Текст книги "Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона"

В конце XVI–XVII вв. уже существовало домашнее оленеводство у ненцев и произошло первое крупное общественное разделение труда у коряков. Наряду с морским зверобойным промыслом у них также развивается пастушеское оленеводство. К середине XVII века начало формироваться пастушеское оленеводство у части чукчей. Пополнение стада в значительной степени шло за счет постоянных набегов чукчей на оленных коряков. При этом угонялись не только олени, но забирались в плен женщины и дети. Русские казаки пытались защитить коряков – подданных Русского государства, но «немирные чукчи» так и не были подчинены и не платили ясак в казну. Только к 1780-м годам интерес чукчей в торговле с русскими способствовал добровольному установлению мирных отношений и прекращению захватнической войны с коряками. Но предания этих народов сохраняли термин «танн’ытан» (дословно – «враг», «иноплеменник») вплоть до начала XX века, как и реликвии военных доспехов (панцири, шлемы, наручники).

Становление крупнотабунного оленеводства привело к постепенному исчезновению диких оленей на территории расселения ненцев, оленных коряков, чукчей и других народов циркумполярной зоны. В конце XIX века процесс формирования крупнотабунного домашнего оленеводства на Северо-Востоке Сибири завершился окончательно. В XVIII–XIX веках под влиянием чукотско-корякской оленеводческой культуры произошел переход к крупнотабунному оленеводству у большинства эвенов. В таких хозяйствах изменилось и традиционное соотношение отраслей. Охота стала иметь второстепенное значение, а потребности оленеводства выдвинулись на первый план. Образ жизни крупных оленеводов становился менее подвижным по сравнению с традиционным.

На Чукотке, Камчатке и Северо-Востоке Якутии распространена самая мелкая – чукотская порода домашних оленей. названая так по основной территории обитания. За короткий вегетационный период олени этой породы способны полностью восстановить зимние потери в весе. Эта способность к быстрой летней нажировке обеспечивала им высокую мясную продуктивность. Поэтому не даром домашнее оленеводство Северо-Востока считалось до недавнего времени самым крупным в мире.

При переходе от охоты к домашнему оленеводству искусственные условия для содержания домашних оленей созданы не были. Основой питания животных оставался подножный корм. Сохранился и сезонный выпас оленей. Летом стада домашних оленей перегонялись в арктические тундры, хребты, на побережья морей и океанов. Еще в первой четверти ХХ века вместе с пастухами уходили мальчики и девочки старше десяти лет, а также молодые женщины, не имеющие маленьких детей. Старики и женщины с грудными детьми оставались на стойбище, так как при отсутствии верховых оленей груз во время кочевок приходилось нести на плечах.

Летний и осенний выпас оленей был для пастухов очень сложным периодом, так как олени в поисках зелени и грибов могли разбежаться по тундре. Грибы на Чукотке и Камчатке, как и во многих районах Сибири, считаются пищей оленей. И когда мы во время экспедиций набираем грибы для себя, то это вызывает недоумение у коренного населения. «Это же пища оленей», – говорят они. Чукотские и корякские пастухи, не имевшие вплоть до 1950-х годов оленегонных собак, должны были быть постоянно начеку. Если пастух засыпал хотя бы на короткое время, стадо оленей могло разойтись, и собрать его было очень сложно.

Высшей похвалой для пастуха, ведущего быстро большое стадо, было выражение, что «стадо его движется быстро, как маленькое стадо бедного человека». Лучшими качествами пастухов северо-восточного региона считались: выносливость в ходьбе и способность обходиться без сна в течение длительного времени. Оставаясь неделями в стаде, пастухи ночевали под открытым небом, лежа на подстилке из кустарника, а зимой дополнительно закапывали ноги в снег и закрывали голову капюшоном кухлянки. Никакой пищи они при себе не имели, и пастух, который брал ее с собой, считался плохим. Они питались тем, что было под рукой: травами, ростками молодых оленьих рогов, кожицей с новых рогов быка-оленя, молоком, которое в небольших количествах и изредка набирали у отелившихся важенок. Наедался он, как только приходил домой. Считалось хорошим качеством пастуха быстрое съедание мяса, у чукчей существовала по этому поводу поговорка: кто скоро ест, тот и работает скоро.

