Текст книги "В стране водяных"

– Какой там номер телефона?

– Я думал, ты знаешь.

Стоявший у лестницы Ёити, листая вместе с Камиямой телефонную книгу, не мог не испытывать неприязни к царившей в магазине атмосфере будничности, безразличия к тому, что волновало его и тётушку.

3

Под вечер Ёити зашёл в столовую – там у жаровни сидел в летнем хаори только что вернувшийся отец. Перед ним, опёршись локтями о жаровню, сидела О-Кину с красиво подобранными на затылке волосами. Горло у неё сегодня уже не было забинтовано.

– Да, чуть не забыла.

– В чём дело?

О-Кину подняла лицо, которое было ещё бледнее, чем вчера, и ответила на приветствие Ёити. Потом со смущённой улыбкой, будто стесняясь его, продолжала прерванный разговор:

– Что будет дальше, не знаю. Акции упали…

– Ладно, ладно, я всё понял.

Отец сказал это шутливым тоном, но выражение лица у него было недовольное. В прошлом году, когда сестра выходила замуж, отец обещал подарить ей какие-то вещи, но пока обещание так и осталось обещанием. Ёити, которому это было хорошо известно, устроился на некотором расстоянии от жаровни и, молча развернув газету, стал просматривать рекламу театра «Мэйдзидза», куда его приглашал утром Тамура.

– Я огорчена, что ты так поступаешь.

– Тебе огорчаться нечего, это я должен огорчаться твоим поведением. Мать тяжело больна, а ты только и знаешь, что ныть…

После этих слов отца Ёити невольно стал прислушиваться к тому, что происходит в комнате больной. Время от времени оттуда доносились стоны, но не такие, как в предыдущие дни.

– Маме сегодня совсем плохо.

Слова Ёити лишь на короткий миг прервали разговор отца с дочерью. О-Кину выпрямилась и, осуждающе глядя на отца, осыпала его упрёками:

– Маме плохо! А ведь я давно предлагала пригласить другого врача, и всё было бы хорошо. Ты же без конца колебался, ни на что решиться не можешь…

– Именно поэтому, только поэтому я и пригласил профессора Танимуру, – досадливо поморщившись, сказал Кэндзо.

Ёити был на стороне сестры и с неприязнью слушал весь этот разговор.

– В котором часу придёт Танимура-сан?

– Обещал часа в три. Я, когда был на фабрике, просил ещё раз позвонить ему.

Обняв колени, Ёити поднял глаза к большим стенным часам.

– Может быть, сказать, чтобы снова позвонили?

– Тётушка говорила, что недавно уже просила позвонить.

– Недавно?

– Вскоре после того, как ушёл Тодзава-сан.

Пока продолжался этот разговор, О-Кину с мрачным лицом неожиданно поднялась и быстро вышла в соседнюю комнату.

– Освободились наконец от твоей сестрицы.

Горько усмехнувшись, Кэндзо вынул портсигар. Но Ёити, не отрывая глаз от часов, ничего не ответил.

Из соседней комнаты по-прежнему доносились стоны О-Рицу. Может быть, ему так казалось, но теперь они были громче, чем прежде. Почему не идёт профессор Танимура? Впрочем, мать не единственная его пациентка, как раз сейчас обход больных. Нет, вот-вот пробьёт четыре, так поздно он никогда не задерживается в больнице. Не исключено, что он уже у входа в магазин…

– Ну как?

Голос отца избавил Ёити от мрачных мыслей. В светлом промежутке между фусума появилось обеспокоенное лицо тётушки.

– Она ужасно страдает… А врача всё ещё нет.

Прежде чем ответить, Кэндзо выпустил изо рта дым.

– Что же делать? Сказать, чтобы ещё раз позвонили?

– Пожалуй. Чем ей мучиться так ещё час или больше, лучше пригласить Тодзаву-сана.

– Я позвоню.

Ёити быстро вскочил.

– Позвони. Узнай, вышел ли уже профессор. Его телефон – Коисикава, номер ***. В общем…

Не успел Кэндзо договорить, как Ёити выскочил из столовой и вбежал на кухню. Там Мацу с закатанными рукавами резала сушёного тунца. Когда Ёити проходил мимо неё, на него чуть не налетела Мицу. Они едва не столкнулись.

