Текст книги "Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии"

26 января

Полагают, что Вяземская точно передала обстоятельства и характер своего разговора с поэтом на вечеринке 25 января. Но что-то «заставило Пушкину в разговоре с Вяземской исказить действительное положение дел, сказав, что письмо уже послано», тогда как на самом деле письмо Геккерну было отправлено не вечером 25, а утром 26 января¹⁵²⁸. Это мнение разделяет Я.Л. Левкович. По её предположению, Пушкин написал письмо Геккерну 25, а отослал 26 января¹⁵²⁹. Но эти догадки произвольны и противоречат показаниям ранних и достоверных источников. Пушкин нисколько не хитрил, сообщая Вяземской о том, что Дантеса ждёт дома отправленное им, Пушкиным, письмо.

Вяземский, прежде чем отдать автограф Нессельроде, скопировал текст и снабдил свою копию пометкой: «Копия с собственноручной копии письма Пушкина к Министру Геккерну (посланного к нему, вероятно, в понедельник 25 января 1837 г.)»¹⁵³⁰. В своих февральских письмах 1837 г. князь Пётр безоговорочно подтвердил, что Пушкин отослал письмо Геккерну в понедельник 25 января, а «вторник прошёл в переговорах»¹⁵³¹. Видимо, со слов Геккерна прусский посланник Либерман в официальной депеше королю от 30 января писал о Пушкине: «В прошлый понедельник (25 января. – Р.С.) он отправил нидерландскому министру новое письмо»¹⁵³².

Послание Геккерну было написано в состоянии крайнего гнева. 26 января к Пушкину вернулось душевное равновесие. В этот день он изготовил новую версию отправленного накануне письма. Какую цель он преследовал? Ответ на этот вопрос даёт его ноябрьское письмо, заканчивавшееся словами: копию письма «сохраняю для моего личного употребления»¹⁵³³. Копия 26 ноября предназначалась для личного употребления, а точнее – для оповещения общества. Письмо по версии 26 января было изготовлено в двух экземплярах. Во второй копии дата была исключена как несущественная деталь. Письмо приобрело значение публичного обращения к обществу.

Пушкин отнюдь не искажал истину, сообщая Вяземской об отсылке письма 25 января. В искажении действительности следует упрекнуть, по-видимому, не его, а Геккерна. Утреннюю почту, сданную накануне вечером, столичные почтальоны доставляли от 10 до 11 часов утра. Память изменила дипломату. 30 января 1837 г. в отчёте голландскому министру иностранных дел Верстолку он писал: «…прошлый вторник (сегодня у нас суббота), в ту минуту, когда мы собирались на обед к графу Строганову… я получил письмо от господина Пушкина»¹⁵³⁴. Обеды начинались в 5–6 часов. Таким образом, по версии барона, он получил письмо не утром, а вечером. Исправление понадобилось, чтобы объяснить, чем было вызвано промедление в 7–8 часов. По дуэльным правилам дворянин, получив картель, должен был немедленно дать ответ. Но письмо Пушкина не содержало формального вызова, и потому Геккерн не спешил.

С утра 26 января Пушкин взялся писать ответ на любезное письмо старого боевого генерала К.Ф. Толя. Генерал хвалил «Историю Пугачёвского бунта» и благодарил поэта за то, что тот воздал должное заслугам забытого генерала Михельсона, его сподвижника. Пушкин отвечал: «Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что должен он был претерпеть от зависти и неспособности своих сверстников и начальников». Малое слово сочувствия генерала, весьма далёкого поэту, неожиданно превратило его в символ грядущего торжества справедливости, в глашатая общества, и Пушкин сочувственно откликнулся: «Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но одно слово, сказанное таким человеком, каков Вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину. Истина сильнее царя»¹⁵³⁵. В письме к Толю Пушкин непроизвольно выразил собственные переживания того дня. Честь, оскорблённая клеветой, судьба гения и истина – об этом думал Пушкин перед поединком.