Зимнее время было более легким для выпаса. При отсутствии поблизости волков пастух мог на короткое время оставить стадо без присмотра. Легче было и передвигаться даже по глубокому снегу на лыжах-ракетках ступательного типа. Стадо находилось не так далеко от стойбища, и помогать пастухам могли дети.

Весна, начиная с середины марта и до конца мая, была достаточно напряженным периодом, так как начинался отел важенок (самок оленя). Еще до отела пастухи отделяли их от самцов, ездовых и других оленей. Телята оленей очень быстро развиваются, так как это связано с быстротечностью летнего периода на Севере. Новорожденный олененок сразу же старается встать и ходить, и это ему удается. Через несколько дней копытца олененка затвердевают, он начинает самостоятельно копать мох. Но они очень чувствительны к холоду. В неблагоприятную погоду, когда бушует пурга, метель или усиливаются морозы, пастухи внимательно следят за тем, чтобы они не погибли.

В отличие от дикого с серой шерстью оленя, домашний более разнообразен по окраске: от снежно белого до темно-серого и орехово-коричневого. Корякский олень темнее, чем чукотский. Особенно ценной считается черная шкура с белыми пятнами, которую используют для шитья праздничной одежды. Значение оленя в жизни чукчей, коряков и ненцев столь велико, что оно нашло отражение не только в названиях месяцев, но и в традиционной обрядности.

Скотоводство, являясь господствующей отраслью хозяйства якутов, резко выделяло их из среды окружающих оленеводческих народов Восточной Сибири. В русских документах XVII века якуты назывались «конными людьми», так конь занимал. центральное место в их традиционной культуре. С традициями коневодства были связаны представления, обряды и верования якутов. Якуты считали коня «чистым» животным, его приносили в жертву только самым могущественным духам, второстепенным божествам жертвовали коров и быков.

Вплоть до начала XX века у якутов почти без изменений сохранились древние способы содержания лошадей. Содержались они на подножном корму круглый год. Зимой их иногда подкармливали, разбрасывая на снегу сено у огороженных стогов, поблизости от которых они держались. Однако заготовка сена для лошадей практиковалась не во всех якутских хозяйствах. Часто случалось, что лошади всю зиму должны были сами добывать себе корм, выкапывая его копытами из-под снега.

Якутская лошадь, приземистая и коренастая, сформировавшаяся в суровых условиях Севера имеет более длинную, чем у других лошадей шерсть. Она очень вынослива и хорошо переносит низкие температуры. Крупный рогатый скот у якутов тоже хорошо приспособлен к суровым сибирским условиям. Он очень вынослив, но малопродуктивен. В течение XIX века роль коневодства в традиционном хозяйстве якутов постепенно падала. Основу жизни и богатства составлял уже крупный рогатый скот. Уход за ним осуществлялся женщинами, в то время как за лошадьми ухаживали только мужчины. Скот держали зимой в холодных, тесных и темных хотонах (сараях). Животных загоняли туда только на ночь, а днем оставляли на открытом воздухе. Зимой якуты кормили скот специально заготовленным сеном. Занимались этим еще до прихода русских землепроходцев и служилых людей. Сенокосные работы начинались обычно в первых числах июля и продолжались все лето. В конце лета сено убирали в стога, которые оставляли на самых высоких местах, чтобы они не были залиты водой. Со скотоводческим хозяйством был связан полукочевой образ жизни якутов. Дважды в год – в мае и октябре, они переезжали с зимних стойбищ на летние и обратно. Зимние жилища располагались вблизи сенокосов, а летние располагались ближе к пастбищным угодьям.

Скотоводство являлось важнейшим занятием народов Южной Сибири – бурят, алтайцев, хакасов и западных тувинцев.

У южных алтайцев и западных тувинцев в каждом хозяйстве держали лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, верблюдов и яков-сарлыков. Северные алтайцы занимались преимущественно коневодством. Хакасы разводили лошадей, крупный рогатый скот и выпасали их отдельными стадами.

Все скотоводческие народы южной Сибири разводили курдючных, грубошерстных овец местной породы, приспособленных к достаточно суровым климатическим условиям, особенно в зимний период. Эта порода овец считалась мясной и высоко ценилась с периода ее одомашнивания. Отары овец круглый год держались на подножном корму и их обязательно выпасали чабаны верхом на конях. Каждый хозяин ставил на ушах овец свои знаки собственности. Клеймение овец, лошадей и других домашних животных практиковалось у скотоводческих народов с давних времен. Способы были различными в зависимости от владельца, но большинство населения использовало специальное приспособление – тавро из металла или других материалов. Родовые знаки собственности переходили от отца к сыну и были важнейшим элементом культуры скотоводческих народов.