– Простите.

Смущённо извинившись, Мицу с аккуратно причёсанными благоухающими волосами побежала в столовую.

Сконфуженный Ёити поднёс к уху телефонную трубку. Не успела телефонистка ответить, как раздался голос сидевшего у конторки Камиямы:

– Ёити-сан, вы звоните в больницу Танимуре?

– Да, в больницу Танимуре.

Не кладя трубки, Ёити повернулся к Камияме. Тот, не глядя в его сторону, ставил на место, на зарешечённый стеллаж, большую бухгалтерскую книгу.

– Оттуда только что звонили. О-Мицу-сан как раз побежала сказать об этом.

– Что сказали?

– Что профессор только что вышел. Только что, да, Рё-сан?

Приказчик, к которому обратился Камияма, сидел на лестнице, доставая с высокой полки ящик с товарами.

– Нет, сказали, что он ещё в больнице.

– Вот как? Так и надо было сказать Мицу.

Ёити положил трубку и направился было в столовую. Но случайно взглянул на висевшие в магазине часы и в недоумении остановился.

– В чём дело, на них уже двадцать минут пятого!

– Они спешат на десять минут. Так что сейчас десять минут пятого.

Камияма посмотрел на свои золотые часы.

– Совершенно верно, десять минут.

– А часы в столовой отстают. Так что Танимура-сан задерживается ещё больше, чем мы предполагали.

Постояв немного в нерешительности, Ёити быстро вышел из магазина и стал смотреть на затихшую улицу, над которой уже сгущались сумерки.

– Всё не идёт. А вдруг он не может нас найти, хотя вряд ли… Камияма-сан, я, пожалуй, пройдусь немного, – бросил он через плечо Камияме и, надев гэта, оставленные у порога кем-то из приказчиков, почти бегом направился к большой оживлённой улице, забитой автомобилями и трамваями.

Эта улица находилась в полуквартале от магазина. Стоявшее там на углу здание было разделено на две половины: в одной – небольшое почтовое отделение, в другой – магазин импортных товаров. В витрине между оригинально расположенными соломенными шляпами и тростями были выставлены на манекенах яркие купальные костюмы.

Повернувшись спиной к витрине, Ёити принялся нетерпеливо рассматривать прохожих и автомобили. Так он простоял некоторое время, но не заметил, чтобы в переулок, где в ряд стояли оптовые магазины, завернул хоть один рикша или хоть одна машина, если не считать забрызганного грязью такси с табличкой «свободен».

Неожиданно появился мчащийся на велосипеде приказчик лет пятнадцати из их магазина. Увидев Ёити, он ловко затормозил и опёрся рукой о телефонный столб. Не снимая ног с педалей, сказал:

– Только что звонил Тимура-сан.

– Какое у него ко мне дело?

Разговаривая, Ёити внимательно осматривал улицу.

– Да никакого.

– И ты приехал, чтобы сообщить мне об этом?

– Нет, я еду на фабрику. Да, хозяин просил передать, что вы ему нужны.

– Отец?

Сказав это, Ёити вдруг бросился бежать, забыв о приказчике. В переулок сворачивал рикша. Поравнявшись с ним, Ёити поднял в приветствии обе руки и закричал сидевшему в коляске юноше:

– Брат!

Рикша, откинувшись назад, остановил коляску. В ней сидел Синтаро в летней форменной тужурке, в фуражке с белым кантом, обняв обеими руками лежавший на коленях чемодан.

– Привет. – Синтаро без всякого выражения посмотрел на Ёити. – Как мама?

Глядя снизу вверх на брата, Ёити почувствовал, как забурлила в жилах кровь, как запылали щёки.

– В последние дни ей хуже. Говорят, язва двенадцатиперстной кишки.

