Текст книги "Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона"

В. В. Селиванов
У истоков сибирской неповторимости

Сибирь – в русском языке это особо значимое слово, поскольку указывает на земли, где рождаются и трудятся люди особого склада – мужественные, привыкшие к трудностям жизни, воспринимающие все особенности и условия своей жизни как привычную повседневность. Они освоились к контрастам своей земли и хорошо себя чувствуют в богатстве и разнообразии природных ландшафтов.

Сердцевину Сибири составляет глухая, труднопроходимая тайга, молчаливая в тихую погоду и наполненная шумом соприкасающихся ветками, раскачивающихся тесно стоящих деревьев. Время от времени слышен то ли еле слышный хруст мелкого грызуна, то ли легкое потрескивание мелкого сушняка под ногами осторожно ступающих крупных животных. А над головой – где-то высоко в ветвях деревьев стук дятла, перекличка птиц, а прямо вокруг головы несмолкаемо-утомительное гудение тучей повисших в воздухе комаров. К этим звукам временами добавляются резкие призывные крики оленя или недовольный, рассерженный рев медведя, да один-другой хлопок охотничьего ружья где-то в отдалении.

Не близко друг от друга разбросаны по тайге поселки и небольшие города, обычно по берегам рек и озер. Они, как правило, состоят из хорошо рубленых домов из крепких бревен, с высокими, едва ли не под самую крышу заборами, чтобы дом и двор зимой не заносило снегом, и сравнительно небольшими окнами. Дома необычны для жителя европейской части России расположением комнат и кухонь, своим отоплением и часто прямо к дому примыкающими конюшней и хлевом, курятником и свинарником, а также просторными дворами, где всегда приметна строящаяся или уже слаженная лодка. Сибиряки – и мужчины и женщины – как правило, приветливы и гостеприимны; жизнь от поколения к поколению в условиях сурового климата закалила их, а реки, богатые рыбой, и тайга, богатая зверем, сделала их самостоятельными хозяевами, суровыми и сдержанными, сильными и мужественными, осторожно-расчетливыми и уверенно-спокойными. Их внешне суровый вид не противоречит их доброму сердцу, но не всякий заслуживает их доверия и уважения. Они осторожны при знакомстве с новым человеком, и только тот, кто приходит в тайгу с добром, чья душа открыта и не таит в себе злых намерений, заслуживает доброго участия и помощи.

Никогда не замечал я у настоящих коренных сибиряков жадности и корыстолюбия, самодовольства и самолюбования. Всегда видел у них трезвый хозяйственный ум, деловитость и умение крепко и слаженно строить свою жизнь, также крепко и слаженно, как строят они свои дома. Настоящего сибиряка отличает неутраченная, живая связь с природой, ее законами и порядком, а общение с ним всегда порождает представление о его внутренней чистоте и силе, неотрывности, пусть даже на далеком расстоянии и в стихии городской жизни, от его родных мест, его естественно-природной среды.

«Деревенька моя, – пишет сибиряк А. Б. Даутбеков, – ты у каждого человека своя, в дальней или ближней сторонке, большая или маленькая, в горах или в степи, в лесу или в пустыне, но своя. Родная, до боли знакомая, а после долгой разлуки – вызывающая слезу умиления и щемящая сердце. Поверь мне, родная моя, ведь я из тех, кто давным-давно уехал от тебя, но всегда приезжающий к тебе каждое лето, а не на берег Черного моря, чтобы вкусить твои прелести, побегать от комаров и поспать на душистом сеновале из сухой осоки, прибрежной ромашки, разнотравья и лечебного трилистника. Особенно осенью, когда в густых сумерках по уже знакомой тропинке после охоты выходишь из соснового леса к деревеньке Корлики, что стоит на берегу одноименной речки. Она тоже течет на запад, чуть ли не с самого края света, где-то от водораздела с рекой Енисей…»[5]5
  Даутбеков А. Б. Деревенька моя! // Западная Сибирь: история и современность. Тюмень, 2003, с. 388.


[Закрыть].