Покончив с почтой, он отправился к Тургеневу. 28 января последний писал: «…третьего дня провёл с ним часть утра; видел его весёлого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости: мы долго разговаривали о многом и он шутил и смеялся». В дневнике Тургенев записал: «26 января. Я сидел до 4-го часа… успел только прочесть Пушкину выписку из парижских бумаг». Поэт принёс Тургеневу в подарок «Поэмы и повести» в 2-х частях с дарственной надписью. Друзья не успели сделать срочную работу и, видимо, договорились встретиться ещё раз. Однако планы Пушкина изменились, и он прислал Тургеневу записку: «Не могу отлучиться. Жду вас до 5 часов». Кажется, записка не застала Тургенева дома, так как он после 3 часов дня ушёл к Бравуре, а от него на обед к Софье Шаховской, которая «поручила прислать шелков из Парижа» (Тургенев собирался во Францию)¹⁵³⁶.

Днём 26 января Пушкин, не дождавшись ответа от Геккерна, стал проявлять беспокойство.

Почта доставила письмо Пушкина в голландское посольство с утра. Барон Геккерн не знал, на что решиться, и надеялся, что Пушкин успокоится и его вновь удастся отговорить от дуэли. Однако во второй половине дня произошло что-то такое, что вынудило дипломата признать тщетность своих усилий и принять вызов.

В письме в Москву В.Ф. Вяземская как бы мимоходом упомянула о том, что на другой день после раута 25 января «Пушкин отправился на бал к графине Разумовской. Постучавшись напрасно в дверь всего семейства Г[еккерна], он решил им дать пощёчину, будь то у них (на дому) или на балу»¹⁵³⁷. Итак, 26 января Пушкин, прождав до 5 часов, явился на порог дома Геккернов и громко постучал в дверь «всего семейства». Угроза публичного скандала положила конец колебаниям посла. Поединок стал неизбежен.

Связанный честным словом, Пушкин не мог потребовать от Геккернов удовлетворения. В ноябрьском письме поэт саркастически предлагал дипломату найти выход из положения, «…чтобы не плюнуть вам в лицо». Согласно кодексу дворянской чести, плевок или пощёчина считались крайним, но отнюдь не зазорным средством защиты своего достоинства. В январском письме выражения были несколько смягчены. Послание к Геккерну заканчивалось фразой: «…Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым я, конечно, не остановлюсь»¹⁵³⁸. О каком скандале шла речь? Очевидно, дело не сводилось к пощёчине. Поэт жаждал публично обличить своего обидчика.

Очевидно, Пушкин не был допущен в голландское посольство. Но «стук в двери» возымел действие. Геккерн бросился к Строганову за советом. Опытный дипломат, Строганов мог использовать последний шанс, чтобы предотвратить кровопролитие. Но его совет положил конец колебаниям барона. Геккерн писал в письме голандскому министру Верстолку: «Я не хотел опереться только на моё личное мнение и посоветовался с графом Строгановым, моим другом. Так как он согласился со мною, то я показал письмо сыну, и вызов господину Пушкину был послан»¹⁵³⁹. Согласно воспоминаниям А.И. Васильчиковой, получившей один из экземпляров пасквиля, посол показал Строганову письмо Пушкина, после чего «старец объявил решительно, что „за оскорбительное письмо непременно должно драться, и дело было решено“»¹⁵⁴⁰.

Реакция Строганова убедила Геккернов в том, что высшее общество и двор будут на их стороне, если Дантес накажет обидчика.

Кавалергард, со своей стороны, предпринял шаги к тому, чтобы заручиться одобрением товарищей по полку. По понятиям того времени, оскорбление офицера пятнало честь всего полка. Поручик был назван сифилитиком, оскорблена честь его матери. Позор мог быть смыт только кровью. Так поединок Дантеса превратился «в дело партии, в дело чести полка»¹⁵⁴¹.

За посягательство на честь гвардейского офицера поэта следовало покарать жестоким образом. Сам император утверждал, что правым в поединке был офицер. Он писал: «Дотоль Пушкин себя вёл, как каждый бы на его месте сделал… мало кто оправдывал поведение Дантеса и, в особенности, гнусного его отца Геккерна. Но последний повод к дуэли, которого никто не постигает и заключавшийся в самом дерзком письме Пушкина к Геккерну, сделал Дантеса правым в сём деле»¹⁵⁴². Геккерны торжествовали. Торжество их длилось недолго. Но этого времени хватило, чтобы убить поэта.