– Вот как? Да…

Синтаро ограничился этим холодным замечанием. Но в его глазах, унаследованных от матери, промелькнуло выражение, которого Ёити так ждал, но на которое не смел надеяться. Ёити уловил в глазах брата раскаяние и продолжал быстро и беспорядочно:

– Сегодня ей особенно плохо… Молодец, что приехал… Поезжай быстрее…

Он сделал знак рикше, и тот снова пустился бежать. Синтаро вспомнил, как садился утром в вагон третьего класса, словно это был не он, а кто-то другой. Чувствуя у своего плеча плечо розовощёкой деревенской девушки, устроившейся рядом с ним, он думал, что ему будет не так тяжело следовать за мёртвой матерью, как встретиться взглядом с умирающей. А глаза его в это время были устремлены на сборник стихов Гёте в издании «Реклам»…

– Синтаро, экзамены ещё не начались?

Синтаро бросил удивлённый взгляд на говорившего. Ёити, стуча гэта, бежал рядом с коляской.

– Завтра начинаются. Что ты здесь делаешь?

– Мы ждём профессора Танимуру. Но он что-то опаздывает, и я вышел его встретить…

Ёити ответил, учащённо дыша. Синтаро хотелось посочувствовать брату. Но это сочувствие вылилось в самые обыденные слова:

– И давно ты ждёшь?

– Да нет, минут десять.

– С тобой был, кажется, кто-то из приказчиков? Приехали.

Рикша пробежал ещё несколько шагов и остановил коляску у магазина. Магазина с массивной застеклённой дверью, такого близкого и родного Синтаро.

4

Через час на втором этаже магазина вокруг профессора Танимуры собрались с мрачными лицами Кэндзо, Синтаро и муж О-Кину. Они пригласили профессора сюда, чтобы узнать, каков результат осмотра О-Рицу. Профессор Танимура, человек крепкого сложения, выпил поданный ему чай, повертел в толстых пальцах золотую цепочку, свешивавшуюся из жилетного кармана, и наконец, внимательно глядя в освещённые электричеством лица мужчин, сказал:

– Надо бы вызвать её лечащего врача. Вы, кажется, назвали Тодзаву-сана…

– Ему только что звонили. Должен скоро прийти.

Точно ища подтверждения своих слов, Кэндзо повернулся к Синтаро. Так и не переодев форменной тужурки, он сидел, хмурый, между профессором и отцом.

– Да, с минуту на минуту должен явиться.

– Тогда дождёмся его, а потом всё обсудим. Какая неустойчивая сегодня погода.

Говоря это, профессор вынул портсигар из марокканской кожи.

– Сезон дождей в этом году так затянулся!

– Погода действительно ужасная, под стать финансовым делам, тоску нагоняет… – добавил муж О-Кину.

Пришедший навестить больную молодой хозяин мануфактурного магазина, с короткими усиками и в очках без оправы, был одет скорее как адвокат или служащий фирмы.

Синтаро, которого раздражала вся эта болтовня, угрюмо молчал.

Вскоре появился домашний врач Тодзава. В чёрном шёлковом хаори, чуть подвыпивший, он учтиво поклонился профессору Танимуре и обратился к сидевшему наискосок от него Кэндзо:

– Вы уже осведомлялись относительно диагноза? – У него был сильный тохокуский акцент.

– Нет, решил спросить об этом после вашего прихода.

Профессор Танимура с зажатой между пальцами короткой сигаретой ответил вслед за Кэндзо:

– Прежде всего нужно было выслушать вас…

Тодзава подробно рассказал о состоянии больной за последнюю неделю и об избранном им методе лечения.

Внимание Синтаро привлекли редкие брови профессора, которые беспрерывно двигались, пока он слушал Тодзаву.

Когда тот умолк, профессор Танимура несколько раз важно кивнул головой.

– Ну что ж, всё понятно. Язва двенадцатиперстной кишки. Правда, сейчас осмотр показал, что у неё, видимо, начался перитонит. Об этом свидетельствуют пульсирующие боли в нижней части живота…

– Пульсирующие боли в нижней части живота? – Тодзава, торжественно упёршись локтями в ляжки, обтянутые саржевыми хакама, повернулся к профессору.

Некоторое время все сидели, затаив дыхание, не решаясь заговорить.

– Но сегодня температура значительно ниже, чем вчера… – прервал наконец молчание Кэндзо.

Однако профессор, бросив в пепельницу сигарету, бесцеремонно прервал его:

– Это ничего не значит. Температура всё время будет понижаться, а пульс учащаться. Такова особенность этой болезни.