А вот и портрет современного сибиряка; поздний вечер, автора в деревне встречает его друг: «Тусклый пепельный свет полной луны освещает большую поляну, в середине которой стоит мой давний друг, по жизни и судьбе, Борис Колмаков. Крепкий, кряжистый, как вековая сосна, но зато верный во всем – и в словах, и в делах. Сзади него стоит одинокий кедр, повидавший многое на свете, чутко охранявший покой опушки и маленькой сибирской деревеньки. А видел он немало – санные дороги, оленьи упряжки, полярных волков, медведей-шатунов, людей старых, уходивших в мир иной, и тайну рождения ребенка…»[6]6
  Там же.


[Закрыть].

Еще во второй половине XIX века один из основоположников петербургской культурологической школы акад. А. Н. Пыпин в своих исто рико-этнографических очерках писал о суровом Сибирском крае, сформировавшем особый тип сибиряка, заметно отличного по своему облику и складу характера от европейца[7]7
  Там же.


[Закрыть]. В 80-е годы о своеобразии Сибири и освоивших ее людях заговорила и недолго просуществовавшая «Сибирская газета» (Томск, 1881–1888).[8]8
  См.: Жилякова Н. В. Вопросы регионального самосознания в «Сибирской газете»: постановка вопроса.// Культура и экономика региона. Тюмень, 2000, с. 11–18.


[Закрыть] О сохранении особого сибирского характера и в наши дни, несмотря на тенденцию заметного размывания сибирского социума в конце XIX – начале XX века в связи со значительными потоками переселенцев из европейской части России, убедительно писал А. О. Бороноев[9]9
  Бороноев А. О., «Сибирство» как форма территориальной идентичности // Сибирь. Проблемы сибирской идентичности. Под. ред. А. О. Бороноева. СПб., 2003. С. 15, 17.


[Закрыть]. «В культурно-историческом автостереотипе сибиряка, – писал он, подводя итоги социологическим исследованиям, – особое место занимают такие качества как: выносливость, упорство, честность, демократизм, расовая непринужденность, коллективизм, терпимость и т. д. Эти качества составляют, по мнению респондентов, основу характера сибиряков, самоуважения и определяют их идентичность, общность. Сибирячество опирается не на этнографическую базу, а на территориальную. Это очень важная черта и основа сибирской идентичности»[10]10
  Там же, с. 17.


[Закрыть]. Оценивая всю совокупность проблем, связанных с изучением неповторимого своеобразия Сибири как региона, а также – исторически сложившегося типа сибиряка, Н. В. Сверкунова в монографии, непосредственно посвященной проблеме региональной сибирской идентичности, подчеркнула многоплановость самой задачи, которая в этом случае встает перед каждым исследователем. «Такая задача, – справедливо пишет она, – требует рассмотреть предмет исследования генетически, хронологически, исторически»[11]11
  Сверкунова Н. В. Региональная сибирская идентичность: опыт социологического исследования. СПб, 2002, с. 16.


[Закрыть]. Мы не можем не согласиться с такой постановкой вопроса. И первым в данном случае для нас будет вопрос о том, чем следует объяснять – социальными, социокультурными или природными условиями – возникновение особого склада сибирского характера, появление особого статуса сибиряка на одной из ландшафтных зон обширной территории России.

Изучение материалов, связанных с историей Сибири, убеждает, что все три фактора в равной мере оказались определяющими в формировании особенностей Сибири как региона и сибиряка как исторически-определенного типа жителя данного региона.

В самих истоках становления населения Сибири мы уже отмечали мощное воздействие природного фактора на формирование крепкого характера сибиряка, на пути которого в условиях покорения природы вставали многие преграды и препятствия, которые ему следовало преодолеть[12]12
  См.: Селиванов В. В. Первые люди на территории Сибири: у истоков региональной культуры. // Сибирь: проблемы сибирской идентичности. СПб, 2003, с. 44–51.


