова, а затем жена поэта Пушкина⁷⁵¹.

Наталья была стройной и по тому времени очень высокой женщиной. Николай был под стать ей ростом и любил танцевать не меньше, чем она. В конце концов красавица стала постоянной партнёршей царя на танцевальных вечерах во дворце.

Ссылка в деревню

Когда Пушкин получил чин камер-юнкера, перед его семьёй открылись двери Аничкова. Наталья Николаевна даже и не думала скрывать своих чувств по этому поводу. Н.О. Пушкина сообщила приятельнице в письме от 4 января 1834 г.: «…Александр назначен камер-юнкером, Натали в восторге, потому что это даёт ей доступ ко двору. Пока она всякий день где-нибудь пляшет»⁷⁵². В письме от 12 января мать поэта написала дочери, что Пушкин стал камер-юнкером к большому удовольствию Натали, но сам он «весьма озадачен, этот год ему хотелось поберечь средства и уехать в деревню»⁷⁵³. Слова матери выдают истинную причину озадаченности Александра. 26 января Надежда Осиповна вновь вернулась к той же теме. Она писала: «И вот наш Александр превратился в камер-юнкера, никогда того не думав; он, которому хотелось на несколько месяцев уехать с женой в деревню в надежде сберечь средства, видит себя вовлечённым в расходы»⁷⁵⁴. Царская милость грозила разрушить все планы Пушкина. Она сулила новые обременительные расходы, в то время как долги семьи безудержно росли. В январе 1834 г. Пушкин не только помышлял об отъезде в деревню, но и готовился к переезду. Был назначен конкретный срок отъезда. 3 марта Надежда Осиповна подчёркивала, что её невестка через две недели, т. е. 17 марта, «едет в деревню к матери, где думает остаться шесть месяцев»⁷⁵⁵.

Пушкин предполагал выехать из столицы раньше жены. 13 февраля 1834 г. Надежда Осиповна сообщала дочери: «Александр на отъезде, а в первых днях первой недели Поста собирается и Натали, она навестит в деревне своих родителей и останется там до Августа»⁷⁵⁶. Немедленный отъезд в деревню – так Пушкин намерен был отреагировать на непрошенную милость двора – навязанное камер-юнкерство.

Тягостное чувство не покидало Пушкина с начала года. 13 февраля 1834 г. его мать писала: «Александра сделали камер-юнкером, не спросив на то его согласия, это была нечаянность, от которой он не может опомниться. Никогда он того не желал»⁷⁵⁷.

В воскресенье 14 января 1834 г. жена Пушкина представлялась императорской семье. «Представление Натали ко двору, – писала Надежда Осиповна, – огромный имело успех, только о ней и говорят… говорят, на балу в Аничковом она была прелестна»⁷⁵⁸. Пушкин не счёл необходимым упомянуть об этом эпизоде на страницах дневника. Может быть, жена ездила во дворец одна?

17 января 1834 г. Пушкин сделал помету в дневнике о блистательном бале у графа Бобринского. Вскоре же Надежда Осиповна описала бал в письме к дочери: «…на балу у Бобринского Император танцевал с нею (Наташей. – Р.С.) Французскую кадриль и за ужином сидел возле неё»⁷⁵⁹. Танцевальная карьера красавицы достигла высшей точки.

23 января Пушкин записал в дневник: «В прошедший вторник зван я был в Аничков»⁷⁶⁰. Визит не удался. Александр Сергеевич оставил жену во дворце, а сам отправился на вечер к С.В. Салтыкову. Пушкин совершил величайшую бестактность. Будучи принят в привилегированное «аничковское общество», он пренебрёг этикетом. Ему надо было доказать, что он, будучи пожалован в придворные, не собирается жертвовать своей независимостью.