– Ах вот оно что! Это нужно знать и нам, людям молодым.

Муж О-Кину, скрестив на груди руки, время от времени пощипывал усы. Синтаро уловил в словах шурина безразличие совершенно чужого человека.

– Я при осмотре больной как будто не обнаружил симптомов перитонита…

Профессор Танимура ответил со свойственной ему профессиональной любезностью:

– Возможно. Не исключено, что перитонит начался позднее. К тому же он, видимо, ещё не прогрессирует… И всё же я не сомневаюсь, что перитонит начался.

– Может быть, следует немедленно положить её в больницу?

Это заговорил наконец Синтаро, сохраняя на лице суровое выражение. Профессор из-под тяжёлых век внимательно посмотрел на Синтаро, словно для него было неожиданностью, что тот заговорил.

– Перевозка больной сейчас исключена. Ей надо согревать живот. Если боль усилится, пусть Тодзава-сан сделает укол… Ночью, я полагаю, ей станет хуже. Уколы, разумеется, не панацея, но при этой болезни они необходимы, чтобы облегчить страдания.

Профессор Танимура говорил, не глядя на собеседника, и вдруг, будто спохватившись, вынул из жилетного кармана часы и поднялся:

– Простите, мне пора.

Синтаро вместе с отцом и шурином поблагодарил профессора за визит. Лицо его выражало отчаяние.

– Не смогли бы вы, профессор, в ближайшие дни ещё раз навестить больную?.. – спросил, прощаясь, Тодзава.

– Разумеется, я прибуду в любое время…

Больше профессор ничего не сказал. Спускаясь последним по тёмной лестнице, Синтаро понял, что это конец…

5

После ухода Тодзавы и мужа О-Кину переодевшийся в кимоно Синтаро, тётушка Асакава и Ёити собрались в столовой у жаровни. Из-за фусума по-прежнему доносились стоны О-Рицу. И все, вяло перебрасываясь словами под свисавшей над самой жаровней лампой, точно сговорившись, внимательно прислушивались к этим стонам.

– Просто немыслимо. Такие ужасные страдания.

Крепко сжимая щипцы для угля, тётушка смотрела в одну точку.

– Ведь Тодзава-сан говорил, что всё хорошо?

Не отвечая тётушке, Ёити обратился к брату, сидевшему с сигаретой в зубах:

– Он просил профессора прийти в ближайшие дни.

– Странно. Почему он об этом просил?

На этот раз Синтаро ничего не ответил, лишь стряхнул пепел.

– Син-тян, что сказала мама, когда увидела тебя?

– Ничего не сказала.

– Но я слышал, как она смеялась.

Ёити сбоку внимательно посмотрел на брата.

– Верно… Скажи лучше, почему мамина постель благоухает дорогими духами?

Тётушка с улыбкой повернулась к Ёити, но, не дождавшись от него ответа, сказала:

– Это О-Кину-тян побрызгала мамину постель духами. Ты знаешь, Ё-тян, что это за духи?

– Что за духи?.. Наверно, специально для постели.

Неожиданно из-за фусума показалось измученное лицо О-Кину.

– Где отец?

– Он в магазине. Что-нибудь нужно?

– Да, мама хотела…

Не дав ей договорить, Ёити вскочил.

Когда он выбежал из столовой, туда на цыпочках вошла, зябко охватив себя руками, О-Кину с болеутоляющими пластырями на висках и села на место, с которого только что вскочил Ёити.

– Что случилось?

– Никак не может принять лекарства… Новая сиделка хоть и пожилая, но действует спокойно и уверенно.

– Как температура?

Синтаро, продолжая молчать, поморщился и выдохнул дым.

– Только что измеряли, тридцать семь и две…

О-Кину, пряча подбородок в ворот кимоно, задумчиво посмотрела на Синтаро.

– После ухода Тодзавы-сана снизилась ещё на одну десятую.

Снова наступило молчание. Его нарушил громкий звук шагов вошедшего Кэндзо, вслед за которым появился и Ёити.

– Тебе только что звонили из дому. Муж просит чуть попозже позвонить. – С этими словами Кэндзо обратился к О-Кину, после чего направился в соседнюю комнату.