Хозяйственная деятельность – сухопутная или морская охота, рыболовство, оленеводство или скотоводство с древнейших времен степени определяла все стороны культуры коренных народов Сибири.

Так селения азиатских эскимосов, приморских чукчей и алеутов располагались в бухтах, на возвышенностях и выдающихся в море мысах, открытых господствующим на Чукотке и Алеутских островах свирепым ветрам. При таком расположении поселений хорошо просматривались окрестности, и была возможность наблюдать за приближающимися морскими животными. Со стороны моря поселения азиатских эскимосов и приморских чукчей легко было узнать по белым, вертикально установленным столбам из ребер или челюстей кита, служащих опорами для подставок, на которых сушились кожаные лодки-байдары.

Вплоть до середины XIX века у азиатских эскимосов сохранялось древнее традиционное жилище «нын’лю» типа полуземлянки. При создании каркаса в качестве строительного материала нередко использовались кость, ребра и челюсти кита. В такой полуземлянке проживала большая патриархальная семья численностью до 40 человек. Большие полуземлянки являлись общинными домами, в которых обитало несколько семей, и проходили собрания и праздники.

В конце XVII–XVIII веках под влиянием чукчей полуземлянка была заменена ярангой («мын’тыг’ак») каркасного типа с покрышками из шкур моржа. Внутри жилища находился меховой полог из оленьих шкур, который являлся спальным, а в холодное время и жилым помещением. Отапливался и освещался он при помощи жирника – светильника из камня или глины с тюленьим жиром и фитилем из мха. На нем же готовили пищу. При отсутствии жира, в период неудачного промысла морских животных, люди оставались в холоде, голоде и темноте. Исследователь начала XX века В. Г. Богораз, проживший долгое время на Чукотке, отмечал, что темнота угнетала эскимосов больше, чем голод. Об этом говорилось и в эскимосских сказках: «не было морского зверя, и лампы погасли», или наоборот: «набили тюленей, и огонь в лампах поднялся». Кроме ламп (жирников и светильников) в обиходе населения была достаточно простая и самая необходимая утварь из дерева, кожи, кости и пузырей морских животных. До XVII века у азиатских эскимосов сохранялись керамические сосуды, а с приходом русских появились медные котлы, чайники и фарфоровая чайная посуда.

Основной пищей их были мясо и жир морских животных, которые употреблялись в сыром, вяленом и замороженном виде. Ели его, придерживая зубами, быстро и ловко отрезали по кусочку. Мясо моржа и кита квасили в специально вырытых ямах, обложенных внутри травой. Сверху ямы герметично закрывались. Лакомством считалась черная, с розовым жиром изнутри, эластичная кожа кита, которую долго жевали. Важное место занимала растительная пища и коренья. Оленье мясо очень высоко ценилось. Азиатские эскимосы называли его «сладкой пищей оленеводов», от которых получали его путем натурального обмена. Употребляли в пищу также морскую капусту как приправу и сырых моллюсков.

Заготовкой и приготовлением пищи занимались женщины. В их обязанности входило и шитье одежды. Одежда глухого покроя – кухлянка, сшитая из птичьих шкурок, расположенных пером внутрь, бытовала у азиатских эскимосов практически до конца XIX века. Широко использовали, особенно при шитье производственной одежды, шкуры нерп, тюленей, лахтака, а шкуры оленей обменивали у оленеводов. Летом и осенью для предохранения одежды от сырости, чаще всего во время промысла носили камлейки, сшитые из кишок морских животных – нерп, кита и моржа. Праздничные камлейки украшали бахромой из шерсти нерпы, окрашенной в красные и синие цвета, полосками цветной кожи и птичьих шкурок, клювиками морских птиц. Особенностью весенне-летней и охотничьей обуви являлась поршневидная подошва с высоко загнутыми краями. При отсутствии специальных орудий для изготовления такой подошвы женщины загибали ее края своими передними зубами, отчего они быстро портились.

Головные уборы, сшитые из птичьих шкурок, камуса или шкур оленей, мужчины и женщины одевали только в дорогу. Охотники имели промысловые маскировочные шапки из шкурок нерпы или тюленя, снятых целиком с головы животного.