Пушкин не лишил жену возможности танцевать с царём. Но приличия были нарушены, и Николай I выразил неудовольствие поведением поэта, сказав нескольким лицам: «Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться. Попеняйте ему». Благожелательница Александра Сергеевича графиня Бобринская попыталась исправить впечатление, сказав, что у нового камер-юнкера не были нашиты пуговицы. 23 января монарх обратился к Натали с нелюбезным замечанием: «Из-за башмаков или из-за пуговиц ваш муж не явился последний раз?»⁷⁶¹ О дерзости Пушкина говорил весь Петербург.

По свидетельству М. Корфа, в Аничковом Николай I имел обыкновение провожать масленицу: «На прощании с нею в folle journée (безумный день) завтракали, плясали, обедали, и потом опять плясали»⁷⁶².

За три года Наталья успела родить двух детей, что не могло не сказаться на её здоровье. В ноябре 1833 г. свекор видел её и записал: «…Натали похудела необычайно, настолько, что это меня тревожит»⁷⁶³. Зимой 1833 г. Пушкина была вновь в положении, но даже близкие не знали об этом. 13 февраля свекровь писала по поводу жены Александра: «Его жена теперь на всех балах, она была в Аничковом. Она много танцует, к счастью для себя не будучи брюхатой»⁷⁶⁴. Из последующих писем следует, что беременность Наталии была предметом спора в семье. Будучи женщиной опытной, свекровь предупреждала невестку, что она тяжела. Но тётка Загряжская отвела подозрения, а в результате Наталья «прыгала всю зиму и, наконец, всю масленую, будучи два месяца брюхата»⁷⁶⁵. Последний день масленицы – 4 марта 1834 г., начавшийся для красавицы триумфом, закончился большой бедой. «На масленице, – сообщил Пушкин Нащокину, – танцовали уже два раза в день… Жена во дворце. Вдруг, смотрю, – с нею делается дурно – я увожу её, и она, приехав домой, выкидывает»⁷⁶⁶. Мать Пушкина описала эпизод более подробно. «В воскресенье вечером на последнем балу при дворе Натали сделалось дурно после двух туров Мазурки; едва успела она удалиться в уборную Императрицы, как почувствовала боли такие сильные, что, воротившись домой, выкинула»⁷⁶⁷.

На ближайшей аудиенции во дворце в начале апреля 1834 г. императрица подошла к Пушкину со словами: «Как поживает ваша жена? Её тётка в нетерпении увидеть её в добром здравии…»⁷⁶⁸ Из-за выкидыша Пушкина надолго слегла в постель. Императрица пожелала ей выздоровления в соответствующей придворному этикету форме. Во дворце никто не видел в случившемся ничего, порочащего Пушкина. Но молва не щадила поэта. Что бы ни произошло в его семье, всё тотчас становилось предметом пересудов и кривотолков. Несчастье породило клевету. Отец поэта С.Л. Пушкин писал дочери осенью 1834 г.: «…сплетни, постоянно распускаемые насчёт Александра, мне тошно слышать. – Знаешь ты, когда Натали выкинула, сказали, будто это следствие его побоев. Наконец, сколько молодых женщин уезжают к родителям провести 2 или 3 месяца в деревне»⁷⁶⁹. Рассуждение отца кажется бессвязным: говорят, будто Пушкин поколотил жену, но мало ли молодых женщин уезжает в деревню к родителям?.. Но фраза всё же не лишена логики: многие молодые женщины (и Натали в их числе) уезжают в деревню по своей охоте, без побоев от мужа. Иначе говоря – отъезд вовсе не означает побоев.

Всего более поэта удручало то, что клевету распускали не враги, не светская чернь, а знакомые и близкие.

В том, что случилось с Пушкиной, более всех других повинна была она сама. За день до выкидыша, 3 марта 1834 г., мать Пушкина сообщила Ольге: «Масленица очень шумная, всякий день утром и вечером бал и спектакль – с Понедельника до Воскресенья. Натали на всех балах, всегда хороша, элегантна, везде принята с лаской. Она всякий день возвращается в 4 или 5 часов утра, обедает в 8, встаёт из-за стола, чтобы взяться за свой туалет и мчаться на бал»⁷⁷⁰. При таком распорядке дня удивляться несчастью не приходилось. Осенью 1834 г. Пушкин заподозрил, что его жена вновь брюхата, и умолял её быть осторожной: «Не забудь, что ты выкинула и что тебе надобно себя беречь»⁷⁷¹. За Пушкиным не было никакой вины за случившееся.

