Текст книги "Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии"

Несостоявшийся поединок

Летом и осенью 1836 г. поэт был занят работой и избегал празднеств во дворце. Именно в это время он уведомил царицу, что «носит траур (по матери. – Р.С.) и отпускает всюду жену одну»¹⁰⁶⁵. Царица не забыла об этом и пригласила в Аничков Наталью Николаевну без мужа.

Атмосфера в семье была наэлектризована, и Александр Сергеевич не хотел отпустить жену. Жуковский был обеспокоен тем, что отсутствие Натали может привести к возобновлению сплетен насчёт её поведения. Поэтому он написал сначала письмо Пушкину, а затем отдельно его жене с рекомендацией принять приглашение на бал, которым двор открывал зимний сезон¹⁰⁶⁶.

Поэт был вне себя. Тем не менее он принял совет друга.

Жуковский исполнял функции неофициального посредника с редкой добросовестностью. Пушкина он бранил за то, что он нарушает тайну, а Геккернов убеждал обнародовать всю правду. Посредник писал 12 ноября: «…я сказал (Геккерну. – Р.С.), что почитаю его… в праве и даже обязанным предупредить несчастие (поединок. – Р.С.) открытием дела, как оно есть… это открытие будет в то же время и репарациею того, что было сделано против твоей чести перед светом»¹⁰⁶⁷. Жуковский никак не мог понять, что имеет дело с мистификацией, и продолжал верить в добрую волю Геккернов.

Пушкин, подчинившись настояниям Жуковского, сочинил письмо с отказом от дуэли. 16 ноября Жуковский должен был передать письмо Геккерну. Но вечером 15 ноября посредник узнал о том, что поэт готовит «страшную месть» Геккерну, и во второй раз сложил с себя полномочия. Утром 16 ноября он написал Пушкину гневное письмо: «…каким именем и добрые люди, и Геккерн, и сам ты наградите меня, если, зная предварительно о том, что ты намерен сделать (отомстить Геккерну. – Р.С.), приму от тебя письмо, назначенное Геккерну, и, сообщая его по принадлежности, засвидетельствую, что всё между вами (предварительно) кончено, что тайна сохранится» и пр. «…Делай что хочешь, – продолжал он. – Но булавочку свою беру из игры вашей, которая теперь с твоей стороны жестоко мне не нравится»¹⁰⁶⁸.

Письмо от 16 ноября Жуковский завершил притчей о пастухе-стрелке, волке и свинье. Сказка интересна тем, что в аллегорической форме она сообщает чрезвычайно интересные сведения о ходе мирных переговоров и распределении ролей. Волк (Дантес) намеревался съесть любимую овечку пастуха (Натали), но облизывался и на других овечек (Катерина). Узнав о решении пастуха – «забубенного стрелка» (Пушкин имел славу дуэлянта и искусного стрелка) – застрелить его, волк «начал делать разные предложения пастуху, на которые пастух и согласился». Приведённые слова доказывают, что, с точки зрения посредника, переговоры определённо кончились тем, что пастух согласился на предложение волка. Но согласие было лишь уловкой пастуха (Пушкина). Пастух попросил кума Василия (Жуковского): «Стань на минуту свиньёй и хрюканьем своим вымани серого волка из лесу в чистое поле». Отметим, что теперь пастух уже не думал о том, чтобы застрелить волка (на поединке. – Р.С.). Речь шла о том, чтобы публично осрамить волка. «Я соберу соседей (говорил пастух. – Р.С.), и мы накинем на волка аркан. – Послушай, братец, сказал кум Василий; ловить волка ты волен, да на что же мне быть свиньёю»¹⁰⁶⁹. Замечательно, что своё посредничество Жуковский сравнил с хрюканьем свиньи. Это сравнение обнаруживало всю степень его разочарования.

Невзирая на хлопоты Жуковского, сторонам не удалось составить согласованный проект отказа от дуэли. Поэт занялся розыском о пасквиле. Переговоры застопорились.

