Текст книги "Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии"

Три сестры

Когда Наташа решила взять в Петербург старших сестёр, Пушкин предостерёг её словами: «Эй, жёнка! смотри… Моё мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети, пока малы. …А то хлопот не наберёшься, и семейного спокойствия не будет»¹³⁸¹. Натали любила сестёр и хлопотала о том, чтобы выдать их замуж. В сентябре 1834 г. Коко-Екатерина и Азинька-Александрина обосновались в доме Пушкиных. По этому поводу Ольга Павлищева-Пушкина писала мужу 12 сентября 1835 г.: «Александр представил меня своим жёнам – теперь у него их целых три, как тебе известно. Его свояченицы хороши, но ни в какое сравнение не идут с Натали, которую я нашла похорошевшей: у неё теперь прелестный цвет лица и она немного пополнела; это единственное, чего ей недоставало»¹³⁸². Шутка насчёт трёх жён была тяжеловесной, но лишённой тени двусмысленности. В контексте письма она означала, что о соперничестве со стороны своячениц не могло быть и речи.

Ольге Сергеевне выдуманная ею шутка казалась чрезвычайно удачной. Поэтому она не раз её повторила. 20 декабря 1835 г. она писала мужу: «Александр был, по обыкновению, не надолго, к тому же с двумя женами и в дистрикции…» [рассеянности]¹³⁸³. Какую из двух своячениц Ольга Сергеевна имела в виду, сказать невозможно. К обеим она относилась с полным безразличием.

Приятель Пушкина Н.М. Смирнов, вовсе не расположенный к Дантесу, вспоминал, что молодой француз дал Пушкину прозвание Pacha à trois queues (трёхбунчужный паша), когда тот явился на бал в сопровождении трёх сестёр¹³⁸⁴. Каламбур кавалергарда казался вовсе безобидным по сравнению с шутками сестры поэта.

Александра была самой некрасивой, но при том и самой умной из трёх сестёр Гончаровых. Она увлекалась стихами Пушкина, а он помогал и покровительствовал ей. Ещё до переезда Александрины в столицу поэт стал сватом свояченицы. Женихом Александрины был тридцатишестилетний подполковник в отставке А.Ю. Поливанов. О лучшей партии девице не приходилось мечтать, и поэт взялся устроить судьбу молодых. Камнем преткновения был вопрос о приданом. Пушкин на собственном опыте знал, что Наталья Ивановна Гончарова скорее пожертвует счастьем и будущим дочери, чем расстанется с частью своих земель. Все надежды Александрина возлагала на деда. Но Пушкин сомневался, что дед поможет жениху: «…я боюсь, чтобы дедушка его не надул», – писал он¹³⁸⁵. Минуя мать невесты, поэт написал письмо А.Н. Гончарову. Его вмешательство вызвало гнев Натальи Ивановны. Она сделала выговор зятю. В конце концов брак расстроился. Александрина и её сестра Екатерина уехали в Петербург к Пушкиным, даже не попрощавшись с матерью. Кажется, роман с Поливановым оставил в душе юной Александрины мучительные воспоминания. В январе 1837 г. она писала брату: «теперь у меня больше опыта, ум более спокойный и рассудительный, и я полагаю лучше совершить несколько безрассудных поступков в юности, чтобы избежать их позднее»¹³⁸⁶. В чём состояло её безрассудство, Александрина не уточняла. В Петербурге Азинька появилась в 23 года, когда юность её была позади. Ошибки были совершены ранее.

Присутствие трёх молодых женщин, окружённых роем поклонников, увлечение стихами Пушкина создавали особую атмосферу в доме поэта¹³⁸⁷.

Сестре поэта Ольге Сергеевне эта атмосфера не нравилась, и её шутки по поводу брата становились всё более сердитыми. В феврале 1836 г. Аннета Вульф писала своей сестре Евпраксии Вревской: «Ольга говорит, что он (Пушкин. – Р.С.) якобы очень ухаживает за своей свояченицей Алекс»¹³⁸⁸. Слово «якобы» в пересказе Аннеты выдаёт иронию, объяснить которую нетрудно. Евпраксия Вревская видела Натали и Александрину в том же 1836 г. и так описала своё впечатление: «Пушкина в полном смысле восхитительна, но зато её сестра показалась мне такой безобразной, что я разразилась смехом, когда осталась одна в карете с моей сестрой»¹³⁸⁹.