Толки о побоях были злонамеренной клеветой. Но отец Пушкина, записавший злую молву, выдал истину. Раздор в семье поэта был вызван тем, что муж решил отправить Натали подальше от двора, в деревню, тогда как жена противилась этому, так как понимала, что её отъезд положит конец флирту с царём и освободившееся место немедленно займёт другая.

Пушкина не покидала мысль о необходимости как можно скорее покинуть столицу. 6 апреля 1834 г. его мать писала: «Натали едет на будущей неделе, они поедут, наверное, всей семьёй, Александр будет её сопровождать». Отъезд в деревню был спасением для поэта. Он понимал это, но заботы о заработке вновь удержали его в Петербурге. «Александр остаётся, его жена уедет в Москву с детьми, как только сможет…»; «Александр остаётся здесь до августа…»⁷⁷² Наталья Николаевна отправилась в путь 15 апреля 1834 г.

Звание камер-юнкера было предметом зависти многих светских людей. Распространились слухи, что поэт сам домогался придворного чина, использовал то, что его жена в фаворе⁷⁷³.

Ещё в декабре 1833 г. Николай I разрешил издать «Историю Пугачёвского бунта». В начале февраля 1834 г. Пушкин задумал испросить у казны заём в 15 000 руб. на печатание книги о Пугачёве. 26 февраля он подал прошение, в котором сумма займа была повышена до 20 000 рублей. На другой день император распорядился печатать «Пугачёва» в казённой типографии, подчинённой ведомству М.М. Сперанского. 5 марта Бенкендорф дал знать Пушкину о согласии Николая I на предоставление займа. Казённая типография израсходовала на издание «Пугачёва» 3.291 рубль 25 копеек⁷⁷⁴. 16 марта 1834 г. Николай подписал указ о выдаче Пушкину казённого займа в 20 000 рублей на условиях погашения его в течение двух лет.

Прошло два года с того времени, как Пушкин был взят на службу для написания истории Петра. Вместо истории первого императора он сочинил историю бунтовщика Пугачёва. Поощрять историографа было явно не за что.

Царские милости имели в виду не одного Пушкина, но и его семью. О романе царя и Натальи Николаевны пишут обычно без уточнения дат. Между тем, увлечение было, по-видимому, непродолжительным. Переписка Пушкина с женой позволяет установить начальную веху романа с полной достоверностью. Будучи в Болдино, муж просит Наталью: «не говори, что искокетничалась» (8 октября 1833 г.); через три дня – «не кокетничай с царём» (11 октября); через десять дней – «кокетничать я тебе не мешаю» (21 октября); через девять дней – «ты, кажется, не путём искокетничалась» (30 октября); через неделю – «кокетство ни к чему доброму не ведёт» (6 ноября). На исходе осени 1833 г. беспокойство поэта достигло предела. В ноябрьском письме Пушкин просил Наталью: «Не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc., etc. – не говоря об cocuage (положении рогоносца), о коем прочёл я на днях целую диссертацию в Брантоме»⁷⁷⁵. Французский писатель начала XVII в. Пьер Брантом составил жизнеописание знаменитых красавиц. Один из томов его сочинений был посвящён дамам, украсившим своих мужей рогами. Этот том поэт иронически именовал диссертацией⁷⁷⁶.

Флирт Пушкиной с царём продолжался с осени 1833 до начала марта 1834 года, т. е. примерно полгода. Ухаживания императора становились всё более настойчивыми, вызывая тревогу и ярость в душе поэта. Неизвестно, чем кончился бы роман Натали с монархом, если бы Пушкин не прибег к суровым мерам и не отправил жену в деревню. Поэт знал, что навлечёт гнев императора, но это его не остановило.