[Закрыть]. Первобытная Сибирь – это первоначально необжитый край, представлявший собой широкие реки со стремительным течением, крутые горы и скалы по берегам, непроходимые таежные леса, наполненные дикими животными. С севера – прилив холодного воздуха от побережья Северного Ледовитого океана, с юга – приток горячих воздушных струй со стороны Казахского мелкосопочника, предгорий Алтая, Западных и Восточных Саян. А дальше на юге, уже за границей России, дышат жаром скалистые хребты Тянь-Шаня и Куньлуня, Тибетское нагорье и раскаленные пески пустыни Гоби. Три мощных реки – Обь, Енисей и Лена – пронизывают с юга на север, расширяясь и охватывая притоками все межречное пространство, образуют на Западно-Сибирской равнине и Среднесибирском плоскогорье обширную сеть притоков, едва не соприкасающихся друг с другом. Огромного мужества и терпения, изобретательности и сноровки, а главное – познания, освоения ее сложного и богатого мира требовала Сибирь от своих покорителей. Природный фактор не мог не сказаться на формировании особого склада, характера коренного жителя Сибири, покорителя ее неизведанных пространств.

Освоение пространств Сибири как в ее сердце – тайге, так и на ее северных и южных окраинах было связано как с формированием сибирских этносов, так и с их перемешиванием, возникновением на этой основе новых этнических образований. Эти образования ярко отражали особенности тех территорий, на которые обосновывались этнические группы, а также сложившейся хозяйственной деятельности, определившегося социального устройства. Главным фактором в развитии населения Сибири была сама Сибирь, ее природные силы, что сближало различные этносы друг с другом. В наиболее открытых пространствах севера и юга движение скотоводов-кочевников было наиболее интенсивным, что создавало условия для столкновения, перемешивания этнических групп, где фактор сибирского менталитета оставался более существенным, чем этническая принадлежность. В фундаментальном исследовании, осуществленном А. Н. Багашевым, показано на материале антропологии лесостепной части Западной Сибири эпохи раннего железа теснейшая взаимосвязь изначально антропологических неоднородных скотоводов-кочевников, выражавшаяся как в частичном сохранении, так и смешении антропологических типов[13]13
  Багашев А. Н. Палеоантропология Западной Сибири: лесостепь в эпоху раннего железа. Новосибирск, 2000; см. также: Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984, гл. 7. Древние миграции, с. 165–179; и др.


[Закрыть]. Помимо соединения общих усилий в решении повседневных задач между сблизившимися между собой различными этническими группами беспрепятственно осуществлялись брачные отношения, являвшиеся источником новых этнических образований. В то же время специфика хозяйственной деятельности и определяемые ею формы организации жизни отдельных объединений сибиряков-скотоводов сохранялись независимо от этнического состава.

Природные свойства Сибири сближали между собой различные этнические группы, создавая особую сибирскую общность и солидарность, что в разных аспектах уже отмечалось в научной литературе[14]14
  См., напр.: Мазин В. А. Природосообразные характеры ханты и манси в литературе (обоснование школьного и вузовского обучения). // Западная Сибирь: история и современность. Тюмень. 2003, с. 206–211; Октябрьская И. В. Человек в традиционном мировоззрении тюрков Саяно-Алтая. // Сибирь в панораме тысячелетий Мат-лы междунар. Симпозиума. Новосибирск, 1998, т. 2, с. 352–361; и др.


[Закрыть]. Одним из таких свойств является неразрывная связь с природой вне зависимости от того, является ли сибиряк городским жителем или он проживает в деревне. «Ханты и ненцы, ведущие традиционный образ жизни в Ханты-Мансийском автономном округе, городу и деревне предпочитают родовые угодья, которые, как правило, находятся в глухой тайге, – констатирует Н. Н. Зинченко. – Здесь волей-неволей они подчиняются тем законам, которые Природа, эта главная кормилица и поилица человека, создала и которые во имя сохранения жизни он должен неукоснительно соблюдать.

Первое, что всегда помнят аборигены, обитающие среди просторов зеленого океана – так это о своих четвероногих соседях. Ведь большинство зверей в тайге – хищники, и человек для них лакомая добыча. Чтобы не попасть им в лапы, он должен не только осмотрительно, но и бесшумно передвигаться по звериным тропам, хорошо знать повадки медведя, волка и других кровожадных и сильных хищников.

