Текст книги "Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона"

Сельский сход в силу своей малолюдности чаще всего выступал в форме волостного схода. Последний в таком случае играл роль схода первой инстанции. Проводились сходы не регулярно, а местом проведения чаще всего служило трапезное помещение той православной церкви, которая была главной на данной территории. В трапезных проводились судебные заседания, там же происходило обнародование царских указов и распоряжений центральной власти. Здесь же шел прием податей, заключались торговые сделки, то есть трапезные помещения выполняли функцию и зала заседаний, и общественной приемной. Крайне редко в отдельных волостях местом общественных собраний выступали специальные земские (мирские) избы. А собирали сходы земские волостные власти, выборные должностные лица: старосты или судьи, церковные старосты, земские судейки, сотские. Старосты приходов и их земских уездных объединений до конца XVII века управляли церковной жизнью Севера без всякого вмешательства в их внутренние дела территориально далекого от них Московского патриаршего или Новгородского митрополичьего управления. Выборные должностные лица представляли перед центральным правительством церковные, политические, культурные и экономические интересы общин-приходов русского Севера.

Любые решения сельских сходов, каких бы вопросов они ни касались, назывались «приговорами». Однако записи «приговоров» не были протоколами в обычном, современном, понимании этого слова. Это были специальные акты, фиксировавшие решения «мирского совета» и вручали их тем лицам, в отношении которых сходом рассматривались поставленные вопросы. Правом участия в сходах и правом принятия решений обладали лишь те крестьяне, которые владели землей в пределах данной волости, свободные землевладельцы. Само же решение принималось по старому русскому обычаю – единогласно. Русский сельский «мир» не знал и не придерживался выборных процедур демократического образца. На сходе вопрос решался не большинством, а именно единогласно. Единогласие – принцип народного права, соответствовавший общекультурному пониманию соборности. Староверие в силу своего соборного характера всячески способствовало сохранению этого важнейшего элемента самоуправления.

Одной из особенностей проведения сельских сходов в русской деревне, а северных территорий это касалось в еще большей степени, являлся сам дух, духовно-политическая и нравственная атмосфера этого народного собрания. Свобода высказывать свое мнение, свобода защищать его всеми способами в случае необходимости была неотъемлемым правом каждого участника. Сход – это не представительный орган с его жесткой регламентацией и процедурными тонкостями, а пример прямого народоправства.

Участвовать в сходе и иметь право принятия решений было не одно и то же. Право решения исторически было и сохранялось за крестьянином-домохозяином, землевладельцем. В больших патриархальных крестьянских семьях таким правом обладал лишь «большак», глава семейства, причем до тех пор, пока он способен был работать на земле. А вот участвовали в сходе и вносили свою лепту в общую атмосферу обсуждения вопросов и безземельные общинники, бобыли, а иногда и женщины. Для центральной России это было скорее исключением из правила, а для русского Севера – повседневностью. Женщины-северянки в промысловых районах, где преобладали такие занятия, как рыболовство, охота, лесоповал и смоловарение, зачастую несли основную нагрузку земледельческого труда и поэтому имели право на собственное мнение.

Еще одна особенность проявления независимости духа народного схода на Севере – это участие в нем лиц подследственных или подвергавшихся судебному преследованию. По стародавней традиции, а потом и согласно «Общему положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», которое действовало на территории всей империи, на сходы не должны были допускаться люди, состоящие под следствием или судом. Но на Севере, в частности в Архангельской губернии, те, кто подвергался судебному преследованию в данный момент или в прошлом, наоборот, пользовались наибольшим уважением и свободой высказывания на сельском сходе[180]180
  См.: Кучумова Л. И. Сельская община в России. М., 1992. С. 33.


[Закрыть]. Формально не участвуя в принятии решения путем голосования, они влияли на «приговор» схода своим авторитетом людей, пострадавших от власти. Особым авторитетом при этом пользовались сторонники старой веры, люди, пострадавшие за веру, носители духовных традиций древнего русского православия.

Таким образом, состав сельских сходов в русской деревне, а следовательно атмосфера обсуждения вопросов, формировался как в соответствии с законодательными нормами, так и с учетом духовно-культурных традиций той или иной местности. Русская деревня, община всегда и везде прислушивалась к мнению отдельного человека, личности, а особенно человеку пострадавшему, имеющему собственный горький жизненный опыт. («От сумы и от тюрьмы – не зарекайся»).