Арапова, жившая под одной крышей с Александриной, отметила, что черты её тётушки напоминали правильный гончаровский склад, но лицо было как бы карикатурой на Наталью Николаевну; она была косоглазой, кожа лица отдавала желтизной; «предательское сходство служило в явный ущерб Александре Николаевне»¹³⁹⁰. Однако сохранились и другие отзывы о внешности средней сестры. Семидесятишестилетний граф Ксавье де Местр писал в 1840 г. после встречи с сёстрами: «…вдова знаменитого поэта, очень красивая женщина, а сестра её, хотя и не так одарена природою, однако тоже весьма хороша»¹³⁹¹.

Три сестры Гончаровы были отягощены дурной наследственностью, связанной с психическим заболеванием отца. Не этим ли обстоятельством объяснялись приступы ипохондрии у Александрины? В 1835 г. она писала брату Дмитрию: «А знаешь ли, я не удивлюсь, если однажды потеряю рассудок. Ты себе не представляешь, как я переменилась, раздражительна, характер непереносимый. Мне совестно окружающих людей. Бывают дни, когда я могу не произносить ни слова… Надо, чтобы никто меня не трогал, не разговаривал со мною, не смотрел на меня – и я довольна»¹³⁹². Александрина, по её признанию, изводила окружающих – Пушкина и сестёр. Племянница Александрины Арапова подтверждает, что та обладала невыносимым характером.

Приведённые сведения о внешности и характере Александрины не следует игнорировать, оценивая сведения о её романе с Пушкиным. Слова сестры поэта Ольги по поводу брата и Александрины производят впечатление родственного злословия.

Известен отзыв княгини Е.А. Долгоруковой, подруги Натальи Николаевны, о её сестре. Александрина «холодна, благоразумна (?). Кажется, что в последние годы Пушкин влюбился в неё»¹³⁹³. В рассказе Долгоруковой проскальзывает та же нота, что и в словах Аннеты. Их сообщения сопровождают слова «якобы», «кажется».

Первые известия об ухаживаниях Пушкина за свояченицей не имели ничего общего со злонамеренными сплетнями. Пересуды не выходили за пределы пушкинской семьи, родни и приятельниц.

Другом семьи Пушкиных был прапорщик А. Россет, сверстник Натальи Николаевны и постоянный посетитель дома Карамзиных. Его показания игнорировать невозможно. «Тогда уже, летом 1836 года, – вспоминал он, – шли толки, что у Пушкина в семье что-то неладно: две сестры, сплетни, и уже замечали волокитство Дантеса»¹³⁹⁴. Пушкинисты видят в этих словах намёк на двух сестёр – Наталью и Александрину. По утверждению Я.Л. Левкович, А.О. Россет пишет о слухах и «сплетнях», порочащих Пушкина¹³⁹⁵. Это, конечно, заблуждение.

Софи Карамзина старательно регистрировала сплетни, циркулировавшие в кружке Пушкиных, Карамзиных, Россет. Прошло лето 1836 г., и в письме от 19 сентября Софи живописует треугольник – Дантес не отходит от Екатерины, но бросает нежные взгляды на Натали. В письме от 19 декабря 1836 г. Карамзина описывает ту же картину: Натали в отсутствие мужа кокетничает с Дантесом, а Екатерина мучается ревностью¹³⁹⁶. Треугольник не оставлял места для Александрины.

Аркадий Россет очень точно описал ситуацию, сложившуюся летом 1836 г. Совершенно очевидно, что под двумя сёстрами он подразумевал не Наталью и Александрину, а Наталью и Екатерину, в связи с чем и упоминал о волокитстве Дантеса, его одновременном ухаживании за двумя сёстрами.