Внешний вид головного убора мог оказать влияние даже на название народа. Так происхождение этнонима алеуты (русская адаптация чукотско-корякского слова), ученые связывают со словами «аляв-выттэ»-«те, которые имеют [на голове] ободы с ветками. То, что было принято переводчиками Второй Камчатской экспедиции за ободы с ветками, фактически являлось мужскими промысловыми головными уборами конической формы или в виде козырька с сильно удлиненной передней частью. Они выдалбливались из дерева и напоминали голову птицы, а возможно, играли и определенную ритуальную роль. Верхняя часть таких головных уборов богато раскрашивалась минеральными, реже растительными красками, украшалась зооморфными и антропоморфными костяными фигурками, пластинами и усами сивуча. Причем по количеству усов можно было судить об охотничьих достоинствах мужчин, так как каждый сивуч, добыча которого требовала не только сноровки, но и большого мужества имел только четыре уса. Такой головной убор был очень значимым в культуре алеутов и за его изготовление можно было получить от заказчика двух – трех рабов.

Климатические условия северо-восточного региона и хозяйственная деятельность коряков и чукчей определили сходные типы поселений и жилищ, материал и покрой одежды, утварь, пищу и многое другое.

Зимним и летним жилищем оленных коряков и чукчей была яранга (кор. – yayanа; чук. – yaranа). Основу ее составляли три основных шеста высотой от 3,5 до 5 метров, связанные наверху ремнем. Их считали священными и при изготовлении, соединении и установке мазали кровью оленя. Сверху остов яранги покрывали двумя покрышками, сшитыми из шкур оленя (стриженых (зимой) или потертых (летом)) и снаружи придавливали нартами, чтобы при сильном ветре они остались на месте. Вход в ярангу располагался на северо-восточной или восточной – жизненной, как считали чукчи и коряки, стороне.

Внутри яранги находился полог – прямоугольный ящик из зимних шкур оленя, подвешенный дном кверху, а открытой частью вниз. Он являлся не только спальным, но и жилым помещением в холодное время. Яранга вместе с пологом – удивительное изобретение коряков и чукчей. Остов ее настолько прочен, что способен выдерживать сильный ветер и снегопад. Даже в сильные морозы при небольшом количестве естественного тепла, находившиеся в пологе чувствовали себя вполне нормально. Чукчи и коряки называли свое жилище «li’e-ran» (кор. – «lige-yan», дословно – «настоящий дом»). Разбирали жилище женщины непосредственно перед перекочевками.

Основным типом поселения оленных коряков и чукчей было стойбище, где находилось от 2 до 5, а иногда и до 10 яранг. Формировалось стойбище по принципу родства, и первой стояла яранга хозяина стада.

Оседлые коряки – обитатели восточного и западного побережья Камчатки, называли свое жилище – полуземлянку, так же как и оленные – ярангу – «настоящий дом». В центре наклонной восьмиугольной крыши полуземлянки делалось квадратное отверстие – вход. Спускались в него по лестнице, которая считалась семейным охранителем, и когда ее устанавливали, произносили заговоры для защиты дома от злых духов – виновников болезни.

Сохранение в языке оленных коряков названия «дом из челюстей» для полуземлянки оседлых, указывает на существование у них такого жилища в прошлом. Подобный тип полуземлянки был характерен для азиатских эскимосов, приморских чукчей, алеутов, отчасти ительменов.

В древности он был распространен и в других регионах Сибири. Традиционным жилищем обских угров до контакта с пришлым русским населением являлась полуземлянка с различными вариантами крепления кровли. По описаниям путешественников, срубные жилища местных народов почти не отличались от русских изб. Отличия видели только в углубленности построек в землю и во внутреннем убранстве. Определенное влияние на распространение срубного жилища у народов Сибири оказало изменение хозяйственной деятельности, оседание народов.

К концу XIX – началу XX вв. срубное жилище стало основным типом почти на всей территории Западной Сибири. Нередко рядом с этими постройками сохранялись традиционные срубные и каркасные постройки, использующиеся для хозяйственных целей.