После обеда у Строганова Геккерн приступил к сочинению письма, которое секунданту д’Аршиаку предстояло передать Пушкину. Своё послание барон начал с обращения: «Милостивый государь! Не зная ни Вашего почерка, ни Вашей подписи, я обратился к виконту д’Аршиаку, который передаст вам это письмо с просьбой удостовериться, точно ли письмо, на которое я отвечаю, от Вас»¹⁵⁴³. Барон сознательно допустил неточность. Он имел по крайней мере одно письмо Пушкина и знал его почерк. Но дипломат пытался использовать последний шанс на достижение мира. Геккерны надеялись, что их свояк, возможно, одумался после вспышки бешенства и сожалеет об отправке письма, нарушавшего все светские приличия. В этом случае секундант вернул бы Пушкину его письмо и конфликт был бы разрешён по-родственному. В случае отказа Пушкина д’Аршиаку предстояло выполнить вторую часть поручения и вручить ему вызов на дуэль от имени отца и сына Геккернов. В письменном вызове дипломат подчёркивал, что в ноябре Пушкин сам отказался от поединка. «Доказательство того, что я говорю, – писал посол, – писанное Вашей рукой, налицо и находится в руках секундантов»¹⁵⁴⁴. «…Виконт д’Аршиак едет к Вам, – продолжал посол, – чтобы условиться о месте встречи с бароном Геккерном; прибавляю при этом, что эта встреча должна состояться без всякой отсрочки»¹⁵⁴⁵. Барон закончил послание отменно вежливой угрозой: «Впоследствии, милостивый государь, я найду средство научить вас уважению к званию, в которое я облечён и которое никакая выходка с вашей стороны оскорбить не может».

На письме помимо подписи Геккерна красовалась также подпись сына: «Читано и одобрено мною».

Д’Аршиак получил от Геккернов письмо и тотчас отправил поэту записку: «Прошу г. Пушкина сделать мне честь сообщить, может ли он меня принять, и если он не может сейчас, то в каком часу это будет возможно»¹⁵⁴⁶. По возвращении домой Пушкин ознакомился с запиской секунданта и пригласил его в дом. По словам Вяземского, «Д’Аршиак принёс ответ. Пушкин его не читал, но принял вызов, который был ему сделан от имени сына»¹⁵⁴⁷. Пушкин не мог назвать французу имени своего секунданта. По этой причине секундант Дантеса прислал ему вторую записку с уведомлением, что будет ждать «лицо, уполномоченное на переговоры», у себя дома «до 11 часов вечера нынешнего дня, а после этого часа – на балу у графини Разумовской»¹⁵⁴⁸. Переписка между Пушкиным и д’Аршиаком продолжалась не менее 4–6 часов. Около полуночи поэт появился у Разумовской, где отыскал знакомого секретаря английского посольства Артура Меджниса и попросил его быть секундантом. На балу поэт был спокоен, разговаривал, шутил и смеялся¹⁵⁴⁹.

В ночь с 25 на 26 января, после окончания раута, Вяземская передала мужу слова Пушкина об отсылке письма. Вяземский имел достаточно времени, чтобы поднять тревогу. Но он знал, что Пушкин готовит страшную месть Геккернам с публичными пощёчинами и пр., и предпочёл остаться в стороне. Вечером 26 января князь видел на рауте у графини Разумовской Пушкина, объяснявшегося с д’Аршиаком. По воспоминаниям Вяземских, «кто-то сказал Петру Андреевичу: „Подите посмотрите… тут дело недоброе“. Вяземский направился в ту сторону, где были Пушкин и д’Аршиак; но у них разговор прекратился»¹⁵⁵⁰.

К вечеру 26 января уже не только Вяземские, Виельгорский, Перовский, Вревская, Александрина Гончарова, но и Строгановы, офицеры кавалергардского полка, А.К. Воронцова-Дашкова, другие люди узнали или стали догадываться о готовившейся дуэли¹⁵⁵¹. Друзьям Пушкина достаточно было обратиться к Жуковскому или к царю, чтобы предотвратить поединок. Но знавшие по разным причинам умыли руки.

Выбор Меджниса в качестве секунданта оказался неудачным. Д’Аршиак отказался говорить с ним, поскольку тот не дал окончательного согласия быть секундантом. Когда английский дипломат понял, что «дело не может окончиться примирением», он около 2 часов ночи известил поэта, что должен отказаться от роли секунданта¹⁵⁵².