Аркадий Россет не имел в виду Александрину ещё и потому, что был увлечён ею сам. Письма Софи подтверждают это. 18 октября Карамзина сообщила брату, что со вчерашнего дня приёмы в родительском доме возобновились, и гости заняли привычные места – «Натали Пушкина и Дантес… Александрина с Аркадием»¹³⁹⁷. Как только Софи начинает строго описывать то, что видит, тотчас обнаруживается истина. У Александрины был роман не с Пушкиным, а с Россетом. Наталья Николаевна писала о романе следующее: Александрина в Петербурге влюбилась в прапорщика Аркадия Россета; «это давнишняя большая и взаимная любовь Сашеньки»¹³⁹⁸. Письма Вяземского подтверждают слова Натальи Николаевны. Летом 1841 г. князь Пётр был в гостях у вдовы Пушкина и слышал, как Россет, задумавшись, произнёс какое-то слово вполголоса: «Мне послышалось: Александ… (Александрина. – Р.С.)». Примерно месяц спустя Вяземский вновь посетил сестёр Наталью и Александрину. «…Аркадий Осипович Россети очень был тронут нежным воспоминанием одной персоны (Александрины. – Р.С.)… тут другая из вышереченных сестриц изволила затянуться пахитоской (вдова Пушкина стала курить. – Р.С.) и сказать: как он мил, этот Аркаша!» – писал Вяземский после визита¹³⁹⁹. К 1841 году от былой нежной любви остались одни воспоминания.

Щедро одарённая природой Натали всю жизнь жалела сестру, некрасивую, неуживчивую и никому не нужную.

Из трёх сестёр одна Александрина отличалась практичностью. В этом и была причина её особых отношений с Пушкиным. Наталья Николаевна увлекалась балами. «Хозяйством и детьми, – замечает княгиня Вяземская, – должна была заниматься вторая сестра, Александра Николаевна… Пушкин подружился с нею»¹⁴⁰⁰.

В письмах жене Пушкин не стеснялся передавать поцелуи её троюродной сестре Идалии Полетике. Родным же сёстрам жены он адресовал слова: «тёткам Ази и Коко мой сердечный поклон»; «Бель-серам поклон»; «Что Коко и Азя? замужем или ещё нет?»; «Кланяюсь дамам твоим»; «Дамам кланяюсь»; «Кланяюсь твоим наездницам»¹⁴⁰¹. В некоторых письмах поэт забывал упомянуть о свояченицах.

Дуэльная история внесла разлад во взаимоотношения трёх сестёр и замешательство, так же как и среди друзей поэта. По свидетельству Данзаса, старый Геккерн был озлоблен и исподтишка повёл войну против Пушкина, всячески ему вредя и распространяя клевету. Некоторые «недогадливые друзья» по неведению способствовали осуществлению его замыслов¹⁴⁰².

Золотой крестик

Одним из недогадливых друзей поэта был Вяземский. В трагические дни князь Пётр объявил, что отвращает лицо от дома Пушкина¹⁴⁰³. Объясняя близким причины такого шага, князь неизбежно должен был сослаться на молву. О такого рода дружеском злословии Пушкин писал,

 
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралём рождённой
И светской чернью ободрённой,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил стократ ошибкой…
 

Письма князя Петра, написанные сразу после катастрофы, были полны раскаяния. Это чувство не покидало Вяземского и его жену до преклонных лет, порождая невольное стремление припомнить события, оправдывавшие легковерие. Свидетельством тому служит история некоей цепочки или креста, записанная П.И. Бартеневым со слов Вяземских.

В черновике письма Бенкендорфу Жуковский перечислил последние распоряжения умирающего: Пушкин велел доктору Спасскому сжечь какую-то бумагу, а «Данзасу велел найти какой-то ящик и взять из него находившуюся в нём цепочку. Более никаких распоряжений он не делал и не был в состоянии делать»¹⁴⁰⁴. Перед нами наиболее раннее и не вызывающее сомнений сообщение. Жуковский писал именно о цепочке, которую он никак не мог перепутать с крестом («крестиком»).

Прошло много лет, и Бартенев записал припоминания Вяземской о цепочке Пушкина в нескольких версиях. Согласно одной версии, поэт взял у Александрины сначала перстень с бирюзой, а потом цепочку. После дуэли умирающий поручил Вяземской возвратить владелице её цепочку, но «непременно без свидетелей». Когда княгиня при передаче цепочки сказала об этом, та вспыхнула и сказала: «Не понимаю, отчего это!» Согласно второй версии, Вяземская получила цепочку от Пушкина, когда на минуту осталась с ним наедине. В этом случае Бартенев забыл упомянуть о наказе вручить вещь Александрине без свидетелей. Александрина будто бы вся вспыхнула, принимая от Вяземской загробный подарок, что «возбудило в княгине подозрение»¹⁴⁰⁵. Поздние припоминания княгини подтвердили известие Жуковского о цепочке. Однако самая драматическая подробность её повествования – наказ передать цепочку наедине – является, по всей видимости, домыслом. Данзас не отходил от постели Пушкина, и умирающий передал цепочку ему, а не Вяземской. Никакой тайны из своего подарка поэт не делал.