Русская община, впрочем, это характерно и для любой другой традиционной культуры, с уважением относилась к мнению и суждениям стариков. Общее мнение и решение сельского схода во многом складывались под их нравственным влиянием. Старики были подлинными лидерами в общине. Обычно после шестидесяти лет крестьянин сдавал общине земельный надел, и с него снимали повинности. Эти старики, обладавшие большим жизненным опытом и репутацией «благомысленных мужиков», составляли группу старейшин или «совет старейшин». Старейшины пользовались непререкаемым авторитетом в общине, были живыми носителями ее традиций, норм нравственного и неписаного законов, обычаев и духовных ценностей. Они формировали деревенское общественное мнение и мирской сход принимал свое решение только с согласия стариков.

Внутриобщинные противоречия, а без них немыслимо существование любого живого общественного организма, разрешались органами народного правосудия: сельскими сходами (своеобразная высшая общественная инстанция в русской деревне), третейским крестьянским судом (официально признанным лишь в начале XIX века), который объединял выборных от истца и ответчика, а также «сходом стариков». Социальная однородность приходов-общин на Севере помогала избегать значительных внутренних конфликтов. Поэтому русский Север отнесся крайне враждебно к никоновским церковным реформам, видя в них не только покушение на устои народной жизни, но и явное желание центральной власти навязать свободолюбивым общинам новый порядок управления и новый стиль авторитарной церковной жизни. В силу этого северные церковные общины и приходы привечали старообрядцев, многие гонимые нашли там себе место для жизни. А сам Север стал одним из самых стойких районов сопротивления церковной реформе.

Решения церковного собора 1666–1667 гг. и все растущая централизация церковной духовной власти, вмешательство правительства в жизнь северян еще более встревожили их общины-приходы. Они не желали слушаться предписаний о введении новых обрядов, а священники, которых эти общины сами же избирали, также не могли ничего сделать без согласия своих прихожан. Например, после собора 1681–1682 гг. епископ Холмогорский владыка Афанасий сделал попытку подчинить своему контролю северные приходы-общины. Эта попытка встретила самое решительное сопротивление, явный саботаж.

Жизнь в общине – это по преимуществу трудоемкая земледельческая деятельность. Она связана с правом владения и пользования землей. Специфика земельного права на русском Севере многие века была связана с так называемым «захватным правом». Собственность северных крестьян на их участке возникала в значительной мере из захвата, занятия пустующих земель, которые никому не принадлежали, а затем эта собственность узаконивалась путем многократного наследования. Речь не идет о колонизации в североамериканском варианте, когда коренное население изгонялось с принадлежавших им земель. Осваивались действительно пустующие территории, незаселенные земли и неудобицы. Постепенно сложилась даже своеобразная технология разработки и освоения неудобиц.

Лишь со второй половины XVIII века на Северо-Западе формируется русская поземельная община и появляется уравнительно-передельное пользование землей, что было характерно для центральных регионов страны. Волость становится после этого субъектом владения территории. Собственность волостной общины складывается из земельного имущества прежних владельцев землей (обычно после смерти крестьянина-землевладельца).

Общинные начала на Севере включали в себя и наличие широко распространенного артельного характера жизни крестьянина-северянина. По мнению русского человека, артель, как и община, великая сила. Поговорка «артелью и города берут» характерна для русской речи. Формы артели существовали самые разнообразные: складчины, братства, ватаги, дружины, товарищества, собственно артели (земледельческие, промысловые, ремесленные и торговые). Артельное движение характерно для русского человека, осваивающего суровый север, оно впоследствии становится отличительной чертой всей социально-экономической жизни дореволюционной России.

Общинные и артельные формы народной жизни, зачастую тесно переплетенные, составляли существенную особенность уклада жизни Отечества в целом. Все они проникнуты были духом самоорганизации и самодеятельности, началами творческими и созидательными, а организационную форму всем этим жизненно важным явлениям придавали традиции культурно-исторические и религиозные, традиции российского самоуправления. Помимо чисто церковно-общинных традиций на Севере очень большую роль сыграла в сопротивлении церковной реформе давняя привязанность северян к свободе. Как подчеркивает С. А. Зеньковский, то были традиции в недавнем прошлом республиканских Новгорода, Пскова и Вятки[181]181
  См.: Зеньковский С. А. Русское старообрядчество: духовные движения семнадцатого века. С. 394.