Быт и культура таежных народов – эвенков, эвенов, селькупов, лесных ненцев, юкагиров были приспособлены к постоянным передвижениям в поисках промысловой добычи и промысловых угодий. Основным и самым распространенным типом жилища у коренного населения Сибири, кроме Северо-Востока, был конический чум. Таежным жителям, в отличие от оленеводов тундры, не надо было перевозить с собой шесты для каркаса жилища. По прибытии на место они могли сделать их за короткое время. Центром чума всегда был домашний очаг, объеденявший всех родственников большой или малой семьи. Справа и слева от входа эвенки хранили самую необходимую хозяйственную утварь. Все остальное хранилось снаружи около чума во вьючных сумах и мешках.

Главнейшей заботой эвенков являлось добывание пищи, и это было прямой обязанностью мужчин. Свежевание туш животных, установку и разборку чума, уход за оленями, подготовку к перекочевке выполняли женщины. Для эвенков такое разделение труда было привычным и естественным. Но, наблюдавшие за установкой чума приезжие русские не понимали – почему в это время эвенкийские мужчины отдыхали.

Распашная одежда таежных охотников, напоминающая кафтан с нагрудником, была хорошо приспособлена к подвижному образу жизни и верховому способу передвижения на оленях. Длинный треугольный мыс на подоле сзади использовался как подстилка, когда в условиях пешего передвижения или во время выслеживания промыслового животного садились на лед или холодную землю. Как для эвенков, так и для ближайших их родственников – эвенов, в отличии от других народов Сибири, было характерно обильное украшение мужской и женской одежды вышивкой бисером, бахромой, мехом собаки и пушных животных. Эвены, переселившиеся с побережья Охотского моря на Чукотку и Камчатку, заимствовали у чукчей и коряков элементы их традиционной культуры – оленеводство, предметы быта и конечно одежды, более приспособленную к новому типу хозяйственной деятельности. Традиционная же одежда использовалась только в двух случаях – как праздничная и погребальная.

Ближе всех к тунгусоязычным эвенкам и эвенам по своей культуре и антропологическому типу были юкагиры. По преданиям, они некогда были многочисленны «как звезды в полярной ночи». Северное сияние, как отсвет, оставшийся от их костров освещавших всю тундру, эвены и якуты до сих пор называют «юкагирским огнем». Военные столкновения с эвенками, пришедшими с юга на юкагирскую землю, с чукчами, коряками, якутами, русскими служилыми людьми, внутренние междоусобицы, опустошительные эпидемии оспы привели к резкому уменьшению численности юкагиров.

Женщина в юкагирском обществе занимала достаточно высокое положение. Женщинам ни в чем не перечили, а плохого мужа наказывал родовой староста. После заключения брака, согласно юкагирской традиции, муж поселялся в доме жены. Родство у юкагиров велось в прошлом исключительно по женской линии.

Природопользование, система жизнеобеспечения и сакральная сфера у народов Сибири были теснейшим образом связаны. По представлениям народов этого обширного региона, мир состоял из нескольких ярусов. Так, у эвенков их было три: верхний, средний и нижний. В шаманских космогонических представлениях эвенков локальных групп отражалось древнее их передвижение и расселение. Верхний мир, находившийся выше истоков воображаемой мифической реки «энгдекит», располагался в разных направлениях (на востоке, юге, юго-востоке, северо-востоке). Верхний шаманский мир находился выше семи / девяти облаков – небес над истоком «энгдекит». Шаман попадал туда во время камлания. Он спускался по своей шаманской реке до «энгдекит», поднимался в ее верховья, влезал по лестнице-дереву (туру), символизировавшей мировое дерево, и достигал цели. Этим же путем спускался дух-хозяин верхнего мира для разговора через шамана с эвенками. В верхнем мире, кроме его хозяина («сэвэки», «эксэри»), пребывали души неродившихся людей («оми»).

Средний мир располагался в основном течении воображаемой реки, а Нижний находился вниз по течению реки, имеющей много притоков (шаманские реки различных родов). Ниже устья каждой шаманской реки на «энгдекит» располагался мир мертвых соответствующего рода. Граница между направлениями в верхний и нижний шаманские миры проходила несколько ниже устья любой шаманской реки на «энгдекит».

