Текст книги "Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии"

После первой и самой долгой беседы с поэтом Николай I произнёс слова: «Мой Пушкин!» Последующие события, как и донесения III Отделения, поколебали его уверенность в том, что Пушкин – его.

Николай I согласился с Паскевичем в то время, когда им владело чувство безудержного гнева. Эпитет «дурной», употреблённый царедворцем, имел в виду неблагонадёжность, а равно и человеческие качества поэта.

Император считал Пушкина хорошим сочинителем, но дурным человеком. Пушкин считал Николая достойным человеком, но плохим монархом, которому не по плечу править Россией.

Однако даже династия должна была считаться с общественным мнением. Не доверяя собственной почте, самодержец принял все меры, чтоб его письма к голландской родне по поводу кончины поэта не стали известны русскому обществу.

Император всероссийский оправдывал Дантеса и винил в трагедии одного посла. Его брату, великому князю Михаилу, ссылка на одного-единственного виновника – иностранца уже не казалась удовлетворительной. Обсуждая с женой убийство Пушкина, Михаил писал 23 февраля 1837 г.: «Не является ли это ещё одним последствием происков этого любезного комитета, который хочет во всё вмешиваться и всё улаживать, а делает одни глупости»¹⁷⁵³. Михаил менее всего склонен был обличать высшие круги. Поэтому его свидетельство особенно важно. В устах великого князя и его супруги слова о любезном комитете могли иметь лишь один смысл. Они относились к придворным, окружавшим трон. Михаил общался только с этим кругом.

Конечно, знать не была едина в нападках на Пушкина. Поэта горячо защищали Элиза Хитрово, М.Я. Нарышкина, Наталья Строганова-Кочубей. Во многих знатных семьях единодушия не было даже между супругами. Кавалергард князь Белозерский-Белосельский принял сторону Пушкина, его жена, падчерица Бенкендорфа, была «против Пушкина, за Дантеса»¹⁷⁵⁴. Поведение Бенкендорфа после кончины Пушкина подтвердило, что шеф жандармов был самым опасным и вероломным врагом поэта.

В начале февраля 1837 г. Александрина Гончарова в последний раз посетила дом Геккернов. Посещение запомнилось ей на всю жизнь, и она особо остановилась на этом эпизоде в своих воспоминаниях. «Ваша тётка (Александрина), – писал муж Александрины Фризенгоф под её диктовку, – перед своим чрезвычайно быстрым отъездом на Завод после катастрофы была у четы Геккерн и обедала с ними. Отмечаю это обстоятельство, ибо оно, как мне кажется, указывает, что в семье и среди старых дам, которые постоянно находились там и держали совет, осуждение за трагическую развязку падало не на одного только Геккерна, но, несомненно, также и на усопшего»¹⁷⁵⁵. Воспоминания Гончаровой показывают, что даже среди родни и посетителей дома Геккернов были люди, защищавшие память поэта.

Гибель Пушкина вызвала отклик по всей Европе. В Париже Адам Мицкевич писал: «Ни одной стране не дано, чтобы в ней больше, нежели один раз, мог появиться человек с такими выдающимися и такими разнообразными способностями»¹⁷⁵⁶.

Смерть раскрыла истинное величие гения. Даже высшая власть должна была прислушаться к «гласу народа». Сообщая Паскевичу о гибели поэта, Николай I писал: «…в нём оплакивается будущее, а не прошедшее». Николай I не заметил того, что вновь найденная формула зачёркивала творчество Пушкина. Идея была мгновенно подхвачена чиновным миром. Московский почт-директор А.Я. Булгаков писал в дневнике: «Я того мнения, что Пушкин более унёс с собою, нежели оставил после себя»¹⁷⁵⁷. Ту же мысль выразили в своих донесениях III Отделению Булгарин и Греч. В 1839 г. они утверждали в очередном доносе: Пушкин кончил своё «поприще, не произведя ничего истинно достойного тех дарований, которые получил свыше, не обработав их трудом, не усовершив учением и размышлением»¹⁷⁵⁸.

Скорбь и возмущение народа заглушили брань врагов поэта. Но на аристократию произвело впечатление не столько народное горе, сколько милости, которыми император после кончины Пушкина осыпал его семью.