Наталья была чужой в кругу друзей Пушкина и не могла пожаловаться им. Со своей стороны, Александр Сергеевич сделал всё, чтобы скрыть от друзей семейные распри.

Из всех писем Натальи тех дней известно лишь одно. Оно было написано 14 мая 1834 г. и начиналось словами: «С трудом я решилась написать тебе, так как мне нечего сказать тебе и все свои новости я сообщила с оказией…»⁷⁷⁷ В этих словах Пушкиной звучала отчуждённость.

Будучи в провинции, Натали не оставляла мысли о возвращении ко двору и высказывала пожелание об определении во фрейлины двух своих сестёр. Пушкин с неодобрением отнёсся к планам жены. Характерны его аргументы. «Охота тебе думать о помещении сестёр во дворец, – писал он, – …коли возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу. Ты слишком хороша, мой ангел, чтобы пускаться в просительницы… Мой совет тебе и сёстрам быть подале от двора»⁷⁷⁸. Поэт боялся, что император не откажет просительнице, но той придётся платить за милость, и светская молва ославит Пушкину как фаворитку государя.

Наталья получила разрешение мужа вернуться в столицу лишь с наступлением осени 1834 г. Ссылка в имение матери была самым большим наказанием в её жизни. «Изгнание» продолжалось четыре месяца, с апреля по август 1834 г. Предлогом было отсутствие денег, а главное – необходимость поправки здоровья жены. Однако мать Натальи 14 мая 1834 г. поспешила сообщить зятю, что не увидела в дочери никакого недомогания: «по-видимому, она вполне здорова»⁷⁷⁹. В провинции Пушкина танцевала до упаду, совершенно так же, как танцевала бы в столице. Разница заключалась в том, что среди её кавалеров не было монарха. Место блистательных танцоров двора заняли кавалеры поплоше, о которых поэт писал с юмором: «…ты бабёнка, за неимением Того (царя. – Р.С.) и другого, избираешь в обожатели» человека «лет 36… С пузом и в картузе. Имеет 300 душ и едет их перезакладывать – по случаю неурожая»⁷⁸⁰. Пушкин называл императора обожателем жены не часто, но всё же называл.

В самом конце лета 1834 г. поэт покинул столицу и провёл полмесяца с женой в имении под Москвой, а затем уехал на осень в Болдино. Наталья Николаевна вернулась в столицу в сентябре. Жизнь в разлуке продолжалась до 15 октября.

В ноябре танцевальные вечера возобновились. Как и прежде, свекровь внимательно следила за успехами невестки. На петергофском празднике, писала она дочери, Натали была «очаровательна»⁷⁸¹, но об особом внимании к ней Двора свекровь более ни словом не обмолвилась. На полгода Натали исчезла из поля зрения государя, а это был слишком большой срок.

В начале 1835 г. Пушкина была вновь в положении, и это отняло у неё возможность опять блеснуть в «безумный день» – на проводах масленицы в Аничковом. Поэт позаботился о том, чтобы беда не повторилась. Николай I лишился любимой партнёрши, и 14 мая 1835 г. Натали благополучно родила ребёнка.

Дочь Пушкиной от второго брака А. Ланская-Арапова со слов матери писала, что второго сына та хотела назвать Николаем, очевидно, в честь царя. Но муж отказал ей и предложил на выбор одно из двух имен, принятых в роду Пушкиных, – Гаврила или Григорий. Поэт приглашал приятелей крестить Гаврилу Александровича. Но Наташа выбрала имя Григорий⁷⁸².