[Закрыть]. В церковной, и особенно монашеской жизни Севера на протяжении веков сохранялся дух свободолюбия «заволжских старцев», которые не любили ни централизации, ни предписаний в духовной жизни, ни регламентации внутренней жизни своих скитов. Социокультурные особенности уклада жизни северян способствовали сохранению духа вольнолюбия. Старообрядчество также наложило глубокий отпечаток на отношения населения Севера к власти, централизованному управлению, московско-петербургскому правительству и бюрократическому церковно-синодальному управлению.

Значительным событием в конфликте старообрядчества в целом с русской православной церковью и государством стал 1905 год. Политические итоги революции 1905–1907 гг. в значительной степени содействовали изменению положения старообрядчества в русском обществе, упрочению его позиций в русской духовной культуре. В статье «Старообрядчество и большевизм» историк О. Л. Шахназаров подчеркивает: «Итоги «первой русской революции» – так ее называют большинство современных историков – отвечали интересам старообрядчества в большей степени, чем какой-либо силы в России. Получив возможность открыто воззвать к своему многочисленному и дисциплинированному электорату, староверы создали партию октябристов, поддержали кадетов, выступавших против самодержавия и не имевших «порочащих» связей с РПЦ, а также мелкие левые фракции, выступавшие за Справедливость под собственными знаменами. От Думы к Думе старообрядчество наращивало политический вес и, поставив нижнюю палату, в конце концов, под свой контроль, принудило Николая II в 1917 году отречься от престола. Принял отречение А. И. Гучков – прихожанин белокринцкой церкви. Все остальные политические силы выполняли роль статистов истории, что бы они сами себе ни приписывали – в «заслуги» или в «ошибки» – в последующие десятилетия»[182]182
  Шахназаров О. Л. Старообрядчество и большевизм //Вопросы истории. 2002. № 4. С. 78–79.


[Закрыть].

Знаковым событием накануне издания правительственного Указа по веротерпимости для старообрядцев явилась телеграмма Николая II московскому генерал-губернатору от 16 апреля 1905 г. В ней император писал: «Повелеваю в сегодняшний день наступающего Светлого праздника распечатать алтари старообрядческих часовен Рогожского кладбища (запечатаны они были в 1856 г. по настоянию митрополита Филарета – В. Б.) и предоставить впредь состоящим при них старообрядческим настоятелям совершать в них церковныя службы. Да послужит это столь желанное старообрядческим миром снятие долговременного запрета новым выражением моего доверия и сердечного благоволения старообрядцам»[183]183
  Цит по: Русская Православная Старообрядческая Церковь: годы 1917–1996. В кн.: История Русской православной церкви: от восстановления патриаршества до наших дней. В 2 т. СПб., 1997. Т.1. С. 677.


[Закрыть].

Поместный Собор Русской православной церкви 1971 г. постановил отменить клятвы, то есть анафематствование, наложенное в семнадцатом столетии как на старые обряды, так и на тех, кто придерживался их. По решениям Собора, старые русские обряды были признаны спасительными и равночестными новым обрядам. В докладе, зачитанном на соборе, реформа Никона была характеризована как «крутая и поспешная ломка русской церковной обрядности». Основания для замены двоеперстия на троеперстия на Соборе были названы сомнительными. В 1988 году Архиерейский Собор Русской православной церкви в специальном обращении к старообрядцам подтвердил деяния Поместного Собора 1971 г. в отношении старых обрядов и принял специальное обращение к старообрядцам с призывом к братскому диалогу. Для достижения единства Православной Церкви верующие призывались к преодолению раскола и поиску путей воссоединения всех Православных.