С той же осторожностью, с какой абориген вынужден передвигаться по урману, он относится и к каждому человеку, с которым время от времени его сводят обстоятельства. В силу привычки, вольно или невольно, от тех, кого он видит впервые, остяк ждет открытого нападения или иной угрозы, связанных с физическим насилием.

Как удалось выяснить, прежде чем вступить с незнакомыми в разговор, аборигены стремятся понять, с какими намерениями добрыми или злыми, они пожаловали на стойбище или вышли на тропу охоты. На какие действия способны эти люди и чем в дальнейшем обернется знакомство с ними?

На эти животрепещущие вопросы аборигенов раньше отвечали шаманы, обладавшие способностью во время камлания входить в транс, с помощью духов общаться с Богом и предсказывать грядущие события»[15]15
  Зинченко Н. Н. К оценке проверки архаических ритуалов коренных народов Севера. // Западная Сибирь: история и современность. Тюмень. 2003, с. 222.


[Закрыть]. Об особенностях освоения огромных пространств Сибири говорит и изумительная способность ориентироваться в громадных пространствах тайги как днем, так и ночью, безошибочно определяя нужный маршрут. В. М. Кулемзин сообщает: «Имеется много интересных свидетельств о способности ориентироваться народов Сибири и Севера. «Только обитатели лесов способны в темную ночь ходить по тайге и держать нужное направление», – заключает В. Арсеньев в своих наблюдениях. В. В. Радлов отмечает ту же способность у охотников-алтайцев. С. И. Руденко упоминает 12-летнего мальчика манси с Сосьвы, у которого во время охоты на белку кончился порох. Мальчик прошел около 100 км по сплошной тайге, чтобы у своих братьев взять порох.

Н. Добро-Ядринцева однажды показала карту Туруханского края тунгусам, и они стали указывать необозначенные на ней реки и озера, хотя с трудом понимали по-русски и впервые видели карту»[16]16
  Кулемзин В. М. Пространственная ориентация охотничьих народов. // Сибирь в панораме тысячелетий Мат-лы междунар. Симпозиума. Новосибирск, 1998, т. 2, с. 242.


[Закрыть]. Тот же автор отмечает: «Многократно я ставил перед охотниками вопрос: сможешь ли ты вернуться в исходную точку, сделав круг в полдня пути? Круг в день пути? Круг в три дня пути? В месяц пути? Каждый охотник утвердительно отвечал на этот вопрос. Однажды с борта вертолета мне пришлось убедиться в достоверности их ответов»[17]17
  Там же, с. 243.


[Закрыть].

Не только свидетельства этнологов и антропологов дают возможность увидеть особенные черты сибиряка и сибирской культуры. Археологические материалы с не меньшей убедительностью показывают нам древние истоки своеобразия Сибири. Так, например, на территории Западной Сибири в Курганской области на реке Тобол у села Шикаевка (Шикаевка II), в селе Волчья Грива в Барабинской степи было обнаружено позднепалеолитическое местоположение со значительным скоплением костей мамонта, принадлежавших не мене чем 8 особям этого крупного животного. Эти свидетельства показывают, что уже в этот период население Сибири могло решать сложные задачи охоты на крупного животного, добиваясь высокой эффективности коллективно организованного и отлаженного облавного промысла, требовавшего большого количества людей. Выразительные находки такого типа были сделаны также и в селе Черноозерье на север от г. Омска, во многих других местах, что свидетельствует о наличии опыта широкого сотрудничества в коллективных формах.

С древних времен население Сибири проявляло высокую степень творческой активности и изобретательности в рамках своей хозяйственной деятельности, что позволило им первым среди других народов создать двухсторонний кремневый наконечник в отличие от одностороннего, распространенного в это время в Европе. Такие наконечники были найдены не только в Усть-Бельском поселении на Ангаре, но и в падях Частые и Хиньской, что свидетельствует не только о самостоятельности в поисках совершенствования орудий охоты, но и о сотрудничестве с другими общинными образованиями, об обмене накапливаемым позитивным опытом между отдельными группами.