Жуковский вышел из игры, так как заподозрил, будто Пушкин использует его «посредство» в неблаговидных целях: мириться вовсе не собирается, а втайне готовит месть, другу же своему отводит роль приманки. Не зная ничего о разоблачениях Натали, Жуковский не мог понять поведения Александра. Его не могла удовлетворить также и жёсткая позиция, занятая послом.

Работа над проектом отказа Пушкина от дуэли не была завершена. Но и Жуковский с Пушкиным, и Геккерны успели составить своего рода инструкции, объяснявшие суть их позиции. Наставления Пушкина были кратки и вполне миролюбивы. Совсем иной характер имели инструкции голландского министра.

На листе с проектом отказного письма Дантес под диктовку отца написал своей рукой: «Необходимо, следовательно, точно констатировать, что я сделаю предложение м-ль Екатерине не в качестве сатисфакции или для улаживания дела, а только потому, что она мне нравится…» и пр. По тому, как поставлен вопрос в письме, продолжал поручик, можно было бы сделать из этого вывод, что дело обстояло так: «Жениться или драться».

Дантес подчёркивал, что готов драться, а затем заняться устройством брака, «ибо я определённо решил сделать это предложение после дуэли»¹⁰⁷⁰.

С.Л. Абрамович предположила, что запись была «своего рода инструкцией для секунданта»¹⁰⁷¹. Вывод очевиден. Геккерны объявили Пушкину войну, разом перечеркнув достигнутое мирное соглашение.

Зачем Геккернам понадобилось провоцировать дуэль? Видимо, они поняли, что мистификация всё больше затягивает их в ловушку. Планы отъезда поручика во Францию рушились. Выход Жуковского из игры окончательно осложнил дело. В таких обстоятельствах Геккерны решили играть ва-банк.

Полагают, будто Дантес утром 16 ноября получил «письмо Пушкина», в тот же день составил свой проект, который секундант д’Аршиак должен был немедленно передать Пушкину для подписания¹⁰⁷². 16 ноября, замечает С.Л. Абрамович, «письмо поэта с отказом от вызова было всё-таки передано Геккернам»; «и вот в тот момент, когда Пушкин и Жуковский считали дело оконченным, всё снова повернулось вспять… Геккерны решили добиваться от Пушкина другого письма»¹⁰⁷³.

Источники, исходившие от участника переговоров, рисуют совсем иную картину. В конспекте Жуковского отмечено:

«Свидание Пушкина с Геккерном у Е.И.

Письмо Дантеса к Пушкину и его бешенство.

Снова дуэль. Секундант. Письмо Пушкина»¹⁰⁷⁴.

Из этой конспективной записи следует, что Пушкин не посылал письмо Дантесу 16 ноября, а письмо Дантеса не было ответным посланием поэту. Своё обращение к Пушкину поручик начинал со фразы: «Барон де Г. сообщил мне, что он уполномочен г-ном […..] уведомить меня…»¹⁰⁷⁵ Дантес не имел в руках чернового письма Пушкина и должен был сослаться на полномочия от некоего господина. Имя господина написано неразборчиво, издатели не смогли его прочесть. Однако нет сомнения, что им был Жуковский. Геккерны, видимо, узнали об отставке Жуковского и спешили в последний раз использовать его имя.

16 ноября в доме у Карамзиных был праздничный обед в честь дня рождения Екатерины Андреевны. Дантес обедал с Александром Карамзиным у себя. Он не получил приглашения от именинницы. Пушкин уже ознакомился с письмом Дантеса и понял, что дуэль неизбежна и ему надо позаботиться о секунданте. Ещё в начале ноября граф Владимир Соллогуб принёс Пушкину экземпляр пасквиля и вскоре же предложил быть его секундантом, если дело дойдёт до дуэли. Встретив теперь у Карамзиных Соллогуба, Пушкин напомнил ему о давнем разговоре и поручил договориться с Геккернами об условиях дуэли¹⁰⁷⁶.