О культурологических особенностях старообрядчества, в том числе и обрядово-религиозных, в их влиянии на народную жизнь и русскую культуру в целом сошлемся на мнение современного последователя старообрядчества – Дмитрия Фурцева. Он характеризует эти особенности в следующих пунктах:

– во-первых, старый обряд – это сокровищница церковной православной культуры;

– во-вторых, это торжественный строй знаменного распева, крюки;

– в-третьих, это вся полнота долгих церковных служб, где не упущено ни единого элемента, не сокращено ни единой строки или поучения;

– в-четвертых, обязательность русского платья, сарафанов и кафтанов;

– в пятых, это возрождение уникального старого иконного письма;

– в-шестых, это древнерусская общинность, обычай выбора священников прихожанами;

– в-седьмых, это глубокое и полнокровное соувчастие всех мирян в богослужении;

– в-восьмых, строгая чинность поклонов и крестных знамений;

– в-девятых, это древнее двуперстие;

– в-десятых, это любовно выделанные лестовки и подрушники;

– в-одиннадцатых, это особое древлее благочестие, которое, вопреки всем либеральным послаблениям, заставляет (подчас принудительно) каждого христианина соблюдать человеческий облик;

– в-двенадцатых, это подвиги Мариина стоянрия с бесчисленными земными поклонами, очищающими душу и тело в скорбные дни Великого поста;

– в-тринадцатых, это удивительные поучения отцов, таящие в себе неожиданные для современников откровения, совершенно утраченной нами веры в преображающее чудо и примеры немыслимой духовной стойкости;

– в-четырнадцатых, это живое ощущение пакибытия, цельной стихии невечерней жизни человеческой души, для которой телесная смерть далеко не конец всего, но лишь новое начало;

– в-пятнадцатых, это старообрядческая ответственность за слова и поступки, мужской волевой характер;

– в-шестнадцатых, это всесторонняя освященность быта и жизни – труда, еды, одежды, хозяйства, праздников, буден;

– в-семнадцатых, это цельная стихия полного, освященного – и в вере и в быту – православного бытия;

– наконец, это не просто дань национальному прошлому, это преемственность корней, чистоты Вселенского Православия[184]184
  См.: Фурцев Д. Исторический и духовный смысл единоверия. В сб.: Русская Православная Церковь в пространстве Евразии (Материалы VI Всемирного Русского Народного Собора). М., 2002. С. 73–74.


[Закрыть].

Исторически так сложилось, что ментальные черты русских северян складывались столетиями с опорой на православно-старообрядческие традиции. До сих пор сохранились такие существенные характеристики народной жизни и русской культуры как обряд и «чинность» в ритуале, поучения, определенные традиции в одежде, представления о здоровом питании, принцип соучастия, символическое восприятие и любовное отношение к вещам, ответственность, чувство соединения с миром. Сами старообрядцы подчеркивают значение таких качеств человека как простота сердечная, духовность[185]185
  См.: Фитиния Гошкодеря. Чужая земля – не Родина //Церковь. Старообрядческий церковно-общественный журнал. 2005. Вып. 7. С. 44–51.


[Закрыть]. Сохранение традиций, веры и своих культурных особенностей старообрядческими общинами, в то время, когда малочисленные народы Севера претерпевают существенную культурную трансформацию, их ритуалы приобретают новый, репрезентативный смысл, заслуживает специального анализа. Культура человека и сообщества сегодня становится зависимой от многих внешних факторов.

Проблема этнических культур малых народностей состоит в том, что их культура сталкивается с потребностью ее признания и репрезентации в едином мировом процессе глобализации. Репрезентация эта происходит через коммуникации и включенность в «российскую», «европейскую» культуру. Контакт с внешним миром, с «большой культурой» для них возможен только в случае, когда традиционная культура становится понятной и признанной. Современный человек воспринимает окружающий мир с помощью определенных моделей, в которых культура наделяется абсолютно определенными смыслами. Простота предлагаемых современных стереотипных моделей не может охватить целые пласты этнокультурных смыслов, которые утрачиваются не только для тех, кто пытается понять специфику народных культур, но и для самих носителей этнокультуры. Парадокс восприятия традиционной культуры связывается также с необходимостью профессионального знания о ней: речь идет о том, что человек-представитель малых народностей для того, чтобы получить знания о своей культуре, получить образование, вынужден выйти из своей среды. Эта проблема была поднята и обсуждалась на Международной научной конференции, проводимой в стенах Балтийского государственного университета в 2005 г.[186]186
  См.: Симонова В. В. Драматургия индигенности и трансформация культуры в контексте современности (на примере телеутского этноса) // Ментальность этнических культур: Матер. междун. науч. конф. СПб., 2005. С. 197–201; Давыдов В. Н. Мигранты-северяне в крупном городе: социальные связи и взаимодействия, структуры повседневности // Ментальность этнических культур: Матер. междун. науч. конф. СПб., 2005. С. 201–206.