Семейная жизнь Пушкина, казалось бы, навсегда положила конец его бесконечным дуэльным историям. Но в самом конце 1835 г. поэт проявил беспокойство о чести Натали и по незначительному поводу вызвал на дуэль юного Владимира Соллогуба. Если верить поздним воспоминаниям Соллогуба, он упрекнул Наталью Николаевну за то, что ей нравится танцор Ленский, сказав при этом, что она ещё «недавно замужем». Из легковесной шутки «присутствующие дамы соорудили целую сплетню»⁷⁸³. В ранней записке Соллогуб был более откровенным. «Бывши с Н.Н. Пушкиной у Карамзиных, – писал он, – имел я причину быть недовольным разными её колкостями, почему я и спросил у неё, давно ли она замужем?»⁷⁸⁴

В черновике письма к Пушкину граф был более точен. «Если я предлагал вашей супруге другие нескромные, может быть, вопросы, – писал он, – то это было, может быть, по причинам личным, в которых я не считаю себя обязанным отдавать отчёт»⁷⁸⁵. Как видно, Соллогуб имел не очень приятное объяснение с женой поэта. Произошёл обмен колкостями.

Дуэльная история длилась несколько месяцев. Посылая картель, поэт, как и положено, не входил в объяснения. Но когда Соллогуб попытался устранить недоразумение, Пушкин напомнил ему, что он обратился к Наталье Николаевнне «с неприличными замечаниями» и хвалился, что наговорил ей «дерзостей»⁷⁸⁶. Преследуя Соллогуба, Александр Сергеевич отправился в Тверь, но не застал противника. В концов концов дело закончилось миром⁷⁸⁷.

Пока дело не выходило из рамок приличия, светские ухаживания за женой не возмущали Пушкина. Но история с Соллгубом должна была послужить грозным предостережением для всех, кто попытался бы преступить границы.

Как это ни странно, именно ухаживания Николая I сделали положение Натали неуязвимым. Никто не смел соперничать с государем. Что касается Дантеса, он был всецело поглощён карьерой и старательно отмечал в своих письмах малейшие знаки царского расположения.

Когда в августе – сентябре 1835 г. Дантес начал ухаживать за Пушкиной, ему нечего было опасаться немилости самодержца. Император предался новым увлечениям.

Натали вернула доверие мужа. В письме из Москвы от 6 мая 1836 г. Пушкин пустился в шутливое объяснение с женой. «Про тебя, – писал он, – идут кой-какие толки… ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завёл себе в утешение гарем из театральных воспитанниц»⁷⁸⁸. Спокойный тон письма указывает на то, что к маю 1836 г. эпизод с ухаживаниями царя стал далёким прошлым. Пушкина насмешило подслушанное им в Москве «враньё». Сплетни устарели и утратили смысл. Шутливая эпиграмма в прозе намекала на похождения самодержца, который, будучи великим театралом, имел слабость к актрисам и не щадил не только женщин, но и девиц – театральных воспитанниц⁷⁸⁹.

За Пушкиной ухаживали два «офицеришки», из которых только один казался опасным, тогда как второй не воспринимался всерьёз.

Природу страсти царя Пушкин определил ядовитым замечанием о гареме из театральных учениц. Чувства Дантеса к Натали отличались от эмоций монарха.

Роман Дантеса

Гроза 1812 года отгремела, и дворянское общество предалось галломании с удвоенным усердием. Французские эмигранты пользовались успехом в модных петербургских гостиных.

Семья Жоржа Дантеса не принадлежала к старинной французской аристократии. Его предки получили дворянство в 1731 г., а титул барона – при Наполеоне. Знатностью род Дантесов не мог тягаться с Пушкиными, гордившимися шестисотлетним дворянством. Дантесы никогда не располагали богатствами, которыми владел основатель рода Гончаровых в XVIII в.

Жорж Шарль Дантес (1812–1895) – французский эмигрант, офицер-кавалергард, смертельно ранивший на дуэли А. С. Пушкина

Жорж родился в многодетной семье. Ничто не предвещало ему блестящей карьеры. Дантес начал службу при дворе Карла X. Он доказал свою преданность трону в дни революции, свергнувшей монарха в 1830 г. Пушкин назвал его шуаном. Так именовали сторонников законного короля Карла X, которые собрались в 1832 г. в Вандее, чтобы продолжить борьбу. Шуаны ничего не добились. Карьера Дантеса была окончательно загублена, и год спустя беглец явился в Россию, где ему пришлось всё начинать сначала.