Письмо кавалергарда, вручённое Пушкину утром 16 ноября, сделало невозможным продолжение мирных переговоров. П.Е. Щёголев объясняет такой поворот дела появлением в роли действующего лица Дантеса, до того безмолвного. «…Когда Дантес остался наедине с самим собой, перед его умственным взором осветилась вдруг вся закулисная действительность, заговорили голоса чести и благородства, и он сделал неожиданный ход, который, конечно, был принят без ведома Геккерна и который чуть было не спутал все карты в этой игре»; Дантес написал рыцарское письмо Пушкину и «сделал ещё один „рыцарский“ ход, отправив к Пушкину секунданта Аршиака…» – так писал П.Е. Щёголев¹⁰⁷⁷.

С.Л. Абрамович следует той же схеме. «В отсутствие барона Геккерна» Дантес 16 ноября получил письмо Пушкина с отказом от дуэли. Письмо его не удовлетворило, и в ответ он написал «задиристое письмо». После долгих переговоров за его спиной «Дантес впервые получил возможность лично говорить со своим противником»; ему хотелось дать понять, «что он не трус»¹⁰⁷⁸.

Подлинные письма Дантеса начисто опровергают такое истолкование событий. Бравый поручик испытал крайнее неудобство, поняв, что ему не удастся избежать дуэли. Поединок грозил разрушить всю его карьеру. «Мой драгоценный друг, – писал он приёмному отцу, – благодарю за две присланные тобой записки. Они меня немного успокоили, я в этом нуждался и пишу эти несколько слов, чтобы повторить, что всецело на тебя полагаюсь, какое бы решение ты ни принял, будучи заранее убеждён, что во всём этом деле ты станешь действовать лучше меня»¹⁰⁷⁹. В записке нет и тени бравады, рыцарства, задиристости.

Не случайное отсутствие барона в доме в момент получения письма Пушкина, а совсем другие обстоятельства вынудили дипломата уйти в тень. Решительный поворот в ходе переговоров был связан, видимо, с тем, что Геккерны, вслед за Вяземским и Жуковским, узнали о пушкинских планах «страшной мести», откровениях Натальи по поводу переписки и пр. Угроза мести испугала посла. Чтобы избежать публичного оскорбления, он, скрепя сердце, решился на то, чтобы подставить под пулю приёмного сына.

Геккерны могли передать письмо Дантеса через Жуковского, но тот сложил с себя функции посредника. В дом к Пушкину отправился родня Жоржа виконт д’Аршиак, сотрудник французского посольства, приглашённый в качестве секунданта. Именно он отнёс Пушкину письмо Дантеса, выдержанное в самых решительных и энергичных выражениях. Фактически сын дезавуировал все ранее происходившие переговоры, которые вёл от его имени отец: «…ныне, когда вы заверяете, что не имеете более оснований желать поединка, я, прежде чем вернуть вам ваше слово, желаю знать, почему вы изменили намерение, ибо я никому не поручал давать вам объяснения, которые я предполагал дать вам лично»¹⁰⁸⁰. Геккерны заговорили с Пушкиным языком ультиматума. Дантес объявил, что готов драться с Пушкиным, если не получит от него письма с отказом от поединка. Поэту воспрещалось упоминать в письме о сватовстве поручика. Дантес обещал, в случае принятия его требования, сделать предложение Екатерине «после дуэли».

«Милостивый государь! Барон де Г., – писал поручик, – только что сообщил мне, что он был уполномочен г-ном …(Жуковским. – Р.С.) уведомить меня, что все те основания, по которым вы вызвали меня, перестали существовать»¹⁰⁸¹. Посол использовал формулу предварительного соглашения, принятую в ходе переговоров 12–13 ноября. Но его ссылка на полученные от посредника полномочия была более чем сомнительна.

До 16 ноября все переговоры с Пушкиным вёл голландский министр. С этого дня его место занял д’Аршиак. В отличие от посла, секундант д’Аршиак не участвовал в предыдущих переговорах и не давал никаких обязательств насчёт брака Дантеса. Таким образом, его руки были свободны. «Человек чести», Геккерн намеренно уступил место французскому дипломату, чтобы уклониться от исполнения принятых на себя обязательств.

