Текст книги "Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона"

По вопросу № 5 о выборе конечного адреса миграции из Бурятии большинство составили те, кто затруднился ответить (37,8 %) и те, кто не ответил (23,7 %). Основная часть из них это заявившие по предыдущим вопросам анкеты о своем не желании выезжать из Бурятии. Среди возможных мигрантов из сельских районов Бурятии наиболее привлекательным выступает переезд в г. Иркутск и область 15,5 % ответа. На второй позиции предпочтений находится г. Москва и область – 8,2 %, на третьей позиции г. Новосибирск и область – 7,1 %, на четвертом месте, среди российских регионов четвертое место г. Чита и область –2,5 %. Среди конечных адресов миграции также названа Якутия, Урал, Приморский край, г. Санкт-Петербург. Относительно невелика миграционная привлекательность стран дальнего и ближнего зарубежья, на долю которых приходиться 2,6 % и 1,6 %.

При сопоставлении полученных данных по выбору конечного адреса миграции среди сельчан и среди студентов становится очевидным, что выбор последних имеет более амбициозные основания. Можно с достаточной уверенностью утверждать, что готовность к конкуренции и мотивация личного успеха среди студенческой молодежи гораздо выше даже по сравнению с сельскими ровесниками. На это указывает выбор, по крайней мере, двух направлений миграции. Москва и Московская область в ответах студентов (в процентном соотношении) упоминается в два раза чаще, чем в ответах жителей районов республики. Еще более значительна разница в определении конечного адреса миграции в странах дальнего зарубежья, здесь потенциальных мигрантов среди сельских студентов почти в четыре раза больше, чем среди собственно сельчан. В тоже время еще раз подтвердилась высокая степень негативного социально-психологического восприятия Бурятии в качестве места постоянного проживания именно среди сельского студенчества. Удельный вес неготовых к выезду из республики студентов (те, кто отказывается от выезда и те, кто затрудняется ответить) оказался в 4 раза меньше, чем среди сельских жителей.

Безусловно, что динамику современных миграционных процессов в нашей республике определяют социально-экономические факторы. Главными мотивами выезда за пределы республики и среди студентов, и среди сельских жителей выступают «Более высокий уровень заработной платы», «Более высокий уровень социально-культурного развития» и «Возможность трудоустроится по специальности». Однако здесь также процентное соотношение студентов, указавших на данные причины выезда, гораздо выше, чем среди сельских жителей. Более определенная позиция студентов, например, возможность трудоустройства по специальности студентами отмечается в 46,1 % ответов, тогда как сельчанами только в 17,4 %, на наш взгляд, служит иллюстрацией к разнице ожиданий от переезда в другой регион РФ. Для сельчан это скорее бегство от бедности, а для будущих специалистов это больше возможность ускорить карьерный рост, повысить свой уровень материального благополучия и прочая реализация жизненных планов.

В тоже время интересным представляется распределение иных, личных по характеру причин выезда. Среди студентов оказалось больше указавших на причины миграционного выбытия, связанные с наличием родственников и друзей в предполагаемом конечном месте миграции. То, что наличие родственников в конечном пункте миграции выступает как одна из ее причин чаше среди студентов, чем среди сельчан (23,4 % и 15,8 % соответственно), косвенно подтверждает вывод по предыдущему абзацу. Можно только добавить, что рациональный подход, стремление использовать любую возможность, чтобы закрепиться на новом месте существенно ограничивает потенциал возвратной миграции в Бурятию.

Косвенно это подтверждает распределение ответов на вопрос № 7 «Цель Вашего выезда в первую очередь?». 43,8 % студентов целью выезда определили поиск работы. Аналогично ответили 30,1 % жителя села. Если первая позиция и у студентов, и у сельчан совпадает, то в отношении второй – разница более чем значительна. По варианту «Заработать много денег» ответило только 1,6 % студентов и 27,6 % сельчан. Такая разница в соотношении данных вариантов ответов среди студентов и сельских жителей, объясняется, на наш взгляд, оценкой возможности трудоустройства и вытекающих из этого перспектив возможного возвращения в Бурятию.