В условиях активного развития рыболовецкого промысла древние жители Сибири еще в период позднего палеолита и неолита создают особые формы лодок для плавания по бурным и быстротекущим рекам, овладевают технологиями ловли рыбы на крючок, а конструкция крючка бывает так тщательно продумана, что рыба не может с него сорваться. Широкое распространение новых технологий и образцов говорит о достаточно характерных для Сибири и в далекие времена позднего каменного века сотрудничестве и взаимопомощи между отдельными территориально обособленными группами.

В неолите возникают особые – сибирской конструкции – рыболовецкие снасти, неводы, сети, на которые привешиваются грузила, появляется гарпун – грозное оружие речного и морского охотника. Новым изобретением, намного опережающим технологии первобытной Европы, становится появившаяся в Сибири острога. Такая находка, сделанная в устье реки Белой – притока Ангары, является для эпохи мезолита пока единственной на территории всей Евразии, что также говорит о фактах опережающего развития технологий Сибири по отношению к другим территориям, охваченным первобытной культурой.

Помимо традиционных стоянок и захоронений историческими памятниками этой эпохи следует считать и так называемые «клады», т. е. разбросанные в разных местах ямы-тайники. В них археологи обнаружили спрятанные, вероятно, от чужих глаз, и аккуратно уложенные орудия труда, рабочие заготовки к ним, наконечники стрел и другие важные для повседневной, хозяйственной деятельности и охоты предметы. Эти находки говорят, во-первых, о том, что отдельные общины и племена не были затеряны в тайге или лесостепи, но существовали бок о бок с другими племенами. Во-вторых, мы узнаем о том, что отдельные племена могли нападать на своих соседей, враждовать с ними, а те, опасаясь налетов и грабежей, считали целесообразным прятать от них наиболее значимые орудия в потаенных местах. В-третьих, эти находки указывают и на то, что племена так или иначе сходились друг с другом, а, возможно, и объединялись, что создавало условия для успешного решения брачных проблем и, возможно, для успешной защиты соплеменников. Эти тенденции также указывают на различные формы связей между отдельными общинами и племенами, что должно было приводить и к обмену опытом, заимствованиям и сотрудничеству в относительно однородной сибирской природе.

Довольно рано, еще в эпоху верхнего (позднего) палеолита, древний житель Сибири уже имел рядом с собой верного спутника – прирученную собаку. На Ангаре на Усть-Бельской стоянке и в местоположении на Верхоленской горе были обнаружены кости уже одомашненной собаки. Немногим позже по времени обнаруживаются не только кости прирученных собак, но и специальные захоронения своих четвероногих друзей. Они выполнены по тем же традициям, что и захоронения человека: в погребениях животного встречаются и предметы домашнего обихода, уложенные рядом с трупом собаки. На одном из островов Байкала о. Ольхон в могилу, засыпанную сверху красной охрой, где рядом с костяками человека лежали китойские крючки и гарпуны, указывающие на основное занятие умерших, поверх костяков были захоронены две собаки и горшок, что указывает на сложность обряда и возросшую роль собаки в домашнем хозяйстве а также широкое распространение захоронений собаки. Это еще одна характерная черта древней культуры сибирского региона. Особое отношение к собаке говорит о том, что она воспринималась как надежный партнер в охотничьем промысле и. вероятно, других формах хозяйствования, воспринималась в качестве законного члена общины, наравне с человеком, добросовестно выполняющего свою особую работу в общих трудностях повседневной жизни. Это особое отношение к собаке как реальному члену семьи сохранилось в традиции многих сибирских народов и по сей день.

Любопытно, что в Сибири мезолит не противопоставляет себя ни культуре палеолита, ни тем более неолита, как это часто наблюдается в археологии Европы. Переход от палеолита к мезолиту и неолиту происходит плавно, во многом с сохранением палеолитических традиций в производстве орудий и строении жилья. Вероятно, в силу того, что в Сибири в течение почти всей ее истории важнейшими факторами экономического развития оставались рыболовство, лесной промысел и охота, эта устойчивость экономики, опирающейся на одни и те же неиссякаемые источники благополучия обитавших здесь племен, порождала медлительность социального развития и устойчивость традиций.