Нетрудно было предвидеть, что сватовство Дантеса к бедной Гончаровой будет встречено светом с иронией и недоумением. И Пушкин, и Геккерны одинаково понимали, что отказ от обязательств в отношении Гончаровой, не подкреплённых публичной оглаской, никого не удивит. Найти предлог не составляло труда. Свадьба не могла состояться без богатого приданого, каковое отсутствовало. Слухи о беременности невесты усугубляли дело. Безнравственное поведение девицы само по себе давало повод для расторжения сговора.

Геккерны надеялись, что Пушкин отступит перед их натиском. При этом они вели хитрую игру, стремясь внушить поэту убеждение, что их намерения в отношении брака серьёзны. Помолвка Катерины с Дантесом не была объявлена. Тем не менее вечером 16 ноября Е. Гончарова отправилась на бал в дом австрийского посла в белом платье, предвосхищая сговор. Катерина давно перешла в стан Геккернов и без согласования с ними она, естественно, никогда бы не решилась на такой поступок.

По случаю смерти Карла X двор объявил траур, и все гости в салоне Фикельмон были в чёрном. Дантес пользовался милостями Карла X. Тем бестактнее казалось поведение его невесты, одевшейся в белое платье.

Пушкин, приютивший Гончарову под своей крышей и руководивший ею, был возмущён поведением свояченицы. Он явился около полуночи на раут и высказал Дантесу «несколько более чем грубых слов», а невесте запретил говорить с женихом. После этого он увёз девиц Гончаровых домой¹⁰⁸².

17 ноября Пушкин пригласил к себе секунданта Владимира Соллогуба. По пути на Мойку граф первым делом зашёл к Геккернам за советом. Позднее, вступив в переговоры с д’Аршиаком, секундант сказал, что на Пушкина надо «глядеть как на больного»¹⁰⁸³. Дружба секунданта с Геккернами не была секретом для Пушкина, и однажды он сказал Соллогубу, что тот был секундантом не его, а скорее Дантеса¹⁰⁸⁴.

Приняв графа Соллогуба, поэт кратко объяснил ему причины дуэли: «В обществе говорят, что Д. ухаживает за моей женой. Иные говорят, что он ей нравится, другие, что нет (намёк на отношения Дантеса с Катериной. – Р.С.). Всё равно, я не хочу, чтобы их имена были вместе. Получив анонимное письмо, я его вызвал. Геккерн просил отсрочки на две недели. Срок кончен…» Поэт не желал посвящать во все подробности своей семейной жизни двадцатитрёхлетнего приятеля. В свою очередь, Соллогуб хорошо усвоил то, что слышал в доме Геккернов. Ничтоже сумняшеся секундант стал спорить с Пушкиным, отстаивая точку зрения Жоржа. Он твердил: «Дантес… не хочет, чтобы имена женщин в этом деле называли». Это вызвало гнев Пушкина: «Как, закричал П. А для чего же это всё? И пошёл и пошёл. – Не хотите быть моим секундантом? Я возьму другого». Соллогуб служил в министерстве внутренних дел. Дуэли были уголовно наказуемым деянием, и участие в них грозило погубить карьеру. Понятно, что слова Пушкина уязвили молодого аристократа.

Пушкин определённо не желал упоминать в письме имя лишь одной из женщин – своей жены. Но он категорически настаивал на том, чтобы было названо имя другой женщины – невесты Дантеса Катерины.

17 ноября секунданты встретились и договорились о месте и времени поединка. Пушкин должен был биться с Дантесом в 10 утра 21 ноября на Парголовской дороге в окрестностях Петербурга. Дата поединка была выбрана дипломатом не случайно. В этот день Пушкин предполагал подвергнуть его публичной казни. Дуэль должна была предотвратить такой поворот событий.

Геккерны рассчитывали припугнуть Пушкина и добиться от него уступки. В ходе переговоров с Соллогубом секундант Дантеса д’Аршиак повторно потребовал, чтобы «вызов был уничтожен без причин», иначе говоря, без ссылки на сватовство. Соллогуб отвечал, что Пушкин никогда с этим не согласится.