Возможность возвратной миграции в Бурятию рассматривается и в контексте следующих вопросов. Еще раз следует подчеркнуть, что устойчивое большинство опрошенных сельских жителей либо не ответили на этот вопрос (42,3 %), либо затруднились ответить (23,0 %). Только 11,2 % заявили о своем нежелании возвращаться в республику. Столько же собираются вернуться, но в сроках не определились. Через 3–4 года собираются вернуться 5,1 % возможных мигрантов и еще столько же – через 5 лет. Только 2 % планируют значительный по времени выезд из Бурятии с последующим возвращением (на срок более 10 лет).

Ответы студентов распределились следующим образом: из потенциальных мигрантов планируют вернуться в республику через 3–4 года 6,6 %. Еще столько же примерно через 5 лет, примерно через 10 лет – 2,3 %. Не определились в сроках 30,9 % респондента, еще 32,9 % затруднились ответить. Не собираются возвращаться 11,2 % респондента. Не ответили – 9,5 %.

Здесь достаточно сказать, что в целом для студентов выезд за пределы республики носит более долгосрочный характер. Здесь важно отметить, что возможности выезда куда-либо напрямую связаны с возрастом потенциального мигранта. По оперативным данным ежемесячного мониторинга миграционного выбытия населения, который осуществляется Министерством труда и социального развития Республики Бурятия, наблюдается заметное превалирование в составе мигрантов молодежи 20–24 лет, на долю которой приходится 22–25 % ежегодной миграционной убыли. Выезд за пределы республики данной группы населения носит долговременный характер, что связано не только с трудоустройством, но и с созданием семьи, рождением детей и т. д.

Для правильного восприятия ответов на вопрос «Что больше всего связывает Вас с Бурятией?» важно подчеркнуть, что наша республика является малопривлекательной территорией для миграции из-за ее пределов. Привлечение дополнительных контингентов населения является общей проблемой для сибирских и дальневосточных регионов РФ. Даже при наличии социально-экономических преимуществ и преференций в виде повышенной заработной платы, дополнительного отпуска и т. д. в советский период Республика Бурятия являлась привлекательной для постоянного проживания в основном для ее уроженцев. Поэтому можно предположить, что заметном улучшении социально-экономической ситуации ожидаемым является в первую очередь возвращение части выбывших в 1990–2000-е годы мигрантов.

Вопросы № 10 и № 11 прямо перекликаются, поэтому целесообразно рассмотреть распределение вариантов ответов в непосредственном сопоставление их друг с другом. Следует отметить, что участникам опроса было предложено отметить из своего окружения все группы выбывших и прибывших в республику в течение последних 1–3 лет. На выезд родителей указали 2,3 % студентов, а на приезд – 0,3 %. Распределение по миграции родных братьев и сестер: выезд отметили 13,7 %, приезд – 8,2 %. Прочие родственники соответственно 30,3 % и 15,8 %. Друзья 55,3 % и 21,1 %. Характерно, что если 19,4 % студентов указали на отсутствие выезда кого-либо из своего окружения, то на отсутствие приезда указали 50,6 %.

Среди сельских жителей на выезд родителей указали 1,2 %, а на прибытие – 0,8 %. Выезд родных братьев и сестер отметили 10,2 %, а прибытие – 3,3 %. Прочие родственники соответственно 17,9 % и 5,9 %. На выбытие друзей показали 29,3 % сельчан, а на прибытие 7,4 %, к ним можно добавить прибывших знакомых – 2,5 %. На отсутствие выезда указали 47,2 %, а приезда – 41,1 %. На вопрос о выбытии кого-либо из ближайшего окружения не ответили 2,2 %, по 0,9 % анкет нет данных, а на вопрос о прибытии не ответили 40,3 %.

Следующая часть анкеты, посвященная определению воздействия комплекса социально-демографических, социально-экономических, психологических факторов на динамику и характер миграционных процессов, была распространена только на 2 этапе исследования.

Блок вопросов с № 12 по № 22 направлен на определение параметров семейно-брачной структуры исследуемого населения. Помимо сугубо демографического содержания данные вопросы направлены на установление зависимости миграционного потенциала от семейного положения, числа детей в семьях респондентов, а также демографических установок на их рождение. В отличие от индивидуальной миграции выезд в составе семьи чаще носит безвозвратный характер. Поэтому рост показателя отрицательной миграции детских возрастов служит своеобразным индикатором сохранения негативной тенденции миграционного оттока населения в целом. С другой стороны наличие в составе семьи несовершеннолетних детей может играть роль и сдерживающего фактора отрицательной миграции.