Эпилог

Вернувшись в Петербург 9 февраля, Тургенев сразу посетил вдову, отдал ей просвирку из Святогорского монастыря. Он нашёл Пушкину «ослабевшую от горя и от бессонницы, покорною провидению»¹⁷⁵⁹. На другой день Мещерский принёс Александрине для передачи вдове стихи Лермонтова «На смерть поэта». Наталья была на грани помешательства. По словам С. Карамзиной, взгляд её блуждал, лицо было невыразимо жалкое. Она спросила Софью: «Вы видели лицо моего мужа сразу после смерти? У него было такое безмятежное выражение… не правда ли, это было выражение счастья, удовлетворённости? Он увидел, что там (на том свете. – Р.С.) хорошо»¹⁷⁶⁰. Одиннадцать дней спустя Карамзина вновь посетила вдову. Карамзина отметила, что она жаждет говорить о погибшем, «обвинять себя и плакать. На неё по-прежнему тяжело смотреть, но она стала спокойней и нет было более безумного взгляда. К несчастью, она плохо спит и по ночам пронзительными криками зовёт Пушкина»¹⁷⁶¹.

Графиня Фикельмон уловила в облике Натальи черты, предвещавшие несчастье. В последней дневниковой записи о Пушкиной она писала: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое её, казалось, неудержимо влекло мрачное и глубокое отчаяние»¹⁷⁶².

Вдова поэта искала утешения в беседах с новым своим духовником о. Василием Бажановым, профессором богословия университета. 10 февраля П.А. Вяземский писал: «Пушкина всё ещё слаба, но тише и спокойнее, она говела, исповедовалась и причастилась и каждый день беседует со священником Бажановым, которого рекомендовал ей Жуковский. Эти беседы очень усмирили её и, так сказать, смягчили её скорбь»¹⁷⁶³. Глубокое религиозное чувство, жившее в душе Натальи Николаевны, помогло ей пережить горе.

15 февраля Софи Карамзина нанесла Пушкиной прощальный визит. Она также заметила перемены в Натали, но дала им своё истолкование. Ей показалось, что вдова «уже не была достаточно печальной»: «было бы естественным… выказать раздирающее душу волнение – и ничего подобного» и пр.¹⁷⁶⁴ На другой день Софи записала слова Натальи Николаевны: «Я совсем не жалею о Петербурге; меня огорчает только разлука с Карамзиными и Вяземскими, но что до самого Петербурга, балов, праздников – это мне безразлично»¹⁷⁶⁵. В словах вдовы Карамзина увидела проявление легкомыслия, кокетства и тщеславия. Речам Натали действительно недоставало искренности. В прошении, написанном ранее 8 февраля 1837 г. она писала буквально следующее: «…как не только упомянутое движимое имущество покойного мужа моего находится в С.Петербурге, но и я сама должна для воспитания детей моих проживать в здешней столиции…» и пр.¹⁷⁶⁶Пушкина не желала ехать в деревню вопреки совету и воле мужа. Молодая женщина не понимала, что праздник жизни для неё окончен раз и навсегда. Воспитание детей было не очень удачным предлогом, так как дети были совсем малы и их обучение в столице было делом далёкого будущего. Вдове было трудно сразу осмыслить масштабы постигшей её катастрофы. Двадцатичетырёхлетняя Натали не желала покидать Петербург и надеялась на милость государя, ещё недавно ухаживавшего за ней.

Действительность оказалась суровой. Петербургская движимость была совсем невелика. Долги и отсутствие средств к жизни сделали невозможным дальнейшее пребывание семьи в «столиции». 16 февраля вдова направилась из Петербурга в Москву, чтобы оттуда проследовать в имение брата Полотняный завод под Калугой.

Прибыв в Москву ночью, Наталья Николаевна, переменила лошадей и отправилась дальше. По её поручению брат Сергей Гончаров навестил отца Александра Сергеевича и передал ему извинения невестки и приглашение посетить её в Полотняном заводе¹⁷⁶⁷. В путешествии Пушкину сопровождали её тётка Загряжская и сестра Александрина.

В деревне Натали не сразу пришла в себя. По словам брата, она нередко хворала, из-за чего неделями не выходила к общему столу, была «чаще грустна, чем весела»¹⁷⁶⁸. В середине лета С.Л. Пушкин навестил невестку в имении, а затем уехал в Михайловское. Баронесса Е.Н. Вревская беседовала с отцом поэта и записала: «Сер. Льв. быв у невестки, нашёл, что сестра её (Александрина. – Р.С.) более огорчена потерею её мужа»¹⁷⁶⁹. Вревская была крайне предубеждена против Натальи Николаевны, поэтому её слова нельзя принимать всерьёз.