Убедившись в неосновательности своих расчётов, Геккерны в тот же день, 17 ноября запросили о мире. Они поручили Соллогубу составить записку Пушкину с объявлением, что принимают все его условия. Секундант должен был сослаться на конфиденциальное заявление д’Аршиака, что «барон Геккерн окончательно решил объявить свои намерения относительно женитьбы…» От себя граф добавил: «Само собой разумеется, что г-н д’Аршиак и я, мы служим порукой Геккерна»¹⁰⁸⁵. В своей записке Соллогуб, излагая письмо по памяти, даёт ему ещё более откровенное толкование: «Г. д’Аршиак и я служим вам порукой, что свадьба состоится». Рассказ о переговорах 17 ноября Соллогуб завершил словами: «Свадьба решилась»¹⁰⁸⁶. Записка Соллогуба не имела значения официального документа, так как не была скреплена подписями Геккернов и д’Аршиака. Тем не менее она помогла преодолеть кризис.

Получив заверение в том, что свадьба Катерины состоится, Пушкин отказался от дуэли. Он составил письмо на имя «господ свидетелей» – графа Соллогуба и виконта д’Аршиака, в котором слова о сватовстве были сохранены, но получили новую редакцию: «узнав из толков в обществе, что г-н Жорж Геккерн решил объявить о своём намерении жениться на мадемуазель Гончаровой после дуэли» и пр.¹⁰⁸⁷ Теперь при обнародовании письма Пушкина Геккерны не могли избежать огласки сватовства Дантеса.

Худой мир

Геккерны, ранее требовавшие держать дело в тайне и затягивавшие объявление о помолвке, наконец должны были уступить. Помолвка не могла состояться без участия родни невесты в лице её тётки Загряжской и братьев. В недатированном письме Жуковскому старая фрейлина писала: «Слава Богу, кажется, всё кончено. Жених и почтенной его Батюшка были у меня с предложением. К большому щастью за четверть часа пред ними приехал из Москвы старшой Гончаров и он объявил им Родительское согласие, и так все концы в воду. Сегодня жених подаёт просбу по форме о позволении женидьбы и завтра от невесте поступать к императрице»¹⁰⁸⁸. Из послужного списка старшего Гончарова следует, что он спешно взял отпуск в Министерстве с 14 ноября и тотчас выехал в Петербург¹⁰⁸⁹. 17 числа он прибыл в Петербург, и через «четверть часа» в дом Загряжской были приглашены Геккерны. Жених и его отец сделали формальное предложение Катерине, а Дмитрий объявил о родительском благословении.

Судя по дате отъезда из Москвы, Д. Гончаров не мог добраться до Петербурга ранее второй половины дня 17 ноября. Известно, что с 3 часов дня Дантес вёл переговоры с секундантами, а затем долго ждал ответ от Пушкина. Видимо, переговоры были закончены в спешке под вечер. В тот же день около полночи на бале у Салтыкова было официально объявлено о помолвке Гончаровой и Дантеса. Пушкин присутствовал на помолвке, но жениху не кланялся.

Геккерн спешил договориться с Гончаровыми о приданом. В письме от 19 января 1837 г. Екатерина напомнила брату: «Ты сказал Тётушке, а также Геккерну, что ты будешь выдавать мне… 5000 в год»¹⁰⁹⁰. Очевидно, Катерина имела в виду переговоры 17 ноября в доме тётки.

Загряжская настаивала на том, чтобы поручик немедленно отрапортовал полковому начальству о своём браке. Но жених не спешил. 23 ноября Пушкин виделся с царём в Зимнем. Лишь после этого, 26 ноября Дантес подал командиру рапорт с просьбой разрешить ему вступить в брак с Екатериной Гончаровой¹⁰⁹¹. Вслед за тем фрейлина Гончарова направила императрице просьбу «по форме» о разрешении выйти замуж за кавалергарда. Но ответ она получила, по-видимому, не сразу. 5 декабря невеста была вынуждена через Наталью Ховен обратиться с ходатайством к обер-гофмейстеру Нарышкину: «Князь! – писала фрейлина Ховен. – Г-жа Гончарова, спрашивая у её императорского величества милостивого позволения на её брак с г-ном бароном Геккерном, нижайше просит Вас оказать ей любезность и подтвердить его (позволение. – Р.С.)»¹⁰⁹².