[Закрыть]

Старообрядческая культура несет в себе особые ментальные качества, которые позволяют ей сохраниться в тех случаях, когда люди этой веры оказываются в окружении иных, в значительной мере отличных культур. При всей обособленности жизни староверческим общинам удается в большинстве случаев включиться в новый для себя мир, а временами, как это произошло с народами русского Севера, оказать существенное влияние на формирование ментально-территориальных качеств населения.

П. А. Чукреев, Б. В. Хараев
Проявления миграционных настроений населения республики Бурятия на рубеже XXI века (по материалам социологических исследований)

Одним из основных факторов, определяющих современную динамику населения большинства сибирских регионов, в том числе и Республики Бурятия, выступает отрицательная миграция. Помимо естественной убыли населения устойчивый миграционный отток, сформировавшийся под влиянием масштабных социально-экономических и социально-политических изменений 1990-х гг., определяет процесс депопуляции сибирского населения – сокращения его численности и ухудшения качественных характеристик. Вопреки логике стратегического геополитического развития России ее восточные регионы выступают миграционными регионами донорами по отношению к европейской части нашего государства. [1; 5–6]

В этом смысле Республика Бурятия не стала исключением, и миграционный отток стал основным фактором сокращения численности населения с 1038,2 тыс. человек в 1989 году до 981,2 тыс. человек в 2002 году. [3; 5]

Ввиду чрезвычайной актуальности проблемы отрицательной миграции в 2003–2004 гг. по заказу Министерства труда и социального развития Республики Бурятия рабочей группой социологов Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН под руководство проф. Ю. Б. Рандалова была проведена серия социологических исследований. При этом миграция рассматривалась «как особый социальный процесс» через то «общее, что свойственно социальным процессам как таковым». [5; 105]

Исследования проводились на территории 6 районов республики и среди студентов старшекурсников – выходцев из данных районов, обучавшихся на тот период в вузах г. Улан-Удэ. При выборе сельских районов республики учитывалось их географическое положение, численность и территориальное размещение населения, его национальный состав. В структуре миграционного обмена со второй половины 1990–х гг. Джидинский, Северо-Байкальский и Заиграевский районы имели устойчивую убыль населения свыше – 250 человек ежегодно, а Селенгинский район имеет максимальное значение миграционной убыли среди сельских районов Бурятии. Пригородный аграрный Тарбагатайский район отличается устойчивым миграционным приростом на уровне до +100 человек. Показатель миграции в Бичурском районе колебался в диапазоне от –100 до +100 человек. Два последних района выбраны в качестве контрольных точек, для сопоставления параметров с зонами устойчивой миграционной убыли.

Выбор студенческой группы респондентов определялся следующими условиями. Во-первых, молодежь в возрасте 20–24 лет наиболее мобильная группа мигрантов. На ее долю приходится 24–25 % всех выбытии за пределы республики. Во-вторых, с 2001 г. в г. Улан-Удэ отмечается резкое повышение уровня миграционной убыли, при этом уровень выбытия молодежи выше, чем в среднем по республике. В-третьих, для корректности сравнительного анализа из общего массива студентов была выделена группа уроженцев именно тех районов, где проводилась основная часть исследования. В этой связи выдвигалась рабочая гипотеза о наличие плана выезда за пределы республики среди части студентов – выходцев из районов, для которых учеба в г. Улан-Удэ выступает как необходимый предварительный этап реализации данного плана.

Общая постановка целей и задач исследования определяется актуальностью проблем, связанных с устойчивой отрицательной миграцией населения, стабильным превышением уровня выбытий из Бурятии над уровнем прибытий. Со второй половины 1990-х гг. отмечается тенденция усиления миграционной убыли населения республики. Среднегодовой показатель миграционных потерь за 1997–2002 гг. составил 4575 человек. Хотя в 2002 г. отмечается некоторое снижение уровня миграционной убыли к предыдущему году на 8,9 %, по-прежнему тенденция выбытия населения сохраняется. [2; 7]