Вдова пробыла в деревне около двух лет, а затем приехала в Петербург. Молва, порочившая её как виновницу гибели мужа, не стихла, невзирая на старания друзей поэта. Возвращение красавицы в свет, танцы, увлечения, кокетство, прежде восхищавшие свет, вызывало теперь осуждение. Некогда Пушкин писал, что готов умереть, чтобы оставить Наталью «блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа»¹⁷⁷⁰. Наталья осталась женщиной в расцвете сил, блистательной вдовой, но она не была вольна устроить свою жизнь. Прошло долгих семь лет. Наконец, она вышла замуж, но не по своему выбору. Гончаровы продолжали владеть землями, заводами и крепостными, но их имущество было заложено и перезаложено и не приносило дохода. По подсчётам министерства финансов, даже в случае продажи имения на Гончаровых осталось бы полмиллиона долга. Глава дома Д.Н. Гончаров почти полностью прекратил выплату сёстрам причитавшихся им денег. Имея 4 детей, с сестрой на руках Натали столкнулась с нуждой. Характерный штрих: однажды она должна была занять чай и свечи, чтобы принять в Михайловском гостя – П.А. Вяземского. Светская жизнь требовала больших расходов и оказалась не по средствам двум сёстрам. За Натали ухаживали многие, но никто не желал на ней жениться. В числе её поклонников были, по словам её дочери Араповой, Н.А. Столыпин, князь А.С. Голицын, неаполитанец граф Гриффео.

Роль жертвы жестокой красавицы разыгрывал князь Вяземский. Отвечая на его сердечные признания, ревнивые упрёки и многозначительные предостережения, Натали сделала князю выговор: «…Не понимаю, чем заслужила такого о себе дурного мнения… не моя вина, есть ли в голову вашу часто влезают неправдоподобные мысли, рождённые романтическим вашим воображением, но не имеющие никакой сущности»¹⁷⁷¹.

Многолетняя дружба Пушкина с князем Петром подверглась тяжкому испытанию ещё в то время, когда князь отвратил лицо от дома Александра Сергеевича. Это обстоятельство не укрылось от Нащокина. «Пушкин, – вспоминал Нащокин, – не любил Вяземского, хотя не выражал того явно… ему досадно было, что тот волочился за его женой, впрочем, волочился просто из привычки светского человека отдавать долг красавице»¹⁷⁷². Мнение Нащокина вызвало резкие возражения Соболевского, написавшего на полях: «Это натяжка!»¹⁷⁷³ Однако известие Нащокина не может быть отвергнуто целиком. После смерти Пушкина ухаживания Вяземского за Натальей стали более настойчивыми, что вызвало неудовольствие вдовы.

Сестра Натали Александрина стала фрейлиной, после чего стала посещать придворные балы и ездить в театр. «…Натали, – писала её знакомая в 1839 г. – не ездит туда никогда»¹⁷⁷⁴.

В 1843–1844 гг. императорская фамилия (надо понимать, царь) оказала вдове честь, напомнив, что она является фрейлиной. В 1843 г. вдове исполнился 31 год. По словам императрицы, она вновь сияла на придворных балах, как небесное светило¹⁷⁷⁵. Пушкиной предстояло выдать замуж сестру и позаботиться о себе. Светская жизнь требовала больших денег. К зиме 1844 г. Натали истратила 20 000 рублей из капитала в 50 000, предназначенного для детей, а кроме того сделала долгов на 25 000 рублей. Для вдовы этот долг был куда обременительнее, чем для Пушкина – стотысячный долг.