Проволочка с разрешением на свадьбу была вызвана тем, что браки иноверца и русской обставлены были в России множеством условий. При подаче рапорта с Дантеса было взято письменное обязательство, что он не будет принуждать невесту отказаться от православной веры. По российским законам дети от смешанного брака крестились в православную веру. Геккерн решил использовать своё влияние и через Нессельроде подал прошение о том, чтобы предоставить Жоржу право крестить детей от будущего брака в католическую веру. Отказ от вступления в русское подданство по случаю вступления в брак с православной русской дворянкой и прошение насчёт детей осложнили ситуацию. В дело вмешались военное министерство и Синод.

20 декабря последовал обмен письмами между военным министром и обер-прокурором Синода по поводу брака Дантеса. Наконец Николай I разрешил брак собственным повелением. Полковой приказ о дозволении поручику жениться появился 1 января¹⁰⁹³.

Решение о страшной мести Геккерну было следствием нервного потрясения, пережитого Пушкиным. Рассказ Натали дал почву для мучительных размышлений. Поэт не мог скрыть своих мук от окружающих. 20 ноября 1836 г. С. Карамзина записала: «Пушкин своим взволнованным видом, своими загадочными восклицаниями, обращёнными к каждому встречному, добьётся того, что возбудит подозрения и догадки. Вяземский говорит, что он „выглядит обиженным за жену, так как Дантес больше за ней не ухаживает“»¹⁰⁹⁴. Даже Вяземские и Карамзины не понимали того, что происходило у них на глазах. Князь Пётр нашёл возможным шутить над Пушкиным в то время, когда тот был на краю пропасти.

Брак Дантеса вызвал недоумение в свете, при дворе и даже в семье поэта. Сестра поэта Ольга писала отцу 24 декабря 1836 г. по поводу помолвки Дантеса с Екатериной Гончаровой: «Это событие удивляет весь свет… потому что его (жениха. – Р.С.) страсть к Наташе ни для кого не была тайной. Я прекрасно знала об этом, когда была в Петербурге, и я тоже над этим подшучивала; поверьте мне, что тут должно быть что-то подозрительное, какое-то недоразумение и что, может быть, было бы очень хорошо, если бы этот брак не имел места»¹⁰⁹⁵. В глазах всего общества союз блестящего кавалергарда и бесприданницы Гончаровой был мезальянсом.

Пушкин до последнего момента был убеждён в том, что Катерина станет жертвой интриги и брак не состоится. Даже после объявления о помолвке, рассказывает Соллогуб, Пушкин «ей всё не верил – так что он со мной держал пари: я тросточку, а он – свои сочинения»¹⁰⁹⁶. Пушкин бился об заклад не с одним Соллогубом. С.Н. Карамзина писала: «…завтра, в воскресенье, состоится эта удивительная свадьба… Пушкин проиграет несколько пари, потому что он, изволите видеть, бился об заклад, что эта свадьба один обман и никогда не состоится»¹⁰⁹⁷.