– Ну что ты будешь делать. Две служанки в доме, а толку от них никакого.

О-Кину, досадливо прищёлкнув языком, переглянулась с тётушкой.

– Такие теперь служанки пошли… Моя, так та наоборот, во всё суёт нос.

Пока женщины переговаривались, Синтаро, не выпуская сигареты изо рта, заговорил с печально сидевшим Ёити:

– К вступительным экзаменам готовишься?

– Готовлюсь… Но в этом году держать не буду.

– По-прежнему пишешь стихи?

Ёити, морщась, прикурил сигарету.

– У меня нет такой склонности к учению, как у тебя. А математику я просто ненавижу.

– Хоть и ненавидишь, но если не заниматься…

Синтаро прервала сидевшая напротив него тётушка, тихим голосом переговаривавшаяся с подошедшей к приоткрытым фусума сиделкой:

– Син-тян, мама зовёт.

Погасив окурок, он встал. И, не взглянув на сиделку, прошёл в соседнюю комнату.

– Проходи сюда. Мама сказала, что хочет тебя видеть, – кивнул ему головой отец, сидевший у изголовья больной. Синтаро послушно примостился рядом с ним.

– Ты меня звала?

Мать повернула к нему голову. В свете лампы, завешенной куском материи, лицо её выглядело ещё более осунувшимся.

– Понимаешь, Ёити не желает заниматься… Хоть бы ты ему сказал… Он прислушивается к твоему мнению…

– Хорошо, обязательно скажу. Кстати, только что мы уже с ним говорили об этом.

Синтаро ответил чересчур громко.

– Да? Смотри, не забудь… Я думала, что вчерашнего дня не переживу, а вот видишь…

Превозмогая боль, мать широко улыбнулась:

– Может быть, помог амулет Тайсяку-сана – вот и жар спал; глядишь, ещё и поправлюсь… Мицу говорила, что у её дяди тоже была язва двенадцатиперстной кишки, а он через полмесяца поправился. Видно, не такая это страшная болезнь…

Синтаро до боли стало жаль мать, которая всё ещё надеялась на выздоровление.

– Конечно, поправишься. Непременно поправишься, лекарства обязательно помогут.

Мать кивнула.

– Давайте ещё раз попробуем выпить.

Подошедшая сиделка ловко поднесла ко рту О-Рицу мензурку. Мать, зажмурившись, в два глотка выпила содержимое. На какой-то миг у Синтаро отлегло от сердца.

– Вкусно.

– Смогла всё же принять наконец.

Сиделка и Синтаро радостно переглянулись.

– Раз стала принимать лекарства, всё в порядке. В общем, залежалась ты, пора подниматься. И устроим праздничный обед, будем есть рис с красной фасолью.

Шутка Кэндзо вызвала у стоявшего на коленях Синтаро желание уйти. В это время мать неожиданно подозрительно глянула на него.

– Лекция? Где сегодня вечером лекция? – спросила она.

Испуганный Синтаро, ища спасения, посмотрел на отца.

– Никакой лекции нет. Нигде её не будет. Так что можешь лежать спокойно.

Успокаивая О-Рицу, Кэндзо одновременно делал глазами знаки Синтаро. Тот поспешно поднялся и вернулся в ярко освещённую столовую.

Там по-прежнему сестра и Ёити тихо разговаривали с тётушкой. Когда он вошёл, все трое повернулись, вопросительно глядя на Синтаро. Однако Синтаро молча, с каменным лицом сел на своё место.

– Зачем тебя звали?

Молчание нарушила О-Кину, всё ещё зябко пряча подбородок в ворот кимоно.

– Ничего особенного.

– Значит, мама просто хотела посмотреть на тебя?

В тоне сестры Синтаро уловил раздражение. Но ничего не ответил, лишь горько усмехнулся.

– Ё-тян, не побудешь ночью с больной? – после непродолжительного молчания, зевнув, обратилась к Ёити тётушка.

– Хорошо… Сестра тоже обещала побыть этой ночью с матерью…

– А ты, Син-тян?

О-Кину из-под припухших век посмотрела на Синтаро.