В то же время суровые условия жизни древних сибирских обитателей, трудоемкость рыболовства на неспокойных, коварных сибирских реках, а также – на побережье Северного ледовитого океана, нелегкий охотничий промысел и зимой и летом в труднопроходимой бескрайней тайге, выжженные солнцем степи, суровые горные хребты и скалы не делали Сибирь заманчивой территорией. Ее заселение в силу этого было медленным, потоки переселенцев были небольшими, сосредотачивавшимися в основном в ограниченном пространстве по берегам крупных рек, и Сибирь оставалась в течение многих веков слабо заселенной. В связи с этим стали возможными относительные локализации и даже относительная изоляция отдельных культур, особенно если племена и общины отклонялись от основных направлений традиционной миграции и уходили от трупных рек на запад и на восток по их притокам. В течение тысячелетий Сибирь бфыла предоставлена самой себе. и ее южные соседи – Индия и Китай – мало беспокоили сибирские народы. Однако, по мере развития древних аграрных цивилизаций, на южных границах Сибири в более поздние времена раннего железного века и в эпоху средневековья возникали отдельные вторжения Китая по южной кромке Сибири в борьбе с гуннами и монголами, Индии в районе Южного Алтая, однако на традиционные формы жизни сибиряков эти вторжения не оказывали никакого серьезного влияния.

Сибирь для воинов и купцов, привыкших в условиях южных цивилизаций двигаться по мало-мальски пробитым и натоптанным дорогам, была по-своему неприступной. Это была непроходимая таежная глушь, лесистые горные массивы и топкие болота, холодные, быстрые и своенравные реки, по-сибирски раздольные и мало пригодные для спокойного плавания. А в конце пути, в устье сибирских рек – малолюдная и холодная, однообразная тундра, большую часть года покрытый льдами Северный Ледовитый океан. Ни в повозке, ни верхом на лошади в течение многих тысячелетий нет дорог для путешествия по Сибири, никакой груз не может быть в те времена доставлен иначе, как только к ее южным границам. К тому же путешественники и купцы в глухой тайге и на диких непокоренных реках рисковали встретить хозяев, строго охранявших свои территории и угодья, и хищных зверей, повадки которых были плохо известны, да и сами сибиряки для многих народов на юге, юго-западе и юго-востоке представляли еще загадку. Да и что могли получить эти купцы и авантюристы в замен своего товара, в оплату своего рискованного и непосильно тяжелого труда!

Нужен был тысячелетиями накопленный, по крупицам собранный самими сибиряками и потому драгоценный сам по себе опыт взаимодействия с Севером, с тайгой и ее бурными, сильными реками. Именно накопленный и сложившийся опыт позволял чувствовать эти суровые земли своим домом, позволлял «вжиться» в них, обрести гармонию с этим таежным миром, заимствовать у него силу и разумную бережливость своих жизненных сил, суровость и вместе с тем открытость для тех, кто умеет понять и полюбить эти места, оценить эту особую, ни с чем не сравнимую красоту.

К тому же для земледельческих государств Южной и Юго-Восточной Азии, как и для скотоводческих племен, осваивавших степные просторы, окаймлявшие с юга сибирскую тайгу, вряд ли представляли большой интерес эти земли, непригодные ни для высоко продуктивного земледелия, ни для эффективного скотоводства. В силу всего этого на всем протяжении многих тысячелетий без какого-либо внешнего вмешательства шло развитие особых культур Западной и Восточной Сибири, сохранявших свою внутреннюю самостоятельность и оригинальность. Но внутри огромного пространства Сибири в то же время шли процессы взаимовлияния между самими сибирскими культурами от запада до востока и от юга до севера. Встречи различных кочевых групп и племен по берегам рек благодаря тесному соседству на осваиваемых новых территориях, военные столкновения, сотрудничество и перекрестные браки содействовали формированию общих черт у народов Сибири. А размежевание, разветвление культур содействовало транспортировке накопленного опыта из одного региона в другой, разветвляясь вместе с сибирскими реками и их притоками.