Помолвка Дантеса заинтриговала двор. 19 ноября императрица записала в своём дневнике: «Вечером Софи Бобринская и Сесиль (Фредерикс. – Р.С.) о женитьбе Дантеса». 23 ноября царица послала записку Бобринской: «Со вчерашнего дня для меня всё стало ясно с женитьбой Дантеса, но это секрет»¹⁰⁹⁸. Николай I беседовал с Пушкиным 23 ноября. Значит императрица Александра не могла получить сведения от него 22 ноября. Но она беседовала с Трубецким, приятелем Дантеса, и с фрейлинами. Сестре Долли, Е.Ф. Тизенгаузен, она писала: «Я так хотела бы узнать у вас подробности невероятной женитьбы Дантеса, неужели причиной явилось анонимное письмо?»¹⁰⁹⁹

Бобринская была менее сдержанна относительно секрета Дантеса. 25 ноября она послала мужу следующее сообщение о браке кавалергарда: «…ничем другим я вот уже целую неделю не занимаюсь, и чем больше мне рассказывают об этой непостижимой истории, тем меньше я что-нибудь в ней понимаю» […] «Это, – продолжала подруга царицы, – решённый брак сегодня, какой навряд ли состоится завтра. Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, чёрной и бедной сестре белолицей, поэтичной красавицы, жены Пушкина»¹¹⁰⁰. Итак, главная тайна, о которой умолчала царица в письме, состояла в том, что помолвка Дантеса непрочна, поскольку в самое близкое время (завтра) станет ясно, что брак не состоится. Следует отдать должное проницательности Пушкина. Его предположения полностью совпадали со сведениями, исходившими от Дантеса и его друзей.

Через несколько дней после помолвки Дантеса произошли события, живо описанные В. Соллогубом. 21 ноября 1836 г. Александр Сергеевич пригласил графа к себе и сказал, что ничего не хочет делать без его – секунданта – ведома. Вслед за тем он зачитал опешившему Соллогубу черновик оскорбительного письма, адресованного Геккерну. Начав чтение, Пушкин пришёл в исступление.: «Губы его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения»¹¹⁰¹. Впечатляющие подробности о налитых кровью глазах наводят на мысль, что поэт прочёл секунданту только что написанное письмо. Однако достоверны ли сами эти подробности?

В ранней записке Соллогуб описал сцену в кабинете Пушкина в самых прозаических выражениях: «Тут он мне стал читать своё письмо к старику Геккерну. Я письма этого страшно испугался»¹¹⁰². В том, что Соллогуб точно описал свои чувства, сомневаться не приходится. Что касается эмоционального состояния Пушкина, оно наиболее точно описано не в поздних, а в ранних воспоминаниях. Из самой ранней записки Соллогуба следует, что Пушкин «был в ужасном порыве страсти» 17 ноября, иначе говоря, главный эмоциональный всплеск приходился вовсе не на 21, а на 17 ноября.

Будучи беллетристом, Соллогуб не удержался от соблазна литературной обработки «речей» Пушкина. Согласно поздним припоминаниям, поэт начал беседу с секундантом словами: «С сыном уже покончено… Вы мне теперь старичка подавайте». До литературной обработки фраза не имела такого сатанинского звучания. В ранней записке значилось: «С молодым я кончил – подавайте старика».

Сохранилось два письма Пушкина, посвящённых одному и тому же сюжету. Одно адресовано Геккерну, другое – Бенкендорфу. Письма датируют одним и тем же днём – 21 ноября 1836 г. Однако сопоставление их содержания убеждает, что они не могли быть написаны одновременно. Письмо Бенкендорфу имеет точную дату 21 ноября. Письмо послу традиционно датируют 17–21 ноября. Эта дата нуждается в проверке.

16 ноября Пушкин принял вызов Дантеса. Весь день 16 ноября и первую половину дня 17 ноября Александр Сергеевич жил в напряжённом ожидании кровавого поединка. Бой мог закончиться смертью поэта, но тогда виновник интриги Геккерн остался бы безнаказанным. Ввиду всего этого поэт, по-видимому, уже 16–17 ноября приступил к сочинению обличительного письма барону. Это письмо он намеревался взять с собой на поле боя. С помощью пера он рассчитывал поразить недруга при любом исходе поединка.

Сохранились обрывки двух разорванных беловиков¹¹⁰³. События следовали одно за другим стремительным потоком, и поэту пришлось внести исправления в заготовленный текст. После этого ему поневоле пришлось вторично переписать письмо¹¹⁰⁴. Вся работа, видимо, заняла несколько дней. Поэт не мог опубликовать своё письмо послу, но ничто не мешало распространить его в списках.