В России эмигрант рекомендовал себя как воспитанник королевского военного училища Сен-Сир. В действительности он пробыл в Сен-Сире менее года и не получил военного образования⁷⁹⁰.

Жорж с трудом оправился от пережитой им житейской катастрофы, что сказалось на его дальнейшей судьбе. Он легко мог затеряться в толпе французских беглецов, если бы не нашёл покровителя в лице голландского дипломата барона Геккерна Луи Борхарда де Беверваарда. Тот помог ему сделать карьеру, но не без корысти для себя. Старый Геккерн склонил Жоржа к сожительству. Чтобы поступить в императорскую гвардию, Дантесу пришлось взять в долг крупную сумму, необходимую для экипировки офицера. Барон Геккерн погасил долг Дантеса в 1835 г.⁷⁹¹ Родной отец смог выделить для содержания сына всего 200 франков в месяц. Этих денег было совершенно недостаточно, чтобы служить в Кавалергардском полку. Высшая русская знать начинала службу в гвардии с рядовых, в соответствии с петровскими уставами. Для Дантеса было сделано исключение. По пути в Россию Жорж останавливался в Пруссии. Там он пытался устроиться на службу в королевскую гвардию. Из-за отсутствия офицерского патента ему предложили унтер-офицерский чин. Эмигрант отклонил предложение. Но ему удалось получить от наследника прусского престола рекомендательное письмо к генерал-адьютанту В.Ф. Адлербергу, приближённому царя. По словам командира Кавалергардского полка, Дантес был рекомендован Николаю I Карлом X. Наконец, за него деятельно хлопотал голландский посол Геккерн⁷⁹².

Протекция влиятельных лиц позволила Дантесу сдать офицерский экзамен по программе гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, включавшей проверку знаний по русскому языку и словесности. Генерал Адлерберг заверил императора, что Дантес знает русский язык, хотя последний не мог сказать по-русски и двух слов. В послужном списке кавалергарда значилось, что при поступлении на службу он «на верноподданство России не присягал»⁷⁹³.

Дантес не сразу освоился в новой для него среде. Польский доктор Станислав Моравский, приятель французского эмигранта, писал о нём следующее: «Это был молодой человек ни дурной, ни красивый, довольно высокого роста, неуклюжий в движениях, блондин, с небольшими белокурыми усами. В вицмундире он был ещё ничего себе, но… когда надевал парадный мундир и ботфорты, мало кто завидовал его наружности»⁷⁹⁴. Довольно быстро кавалергард привык к шитому мундиру и приобрёл светский лоск. Отличительной чертой Дантеса было умение нравиться людям. Это качество позволило ему войти в моду и приобрести славу «знаменитого Дантеса». Отзывы о его ничем не примечательной наружности и неловкости были забыты. Свет заметил красоту молодого человека. Впрочем, все свидетельства о его красоте исходили исключительно от женщин.

По словам однокашника Пушкина К. Данзаса, Жорж Дантес был человеком неглупым, но весьма скудно образованным⁷⁹⁵. Офицеру были чужды литературные интересы, он мало читал⁷⁹⁶. Как писал Павел Петрович Вяземский, кавалергард был человеком практичным и дюжинным, приехавшим в Россию делать карьеру, добрым малым, который постоянно балагурил⁷⁹⁷. Александр Карамзин знал Жоржа лучше, чем Вяземский, так как был его другом. Как и Пушкин, Карамзин поначалу поддался обаянию «доброго малого». Но после катастрофы у него открылись глаза. «Дантес был пустым мальчишкой, когда приехал сюда, забавный тем, что отсутствие образования сочеталось в нём с природным умом, – писал „по собственому опыту“ Александр Карамзин, – а в общем – совершенным ничтожеством как в нравственном, так и в умственном отношении»⁷⁹⁸. В петербургских салонах французский эмигрант блистал прежде всего как весёлый собеседник, любитель каламбуров и неплохой танцор. В зрелые годы Дантес произвёл на Проспера Мериме впечатление изощрённого оратора и очень хитрого малого⁷⁹⁹.