В выборочной совокупности только 6,1 % опрошенных проживают одни. В то же время 11,1 % проживают вместе с 5 и более родственниками. Большинство из опрашиваемых проживают вместе с 2 и 3 родственниками – 25,8 % и 26,0 % соответственно. Практически в равной пропорции представлены те, кто проживает с 1 и 4 родственниками – 14,8 % и 15,0 %. Не ответили на вопрос 1,2 %.

Вопрос № 13 дал распределение респондентов по семейному положению. С учетом достаточно высокой доли представительства молодежи 17–23 лет (20,9 %) ожидаемо высоким оказался процент холостяков – 25,2 %. Более половины опрашиваемых 54,4 % состоит в официальном браке. В тоже время 9,2 % заявили о неофициальном браке. В состоянии развода находится 7,1 % опрошенных. Два последних показателя подтверждают тезис о глубоком кризисе института семьи в нашем обществе. Также косвенным подтверждением демографического неблагополучия выступает показатель вдовства – 3,3 %. Если учесть, что только 1,3 % участников опроса старше 60 лет, то данный показатель можно признать как высокий. Еще 0,9 % не ответили на вопрос.

На вопрос № 14 «Есть ли у Вас дети?» распределение по числу детей выглядит следующим образом. 33,7 % опрошенных сельчан имеют 2 детей, а уже на второй позиции находится группа тех, кто не имеет детей – 28,0 %. Еще 23,4 % – однодетные. Среднедетными являются 7,7 % семей респондентов – 3 ребенка. Многодетными являются только 5,2 %, из них имеют 4 детей 3,7 %, а 5 и более детей только 1,5 %. Не ответили на вопрос 2,1 %.

Следующий вопрос «Планируете ли Вы рождение ребенка в будущем?» выявил, что большинство сельчан реализовали свои репродуктивные планы и не планируют рождение ребенка 53,8 %. В ближайшей перспективе 1–2 года готовы к рождению ребенка 10,5 % сельских жителей. Не раньше, чем через 3–5 лет –9,5 %. Готовы к рождению ребенка вне зависимости от сроков 8,1 %. Учитывая высокое представительство мужчин (2/3 опрошенных) ожидаемым оказалось представительство тех, кто затруднился ответить на вопрос –12,8 %. Не ответили на вопрос – 2,1 %.

Отвечая на вопрос № 16 большинство сельчан-родителей (45,1 %) отметили, что все дети живут вместе с ними. Еще 12,7 % ответили, что вместе с ними проживают не все дети. По варианту «Нет, никто из моих детей вместе со мной не проживает» дали ответ 11,7 % опрошенных, что несколько больше числа всех разведенных и вдовых – 10,5 %. 30,4 % сельских жителя не дали ответа, скорее всего в это число вошли все бездетные – 28,3 %.

Оценивая продолжительность брака по структуре ответов на вопрос № 17, прежде всего, необходимо отметить, что 32,9 % не ответили на этот вопрос. В это число вошло большинство холостых, разведенных и вдовых участников. Большинство семейных респондентов (18,3 %) имеют стаж супружеской жизни 11–20 лет. Близко к этой группе находятся состоящие в браке 5–10 лет – 15,1 %. Больше 25 лет в браке находятся 12,5 %, а 21–25 лет – 5,4 %. С небольшим стажем супружества 1–4 года отметилось 11,4 %. Молодоженов с семейным стажем меньше 1 года – 4,3 %.

Следующий вопрос позволяет установить социальный состав семей участников опроса. В предложенном распределении необходимо было назвать все позиции, к которым относились проживающие вместе с респондентом родственники. В большинстве семей опрошенных указан работающий родственник (61,4 %). Почти в половине семей есть учащиеся – 44,7 % опрошенных. Достаточно высокой является демографическая нагрузка в семьях респондентов: более четверти семей имеют в своем составе пенсионеров – 27,0 %, а в каждой пятой семье есть дошкольники – 20,6 %. Высокий уровень социального неблагополучия просматривается в представительстве безработного населения, 17,8 % опрошенных указали на безработных родственников, проживающих вместе с ними. В этой связи показательно незначительное представительство предпринимателей, всего в 4,1 % анкет отмечается их присутствие. Это не многим больше представительства таких специфических групп населения как инвалиды нерабочих групп инвалидности, военнослужащих и приравненных к ним лиц, соответственно 3,6 % и 2,8 %. Не отметили ни одну из предложенных позиций 6,3 %, что почти совпадает с числом одиноко проживающих респондентов – 6,1 %.