Столица вновь заговорила о Пушкиной. Царь обратил на неё благосклонный взор. Оказавшись в трудных обстоятельствах, Натали подала царю прошение о погашении её частных долгов и повышении «пенсиона» от казны. Николай I повелел выдать просительнице требуемую сумму, но отклонил просьбу повысить «пенсион», пообещав «другим способом изъявить ей лично особую высочайшую волю»¹⁷⁷⁶. Дневники М. Корфа объясняют, в чём заключалось царское волеизъявление. М.А. Корф был близок ко двору и получил известность как историограф Николая I. Его осведомлённость несомненна. 28 мая 1844 г. историограф записал в дневник сведения о помолвке Натальи Николаевны и Ланского, вызвавшей удивление в свете. Ни вдова, ни генерал не имели состояния, и их союз Корф назвал «союзом голода с жаждой». Отнюдь не склонный злословить о государе, историограф писал: «Пушкина принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда своим посещением. Недель шесть назад он тоже был у неё, и, вследствие этого визита, или просто случайно, только Ланской назначен командиром Конногвардейского полка». Итак, царь удостоил Пушкину свидания в середине апреля, а 9 мая Ланской был назначен командиром столичного гвардейского полка. Вскоре же, а именно 28 мая, было объявлено о его помолвке с Пушкиной. Назначение на должность полкового командира сделало возможным их брак, так как положенный Ланскому оклад в 30 000 обеспечивал «их существование»¹⁷⁷⁷. Корф ничего не знал о секретных документах по поводу долгов Натальи Николаевны и их оплаты казной по повелению царя. Тем более важным представляется его свидетельство. Оно разъясняет слова о «другом способе» оказания милости, изъявленной Наталье Николаевне при личной встрече. (Я.Л. Левкович решительно отвергает сведения о связи Н.Н. Пушкиной с царём. Но она не учитывает показаний Корфа и документальных свидетельств о погашении долгов вдовы казной¹⁷⁷⁸.) Николай I поступил с вдовой так, как издавна поступали самодержцы с фаворитками. Он выдал её за своего придворного. По прихоти монарха Натали должна была соединить свою судьбу с другом человека, разрушившего её жизнь.

Благосклонность царя к Натали простиралась так далеко, что он предложил быть её посажённым отцом на свадьбе с Ланским. Поневоле оказавшись в числе молодых женщин, которых «государь иногда удостаивал своим посещением», Пушкина не желала сплетен и пересудов. Ей достало твёрдости отклонить лестное предложение императора. Но Николай всё же прислал невесте бриллиантовый фермуар и крестил её дочь, вскоре же родившуюся¹⁷⁷⁹. След романа можно обнаружить в различных источниках. По словам В.Е. Якушкина, в Исторический музей обратился внук камердинера Николая I, принёсший золотые часы царя с портретом Натальи Николаевны на внутренней крышке. Раскрывая часы, Николай I мог лицезреть вдову Пушкина¹⁷⁸⁰.

Ланской, вероятно, догадывался или знал о романе Натальи Николаевны с царём. Во всяком случае, жене пришлось доказывать мужу, что её причастность к интимному придворному кругу никогда не зависела от собственных её склонностей и желаний. «Втираться в придворные интимные круги – ты знаешь моё к тому отвращение… Я нахожу, что мы должны появляться при дворе только когда получаем на то приказание… Я всегда придерживалась этого принципа»¹⁷⁸¹.

Взаимоотношения супругов Ланских были достаточно ровными и спокойными. «Ко мне у тебя чувство, – писала Натали Ланскому, – которое соответствует нашим летам; сохраняя оттенок любви, оно, однако, не является страстью»¹⁷⁸².

Вдова не питала иллюзий насчёт привязанности императора. Харизма государя поблекла, давнее увлечение не вернулось вновь. Наталья Николаевна понимала, что её семейное благополучие так же непрочно, как изменчива царская милость. Вскоре после свадьбы она писала старшему брату Дмитрию: «…мой муж может извлечь выгоды из своего положения командира полка. Эти выгоды состоят, правда, в великолепной квартире, которую ещё нужно прилично обставить на свои средства, отопить и платить жалованье прислуге 6000. И это вынужденное высокое положение непрочно, оно зависит целиком от удовольствия или неудовольствия его величества, который в последнем случае может не сегодня, так завтра всего его лишить»¹⁷⁸³. Милости государя более не радовали вдову поэта.

Исследователи многих поколений обращались к истории пушкинской дуэли. П.Е. Щёголев посвятил этой теме фундаментальную двухтомную монографию «Дуэль и смерть Пушкина». Книга сохранила значение до наших дней. В первом издании, появившемся до революции, исследователь ограничил задачу, сведя её к «прагматическому изложению столкновения Пушкина с Дантесом». Трагедия получила вид семейной драмы, драмы ревности. В издании 1928 г. автор раздвинул рамки своей концепции, сосредоточив внимание на взаимоотношениях поэта с царским двором и высшим обществом¹⁷⁸⁴. П.Е. Щёголев впервые собрал и систематизировал огромный фактический материал. Но он не воспользовался приёмами критики источников, разработанными петербургской источниковедческой школой, что сказалось на его выводах.