Ярким примером тому в Западной Сибири могут служить памятники поселения Боборыкино II в бассейне Иртыша и Оби на р. Исети, левом притоке Тобола, у г. Шадринска. Археологи склонны определять открытую ими новую культуру как возникшую на основе местной культуры «кошкинского» типа (название получено по стоянке Кошкино V в Нижнем Притоболье), к которой присоединились и с которой отчасти смешались культуры племен, продвинувшихся на север в Притоболье из Прикаспийской низменности и от Аральского моря. Соприкосновения и смешения культур наблюдаются и в других местах Западной Сибири, а также просматривается связь формирующихся этнокультур Приобского бассейна с культурами Европейского Приуралья, куда, возможно, огибая Полярный Урал с севера, прошли древние охотники и рыболовы северных предгорий Алтая в поисках богатой добычи, оленьих стад и новых богатых рыбой рек и озер. Заметно также взаимовлияние и смешение западносибирских и восточносибирских культур в районах верхнего и среднего течения Енисея и Оки при сближении и соприкосновении бассейнов двух этих великих сибирских рек.

Есть основания говорить об устойчивости традиций сибирских культур в связи с замедленным их развитием. Так, например, в Среднем Зауралье в течение всего новокаменного века устойчивой и мало изменяющейся становится общая схема орнамента на керамических изделиях (стоянки Евстюниха I, Ташково I, Анин остров, Кокшаровский холм и др.), зооморфные изображения, головки зверей и птиц, что, возможно, связано с формирующимися мировоззренческими представлениями. Длительное время сохраняют свой облик и жилища, как правило, полуземлянки (Евстюниха I, Ташково I и др.) площадью около 35–40 кв.м. с пологим или ступенчатым входом, очагом посередине. В данных жилищах толщина культурного слоя говорит о длительном обитании в нем людей, что, вероятно, связано с успешным, стабильно обеспечивающим жизнь небольшой группы промыслом. Известны случаи каменных кладок – дальних предшественников каменного строительства. Так в Среднем Зауралье на стоянке на Барсовой горе II/I недалеко от г. Сургута как внутри, так и снаружи жилища обнаружены каменные кладки и каменные сооружения, возможно, подсобного характера. Среди поселений в Нижнем Притоболье «кошкинской» группы (Кошкино V, Ново-Шадрино I, Усть-Суерское II, Ташково III и др.) помимо широко распространенных землянок глубиною до 1,6 м встречаются и наземные сооружения, неглубоко врытые в землю дома каркасно-столбовой конструкции. В нижнем слое Рафайловского городища в том же районе археологами обнаружены остатки трех наземных сооружений. Эти факты говорят, с одной стороны, о поселениях охотников и рыболовов, приобретающих в условиях постоянного рыбного промысла устойчиво-стационарный характер, а, с другой стороны – о навыках использования леса и камня для строительства жилищ вместо менее удобных и прочных костей крупных животных, тем более, что сами крупные животные постепенно исчезали и переставали быть объектом постоянной охоты. Следы традиций такого рода построений заметны и в период средневековья и в более позднее время.

Если культуры Западной Сибири соприкасаются с Приуральем и Зауральем, то Восточная Сибирь в древности выглядит более автономной. Ее памятники сосредоточены в основной своей массе на берегах могучих сибирских рек – Ангаре, Енисее и Лене, что предположительно указывает на основное направление миграции верхнепалеолитических племен при освоении новых земель. Об относительной самостоятельности и независимости процесса развития культуры нам говорят большие могильники, не имеющие никаких примесей иных культур. Однако при захоронениях часто используются каменные кладки, что говорит об общих тенденциях овладения техникой каменного строительства. Надмогильные кладки из камней характеризуют погребения на западном берегу озера Байкал и на острове Ольхон. В отдельных могилах Китойского и Фофановского могильников на Ангаре отмечены следы опор от деревянных наземных сооружений, а на мысе Бурхан (Шаманском) на о. Ольхон внутри могилы в погребении № 3 (1972 г.) выявлены деревянные конструкции и берестяное покрытие. Каменная кладка встречается в захоронениях IV тыс. до н. э. на Ангаре. Позже этот опыт получит свое распространение и за пределами границ Восточной Сибири, ляжет в основу новых традиций сибирских и северных народов.