При проведении предварительного анализа по материалам текущего статистического учета удалось установить, что в отличие от первой половины 1990-х гг., когда миграционный отток из республики определялся в основном высоким удельным весом «новоселов», прибывших в конце 1970–1980-е гг. из других регионов СССР на строительство БАМа, Гусиноозерской ГРЭС, со второй половины 1990-х гг. наблюдается миграция «старожилов». Учитывая данное обстоятельство, а также стратегические интересы развития не только республики, но и страны, крайне важно адекватно оценить характер и потенциал отрицательной миграции. К сожалению, здесь необходимо отметить, что кроме материалов государственной статистики и ведомственных разработок опять-таки государственных органов исполнительной власти исследовательская группа располагала весьма ограниченным набором иных источников информации. В этой связи следует подчеркнуть, что, не смотря на возросшую актуальность проблемы, публикации в тех же республиканских СМИ чаще всего носят крайне поверхностный характер и малопригодны для научного анализа. К сожалению данная тенденция в равной степени справедлива и для большинства публикаций общероссийской печати. [4; 32–34]

Следует подчеркнуть, что за последние 10–15 лет резко снизилась миграционная подвижность населения. Интенсивность миграции, характеризующаяся коэффициентом миграционного оборота (сумма прибытий и выбытий населения), уменьшилась почти в 2,5 раза, если в 1989 г. показатель составил 88 перемещений на 1000 населения, то 2002 г. – 38. Низкая миграционная подвижность населения республики позволяет предположить неполную реализацию его миграционного потенциала. С учетом повышения в составе населения доли молодежи, что связано с вступлением в трудоспособный возраст многочисленного поколения 1980-х гг. рождения, следует ожидать усиления миграционной активности. В этих условиях миграционный отток населения из республики может снова повыситься до уровня 1997–1998 гг. (4,8 тыс. человек).

При анализе данных текущего статистического учета также выделены следующие качественные характеристики отрицательной миграции. На трудоспособное население приходится около 74 % миграционного оттока, в том числе на молодежь 16–29 лет – 49 % всех выбывших. Основная причина выбытия мигрантов в возрасте 16–19 лет связана с учебой (66 %). Выезд молодежи в возрасте 20–29 лет обусловлен личными и семейными обстоятельствами (35 %), поиском работы (30 %), возвращением к прежнему месту жительства (17 %). Высок удельный вес выбывших в связи с поиском работы в возрастной группе 30–39 летних (33 %), несколько ниже у 40–49 летних (27 %). Среди мужчин трудоспособного возраста 29 % покидают республику в поисках работы, среди женщин – 19 %. К сожалению, после сокращения базы статистического учета в середине 1990-х гг. нельзя достоверно определить профессиональный состав мигрантов, уровень их образования и другие социально значимые характеристики.

В ходе исследования было опрошено 908 респондентов, данная совокупность отвечает требованиям репрезентативности исследования. Среди опрошенных нами респондентов 2/3 составляли мужчины и 1/3 – женщины. В распределение респондентов по возрасту определяющим фактором выступала степень миграционной активности той или иной группы. Поскольку на трудоспособное население приходится до 75 % среднегодовой миграционной убыли, то именно данная категория составила большинство опрашиваемых. Молодежь в возрасте до 30 лет распределена по двум группам 17–23 и 24–30 лет, на долю которых приходится соответственно 20,9 и 25,7 % из числа опрошенных. Распределение средневозрастного массива респондентов производится по 10-летним возрастным когортам: 31–40 лет – (22,5 %), 41–50 лет – (22,7 %), 51–60 лет – (6,7 %). Небольшую группу опрашиваемых составили представители старших возрастных групп, оказывающих минимальное влияние на миграционные процессы –1,5 %.

По национальному распределению абсолютное большинство составили русские –79,8 %, что соответствует этническому составу населения исследуемых районов. 16,9 % опрошенных составили буряты. Представители иных национальностей составили 2,5 %. Еще 0,3 % респондентов не определили свою национальность.

Сопоставляя данные двух этапов исследования необходимо подчеркнуть, что в сельской местности только 24 % заявили по первому вопросу о планируемом выезде за пределы республики. Среди сельских студентов, обучающихся в Улан-Удэ, об этом заявили 48,7 %. В тоже время, не планирует выезд на постоянное место жительство за пределы Бурятии большинство жителей районов 56,9 %, тогда как среди студентов таких меньшинство – 30,9 %. Среди сельчан планирует выезд до конца текущего года только 4,3 %. В ближайшие 2–3 года намерены совершить переезд еще 8,9 %. В перспективе 5–7 лет готовятся к выезду 10,9 % жителей районов республики. Затруднились ответить 16,9 %, для сравнения среди студентов затрудняющихся 20,1 %. Никак не ответили 2,1 %.