– Мне всё равно, не знаю.

– Син-тян, как всегда, колеблется. Я думала, поступление в колледж прибавит ему решительности…

– Наверно, он просто устал, – с укором ответила О-Кину тётушка.

– Тогда пусть сейчас ложится спать. Тем более что дежурить придётся, наверно, не одну ночь…

– Ну что ж, пойду спать, ладно?

Синтаро поднёс спичку к сигарете брата. Только что он видел умирающую мать и поэтому ненавидел себя за эту услужливость…

6

Синтаро поднялся на второй этаж и около двенадцати лёг. Он действительно очень устал, тётушка не зря сказала. Но, погасив свет, долго ещё ворочался с боку на бок.

Рядом тихо посапывал Кэндзо. Впервые за последние несколько лет он спал в одной комнате с отцом. Неужели раньше он не храпел, недоумевал Синтаро, глядя на спящего отца.

Перед Синтаро неотступно стоял образ матери – воспоминания о ней его преследовали. Воспоминания были самые разные, и приятные, и неприятные. Но все одинаково печальны. «Всё прошло. И хорошее, и плохое», – думал Синтаро, стараясь поудобнее пристроить на подушке голову с коротко остриженными волосами.

…Однажды, когда Синтаро ещё учился в начальной школе, отец купил ему новую фуражку. С большим козырьком и высокой тульей, о такой Синтаро давно мечтал. Увидев её, сестра О-Кину сказала отцу, что в будущем месяце будет репетиция хора и ей нужно сшить кимоно. Отец расхохотался и пропустил её слова мимо ушей. Сестра разозлилась. Отвернувшись от отца, она стала ворчать:

– Ты любишь одного Син-тяна.

Отец всё ещё продолжал улыбаться.

– Одно дело фуражку, другое – кимоно.

– А мама на что? Она недавно сама сшила хаори.

Сестра снова повернулась к отцу и зло глянула на него.

– Но я ведь не так давно купил тебе шпильку и гребень.

– Да, купил. Ну и что, ты и должен был купить. – Сестра вытащила из волос шпильку, украшенную искусственными белыми хризантемами, и швырнула на пол.

– Возьми свою шпильку.

Отец поморщился.

– Не делай глупостей.

– Чего же ждать от меня, глупой? Я глупая, не то что Син-тян. И моя мама была глупой…

Побледневший Синтаро оказался свидетелем этой сцены. Когда сестра расплакалась, он молча подобрал с пола шпильку и стал нервно обрывать лепестки с цветка.

– Что ты делаешь, Син-тян?

Сестра как безумная схватила его за руку.

– Ты же сама сказала, что шпилька тебе не нужна. А раз не нужна, не всё ли равно, что я с ней сделаю? Женщины любят ссориться, ну и ссорься, пожалуйста…

Синтаро поднял рёв, и они с сестрой стали драться, вырывая друг у друга шпильку, пока на цветке не осталось ни одного лепестка… Сейчас Синтаро удивительно отчётливо представил себе душевное состояние сестры, лишившейся матери…

Синтаро стал прислушиваться. Кто-то, стараясь неслышно ступать, поднимался по тёмной лестнице… Вдруг раздался голос Мицу:

– Господин.

Кэндзо, который, казалось, спал, сразу же поднял голову с подушки.

– Что случилось?

– Вас зовёт госпожа.

– Хорошо. Иду.

После ухода отца Синтаро неподвижно застыл на постели с широко открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что делается в доме. И почему-то в его памяти вдруг всплыло далёкое светлое воспоминание, никак не связанное с трагичностью этой минуты.

…Это тоже случилось в то время, когда он учился в начальной школе; мать взяла его с собой на кладбище на могилу отца. Был солнечный воскресный полдень – среди сосен и живой изгороди ярко белели цветы магнолий. Мать подошла к небольшой могилке и сказала, что это могилка отца. Синтаро остановился и слегка склонил голову.

– Надеюсь, больше ничего от меня не требуется?

Поливая могилу, мать с улыбкой на него посмотрела.

– Ничего.

К отцу, которого он не знал, Синтаро относился с теплотой. Но этот жалкий каменный столбик не вызывал в нём никаких чувств.