Общий потенциал миграции в составе семьи раскрывается в контексте вопрос № 19 «Готова ли Ваша семья осуществить выезд за пределы Республики Бурятия в полном составе?». Положительно ответили 11,8 %, что подтверждает предположение о сохраняющемся значительном потенциале выбытия населения из республики. К этому следует добавить и тех, кто выбрал варианты неполного семейного выезда. На выезд только части семьи указали 6,1 % опрошенных, а готовность осуществить только индивидуальный переезд – 10,2 %. Еще раз подтвердили свою привязанность к Бурятии 50,2 % отвечавших, выбрав вариант ответа «Нет, наша семья не собирается выезжать из Республики Бурятия». Необходимо отметить, что 17,6 % опрошенных затруднились ответить. В отношении последней группы – обоснованно предположение о неустойчивости их миграционных настроений, отсутствие четких жизненных планов. Возможный выезд данной группы может определяться случайным стечением обстоятельств.

Следующие три вопроса направлены на определение демографического потенциала рождаемости в семьях респондентов. Здесь мы исходим из дифференциации степени миграционной активности семей с различным числом детей. Максимальное число переездов совершают бездетные семьи, а минимальное семьи с числом детей 4 и более.

В отношении определения идеального числа детей в современной семье (вопрос № 20) следует отметить, что это абстрактная категория отражает представление о возможном составе семьи с детьми при максимально благоприятных условиях. Учитывая половозрастной состав участников исследования, с преобладанием мужчин и высокой долей молодежи, следует признать преобладание ориентации на среднедетную семью. Идеальной считают семью с 2 детьми 47,9 %, а с 3 детьми – 23,0 % опрошенных. В абсолютном меньшинстве находятся предпочтения многодетности, только 1,3 % назвали идеальным состав семьи с 4 детьми, еще 2,9 % указали на 5 и более детей. Система ценностей многодетной семьи в демографическом сознании населения вытесняется идеалом семьи с одним ребенком (так называемый демографический переход к модели рождаемости индустриального общества) на это ориентируется 17,8 %. Пока остается непопулярной идея бездетной семьи – 0,8 % ответов. Затруднились ответить 5,6 %, не ответили 0,5 %.

Определение оптимального числа детей раскрывает личные предпочтения, это показатель верхней границы ожидаемой рождаемости в конкретных семьях. Большинство опрошенных считают возможным иметь в своих семьях 2 детей – 49,3 % ответов, что значительно меньше фактического числа двухдетных семей – 33,7 % (смотри вопрос № 14). Выбор для себя в пользу 1 ребенка и 3 детей в семье практически совпал, соответственно 16,3 % и 16,2 % ответов. Фактические данные распределения показывают, что в семьях респондентов сохраняется возможность роста рождаемости, данное обстоятельство косвенно влияет на закрепление этой группы населения в Бурятии. Выбор в пользу многодетности остается минимальным. Только 2,3 % высказали предпочтение составу семьи с 4 детьми, 2,5 % в пользу 5 детей и более. В тоже время 2,3 % респондентов считают оптимальным состав своей семьи без детей. Затруднились ответить 6,9 % участников исследования, не ответили – 4,1 %.

Достаточно важным является выяснение позиций по следующему вопросу «Совпадают ли Ваши взгляды на число детей в Вашей семье с позицией второй половины?». Большинство респондентов ответило положительно – 36,2 %. По варианту «Нет, супруг (супруга) хочет больше детей» ответило 8,6 % участников. По варианту «Нет, супруг (супруга) хочет меньше детей» – 6,1 % ответов. В число тех, кто затруднился ответить (21,1 % анкет) или не ответил (28,0 % анкет) преимущественно вошли холостые, разведенные и вдовые респонденты. Совпадение позиций супругов по планам деторождений в большинстве сложившихся семей опрошенных косвенно подтверждает закрепленность данных семей внутри Бурятии. Однако на искажение данных настроений может повлиять прекращение по тем или иным причинам браков.

Следующий условный блок вопросов анкеты посвящен анализу социально-экономического благосостояния семей участников исследования. В рамках предварительной гипотезы нами выдвинуто предположение об определяющем влиянии социально-экономического кризиса 1990-х гг. на формирование современных миграционных процессов. В отношении, как всего сельского населения республики, так и исследуемых районов негативное воздействие затяжного кризиса проявляется в беспрецедентном падении уровня жизни, что в свою очередь сформировало целый комплекс социальных проблем.