Постепенное распространение и расширение территории однородных культур особенно заметно по памятникам IV тыс. – III тыс. до н. э. Погребения, связанные с серовской культурой, разбросаны по обширному пространству от Енисея до Байкала, а также – расположены в верховьях Лены и Подкаменной Тунгуски, встречаются на Ангаре. Такой широкий разброс погребений говорит и о росте населения в районе Прибайкалья в этот период. Устойчивость накапливаемых традиций хорошо просматривается на отношении исаковской и серовской культур. Облик серовских погребений во многом повторяет погребения исаковской культуры, но они больших размеров и выполнены с большим усердием. Следует особо отметить сибирский тип охотничьего снаряжения. Оружие в погребениях представлено копьями с тяжелым наконечником и луками удлиненных форм до 1–1,5 м с костяными накладками. В погребениях также широко представлены орудия рыбной ловли.

Ярким свидетельством высокой культуры серовцев и их ритуально-магических представлений является значительное количество наскальных изображений по берегам Ангары (Каменные острова, Дубининский порог, о. Ушканий и др.), Лены (наскальные изображения на Верхней и Средней Лене, Шишкинские писаницы), в Забайкалье и др. Здесь мы видим многочисленные изображения лосей, иногда – в натуральную величину, охотников с луками и стрелами, огромных рыб.

В одной из сибирских экспедиций автору статьи довелось исследовать наскальные изображения левобережья Ангары в районе Дубининского порога. Особо приметной была большая глыба отдельно стоящего камня правильной кубической формы с изображением на одной из плоскостей лосихи в движении, в районе ее живота поверху основного петроглифа был нанесен рисунок лосенка, а за спиной лосихи, в районе головы были нечетко обозначены головы нескольких лосей с разветвленными рогами («множество» = стадо). Перед мордой лосихи снизу – еще какое-то зооморфное изображение, возможно – охотника. Такое изображение напоминает рассказ – целое повествование, которому, вполне может соответствовать и сюжет какого-либо древнего ангарского мифа.

Наиболее ранними на Средней Лене являются наскальные изображения у деревни Чуру, богаты и разнообразны изображения на скале Суруктах Хая в долине притока Лены речки Хая недалеко от Олекминска. Для понимания постепенного развития восточносибирской культуры важное значение могут иметь многослойные стоянки Прибайкалья и Приангарья III–II тыс. до н. э., на которых особенно хорошо просматривается эволюционный процесс. К таким местоположениям относятся многослойное поселение Горелый Лес на реке Белой притоке Ангары, Улан-Хада на побережье Байкала, Казачка на реке Кан, притоке Енисея, находящемся чуть ниже по Енисею г. Красноярска[18]18
  Ко 2-му тыс. до н. э. относятся и знаменитые идолы Енисея в Южной Сибири; см.: Э. Б. Вадецкая. Древние идолы Енисея. 1967.


[Закрыть].

Процесс развития древних культур в Восточной и Западной Сибири показывает: во-первых, внутреннюю самостоятельность этого процесса. Его независимость от южных и юго-западных соседей, наличие уникальных изобретений и находок, во-вторых, специфику природных условий, определивших особые формы развития сибирских культур; в-третьих, единство общеисторических закономерностей, определяющих процессы развития сибирских культур в диалектическом единстве общего и особенного; в-четвертых, перспективы новых исследований в археологии, этнографии, истории, культурологии и социологии, способных открыть много новых граней своеобразия, неповторимости сибирского менталитета, раскрыть его исторические корни и показать основные формы его проявления. Возникновение и активное развитие этноархеологии убедительно показывает сегодня прямые и косвенные связи древних и современных культур в традициях Сибирского региона[19]19
  См., напр.: Попков Ю. В. Идеи академика А. П. Окладникова и этносоциальные исследования в Сибири. // Сибирь в панораме тысячелетий: Мат-лы междунар. Симпозиума. Новосибирск. 1998, т. 2., с. 399–407.


[Закрыть].