В последующие десятилетия многие исследователи обращались к истории гибели Пушкина. Специальные работы этой теме посвятили А.С. Поляков, Б.В. Казанский, Л.П. Гроссман, А.А. Ахматова, Ю.М. Лотман, Н.Я. Эйдельман, Э.Г. Герштейн, М.И. Яшин, С.Б. Ласкин. В 1989 г. С.Л. Абрамович опубликовала книгу «Пушкин в 1836 году. (Предыстория последней дуэли)»^{1}. Открытия С.Л. Абрамович повлекли за собой крушение многих легенд и традиционных представлений.

Недавно профессор Серена Витале из Милана получила в своё распоряжение подлинники писем Жоржа Дантеса к приёмному отцу Геккерну и жене Катерине, хранившиеся в семейном архиве баронов Геккернов¹⁷⁸⁵. В отрывках эти письма давно стали достоянием науки. Но полный текст их опубликован впервые¹⁷⁸⁶.

Накопление новых данных позволяет осуществить общий пересмотр истории дуэли и заново реконструировать события, приведшие к трагической гибели величайшего поэта России.

Примечания

¹ Т. XIII. С. 280. (В такой форме: номер тома римской цифрой и страницы – Сочинения Пушкина здесь и ниже цитируются по Полному собранию сочинений в 16 тт. Изд. Академии наук. 1937–1949. Все остальные издания Полного собрания сочинений А.С. Пушкина указываются по форме: ПСС, номер тома и год издания.)

² После возвращения из ссылки Пушкин забыл и думать об операции. Но на тяжёлые приступы «рюматизма» он продолжал жаловаться.

3 Т. XIII. С. 263–264.

4 Т. XIII. С. 271.

5 Т. XIII. С. 283.

6 Эйдельман 1979. С. 396.

7 Модзалевский 1925. С. 20; см. также: Эйдельман 1979. С. 327–336, 360–365, 381–403.

8 Пушкин А.С. Стихотворения лицейских лет. СПб., 1994. С. 286, 373, 684.

9 Торговец из Опочки И.И. Лапин записал в дневнике 29 мая 1825 г., что видел Пушкина в странной одежде: в ситцевой красной рубашке, опоясанного голубой лентой, с соломенной шляпой на голове и с железной тростью. (См.: Бартенев. С. 128).

10 Модзалевский 1925. С. 21–29.

11 Анненков 1874. С. 321.

12 Согласно воспоминаниям А.Г. Хомутовой, она беседовала с Пушкиным вскоре после вызова его к царю (Русский архив. 1867. № 7. С. 1065–1068). Автор специальной монографии Н.Я. Эйдельман выделил Записки Анны Хомутовой в качестве «основного текста», поскольку мемуаристка виделась с Пушкиным 26 октября 1826 г. и, вероятно, вскоре же записала рассказ поэта как бы в «стенографической записи». (Эйдельман 1987. С. 28–29). Хомутова точно назвала день и час встречи с Пушкиным, что позволило Эйдельману заключить, что в основе её рассказа лежали какие-то дневниковые записи. Однако это сомнительно: оригинал записок Хомутовой не сохранился, и данные о времени их составления отсутствуют. Предположение о дневнике остаётся чисто умозрительным.

13 День Николая I был заранее расписан по часам и минутам. С утра он слушал рапорты московского генерал-губернатора, Д.В. Голицына, Бенкендорфа, Нарышкина, посетил мать. Узнав о приезде Пушкина, царь велел дежурному генералу привести его в комнату к Дибичу в Чудовом монастыре, откуда препроводить в свой кабинет в половине четвёртого дня. Назначенное время оказалось неудачным. В 3 часа дня 8 сентября 1826 г. Николай I сел обедать с принцем прусским Фридрихом Вильгельмом. (Модзалевский 1929. С. 359–360; Эйдельман 1987. С. 18). Закончить обед через полчаса не было никакой возможности. После обеда царь отдыхал.

14 Черейский. С. 139.

15 Т. XIII. С. 283–284.

16 Лицейский товарищ поэта М. Корф слышал этот рассказ из уст государя и поспешил записать его через два дня после разговора. Корф «застенографировал» слова царя, но при этом не удержался от собственного комментария. К словам «в ранах» он приписал «от известной болезни», имея в виду болезнь венерическую. Однако добросовестность в конце концов взяла верх, и Корф вычеркнул добавленные от себя слова. (Эйдельман 1987. С. 171).

17 Т. XIII. С. 296, 559.

18 Т. XIII. С. 257.

19 Русская старина. 1899. № 8. С. 310. Характерная фраза: «Он [Пушкин] наговорил мне пропасть комплиментов насчёт 14 декабря», – как показал Н.Я. Эйдельман, отсутствует в автографе дневника Корфа и в первом посмертном издании его записок; она появляется лишь во втором издании.