В публикации 1908 г. П.И. Бартенев привёл ещё одну версию рассказа Вяземской. На этот раз он упомянул о том, что умирающий Пушкин передал княгине нательный крест с цепочкой. Цепочка незаметно превратилась в крестик¹⁴⁰⁶.

Спустя двадцать пять лет после смерти Вяземской П.И. Бартенев, достигший восьмидесяти лет, припоминал: «Что он (Пушкин) был в связи с Александрой Николаевной, об этом положительно говорила мне княгиня Вера Фёдоровна»¹⁴⁰⁷. Вяземская делилась с Бартеневым своими подозрениями по поводу краски смущения на лице Александрины, и её слова были им своевременно записаны. Что касается главной «улики» – крестика с цепочкой, о ней заговорили с большим запозданием.

Оживлению давней сплетни способствовали воспоминания Александры Ланской-Араповой, дочери Натальи Николаевны. По её словам, старушка няня, некогда нянчившая детей Пушкина, рассказала ей следующее. «Раз как-то Александра Николаевна (Гончарова. – Р.С.) заметила пропажу шейного креста… Тщетно перешарив комнаты, уже отложили надежду, когда камердинер, постилая на ночь кровать Александра Сергеевича… нечаянно вытряхнул искомый предмет»¹⁴⁰⁸. Фразеология рассказа («искомый предмет» и пр.) нисколько не похожа на речь неграмотной крестьянки из крепостных.

Легенда получила завершение. Пушкин при друзьях передал цепочку Александрине. Цепочка превратилась в нательный крестик. Крестик не был передан Пушкиным Александрине через Данзаса или Вяземскую. Его якобы нашли в постели у поэта. Трагическая подробность превратилась в бульварную историю, не имеющую ничего общего с действительностью. Сочинение анекдотов о Пушкине оставалось модным занятием до начала XX века. Можно установить, что подтолкнуло падчерицу поэта к злобной выдумке.

В 1887 г. в Петербурге была издана записка Трубецкого. Ссылаясь на слова Идалии Полетики и свои припоминания, он писал о несомненной связи Пушкина с Александриной. Публикация стала известна Араповой, Бартеневу и пр. В своём «романе», изданном в 1907 г., Арапова прямо указала на то, что толки об отношениях поэта с Александриной уже проникли в печать¹⁴⁰⁹. Падчерица Пушкина подхватила сплетню, которую распространяли злейшие враги поэта.

По утверждению Араповой, особый вес истории с крестиком придало свидетельство её матери. Беседуя со старшей дочерью о последних минутах её отца, Наталья Николаевна упомянула о том, что, «благословив детей и попрощавшись с близкими, он (Пушкин. – Р.С.) ответил необъяснимым отказом на просьбу Александры Николаевны допустить и её к смертному одру»¹⁴¹⁰. Всё это плод фантазии Араповой. 28 января 1837 г. Тургенев писал из квартиры Пушкиных «Жена подле него. …Александра плачет, но ещё на ногах»¹⁴¹¹. 28 января, свидетельствовал Данзас, не отходивший от Пушкина, боли несколько уменьшились, «Пушкин пожелал видеть жену, детей и свояченицу Александру Николаевну Гончарову»¹⁴¹². Сама Александрина вспоминала (в записи её мужа): «После катастрофы Александра Николаевна видела Пушкина только раз, когда привела ему детей, которых он хотел видеть перед смертью»¹⁴¹³.

Араповой принадлежат самые тенденциозные воспоминания о поэте. Как объяснить это? По-видимому, большое влияние на дочь оказал её отец П.П. Ланской, переживший жену Наталью Николаевну на 14 лет. Ланской был возлюбленным Идалии Полетики и другом Дантеса. Как видно, Арапова черпала сведения из того же источника, что и Трубецкой. Идалия питала к Пушкину жгучую ненависть. Даже в конце жизни она, проходя мимо памятника поэту, не могла сдержать себя и плевалась. Ненависть была рождена злом, причинённым ею Пушкину.

История с крестиком и постелью, повторённая бесчисленное количество раз, превратилась в обыденном сознании в некую улику, доказанный факт. Не пора ли очистить биографию Пушкина от фальшивых «улик» такого рода?