Пушкин не очень доверял Соллогубу и пригласил его отнюдь не потому, что именно ему первому хотел прочесть своё творение. Граф был начинающим литератором и одновременно олицетворял тип аристократа – человека чести. Пушкин прекрасно знал, что симпатии Соллогуба на стороне Геккернов. Но ему нужен был именно такой свидетель. Пушкин не отказался от планов публичного обличения барона, но старался предугадать, как встретит свет задуманную месть. Именно для этого он и призвал к себе Соллогуба.

Клеймя подлый образ действий министра, поэт написал страшные слова: «Вы отечески сводничали Вашему… так называемому сыну (прямая ссылка на тайный порок, доказать который не было никакой возможности. – Р.С.)… Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом (у кавалергарда была лёгкая простуда. – Р.С.), он должен был сидеть дома… вы говорили, бесчестный вы человек…» и пр.¹¹⁰⁵

Поэт намеревался опорочить Геккерна как безнравственного человека и обесславить как дипломата, не умеющего предвидеть ближайших последствий своих действий. С этой целью он подробно описал свои достижения в расследовании истории с пасквилем: «…с первого же взгляда я напал на следы автора… Если дипломатия есть лишь искусство узнавать, что делается у других… вы должны отдать мне справедливость, признав, что были побеждены по всем пунктам»¹¹⁰⁶. После указания на дипломатическое поражение Геккерна Пушкин без обиняков назвал его автором анонимных писем (что не соответствовало действительности).

В конце письма Геккерну предлагалось самому найти достаточные основания, «чтобы, – писал Пушкин, – побудить меня не плюнуть вам в лицо и чтобы уничтожить самый след этого жалкого дела»¹¹⁰⁷. Эти слова доказывают, что поэт готов был унизить нидерландского вельможу даже не пощёчиной, а плевком в лицо. Уберечь барона от такого поругания мог разве что отъезд из России. Письмо заканчивали слова о том, что Пушкину «из этого жалкого дела» «легко будет сделать отличную главу в моей истории рогоносцев». Слова служили ответом на «диплом», якобы составленный Геккерном. Каким рогоносцам предполагал посвятить свою главу Пушкин, остаётся загадкой.

Поэт долго и терпеливо воздвигал свой дом, руководил женой, которая была по существу творением его рук. Теперь же он безжалостно рушил стены и крышу дома, рискуя погибнуть под его обломками. В гневе он был беспомощным. После всех оскорблений Пушкин жаловался человеку, которого считал злейшим своим врагом: «Я, как видите, добр, бесхитростен, но сердце моё чувствительно». При всём поразительном знании человеческого сердца поэт был по-детски простодушен.

Читая письмо Соллогубу, Пушкин рассчитывал услышать хотя бы одно-единственное слово сочувствия и понимания. Но граф был испуган и ушёл, ничего не сказав. «Что я мог возразить против такой сокрушительной страсти. Я промолчал невольно», – писал Соллогуб. Безмолвие графа должно было произвести на поэта большее впечатление, чем любые слова. Он понял, что реакция света на его обличения будет крайне неблагоприятна, но не для Геккернов, а для него самого.

21 ноября Пушкин твёрдо решил отослать письмо барону. Последствия не заставили бы себя ждать. Жандармы немедленно привлекли бы его к ответу. Упреждая ход событий, поэт в тот же день написал объяснительное письмо Бенкендорфу. Письмо было выдержано в более умеренных и сдержанных тонах¹¹⁰⁸.

Объясняя причины дуэли, поэт сослался на общественное мнение: «…все были возмущены… но, твердя, что поведение моей жены безупречно, говорили, что поводом к этой низости (сочинению анонимного пасквиля. – Р.С.) было настойчивое ухаживание за нею г-на Дантеса». Излагая историю дуэли до момента её отмены, Пушкин продолжал: «Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна…»¹¹⁰⁹

Поэт не отправил письмо Бенкендорфу, но избежать беседы с ним и с государем ему всё же не удалось.