Мать постояла ещё некоторое время, сложив руки. Вдруг раздался выстрел духового ружья. Синтаро, стоявший за спиной матери, пошёл в ту сторону, откуда донёсся выстрел. Обойдя живую изгородь, он очутился на узкой тропинке – там мальчик с виду старше Синтаро, державший духовое ружьё, и двое его младших братьев с жалостью смотрели на вершину какого-то дерева, которую, точно дымом, обволокло начавшими распускаться почками…

В это время послышались шаги на лестнице. Синтаро с тревогой приподнялся на постели.

– Кто это?

– Ты не спишь?

Это был голос Кэндзо.

– Что случилось?

– Я ходил вниз, меня мама звала.

Отец произнёс это с унылым видом и снова лёг в постель.

– Зачем она тебя звала. Ей хуже?

– Нет, просто хотела сказать мне, чтобы я завтра, если пойду на фабрику, надел летнее кимоно, которое лежит в верхнем ящике комода.

Синтаро жалел мать. Хоть она и была женой совершенно чужого ему человека.

– Как всё это тяжело! Она так страдает.

– Может быть, попросить Тодзаву-сана сделать ей ещё укол?

– Нет, пожалуй, нельзя так часто делать уколы.

– Ну что ж, нельзя так нельзя, но всё равно как-то надо облегчить ей страдания.

Синтаро казалось, что Кэндзо пристально смотрит на него.

– Твоя мать – святая женщина… за что же на её долю выпали такие муки?

Оба помолчали.

– Наверно, никто ещё не ложился?

Синтаро стало невыносимо вот так молчать, глядя друг на друга.

– Тётушка уже легла. Не знаю только, уснула или нет…

Сказав это, отец вдруг приподнял голову и стал прислушиваться.

– Папа, мама что-то…

Теперь это был тихий голос О-Кину, поднявшейся до середины лестницы.

– Иду.

– Я тоже встану.

Синтаро накинул на плечи ночное кимоно.

– Можешь лежать. Если понадобится, я сразу же тебя позову.

Отец стал быстро спускаться по лестнице вслед за О-Кину.

Какое-то время Синтаро сидел на постели, потом встал и зажёг свет. Снова сел и стал осматривать освещённую тусклой лампой комнату. Возможно, мать позвала отца просто так, хочет, чтобы он побыл с ней… Это вполне вероятно.

Неожиданно взгляд Синтаро упал на валявшийся под столом исписанный листок бумаги. Он поднял листок:

– «Посвящаю М… ко…»

Дальше шло стихотворение Ёити.

Бросив листок, Синтаро лёг, закинув руки за голову. Перед ним отчётливо всплыло миловидное лицо Мицу…

7

Когда Синтаро проснулся, в комнате, куда сквозь щели в ставнях проникал слабый свет, сестра и отец о чём-то тихо разговаривали. Синтаро вскочил, будто от толчка.

– Тебе надо немного поспать, – сказал Кэндзо О-Кину и поспешно сбежал с лестницы.

За окном слышался шум, будто на черепичную крышу низвергался водопад. Ливень… Думая об этом, Синтаро стал быстро одеваться. О-Кину, с распущенным оби, ехидно сказала ему:

– Син-тян, доброе утро.

– Доброе утро. Как мама?

– Ночь была очень тяжёлой…

– Не спала?

– Сказала, что хорошо поспала, но я видела, что она и пяти минут не вздремнула. И говорила такие странные вещи… Мне всю ночь было не по себе.

Одевшись, Синтаро вышел на лестницу, но вниз не стал спускаться. В той части кухни, которая была видна сверху, Мицу, подвернув подол, протирала пол тряпкой… Услыхав голос Синтаро и О-Кину, она поспешно одёрнула кимоно. Синтаро взялся за медные перила, но всё не решался спуститься вниз, точно ему что-то мешало.

– Какие же странные вещи говорила мама?

– Полдюжины. Разве полдюжины не всё равно что шесть штук?

– Это у неё с головой неладно… А как сейчас?

– Пришёл Тодзава-сан.

– Так рано?

Мицу вышла из кухни, и Синтаро стал медленно спускаться по лестнице. Через несколько минут он уже был в комнате больной.