Попытки опорочить Пушкина и его свояченицу носили злонамеренный характер. Если бы сплетни по поводу Александрины имели под собой почву, это неизбежно отразилось бы на отношении к ней Натали. Жизнь сестёр опровергла клевету. После катастрофы вдова выехала в имение матери с Александриной, а через два года взяла её с собой в Петербург. Там она жила с ней под одной кровлей и трогательно заботилась о ней. После брака с Ланским Наталья приютила сестру у себя. Характер Александрины стал невыносимым, но она оставалась в доме у младшей сестры восемь лет, пока не вышла замуж за Фризенгофа. Свою дочь от Ланского Наталья Николаевна назвала Александрой, а Александрина свою дочь от Фризенгофа – Ташей (Натальей).

Кровь на мундире

Среди свидетелей трагедии одним из самых осведомлённых был князь Пётр Вяземский. Он был не только очевидцем, но и участником событий. Князь и его жена изложили историю гибели поэта в подробнейших письмах, адресованных разным лицам. Вяземский считал своим долгом разоблачение происков и интриг врагов поэта, но он не назвал этих врагов поимённо. Объясняя это обстоятельство, он писал 7 апреля 1837 г. О.А. Долгоруковой, дочери директора московской почты: «Чтобы объяснить поведение Пушкина, нужно бросить суровые обвинения против других лиц, замешанных в этой истории. Эти обвинения не могут быть обоснованы положительными фактами…»¹⁴¹⁴

Князь Пётр был человеком исключительно щепетильным и сознавал, что уличить участников интриги, погубившей Пушкина, трудно. И всё же в одном случае он располагал точно известными ему фактами, позволившими без обиняков указать на одного из главных виновников катастрофы.

Самое доверительное письмо Вяземский адресовал графине Эмилии Мусиной-Пушкиной. Письмо было написано 16 февраля 1837 г. Князь Пётр был влюблён в Мусину. Увлечение порождало безграничное доверие. Вяземский молил графиню поверить ему: «Я должен откровенно высказать Вам (хотя бы то повело к разрыву между нами…), – писал он, – Вы должны довериться мне, Вы не знаете всех фактов, всех доказательств, которые я мог бы представить, Вас должна убедить моя уверенность, Вы должны проникнуться ею»¹⁴¹⁵.

Кавалергарды носили красные мундиры. Поэтому Вяземский именовал их красными. Свои обвинения он обрушил на голову кавалергарда князя Александра Трубецкого, друга Дантеса и поклонника Эмилии Мусиной. В письме к Мусиной Вяземский писал: «Пушкин и его жена попали в гнусную западню. На этом красном (из контекста письма следовало, что речь шла о кавалергарде князе Александре Трубецком, поклоннике графини. – Р.С.), к которому, надеюсь, вы охладели, столько же чёрных пятен, сколько и крови. Когда-нибудь я расскажу вам подробно всю эту мерзость»¹⁴¹⁶.

Вяземский многократно повторял, что его друг был погублен сплетнями и клеветой: «Пушкина в гроб положили… городские сплетни, людская злоба, праздность и клевета петербургских салонов»¹⁴¹⁷. Одновременно князь Пётр с полной ответственностью утверждал, что на красном мундире Трубецкого – кровь Пушкина и чёрные пятна (грязь клеветы и сплетен). Вывод очевиден. Он располагал доказательствами того, что Трубецкой повинен в распространении сплетен и клеветы, погубившей поэта. Скорее всего он сам услышал клевету из уст кавалергарда и, что угнетало его более всего, поверил наветам.

Вяземский не уточнил, какими речами запятнал себя Трубецкой. Но это сделал за него сам Александр Трубецкой. Он всю жизнь хранил молчание по поводу гибели Пушкина и лишь незадолго до смерти предался воспоминаниям. Его версия тем более интересна, что исходила она сразу от двух лиц, стоявших в самом центре интриги. Эти лица – Идалия Полетика и сам Трубецкой. С Полетикой, писал князь Александр Трубецкой, «я часто вспоминал этот эпизод, и он совершенно свеж в моей памяти»¹⁴¹⁸.

По словам Трубецкого, поэт ревновал не Наталью Николаевну, а Александрину, с которой он якобы сожительствовал. Пушкин будто бы «опасался, чтобы блестящий кавалергард не увлёк её». После свадьбы с Екатериной Дантес собирался уехать к родным и «оказалось, что с ними собирается ехать и Alexandrine. Вот что окончательно взорвало Пушкина»¹⁴¹⁹.