В дошаманский период, как считали народы Сибири, возможность перехода из одного мира в другой и путешествие по ним были доступны любому человеку, несмотря на то, что переход этот был нелегким, а путь достаточно долгим. Но жители верхнего и нижнего миров не видели пришедшего с земли, не понимали его языка, и прикосновение к нему приносило болезни. Поэтому пришельца старались мирно отправить на землю. С развитием шаманизма эта способность людьми была утрачена, и совершать путешествие в верхний мир мог только шаман, а в нижний никто. Обрядовые действия шамана назывались камланием (от тюркского слова «кам» – «шаман»). Проходили они чаще всего в неосвещенном, полутемном жилище. Во время камлания присутствующие наблюдали за способностью шамана общаться с различными духами, ощущали его «путешествие» по мирам в поисках души заболевшего человека, видели результаты лечения.

Создателями земли, согласно мифологии эвенков, считались два брата: старший (обладатель злого начала, живущий наверху) и младший (обладатель доброго начала, живущий внизу). Одна из помощниц младшего брата, птица гоголь (семейство утиных), нырнув на дно воды, разделявшей братьев, принесла в клюве землю и оставила ее на поверхности. Каждый из братьев, работая на этой земле, внес свою лепту в ее обустройство. Старший создавал из глины плохих животных, мясо которых нельзя было употреблять в пищу. Младший, ставший потом духом-хозяином верхнего мира, создавал хороших животных. При создании земли им помогал ворон (илимпийские эвенки), а у эвенков остальных групп – собака.

Чукотские, корякские, эскимосские, ительменские и алеутские мифы содержат менее четкую структуру об устройстве вселенной. Но представление о Создателе (коряки), Творце (чукчи) у них существовали. Яркой фигурой в мифологии народов Крайнего Северо-Востока, особенно у чукчей коряков и ительменов, являлся Ворон. Как считали чукчи, Ворон (Куркыль) занимался после деяний Творца дальнейшим усовершенствованием жизни на земле. Он создал горы, реки, птиц, рыб, морских животных, медведя, волка и лисицу.

Подобной деятельностью занимался и ительменский Ворон (Кутх). Проезжая по земле на нартах он оставлял следы, и на их месте образовывались долины, поднимались горы. Когда он вытаскивал из воды на берег свою деревянную лодку (бат), гремел гром. Радуга же являлась красивой вышивкой, расположенной на полосе подола его меховой одежды – кухлянки. Кутх так же, как и корякский ворон Куйкынняку, считался первопредком народа и его защитником. Коряки обращались к нему в трудных ситуациях, просили излечить больного человека, ощущали его незримое присутствие во время выполнения обрядовых действий.

На созидательную миссию якутского верховного божества, находившегося на восьмом небе, указывает его название «Юрюнг Айыы Тойон» («Белый создатель Господин»). Он считался очень добрым к людям, но при этом в дела их не вмешивался. Деятельными светлыми божествами, приносящими блага, являлись «айыы», которые обитали на востоке. Наиболее почитаемым из них было «Айыысыт», покровительствующее женщинам, посылающее им плодородие и детей. Якутские женщины верили, что Айыысыт в течение трех дней как гостья находилась в доме, где родился ребенок. В последний день присутствия устраивали ее проводы. Участвовали в этом только женщины, которые и выполняли обрядовые действия.

Верховным божеством и творцов у нанайцев считалось божество Боа Эндури, у алтайцев и тувинцев – Ульгень, ненцев – Нум, у хантов – Торум. Считалось, что они заботятся о людях и животных, котрые были средством существования, влияли на погоду.

Помимо верховных божеств у народов Сибири существовали различные духи-хозяева: животных, рыб, птиц, реки, моря, сопок, тайги, местности и т. д. По представлениям якутов, лесной дух Бай Баянай покровительствовал охотникам и рыболовам. Юкагирский Погиль был хозяином рек, озер и гор, а Мойе (Мору) – животных; эвенкийский Мухун – отдельных местностей и стихий; чукотско-корякский Писвусъын – диких оленей и других животных; ительменский Пилячуч (Билюкай) был подобен Писвусъыну. У азиатских эскимосов и приморских чукчей духи моря (Иман Алмыс и Кереткун) распоряжались морскими животными и покровительствовали охотникам-зверобоям. Но для того, чтобы получить от них желаемое, необходимо было не только просить об этом, но и оказывать им знаки внимания. Проходя мимо сложного горного перевала, якуты оставляли хозяину места кусочки мяса, масла, привозные продукты и лоскутки ткани. Так же поступал каждый охотник этого обширного региона. Отличались только продукты и предметы, которые оставлялись в местах конкретных духов-хозяев.