Тодзава сам только что сделал ей укол дигитамина. Мать, которую сиделка укрывала после укола, металась по подушке – отец говорил об этом вчера вечером.

– Пришёл Синтаро.

Это громким голосом сказал матери Кэндзо, сидевший рядом с Тодзавой, и сделал Синтаро знак глазами.

Синтаро сел напротив отца и, скрестив руки на груди, стал смотреть на мать.

– Возьми её руку.

Синтаро послушно спрятал в своих ладонях руку матери. Она была холодной и неприятно влажной.

Увидев сына, мать чуть кивнула ему и сразу же перевела взгляд на Тодзаву.

– Доктор, плохи, наверно, мои дела. Вот и руки стали неметь.

– Это ничего. Потерпите ещё день-другой. – Тодзава мыл руки. – Скоро вам станет лучше… О-о, сколько здесь всего!

На подносе, стоявшем у постели матери, лежали талисманы Удзиками из синтоистского храма Дайдзингу, талисманы Тайсяку из буддийского храма в Сибамата… Взглянув искоса на поднос, мать ответила прерывающимся голосом, будто задыхаясь:

– Ночью мне было очень плохо… А сейчас боли почти утихли…

Отец чуть слышно сказал сиделке:

– По-моему, у неё стал заплетаться язык.

– Видимо, во рту пересохло… Дайте ей водички.

Синтаро взял у сиделки смоченную в воде кисточку и несколько раз провёл ею во рту у матери. Мать прижала языком кисточку и проглотила капельку воды.

– Я ещё зайду. Никаких оснований для беспокойства нет. – Тодзава громко сказал это, повернувшись к больной, и, закрывая свой чемоданчик, обратился к сиделке: – В десять часов сделайте укол.

Сиделка поморщилась и что-то пробурчала. Синтаро с отцом пошли провожать Тодзаву. В соседней комнате, как и вчера, уныло сидела тётушка. Проходя мимо, Тодзава непринуждённо ответил на её приветствие и заговорил с Синтаро:

– Как идёт подготовка к экзаменам? – Тут же сообразив, что он ошибся, доктор весело улыбнулся. – Простите. Я имел в виду вашего младшего брата.

Синтаро горько усмехнулся.

– В последнее время, встречаясь с вашим братом, я говорю с ним только об этом. Наверно, потому, что мой сын тоже готовится к экзаменам…

Когда Тодзава шёл через кухню, он всё ещё весело улыбался.

После ухода доктора, скрывшегося за сплошной пеленой дождя, Синтаро, оставив отца в магазине, поспешно вернулся в столовую. Теперь рядом с тётушкой там сидел с сигаретой в зубах Ёити.

– Хочешь спать?

Синтаро присел к жаровне.

– Сестра уже спит. Ты тоже ложись.

– Ладно… Всю ночь курил, даже язык щиплет.

Морщась, Ёити с унылым видом бросил в жаровню недокуренную сигарету.

– Как хорошо, что мама перестала стонать.

– Ей, кажется, лучше.

Тётушка зажгла сухой спирт в грелке.

– До четырёх часов ей было плохо.

Из кухни выглянула Мицу, причёсанная на прямой пробор.

– Простите. Господин просит вас зайти в магазин.

– Хорошо, хорошо, сейчас иду.

Тётушка протянула Синтаро грелку.

– Син-тян, зайди к маме.

Сказав это, она вышла, вслед за ней, подавляя зевок, поднялся и Ёити.

– Пойду посплю немного.

Оставшись один, Синтаро положил грелку на колени и задумался. О чём – он и сам не знал. Шум ливня, низвергавшегося на невидимую крышу с невидимого неба, – единственное, что его сейчас заполняло.

Неожиданно вбежала сиделка.

– Идите кто-нибудь. Хоть кто-нибудь…

Синтаро вскочил и в тот же миг влетел в комнату больной. Он обнял О-Рицу, прижал к себе.

– Мама, мама.

Лёжа в его объятиях, мать дёрнулась несколько раз. В уголках губ выступила пена.

– Мама.

В те секунды наедине с матерью Синтаро громко звал её, жадно всматривался в лицо умершей.