Необходимо сразу же подчеркнуть, что настроения на выезд за пределы республики в гораздо меньшей степени распространены среди сельского населения. Процент, тех сельчан, кто не собирается покидать республику, остается почти неизменным независимо от контекста вопросов. Так, отвечая на вопрос № 4 «Определите Вашу степень готовности к выбытию из Бурятии?» 55,9 % ответили по варианту «Я не собираюсь покидать Бурятию». Это всего на 6 человек меньше, чем ответивших аналогично в контексте первого вопроса. Для сравнения, среди студентов, не планирующих выезд 30,9 %, а не собирающихся выезжать из Бурятии уже только 18,1 %. При этом 18,8 % студентов готовы выехать за пределы республики навсегда. Сельские жители готовые к радикальному выезду из Бурятии составили 14,8 %, в тоже время заявивших о готовности покинуть республику на 1–2 года оказалось в два раза меньше – 7,2 %. Характерно, что выезд на минимальный срок до 2 лет для себя допускает 18,4 % студентов и только 7,2 % сельских жителей, возможно, последние более осторожны в оценке вероятности решения каких-либо личных проблем в столь сжатые сроки. На более продолжительный срок (на 3–5 лет) готовы выехать 9,1 % сельчан, а на срок более 10 лет – 5,6 %. Относительно невысок процент не ответивших на данный вопрос – 7,7 %.

Причины возможного выезда отражены в комплексном вопросе № 2, на который можно было дать до 3 вариантов ответов. Если сравнить мотивировку выезда сельских жителей с ответами студентов, то, во-первых, она более многообразна, сельчане назвали 9 причин выезда, студенты – 7. Во-вторых, в структуре ответов сельских жителей отражается меньший уровень социальных притязаний. Наиболее часто упоминался как побудительная причина выезда низкий уровень заработной платы. Однако если среди студентов на него сослались 46,4 %, то среди сельчан – 31,6 %. В тоже время второй по частоте упоминания для студентов выступает формулировка: «Потребность испытать себя в новых условиях» – 40,8 %, тогда как эту причину отметили 12,7 % сельчан. По ранжиру ответов это только 5 позиция. Второй по значимости причиной выезда для сельчан и третьей для студентов выступает формулировка «Отсутствие социальных перспектив». На нее сослались 21,1 % сельчан и 33,6 % студентов. На сопутствующий по вариант «Моя не востребованность как специалиста» указали только 12,5 % сельских жителей и 16,1 % студентов. На семейные обстоятельства как причину выезда сослались 20,7 % сельчан, это третья позиция. Среди студентов всего 2,3 % упоминали эту причину – шестая позиция. Необходимо отметить, что материальная и жилищная неустроенность упоминается, как причина выезда только в 19,6 % ответов сельчан, тогда как у студентов в 30,3 % ответов Среди сельских жителей также как причины выезда выделили «Межнациональные конфликты» 0,5 % и «Смену климата» – 0,2 %. 19,2 % сельских респондентов не ответили на данный вопрос.

Отвечая на вопрос № 3, жители сельской местности еще раз подтвердили выбор миграционных предпочтений. Независимо от обстоятельств готовы остаться в Бурятии 34,5 % опрошенных, а готовы уехать, несмотря на обстоятельства, 6,4 % опрошенных. Если учесть еще 19,9 % тех, кто остается в Бурятии, считая, что переезд лично для них ничего не изменит, то их общее число не многим меньше тех, кто не планирует выезд за пределы Бурятии. Готовы остаться при условии решения проблем, связанных с работой, жильем и устройством семьи 21,6 % респондентов. Еще 13,8 % готовы остаться, если в ближайшие пять лет смогут удовлетворить личные потребности.

Среди студентов большинство опрошенных (44,4 %), готовы остаться, если решат проблемы с работой, жильем и устройством семьи. Независимо от обстоятельств намерено уехать 12,8 % студентов. Характерно, что сумма тех, кто не собирается уезжать ни при каких обстоятельства (16,1 %), и тех, кто остается в Бурятии, так как переезд ничего не меняет (7,6 %) меньше, чем число тех, кто не планирует выезд за пределы республики (смотри ответы на вопрос № 1).