20 В мемуарах Хомутовой эпизод передан иначе. Повествуя от имени Пушкина, Хомутова пишет: Император долго беседовал со мною и спросил меня: «Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял ли бы ты участие в 14 декабря?» – «Неизбежно, государь, все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них». Хомутова была писательницей, и её беллетризованные записки напоминают скорее анекдоты из жизни Пушкина, чем стенографическую запись. Мог ли Пушкин ответить царю, что непременно принял бы участие в мятеже на Сенатской площади, потому что все его друзья были в заговоре, и он был бы «в невозможности отстать от них»? Прежде всего это было бы вопиющей неправдой. Ближайшие друзья поэта – Жуковский, Вяземский, Александр Тургенев – были непричастны к деятельности тайных обществ и осуждали декабристов. Вожди мятежа были казнены или сосланы в Сибирь, но власти не избавились от подозрений. Пушкин допустил бы большую неосторожность, если бы заявил царю, что все его друзья были в заговоре.

21 Т. XIII. С. 257.

22 Беседа с монархом менее всего напоминала допрос. Именно поэтому Николай I счёл возможным мимоходом задать поэту вопрос о его возможном участии в мятеже. Даже когда во время следствия по делу декабристов один из судей, Чернышев, спросил декабриста М.А. Назимова: «Что вы сделали бы, если бы были в Петербурге 14 декабря?» – Бенкендорф тотчас прервал его словами: «Послушайте, вы не имеете права задавать подобный вопрос, это дело совести». (Розен. С. 155.) Бенкендорф заботился о репутации дворянина – человека чести. Общество во все времена мстило презрением тем, кто избрал ремеслом доносы. Невзирая на графский титул и чины, шефа жандармов «третировали в высшем свете за его должность и низкие поступки» (Тодд. С. 34).

23 Т. XIII. С. 329.

24 Мицкевич. С. 389.

25 По мнению Ю. Лотмана, император весьма неуверенно чувствовал себя на троне после жестокого подавления мятежа в армии; ему нужно было время, чтобы найти новую маску и приноровиться к новой роли; Пушкин, можно полагать, обратил внимание Николая на сходство положения его и Петра I, начавшего с подавления мятежа и казней. «Можно себе представить, какая радость охватила Николая, когда он услыхал от Пушкина такое сравнение, – писал Ю. Лотман. – Он получал роль, и роль высокую, торжественную… Вспышку радости Николая Павловича можно понять» (Лотман. С. 368).

26 Эйдельман 1987. С. 52–54.

27 Т. XIII. С. 237, 240, 271.

28 Там же. С. 227.

29 Т. XIII. С. 211.

30 Анненков. С. 180.

31 Т. XIII. С. 226.

32 Щёголев. С. 208.

33 Мицкевич. С. 93.

34 Бартенев. С. 90.

35 Т. XIII. С. 534. Позже сам поэт подчёркивал: «Дух века требует важных перемен и на сцене драматической»; «…всякий неудачный опыт может замедлить преобразование нашей сцены…» (ПСС. Т. V., 1936. С. 289).

36 Т. XIII. С. 298.

37 Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. С. 40.

38 Т. XIV. С. 23.

39 Т. XIII. С. 312.

40 Мицкевич. С. 93.

41 Там же. С. 389.

42 Т. XIII. С. 306.

43 Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. С. 42.

44 Т. XIII. С. 298.

45 Там же.

46 Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 363–364.

47 Левкович 1988. С. 85.

48 Бартенев. С. 92.

49 Рукою Пушкина. С. 238, 240.

50 Пушкин дал окончательный заголовок стихотворению («Пророк») и подверг его переработке весной – летом 1827 г. в связи с подготовкой сочинения к изданию.

51 Щёголев 1931. С. 91; Эйдельман 1987. С. 38.

52 Гессен. С. 68.

53 Русская старина. 1883. № 6. С. 691–692.

54 Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. С. 42.

55 Русский архив. 1901. № 7. С. 403.

56 Т. XIII. С. 305.

57 Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 56.

58 Эйдельман 1987. С. 426.

59 Русский архив. 1888. № 7. С. 307.

60 Модзалевский 1925. С. 56–57.

61 Т. XIII. С. 306.

62 Видок Фиглярин. С. 88–89.

63 Т. XIII. С. 307.

64 Эйдельман 1987. С. 74.

65 Т. XIII. С. 308.

66 Модзалевский 1925. С. 34–35.