Еще одним отрицательным свойством нашего времени является острая социальная дифференциация населения. По сельскому населению Республики Бурятия можно судить о глубинных процессах пауперизации и деградации многих социальных групп. Мы выделили 3 крупные социальные зоны сельского населения: «социального развития», «социального выживания» и «физиологического (физического) выживания». Для первой зоны характерно материальное благополучие, высокая степень социальной защищенности. Население, находящееся в этой зоне имеет возможность планировать свое будущее. Для второй – ограниченное социально-экономическое положение, необходимость сузить свои социальные потребности. Основная нагрузка населения связана с необходимостью напряженной поддержки своего социального статуса. Для третей зоны присущи признаки глубокой социальной депрессии, система потребностей строится вокруг удовлетворения элементарных нужд. Здесь происходит абсолютная деградация качественной структуры личности, семьи и общества.

Оценивая свой уровень доходов (в расчете на 1 члена семьи) только 5,28 % опрошенных показали уровень благосостояния, позволяющий включить их в зону «социального развития»: 3,1 % заявили о доходе 7501–10000 рублей, 2,1 % – о доходе свыше 10 тыс. рублей. В тоже время в границах зоны «физиологического выживания» находится 65,8 % опрошенных. При этом 17,3 % заявили о доходе менее 500 рублей. Доходом 500–1000 рублей располагают семьи 27,5 % респондентов. Еще 21,1 % заявили о доходе в размере 1001–2000 рублей, что также меньше прожиточного минимума, поэтому они составляют верхнюю границу зона «физического выживания». На нижней границе зоны «социального выживания» находятся те, кто указал доход 2001–3500 рублей – 15,0 %. Еще 7,2 % участников показали доход 3501–5000 рублей. На верхней границе зоны «социального выживания» находятся участники опроса с доходом 5001–7500 рублей.

Оценивая возможности выезда за пределы Бурятии всей совокупности опрашиваемых, следует обратить внимание на степень участия каждого из них в формировании семейного бюджета. Возможно, что миграционные настроения и ожидания прямо определяются, насколько индивид участвует в доходах своей семьи. Большинство опрошенных (35,8 %) заявили о том, что более 60 % семейного бюджета складывается из их личных доходов. На долю не менее 45–60 % семейного бюджета показали 17,1%респондента. Менее 40 % – отметили 16,1 % опрошенных. Менее 25 % –отметили 12,7 %. Минимально участвуют в семейном бюджете (менее 10 %) 14,4 % респондентов. Не ответили – 3,9 %.

Еще одним немаловажным критерием оценки социально-экономического благосостояния участников анкетирования выступает их имущественный статус. Вопрос № 25 направлен на установление отдельных видов объектов собственности, которыми располагали респонденты. Всего было предложено 11 отдельных позиций, при этом ни по одной из них доля собственников не превышает 85 % опрашиваемых. Наиболее распространенным объектом собственности выступает телевизор, о наличие которого заявили 81,7 % опрошенных. Холодильники находятся в собственности 74,8 % респондентов. Собственным жильем располагает 71,1 % опрошенных, что являлось ожидаемым результатом в условиях сельской местности. Еще 68,9 % собственников имеют в личном распоряжении стиральные машинки. Далее по степени распространенности представлены: видеомагнитофон – 40,0 % опрошенных, мебельный гарнитур – 37,5 %, земельный участок – 35,0 %, собственное жилье – 71,1 %. Собственный компьютер есть у 9,1 % опрошенных, грузовая машина или автобус – 5,8 %, сельскохозяйственными или строительными машинами располагают 3,5 %.

Насколько качественным является имущественное состояние респондентов, раскрывает вопрос № 29, который носил контрольный характер. Среди видов имущества мы выбрали холодильник, предложив оценить срок его эксплуатации, так как он является наиболее утилитарным. Здесь необходимо отметить, что среди выбранных районов исследования нет территорий с изначально не развитой инфраструктурой. Поэтому холодильник является необходимым атрибутом сельского быта, сложившегося в последней четверти прошлого века. Новыми холодильниками со сроком эксплуатации менее 3 лет располагают 14,5 % собственников. Еще 14,0 % пользуются холодильника от 3 до 7 лет. Холодильниками со средним сроком эксплуатации 7–10 лет располагают 17,4 % опрошенных сельчан. От 10 до 15 лет эксплуатации имеют холодильники у 12,7 % сельчан. Четверть всех респондентов пользуются холодильниками со стажем эксплуатации свыше 15 лет. Наконец, 14,0 % заявили, что у них нет холодильников. Не ответили 2,30 %.