Дантес вовсе не собирался выслуживать чины образцовым исполнением обязанностей в полку. Более всего он уповал на свои успехи в свете и не участвовал в безобразных выходках молодых кавалергардов из лучших фамилий. В своих письмах к барону Геккерну он сообщал о суровом наказании провинившихся, подчёркивая тем самым своё благоразумие.

С определённого момента главное место в письмах Жоржа к приёмному отцу барону Геккерну занимает его роман с Пушкиной. Дантес, как и Натали Гончарова, родился в 1812 г., но их жизненный опыт был несоизмерим. У Натали были дети, и она должна была чувствовать себя старше и опытнее своего поклонника.

В письме к Геккерну от 20 января 1836 г. Жорж Дантес преподносит приёмному отцу как свежую новость вспыхнувшее чувство к некой госпоже: «…самое скверное – я безумно влюблён! […] вспомни самое прелестное создание в Петербурге и ты узнаешь имя. Самое же ужасное в моём положении – что она также любит меня, но видеться мы не можем, до сего времени это немыслимо, ибо муж (Пушкин. – Р.С.) возмутительно ревнив»⁸⁰⁰. Если роман начался в январе 1836 г., значит, он продолжался менее года. Однако Пушкин полагал, что Дантес был увлечён Натальей Николаевной не менее двух лет. В письме Геккерну он писал (в ноябре 1836 г.), что поведение Дантеса было ему полностью известно уже давно, он наблюдал за тем, что происходит, и при этом «хорошо знал, что красивая внешность, несчастная страсть и двухлетнее постоянство… всегда производят некоторое впечатление [на сердце] молодой женщины»⁸⁰¹.

Анна Ахматова попыталась объяснить отмеченное противоречие и высказала мнение, что Дантес был влюблён в Пушкину с января до осени 1836 г., так что их роман был непродолжительным⁸⁰². Так ли это? В январе Дантес известил отца о своих чувствах к Пушкиной. Отсюда можно было бы заключить, что к началу марта роман длился не более двух месяцев. Между тем, в письме от 6 марта 1836 г. Дантес, забыв о своих январских откровениях, нечаянно обмолвился о «безудержной страсти, что пожирала меня 6 месяцев»⁸⁰³. Итак, кавалергард влюбился не в январе 1836 г., а в сентябре 1835 г., а значит, роман продолжался более года.

Переписка сестёр Гончаровых подтверждает это. С дачи на Чёрной речке Александрина Гончарова описала весёлую прогулку на верховых лошадях в Лахту 14 августа 1835 г.: «Дам нас было только трое (Пушкина с сёстрами. – Р.С.) и ещё Соловая… и 12 кавалеров, большей частью кавалергарды… был большой обед; были все музыканты полка, так что вечером танцевали, и было весьма весело»⁸⁰⁴. Н.А. Соловая была женой кавалергарда, приятеля Дантеса, и принимала в нём самое живое участие. Прогулки в окрестностях столицы пробудили у Дантеса надежды. Но едва он начал ухаживать за Натали, как заболел и просидел дома «два смертельно длинных месяца» – октябрь и ноябрь⁸⁰⁵. Болезнь не охладила увлечения.

Посол Геккерн ревновал молодого человека. Приёмный сын сделался откровенным лишь после того, как появилась опасность, что покровитель, на год уехавший в Голландию, узнает обо всём от петербургских друзей.

Сведения о двухлетнем постоянстве француза Пушкин получил, без сомнения, от жены, а источником её уверенности были, конечно же, клятвы Дантеса. Натали простодушно поверила словам красавца-кавалергарда.