67 Т. XIII. С. 305–306.

68 ПСС. Т. 7. 1935. С. 412.

69 «Замечания», поступившие в III Отделение, были атрибутированы Булгарину Б.В. Томашевским. По мнению Б.П. Городецкого, автором «замечаний» был Греч. (См.: Городецкий С. 109–118; Эйдельман 1987. С. 121). Однако точка зрения Б.П. Городецкого не получила признания в литературе. (Исследования и материалы. Т. 6. С. 252–275).

70 Видок Фиглярин. С. 91, 93.

71 Дела III Отделения. С. 23, 25; Видок Фиглярин. С. 93.

72 ПСС. Т. 7. 1935. С. 415.

73 Видок Фиглярин. С. 92.

74 Дела III Отделения. С. 33; Т. XIII. С. 313.

75 Т. XIII. С. 317.

76 Старина и новизна. Кн. 6. 1903. С. 6.

77 Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 235.

78 Сб. РИО. Т. 74. СПб., 1891. С. XVI.

79 ПСС. Т. V. 1936. С. 115; Скабичевский. Ч. 2. С. 96.

80 Пушкин в воспоминаниях. Т. 1. С. 416.

81 Т. XIV. С. 69.

82 Сб. РИО. Т. 74. С. XVI.

83 Семевский. С. 21.

84 Дневники. Записки. С. 62.

85 Черейский. С. 470.

86 Дневники. Записки. С. 70.

87 Абрамович 1991. С. 377, 446.

88 Т. XIV. С. 6.

89 Дневники. Записки. СПб., 1995. С. 42.

90 Лемке. С. 18; см. также: Оржеховский. С. 20.

91 Т. XIV. С. 111–112.

92 Русская старина. 1881. № 11. С. 551; см. также: Рейтблат. С. 12–14.

93 Майков. С. 176.

94 Цявловский. Комментарии. С. 714.

95 ПСС. Т. V. 1936. С. 113.

96 Там же. С. 104.

97 Старина и новизна. 1903. Кн. 6. С. 5.

98 Там же. С. 714.

99 ПСС. Т. V. 1936. С. 715.

100 Ещё одно донесение в пользу Мицкевича Булгарин подал в III Отделение 9 мая 1828 г. (Видок Фиглярин. С. 255–256, 274).

101 Архив братьев Тургеневых. Т. 6. С. 71; Русский архив. № 6. С. 319.

102 Т. XIV. С. 11.

103 Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 6. Когда Гоголь в поисках заработка обратился к Булгарину, тот порекомендовал его фон Фоку, и молодой литератор был принят на службу в канцелярию III Отделения. (Видок Фиглярин. С. 12).

104 Т. XIV. С. 266.

105 ПСС. Т. V. 1936. С. 534, 716; Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 33, 112–113.

106 ПСС. Т. V. 1936. С. 716.

107 Там же. С. 535–536.

108 Дела III Отделения. С. 76.

109 Там же. С. 79.

110 Там же. С. 78.

111 Эйдельман 1987. С. 127.

112 Бартенев. С. 109.

113 Дела III Отделения. С. 343.

114 Эйдельман 1987. С. 135.

115 Старина и новизна. Кн. 15. С. 188, 210.

116 Т. XIV. С. 408–409.

117 Абрамович 1994. С. 182.

118 Там же. С. 388.

119 Гессен 1968. С. 173, 261; Абрамович 1994. С. 182.

120 Эйдельман 1987. С. 425.

121 Русская старина. 1899. № 12. С. 487.

122 Т. XIII. С. 307.

123 Т. XIV. С. 81–82.

124 Т. XIV. С. 403; ср.: ПСС. Т. 8. М., 1954. С. 220.

125 Вацуро 1978. С. 70.

126 Рейтблат. С. 11.

127 Лемке. С. 244.

128 Вацуро 1978. С. 80, 181. Тезис B.Э. Вацуро получил развитие в исследовании А.И. Рейтблата. По мнению последнего, «в целом Булгарин, безусловно, не реакционер и не консерватор, а умеренный либеральный монархист»; эпиграммы превратили облик Булгарина в карикатуру, «мало общего имеющую с оригиналом»; «в результате у Булгарина сформировалась одиозная репутация полицейского шпиона и гонителя Пушкина, которая, по сути дела, почти не изменилась и до наших дней» (Рейтблат. С. 21, 39–40).

129 ПСС. Т. 13. 1937. С. 83.

130 Русская старина. 1909. № 11. C. 350. Цит. по: Видок Фиглярин. С. 678.