Распределение по вопросу № 26 «Какие крупные покупки Вы совершили за последние 3 года?» выглядит следующим образом. Большинство участников заявили об отсутствии крупных покупок в течение последних 3 лет – 44,1 % ответов. Телевизоры приобрели 23,2 % сельчан, холодильники – 13,2 %, стиральные машины – 12,0 %, мебельный гарнитур – 60,7 %, легковой автомобиль – 9,1 %, персональный компьютер – 6,1 %, квартиру или частный дом – 5,6 %, грузовой автомобиль, автобус, микроавтобус – 2,5 %, с/х или строительную технику – 1,2 %. Среди других вложений отмечались такие приобретения как сотовый телефон, пылесос, вклад в строительство и вклад в образование. Не ответили 3,6 %.

В определение структуры собственных доходов абсолютное большинство участников опроса указали заработную плату – 69,1 % ответов. Второе место принадлежит доходам от личного хозяйства – 28,1 % анкет. Примерно на одном уровне находятся пенсии (21,6 %), пособия, стипендии и т. д. (20,2 %), сезонные заработки (19,9 %). Для большой группы респондентов важной статьей доходов выступает материальная и денежная помощь родственников – 12,0 %. На этом фоне крайне незначительна доля тех, кто получает доход от предпринимательской деятельности 5,9 %. На доход в виде алиментов указали 2,0 %, а на продажу личного имущества 1,5 %. Еще 1,5 % не ответили на вопрос.

Очевидно, что существующее социально-экономическое положение значительной части жителей сельских районов республики нельзя признать удовлетворительным. Данное положение отражено в ответах на вопрос, касающийся самоопределения материального положения участников исследования, который мы сознательно разместили в завершающем блоке анкеты. Только 3,8 % ответили «Я живу хорошо, ни в чем себе не отказываю, могу позволить крупную покупку раз в полгода». Чуть более 1/3 опрошенных оценили свое материальное положение по варианту «Денег хватает на повседневные траты, однако крупные покупки требуют долговременных накоплений» – 35,7 % ответов. Около половины опрошенных ответили «Денег хватает только на самое необходимое, вынужден экономить на одежде и отказаться от крупных приобретений» – 44,6 %, что соответствует аналогичному положению, выявленному в структуре ответов на вопрос № 26. Наконец, 15,0 % показали, что денег не хватает даже на продукты питания. На наш взгляд, структура ответов по этому вопросу анкеты еще раз подтверждает тезис об устойчивости трехзонной социальной структуры, сложившейся за последние 10–12 лет в сельских районах Бурятии. Здесь только незначительная часть благополучного населения имеет возможности социального развития, тогда как на другом полюсе гораздо больше людей озабочены проблемами элементарного выживания.

В этой связи важно оценить уровень самовосприятия (вопрос № 28). На улучшение личного благосостояния надеются 32,1 % опрошенных. Еще 20,6 % можно отнести к осторожным оптимистам (вариант ответа «Скорее да, чем нет»). Минимальные настроения на улучшение своего благосостояния испытывают 17,8 %, ответившие «Скорее нет, чем да». К абсолютным пессимистам, не надеющимся на улучшение благосостояния, относятся 5,4 % респондентов. Это группа социально-психологического риска. Следует отметить и высокий процент респондентов, затруднившихся ответить – 18,4 %.

Данные настроения переносятся и на более широкую палитру восприятия общего социально-психологического благосостояния как республики в целом, так и отдельного респондента, что отражается в вопросах № 32 и № 33.