Поединок

Утром 27 января Пушкин проснулся около 8 часов утра в бодром расположении духа. После чая сел за стол и много писал, «ходил по комнате, необыкновен[но] весело пел песни»¹⁵⁵³.

Ровно в 9 часов утра Пушкин получил записку от д’Аршиака. Тот требовал назвать имя секунданта, с которым он мог бы составить протокол об условиях дуэли. «Необходимо, – писал он, – чтобы я переговорил с секундантом, выбранным вами, и при том в кратчайший срок». Д’Аршиак сообщал, что будет ждать секунданта Пушкина у себя на квартире до 12 часов дня.

Отказ Меджниса поставил Пушкина в исключительно трудное положение. День поединка настал, а у него не было секунданта. Составив черновик ответа, Пушкин тут же разорвал его в мелкие клочки. В черновике значилось: «…т. к. это мой зять вызывает меня и считает себя оскорблённым, пусть он и идёт и находит его (секунданта. – Р.С.) мне». После некоторого размышления поэт изменил фразу: «…т. к. эта компания вызывает меня и считает себя оскорблённой, пусть она мне находит его». В беловом варианте ответа значилось: «Так как вызывает меня и является оскорблённым г-н Геккерн, то он может, если ему угодно, выбрать мне; я заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный лакей»¹⁵⁵⁴.

Пушкин насмешливо предложил принять лакея в секунданты с единственной целью. Он настаивал на поединке без каких бы то ни было предварительных переговоров между секундантами. Это должно было исключить возможность примирения. В записке далее значилось: «Я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами. Я привезу своего только на место встречи». Граф Владимир Соллогуб описал обстоятельства дела очень точно: «…боясь новых примирителей, он выбрал себе секунданта почти уже на месте поединка»¹⁵⁵⁵.

После получения записки от д’Аршиака поэт решил пригласить в качестве секунданта Константина Данзаса, подполковника инженерной службы. Но Данзас находился на службе, и Пушкин не знал, когда его лицейский приятель сможет освободиться. Были и другие соображения. Пушкин более всего боялся, что долгие переговоры и вообще любая задержка помогут Геккернам вновь уклониться от дуэли. По этим причинам он и предложил, чтобы секунданты договорились обо всём на поле боя.

Согласно помете д’Аршиака, письмо Пушкина было доставлено во французское посольство между 9.30 и 10 часами утра.

Посольство находилось в 5 минутах ходьбы от дома Пушкина. Геккерны и их секундант мгновенно реагировали на предложение поэта. Не прошло и получаса, как Пушкин получил ещё одно письмо, составленное д’Аршиаком после совещания с Дантесом: «Оскорбив честь барона Жоржа де Геккерна, вы обязаны дать ему удовлетворение. Вам и следует найти себе секунданта. Не может быть и речи о подыскании вам такового». Секундант сообщил противной стороне, что барон Жорж де Геккерн «готов отправиться на место встречи», но настаивает на необходимости предварительных переговоров для составления условий поединка: «Свидание между секундантами, необходимое перед поединком, станет, если вы откажетесь, одним из условий барона Жоржа де Геккерна; а вы сказали мне вчера и написали сегодня, что принимаете все его условия»¹⁵⁵⁶. На новое послание д’Аршиака Пушкин ничего ответить не мог. Данзас освободился не скоро.

Когда и при каких обстоятельствах Данзас дал своё согласие на участие в дуэли? Сведения об этом легендарны. Тотчас после поединка раненый Пушкин просил царя простить секунданта Данзаса: «…он мне брат, он невинен, я схватил его на улице»¹⁵⁵⁷. Эти слова умирающего Жуковский передал Николаю I. Друзья приняли версию Пушкина. 28 января Тургенев писал сестре в Москву из квартиры раненого: «Пушкин встретил на улице Данзаса, повёз его к себе на дачу»¹⁵⁵⁸. Показания Тургенева заключали очень важный момент: совещание на даче. Но в окончательной версии, с которой Данзас выступил на суде, дача не фигурировала.