Трубецкой утверждал, что Дантес намеревался уехать во Францию, взяв с собой Александрину. Поэт якобы узнал об этом и в порыве ревности вызвал кавалергарда на дуэль.

В этом рассказе всё вымысел – и общая схема, и подробности. Вскоре после свадьбы Екатерина Геккерн писала отцу Жоржа, что при всём желании навестить его в Эльзасе она и её муж не смогут выехать к ним в 1837 году¹⁴²⁰. Итак, Дантес вовсе не собирался ехать за рубеж и брать с собой Александрину.

По наветам Трубецкого и Полетики, Пушкин стрелялся с Дантесом не из-за жены, а из-за свояченицы. «Вскоре после брака, – повествует Трубецкой, – Пушкин сошёлся с Alexandrine и жил с нею. Факт этот не подлежит сомнению. Alexandrine сознавалась в этом г-же Полетике… связь Пушкина с Александриною мало кому была известна»¹⁴²¹. Считать версию «признания» Александрины достоверной невозможно, потому что она исходила от злонамеренных лиц. О связи поэта со свояченицей никто ничего не знал до той поры, пока Геккерны с помощью Трубецкого и Полетики не стали распространять эту грязную сплетню по всему городу. Вяземский имел все основания заявлять, что мундир Трубецкого запачкан кровью поэта.

Пушкин пришёл в бешенство, когда грязная молва докатилась до порога его дома. Он тотчас же решил, что интрига исходит от Геккернов. Почему он был уверен в этом? Не оттого ли, что новость пришла к нему непосредственно из дома министра Геккерна?

Чтобы установить, как развивались события, надо вспомнить, что все сношения с домом Геккернов Пушкины поддерживали исключительно через Александрину.

Уже в дни ноябрьского кризиса Александрина доказала свою преданность Пушкину. Излагая историю первой дуэли, Жуковский сделал в своём конспекте две пометы: «Что Пушк. сказал Александрине» (ноябрь 1836 г.) и «Разоблачения Александрины» (январь 1837 г.). Свояченица откровенно рассказывала Пушкину обо всём, что видела и слышала в семье Екатерины. Она не думала о том, к каким последствиям могут привести её разоблачения.

Сохранилось письмо Александрины к брату Дмитрию, составленное приблизительно 22–24 января 1837 г. (Сестра оправдывалась, что не выполнила обещание и не написала брату раньше. Но Дмитрий покинул город 14 января. Следовательно, после отъезда прошло не два – три дня, а по крайней мере неделя или более того). Александрина обратилась к брату после визита к Геккернам. Её письмо было написано в состоянии эмоционального смятения. Перейдя с первой странички на четвёртую, она пометила: «Не читай этих двух страниц, я их нечаянно пропустила, и там, может быть, скрыты тайны, которые должны остаться под белой бумагой… То, что происходит в этом подлом мире, мучает меня и наводит ужасную тоску»¹⁴²².

На что жаловалась Александрина после визита к Геккернам? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, что в родственных домах Геккернов и Строгановых барышня сталкивалась со своей троюродной сестрой Идалией Полетикой, с племянником Строганова Трубецким и пр.

Грязная сплетня оскорбила девицу Гончарову. Вернувшись домой, она рассказала обо всём Пушкину, а тот не стал скрывать от неё своё решение драться с клеветниками, поскольку дело непосредственно касалось её чести. Характерно, что из всех домочадцев о дуэли знала одна Александрина.

Злонамеренная выдумка пятнала честь дома Пушкиных. Выходило так, будто Жорж Дантес соблазнил Екатерину Гончарову, но покрыл грех, женившись на ней, а Пушкин совратил девицу Александрину, но искупить своё преступление не мог и не собирался.

Подобно сестре Наталье, Александрина всю жизнь хранила молчание по поводу дуэли Пушкина. Однако в 1887 г. она получила письмо от племянницы Араповой с просьбой рассказать о гибели поэта. Александрина была образованной женщиной и могла сама записать свои воспоминания. Вместо того она продиктовала их мужу – опытному дипломату Фризенгофу. Такое решение доказывает, что тема дуэли повергала Александрину в смятение даже на краю могилы. Понятно, что она ни словом не обмолвилась о клевете Геккернов на неё и Пушкина.