Из переписки Дантеса с Геккерном следует, что в 1835 г. поручик находился в связи с женщиной, вероятно, замужней дамой или вдовой, имевшей двух детей. Сохранилось письмо офицера к этой особе, датируемое временем до его усыновления Геккерном. В нём Жорж передаёт даме от имени своего отца, в ответ на её любезности, «миллион нежностей». (Он имел в виду своего действительного отца, «виновника моего существования»).

Поручик имел роман с сиятельной особой, имевшей двух статс-дам. «Во всю мою жизнь, – писал поручик, – я не видел ничего менее похожего на женщину, чем та из вашей свиты, которая говорит по-немецки»⁸⁰⁶. Имя пассии кавалергард не хотел предавать бумаге и потому именовал её в письмах Супругой. Прозвание «Супруга» указывало на привычную, утратившую романтизм связь. В сентябре Жорж в письме к Геккерну уведомил благодетеля, что Супруга «в сильнейшем отчаянии», так как лишилась ребёнка и ей грозит потеря другого. В письме от 1 сентября Жорж ссылался на свой опыт жизни с Супругой – опыт «всего прошлого года». 23 ноября 1835 г. он мимоходом сообщил отцу, что «разрывает отношения со своей Супругой» и обещал сообщить об окончании его «романа» в следующем письме⁸⁰⁷. Жорж выбрал неудачное время: он бросил Супругу в тяжёлый для неё час.

Заметим дату намечавшегося разрыва Дантеса с Супругой – конец ноября 1835 г. К этому времени «безудержная страсть» Дантеса к Пушкиной уже «пожирала» его в течение по крайней мере трёх месяцев. О том, когда фактически кончился роман с Супругой, офицер так и не сообщил отцу.

Приведённые факты примечательны тем, что они не согласуются с привычным представлением о распущенности молодого французского дворянина. Увлёкшись Пушкиной, он решил порвать связь с Супругой. По свидетельству очевидцев, Дантес охотно говорил о своих победах над женщинами. Это вполне понятно. Такими разговорами он старался заглушить молву о позорной связи с приёмным отцом.

Поручик боялся скомпрометировать Пушкину. «Во имя Господа, – писал он отцу, – никому ни слова, никаких расспросов, за кем я ухаживаю. Ты погубил бы её… я осмотрителен и до сих пор был настолько благоразумен, что тайна эта принадлежит лишь нам с нею…»⁸⁰⁸

Осенью 1835 г. А.С. Пушкин надолго уехал в Михайловское. В последних числах сентября Натали переслала мужу записку Анны Керн и тут же обрушилась на него с ревнивыми упрёками. Александр Сергеевич, поражённый её вспышкой, отвечал: «Получил я, ангел кротости и красоты! письмо твоё, где изволишь ты, закусив поводья, лягаться милыми и стройными копытцами… Жду от тебя писем порядочных… а не брань, мною вовсе не заслуженную, ибо я веду себя как красная девица»⁸⁰⁹. Ревнивые укоры Натали, весь эмоциональный всплеск, вероятно, был связан с началом романа с Дантесом.

С момента приезда в Михайловское заботы о семье ни на минуту не покидали поэта. «…Беспрестанно думаю о тебе, – писал он жене, – и ничего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял… Сегодня видел месяц с левой стороны, и очень о тебе стал беспокоиться… Пиши всё, что ты делаешь, чтобы я знал, с кем ты кокетничаешь»⁸¹⁰. В письмах поэта нет и тени ревности. Он привык к тому, что Натали проводит время в вихре светских удовольствий, и вовсе не думал упрекать её за это. В его словах звучали грусть и умиротворение: «В Михайловском нашёл я всё по-старому, кроме того, что нет уж в нём няни моей и что около знакомых старых сосен поднялась во время моего отсутствия молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых я уже не пляшу. Но делать нечего; все кругом меня говорит, что я старею. […] Всё это не беда; одна беда: не замечай ты, мой друг, того, что я слишком замечаю»⁸¹¹. Эти строки были написаны в те самые дни, когда Наталья до упаду танцевала с молодыми кавалергардами.