Случайно встретив на улице Пушкина, Данзас поехал по его просьбе к д’Аршиаку, где поэт изложил «все причины неудовольствия», и только после этого предложил Данзасу принять на себя обязанности секунданта. «После такого неожиданного предложения со стороны Пушкина, сделанного при секунданте противной стороны, – показал Данзас, – он не мог отказаться от соучастия»¹⁵⁵⁹. Выходило, что Данзас принял обязанности секунданта поневоле. Только после беседы с д’Аршиаком Данзас «отправился к Пушкину, который тотчас послал за пистолетами, по словам его, на сей предмет уже купленными»¹⁵⁶⁰. Данзас не желал компрометировать Пушкина и его друзей, а также самого себя. По этой причине он не изменил своих показаний, данных под присягой военному суду в феврале 1837 г., и повторил их в своих воспоминаниях. В 1863 г. А. Аммосов записал и опубликовал эти воспоминания¹⁵⁶¹.

Между тем версия Данзаса и Пушкина лишена правдоподобия. Предпочтение следует отдать сведениям, записанным Жуковским в январе 1837 г. В его конспекте значилось, что Пушкин встал в 8 часов, «после чая много писал – часу до 11-го. С 11 обед»; «весело пел песни – потом увидел в окно Данзаса, в дверях встр.[етил] радостно. – вошли в кабинет, запер дверь, – через неск[олько] минут посл[ал] за пистолетами»¹⁵⁶².

Итак, Пушкин встретился с Данзасом не на Цепном мосту, а у себя дома, на Мойке. Первым результатом их беседы было решение послать за пистолетами. В конспекте Жуковского не уточняется, кто был отправлен за пистолетами. Но Данзас признался в воспоминаниях, что нанял парные сани и «заехал в магазин Куракина за пистолетами, которые были уже выбраны Пушкиным заранее»¹⁵⁶³.

Вернемся к конспекту Жуковского: Пушкин увидел в окно Данзаса, встретил в дверях, «вошли в кабинет, запер дверь, – через несколько минут послал за пистолетами». Если Данзас был послан за пистолетами через несколько минут после появления на Мойке, то это значит, что разговор между друзьями был предельно краток.

В тесной квартире было слишком много домочадцев и посторонних: с утра сюда доставили записку о похоронах сына Греча, в 12-м часу пришёл Цветаев, приказчик книгоиздателя Смирдина. Но главное было не в этом.

Пушкин понимал, что его секунданта ждёт суд, и старался оградить его от судебных преследований. Он не желал, чтобы Данзаса видели в его доме, а потому и выпроводил товарища тотчас после его приезда. Решено было обсудить подробности дела на даче, которую Пушкины снимали на Каменном острове. Ради конспирации друзья вышли из дома порознь и встретились в условленном месте – на Цепном мосту у Летнего сада¹⁵⁶⁴.

Следуя принципам лицейского товарищества, Данзас, не колеблясь, принял предложение Пушкина. Такой шаг грозил погубить всю его карьеру. Д’Аршиак был выслан из России и лишился места. Данзаса ждало разжалование в солдаты. Для него это означало катастрофу. Данзас был беден. «Он живёт одним жалованьем, – писал о нём Жуковский, – и если вследствие [суда должен] будет [оставить] куда-нибудь сослан, то погиб [соверш]»¹⁵⁶⁵.

Жуковский весьма подробно описал всё, что произошло дальше: «…по отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, всё чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу, – возвратился, – велел подать в кабинет большую шубу и пошол пешком до извощика. – это было ровно в 1 ч. – возвратился уже темно, в карете»¹⁵⁶⁶.

Итак, у нас имеется точное указание на время, когда Пушкин покинул дом. Срок, названный д’Аршиаком, давно истёк. Поэту пришлось спешить. Данзасу не требовалось много времени, чтобы заехать за пистолетами, а Пушкину – чтобы переодеться. Промежуток времени между приездом Данзаса и встречей на Цепном мостике, очевидно, был очень коротким. Весь эпизод выглядел так. Пушкин послал Данзасу записку, видимо, сразу после получения письма д’Аршиака в 9 часов, но подполковник смог освободиться от службы лишь через три – четыре часа. Он явился к поэту около часа дня, пробыл у него несколько минут, а спустя 20–30 минут встретился с ним в условленном месте, уже имея пистолеты.

Жуковский подчёркивает, что Пушкин перед выходом из дома оделся во всё чистое. Почему он так спешил послать Данзаса за пистолетами, что даже не успел поговорить с ним? Приведённые сведения доказывают с полной очевидностью, что Пушкин покинул дом в 1 час дня, чтобы без промедления ехать на поле боя.