131 Т. XIII. С. 346.

132 Цит. по: Рейтблат. С. 98.

133 Видок Фиглярин. С. 228.

134 Там же. С. 231.

135 Там же. С. 299. Донос имел для Вяземского самые неблагоприятные последствия. Князь Пётр знал, кто клеветал на него: «По всем догадкам, это была Булгаринская штука». (Вяземский. С. 311).

136 Дневники. Записки. 1995. С. 32.

137 Видок Фиглярин. С. 289.

138 Там же. С. 108, 113–114.

139 Там же. С. 289, 292.

140 Тодд. С. 85–86.

141 Никитенко. С. 99.

142 Лотман. С. 137.

143 Гиппиус. С. 245–246.

144 Т. XIV. С. 75, 403.

145 Рейтблат. С. 12–13.

146 Греч. С. 714.

147 ПСС. Т. XIV. 1941. С. 427.

148 Русский архив. 1887. № 5. С. 124.

149 ПСС. Т. V. 1936. С. 289.

150 Цит. по: Рейтблат. С. 12.

151 ПСС. Т. XIV. М., 1941. С. 67.

152 Северная Пчела. 11 марта 1830 г.

153 Т. XI. С. 129.

154 Видок Фиглярин. С. 385.

155 Там же.

156 Чтобы оправдать свой промах, Булгарин сослался на то, что сам он романа не читал (Никитенко. Т. 1. С. 89; Видок Фиглярин. С. 380–381).

157 Видок Фиглярин. С. 272–338.

158 Рейтблат. С. 399.

159 Т. XIV. С. 403.

16 °Cтарина и новизна. Кн. 6. СПб., 1903. С. 7–9; Лернер. С. 207.

161 Видок Фиглярин. С. 398.

162 7 января 1830 г. Пушкин напомнил Бенкендорфу, что в его отсутствие Жуковский хотел напечатать его трагедию «Борис Годунов», но не получил формального разрешения. (Т. XIV. С. 56, 398.)

163 Т. XIV. С. 77, 406.

164 Там же. С. 81–82.

165 Там же. С. 144. Неясно, читал ли государь трагедию или вновь довольствовался отзывами доверенных лиц. Скорее всего, слова «читал с удовольствием» были формулой вежливости с его стороны. По простоте душевной поэт не сомневался в том, что его цензор внимательно прочёл пьесу ещё в 1826 г. «Государь, – писал Пушкин в 1830 г., – соблаговолив прочесть её, сделал мне несколько замечаний».

166 Т. XV. С. 53.

167 Старина и новизна. Кн. 6. СПб., 1903. С. 7–9.

168 Там же.

169 Шильдер. С. 521.

170 Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 168, 461.

171 Гиппиус. С. 242–243.

172 Т. XIV. С. 443.

173 Там же.

174 Там же.

175 Там же. С. 89.

176 ПСС. Т. V. 1936. С. 75.

177 Гиппиус. С. 253–255.

178 Письма последних лет. С. 218.

179 Т. XV. С. 124.

180 Там же.

181 Рукою Пушкина. С. 684.

182 ИРЛИ. Рукописный отдел. Ф. 244. Оп. 1. N9 1723. Л. 37 об.

183 Левкович Комментарий 1995. С. 279; Левкович Список. С. 47. Какое значение в салоне Ушаковых могли иметь соображение о родственном круге П.А. Осиповой – совершенно непонятно.

184 Лотман. С. 741. Пушкин с удовольствием повторял фразу аббата Гальяни, характеризовавшего женщину словами: «Животное, по природе своей слабое и болезненное» (Лотман Беседы. С. 59). Однако эти слова никогда не выражали его подлинного отношения к своим кумирам. Шотландский поэт Роберт Бёрнс, выходец из крестьянской среды, так определил различие между высшим обществом и низшими классами: «…мужчины более или менее везде одинаковы. Но молодая, изящная светская женщина – совсем особенное, чудесное существо, которого нельзя встретить в деревне, да и нигде вообще, кроме большого света» (цит. по: Губер. С. 236). Пушкин думал примерно так же, как Бёрнс. По замечанию П. Губера, если Пушкин так дорожил своей принадлежностью к аристократическому кругу, если так упорно и настойчиво стремился занять в нём место, то, разумеется, скорее ради женской, нежели ради мужской его половины; он любил тип светской женщины как поэт и художник (Там же). В Дон-Жуанский реестр Пушкина попали исключительно светские женщины.