Вопрос № 32 направлен на выявление шкалы оценок уровня эмоциональных переживаний населения в целом. Среди социально-позитивных общественных настроений на качество доброжелательности указали 26,6 %. Близко к доброжелательности находится качество «спокойствие». На него указали 25,0 % респондентов. К положительным качествам следует отнести оптимизм (19,4 % анкет) и сострадание (16,5 % ответов). Гораздо больше, по мнению участников опроса, распространены негативные социально-психологические настроения. На озлобленность указали 31,3 %, на апатию и безразличие – 32,7 %, на завистливость – 25,7 %, на пессимизм и уныние – 18,8 %, столько же на обиду, на чувство неполноценности и ущербности – 18,4 %, на распущенность – 14,1 %. Интересно, что 40–46 % считают распространенным в Бурятии чувства социальной несправедливости. В тоже время готовность к конкуренции в общественном сознании усматривает 14,6 %, а готовность к борьбе – только 7,1 %, не ответили 2.8 %.

В самооценке участников опроса оптимизм присутствует в 34,9 % ответах, спокойствие – 28,3 %, чувство социальной несправедливости – 38,0 %. В тоже время среди отрицательных качеств апатию и безразличие разделяют 15,0 %, усталость – 32,4 %, пессимизм – 10,9 %, обиду – 19,7 %, раздражительность –16,1 %. Готовность к конкуренции высказана в 21,9 % анкет. Затруднились ответить 5,3 %, не ответили еще 5 %.

Исходя из совокупности всех факторов прямо или косвенно влияющих на процессы миграции в ответах респондентов выделено ранжирование причин миграционного оттока. Абсолютное большинство опрошенных в ряду прочих обстоятельств (на данный вопрос можно было дать несколько вариантов ответа) называли, чаще всего, низкий уровень заработной платы – 84,2 % анкет, высокий уровень безработицы – 61,5 %, отсутствие возможности быстрого социального роста – 32,7 %, неразвитость социально-культурной сферы – 23,5 %, неверие в возможность положительных перемен в республике – 23,2 %. Гораздо меньше отмечали высокий уровень криминала – 10,4 %, негативную экономическую ситуацию – 4,9 %, межнациональные конфликты – 4,3 %, политическую нестабильность – 4,0 %.

Таким образом, по материалам проведенного исследования можно сделать следующие выводы. Во-первых, среди отобранной группы респондентов отмечается высокий потенциал отрицательной миграции, при этом до 20 % молодых людей готовы и намерены покинуть республику «навсегда». Во-вторых, хотя число тех, кто не стремится к выезду за пределы республики сопоставимо с вышеуказанной группой потенциальных мигрантов, однако в данное число входят и те, кто считает, что перемена места жительства ничего не изменит, и те, кто по каким-либо причинам не планирует выезд и в тоже время не исключает его. В общем массиве обследуемой группы выборочной совокупности доля убежденных патриотов Бурятии (респонденты не собирающиеся выезжать из Бурятии ни при каких обстоятельствах) не превышает 20 %. В-третьих, реализация миграционных планов основной части респондентов зависит от возможностей удовлетворения личных социальных потребностей. В этом отношении характерно сочетание причин выезда социально-экономического свойства (в основном ориентация на более высокий уровень зарплаты) и вероятности вернуться в Бурятию через определенный промежуток времени. В-четвертых, несмотря на то, что большинство опрошенных являются уроженцами республики, фактор патриотизма малой Родины является значимым только для части студентов (не более 1/3 см. вопрос № 9). В этой связи следует подчеркнуть, что хотя доля бурят и эвенков составляет среди студентов чуть меньше половины опрошенных – 141 человек из 304, только 86 человек подчеркнули свою взаимосвязь с Бурятией через национальные корни, при этом, вполне вероятно на это обстоятельство могла указать и часть русских респондентов. В-пятых, очевидно, что учеба в г. Улан-Удэ рассматривается частью сельских студентов как промежуточный или подготовительный этап для предстоящего выезда за пределы республики. В-шестых, выбор адреса выбытия, носит диаспоральный или родственно-дружественный характер. Потенциальный мигрант из Бурятии стремится выехать в те регионы РФ, где уже сложилась группа переселенцев из республики. Таким образом, формируется потенциал постоянной подпитки миграционного оттока за счет привлечения новых мигрантов из Бурятии по каналам родственных и дружественных связей. В-седьмых, настроения миграционного выбытия приобрели среди молодежи устойчивый характер во многом, и по причинам субъективного, эмоционально-психологического свойства. Так в самооценках респондентов сочетается готовность испытать себя в новых условиях в связи с переездом и крайний пессимизм в оценке своих социальных перспектив внутри Бурятии (примерно по 30 % от числа опрошенных).