Свой ответ Дантесу и его секунданту, отправленный с утра, Пушкин закончил словами: «…я тронусь из дома лишь для того, чтобы ехать на место»¹⁵⁶⁷. Как видно, он решил провести в жизнь обозначенный в записке сценарий. Секунданты должны были уточнить условия прямо на месте поединка. Точное время поединка не было назначено. Но, по замыслу Пушкина, бой должен был состояться немедленно.

Встретившись у Летнего сада, друзья отправились на дачу, где Пушкин показал секунданту своё письмо к Геккерну. Данзас вспоминал, что поэт прочёл вслух списанную им самим копию с письма и тут же отдал её секунданту¹⁵⁶⁸. Пушкин был в нетерпении. Назначенное противной стороной время истекло. Друзья имели возможность обсудить подробности, пока ехали на Каменный остров. Отсюда следует, что на даче они оставались недолго.

С Каменного острова Пушкин и Данзас двинулись на Большую Миллионную¹⁵⁶⁹. Там, во французском посольстве, Пушкин представил Данзаса д’Аршиаку. Осуществить план немедленной дуэли Пушкину не удалось из-за возражений противной стороны. Пушкин оставил Данзаса наедине с д’Аршиаком для утверждения условий поединка, а сам уехал домой.

Жуковский составил конспект в квартире умирающего Пушкина, ещё не располагая полной информацией о происшедшем. Поэтому он утверждал, что Пушкин вышел из дома, готовый к поединку, в 1 час дня, а вернулся домой раненый в сумерки. В ближайшие дни после кончины Пушкина его друзья собрали более подробные и точные сведения. В черновике письма к С.Л. Пушкину от 17 февраля 1837 г. Жуковский отметил, что Александр Сергеевич «за час перед тем, как ему ехать стреляться, написал письмо к Ишимовой»¹⁵⁷⁰. Его слова находят полное подтверждение в документах.

Возвратившись из посольства домой, поэт успел написать упомянутое Жуковским письмо. 26 января писательница Ишимова прислала поэту приглашение посетить её 27 января. В означенный день Пушкин написал ей ответное письмо с сообщением о невозможности принять приглашение. Поэт находился в состоянии крайнего нервного напряжения. Обращение к книге Ишимовой развлекло его, и он сделал писательнице комплимент: «Сегодня я нечаянно открыл вашу Историю в рассказах, и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!» Намереваясь привлечь Ишимову к сотрудничеству в журнале «Современник», Пушкин заказал ей перевод из сборника английских стихов, изданного в Париже в 1829 г. Письмо и книгу поэт отправил со слугой. Ишимова получила посылку «в третьем часу пополудни», т. е. после 2-х часов дня¹⁵⁷¹. С Мойки до дома Ишимовой на Фурштадтской улице можно было добраться за 15–20 минут, а это значит, что Пушкин отослал письмо незадолго до 2-х часов дня. Следовательно, он определённо вернулся домой после поездки на Каменный остров.

В то время как поэт писал Ишимовой, секунданты по настоянию д’Аршиака составили письменный документ. Ровно в 2 час. 30 мин. они скрепили Условия дуэли своими подписями¹⁵⁷².

В ноябре 1836 г. Пушкин дал наказ секунданту Владимиру Соллогубу договориться об условиях дуэли, сказав при этом: «Чем кровавее, тем лучше»¹⁵⁷³. Данзас получил, очевидно, такую же инструкцию. Согласно условиям, выработанным на даче и утверждённым в посольстве, противники должны были стреляться на расстоянии 10 шагов. Пистолеты держали в вытянутой руке, поэтому расстояние уменьшалось до 8–9 шагов. Дуэль превращалась в расстрел. В случае промаха решено было стреляться вторично. Поэт шёл навстречу гибели, и даже ближайшие друзья не понимали его и считали, что он внёс в дело свою долю безумия.

Секунданты договорились, что поединок состоится в тот же день, в пятом часу, т. е. через полтора часа после подписания условий дуэли, в пустынной местности за Чёрной речкой.