Наибольшее различие наблюдалось в обрядовых действиях и праздниках, связанных с хозяйственной деятельностью. Эвенки и юкагиры, сохранившие охоту на сухопутных животных, выполняли обряды, связанные с почитанием лося и бурого медведя. После добычи тушу бурого медведя разделывали специальным образом, принимали его в доме как гостя, а по окончании обрядовых действий кости его складывали на специальную платформу, установленную на сваях. Обрядовые церемонии, устраиваемые по случаю добычи не только бурого медведя, но и других сухопутных животных, в пережиточной форме существовали у чукчей, коряков и якутов вплоть до начала 1990-х годов. Медведь как предок человека почитался нивхами, хантами и манси.

В конце XIX – начале XX вв. основными объектами обрядов и праздников у оленных чукчей и коряков были домашние олени, у приморских чукчей, береговых коряков и азиатских эскимосов – морские животные, а у якутов и народов южной Сибири – крупный рогатый скот и лошади.

Проводились они теперь не от случая к случаю, как это делали раньше охотники, а в отдельные сезоны года.

Весной оседлое население Северо-Востока Сибири выполняло обрядовые церемонии по поводу спуска на воду кожаной лодки байдары. Начинался промысловый сезон, и она в нем играла очень важную роль. Перед спуском разжигали новый ритуальный огонь путем трения. Деревянное огниво, представляющее собой схематичную фигуру человека, «кормили» жиром. Обязательно танцевали в медленном ритме, чтобы море было всегда спокойным. После удачной охоты у всех лахтаков и нерп отрезали задние левые ласты. У первой убитой нерпы снимали жир с правой ласты, а кость бросали в море со словами: «Не хватило для еды, еще дай!».

Особо почитался приморскими чукчами, азиатскими эскимосами, алеутами и отчасти коряками кит, обеспечивающий население всем необходимым на длительный срок. После добычи его встречали как дорогого гостя, выносили навстречу горящие головни, ритуальное блюдо толкушу, покрытое жертвенной травой (род осоки), кормили его ветками ольхи и произносили заклинания. Основные обрядовые действия производились ночью в жилище.

В проводах кита, которые устраивали на пятые сутки, участвовали хозяин и его родственники. Корякские женщины, снаряжающие «гостя» в дорогу одевали на лица травяные маски – обязательный атрибут праздника. Хозяин и старики осматривали ритуальную толкушу и искали следы благополучного возвращения кита в море. Если они отсутствовали, значит, кит не вернулся домой, и людям грозит голод и другие бедствия.

Кроме праздника кита, проводились и другие, посвященные более мелким морским животным: «калилъа-ангый» (нерпичий праздник), а так же «мимыльангыт» (лахтачий праздник). Их проводили после окончания промыслового сезона. При выполнении обрядовых действий запрещалось ходить между дверью и хозяином дома, иначе семья могла потерять промысловую удачу.

Праздники кочевых коряков и чукчей, всецело связанные с домашним оленем, отражали новые моменты оленеводческого хозяйственного цикла. Главный праздник проходил осенью, когда пастухи возвращались с летних пастбищ в стойбище. Совершалось жертвоприношение оленей при помощи копья. По отношению к ним женщины проявляли большую заботу: подкладывали под голову ветку – «подушку», под туловище – подстилку из веток и «поили», поливая водой. Кровью оленя, принесенного в жертву «Хозяину домашних оленей», «кормили» огниво, наносили особые знаки на лица ближайших родственников, их одежду, нарты.

Важным элементом праздника являлся благодарственный обряд, для которого забивали копьем специального жертвенного оленя. При этом обращались к «хозяину оленей» со словами: «Посмотри, как много мы тебе даем». Считалось, что «хозяин», наблюдая за жертвоприношением, трясет своей меховой одеждой – кухлянкой, и упавшие с нее шерстинки весной превращаются в настоящих оленей.

Отел важенок и рождение оленей весной также сопровождался обрядовыми действиями: забоем жертвенного оленя, «кормлением» деревянного огнива костным мозгом, сторон света – кровью жертвенного оленя. Подобные праздники удавалось наблюдать еще в 1980-х годах. Они, как и прежде, носили чисто семейный характер. Участниками его являлись члены как малой, так и большой патриархальной семьи.