Ранее 4-х часов дня поэт отправился в кондитерскую Вольфа и Беранже на Невском, где выпил стакан воды и стал ждать Данзаса. Секундант зашёл в кондитерскую за Пушкиным и передал ему условия дуэли. По воспоминаниям Данзаса, «не прочитав даже условий, Пушкин согласился на всё»¹⁵⁷⁴. Покинув кондитерскую, друзья сели в сани и отправились через Троицкий мост на Чёрную речку.

По пути к месту дуэли Пушкин встретил жену, ехавшую навстречу в экипаже. Но видел её только Данзас. Наталья по близорукости также не увидела мужа.

«Было половина пятого, – писал д’Аршиак Вяземскому, – когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежище в небольшой еловой роще»¹⁵⁷⁵. Роща располагалась неподалёку от Комендантской дачи. Противники прибыли к месту дуэли, когда солнце только что опустилось за горизонт. Погода, по словам Данзаса, была ветреная, морозная и ясная. Быстро темнело.

Выбрав полянку, секунданты протоптали дорожку в глубоком снегу. Данзас спросил Пушкина, одобряет ли он выбранное место. Тот отвечал: «Мне это совершенно безразлично; только постарайтесь сделать это возможно скорее»¹⁵⁷⁶. Надвинулись сумерки, и поэт боялся, что поединок не состоится из-за темноты.

По знаку, данному Данзасом, противники стали сходиться. Пушкин быстро подошёл к барьеру и поднял пистолет. Но Дантес поспешил выстрелить, не дойдя шага до барьера. Раненный, Пушкин упал и некоторое время лежал неподвижно, уткнув голову в шинель, служившую барьером. Секунданты бросились к нему. Кавалергард сделал движение в сторону раненого. Пушкин удержал его словами: «Подождите! У меня ещё достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел». Опершись на левую руку, он несколько приподнялся и долго целился, а затем выстрелил. Когда Дантес упал, Пушкин крикнул: «Браво!» – и упал на землю¹⁵⁷⁷. После этого поэт, по словам д’Аршиака, дважды впадал в полуобморочное состояние, на несколько мгновений рассудок его помутился, но тотчас же он вновь пришёл в сознание. В записке суду французский дипломат не пожелал пересказать свой диалог с раненым, указав кратко на помутнение его рассудка. П.А. Вяземский беседовал со всеми участниками дуэли и воспроизвёл разговор, о котором умолчал д’Аршиак. Пушкин, придя в себя после обморока, спросил д’Аршиака: «Убил я его?» «Нет, – ответил тот, – вы его ранили». «Странно, – сказал поэт, – я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет… Впрочем, всё равно, как только мы поправимся, снова начнём»¹⁵⁷⁸. Слова Пушкина доказывали, что он явился на поле боя с намерением застрелить Дантеса. Такими же были намерения кавалергарда в отношении своего противника.

В воспоминаниях Данзаса, записанных спустя четверть века, эпизод передан менее точно. Раненый Пушкин, произведя выстрел, будто бы спросил упавшего Дантеса, куда он ранен, а тот отвечал, что в грудь¹⁵⁷⁹.

Скорбя о павшем поэте, Жуковский утверждал, что он был «убит человеком без чести; дуэль произошла вопреки правилам – подло»¹⁵⁸⁰.

Мнение Жуковского воспроизводит легендарные данные. В действительности поединок был проведён в строгом соответствии с кодексом дуэли¹⁵⁸¹.

Дуэль Пушкина с Дантесом. Художник А. А. Наумов, 1884 год

Единственным отступлением от правил было то, что Данзас передал раненому пистолет из запасной пары стволов. Пушкин уронил свой пистолет, отчего ствол оказался забит снегом. Это и вызвало замену оружия. Секундант Дантеса заявил по этому поводу формальный протест, на который Данзас не обратил внимания.

Пушкин прибыл на Чёрную речку в нанятых по дороге санях. Геккерны проследовали в Новую Деревню в двух экипажах. После боя секундант усадил Дантеса в его сани и стал ждать. Извозчикам пришлось разобрать забор, чтобы перенести тяжело раненного Пушкина на дорогу. Неподалёку от места поединка находился экипаж Геккерна. Посол ждал исхода поединка, таясь на дороге за Комендантской дачей. После выстрелов он поспешил к месту боя. Данзас ответил согласием, когда Геккерны предложили ему воспользоваться их экипажем. Сам посол, найдя простые сани, вернулся домой окольными путями¹⁵⁸².