Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Вечером этого дня никакой культурной программы не намечалось. Я увидел, что Нина с Ларисой вышли из гостиницы и направились на остановку. Тут же подъехал автобус и увез их в центр. Конечно, это их дело, подумал я, но мне тоже никто не запрещает пойти в ту же сторону, тем более что в гостинице делать нечего, а гулять в сумерках по дунайскому берегу не следует (в темное время там иногда ходит милиция с карманными фонариками). Вряд ли они далеко уйдут от главной площади, оказавшись там всего во второй раз.

Поначалу в центре я никого не встретил и уже собрался возвращаться, как вдруг увидел их на выходе из кассы кинотеатра. Здесь шел фильм из числа тех, на которые можно пойти только от большой скуки – рижской студии, из жизни то ли врачей, то ли больных.

Я, конечно, обрадовался случайной встрече и сообщил, что вышел посмотреть на вечерний город после того, как мы с Николаем и Толей выпили по стакану крымского портвейна (это и в самом деле было так). До сеанса оставалось двадцать минут, которые мы провели на скамейке напротив кинотеатра.

– Пойдем завтра на танцы, – сказала Лариса Нине. – Наши девчонки тоже собираются, так что будет с кем пойти.

– Спасибо за комплимент, – не удержался я, и тут же был наказан.

– Причем тут комплимент. Это мы разговариваем между собой. Тебе вмешиваться совершенно не обязательно.

Когда я проводил их до входа, мне пришла в голову новая, не менее удачная мысль. Отсюда до гостиницы недалеко, километра два. Через час с четвертью я могу сюда вернуться и встретить их уже на выходе. Понятно, что им хорошо и без меня, но все-таки это вечер, чужой город – в конце концов, положение обязывает меня проводить их домой. Другое дело, если бы я не знал, что они в кино, но теперь ведь я это знаю.

Так я и сделал. Мою задачу слегка осложнил дождь, сначала моросящий, а потом довольно сильный. Пришлось устроить засаду под козырьком соседнего «Гастронома». Сеанс кончился, среди зрителей я увидел своих и вышел навстречу.

– Вы тоже были в кино? – удивилась Нина.

– Нет, просто решил проводить вас до гостиницы. Вечер все равно не занят. Я тогда сразу ушел в гостиницу, побыл там, а теперь вот вернулся сюда.

Мы пришли на остановку. Разговор не клеился. Точнее, не клеился у меня, а между собой они делились впечатлениями о фильме (отрицательными), вспоминали о каких-то других картинах – в мире кинематографии есть о чем поговорить, было бы желание. Один за другим подходили автобусы, но не в нашу сторону. Наш пришел только через полчаса и за пять минут довез нас до гостиницы. Простились со мной довольно холодно.

На следующий день была экскурсия по городу. Всё, что нам на ней показали, я уже видел накануне, кроме суворовского музея. Тем же городским автобусом группа приехала в центр, высадилась в начале проспекта Суворова, откуда нас не спеша повели в сторону главной площади с остановками у каждого места, которое считается в Измаиле заслуживающим внимания. На этот раз экскурсия мне понравилась. Чувствовалось, что женщина, которая ее ведет, говорит не заученными фразами, любит свой город и в меру своего умения пытается передать это нам. Когда мы дошли до церкви, которая оказалась Покровским собором, Лариса вдруг отстала от нас, свернула туда и дальше с группой уже не пошла.

У памятника Шевченко (видимо, его поставили, чтобы подтвердить принадлежность Измаила к Украине) я поделился с Ниной своим наблюдением:

– Интересно, что когда изображают Пушкина, то он всегда такой радостный, просветленный; если Горький – то целеустремленный, гордый; а вот Шевченко непременно пожилой и какой-то понурый, что в Киеве, что в Харькове, что здесь.

Нина ничего не ответила. В этот день она мне показалась несколько раздраженной.

[Шевченко в моем повествовании заметной роли не играет, но все-таки стоит отметить, что в независимой Украине этот стандарт отчасти преодолели: памятник молодому Шевченко я видел в Чернигове, и, что намного важнее, такое же его изображение помещено на стогривенной купюре.]

Вечером была уже моя очередь угостить соседей по номеру. Я не стал оригинальничать и принес такой же крымский портвейн, как и выпитый вчера. Это было тем более кстати, что предстояли танцы. К сожалению, Толя с Николаем предпочитали пить перед ужином, а не после него: потом было неловко перед соседками по столу (приятные интеллигентные женщины, которых я не представил читателю только потому, что по ходу рассказа не было случая их упомянуть), а к началу танцев приподнятое настроение уже успело пройти.

В винницком разделе я плохо отозвался о танцевальном вечере в местной гостинице, но в измаильской было не лучше. В неуютном, плохо освещенном кинозале первые ряды кресел были сдвинуты, чтобы освободить впереди немного места для танцующих. С одной стороны зала сидело десятка два измаильских подростков, с другой – примерно столько же обитателей гостиницы, преимущественно девушек. Между собой эти группы не смешивались. Подростки вообще не танцевали – сидели, украдкой курили, но больше всего им нравилось, сидя в креслах, елозить ими взад-вперед, напирая на соседние ряды. Туристы, если здесь уместно это слово, танцевали на своей стороне площадки. Я постоял у стены, посмотрел, а потом, чтобы оправдать свое пребывание здесь, дождался более спокойной мелодии и пригласил Клаву – второй и последний раз за всю поездку. В это время в зал зашли Толя с Ирой и Нонна с Жанной. Толя тут же пришел в восторг от моей предприимчивости: «Смотрите, да ведь он Клавку охмуряет». На танцах стало чуть веселее.

Лариса тоже была здесь, но вскоре исчезла и больше не возвращалась. Я сел на освободившееся место рядом с Ниной.

– Согласитесь, Нина, что под эту музыку куда приятнее было бы двигать ножом и вилкой, нежели ногами.

– Вот и шли бы в ресторан, если вам здесь не нравится.

– Это нетрудно, только в ресторане надо с кем-то общаться, иначе пропадает весь смысл. А что касается танцев, то вы, наверное, уже дочитали Жуховицкого до того места, где он пишет о танцплощадке – там всё выглядит примерно так же.

– Не знаю. Когда я прихожу на танцы, то не рассуждаю о книгах.

– Ну, если бы это были такие зажигательные танцы…

– Так и нечего здесь оставаться, если вам тут всё плохо, а вы только сидите и критикуете.

Наконец-то до меня дошло, что это вовсе не тот разговор, на который я настроился, окрашенный легким юмором и взаимной доброжелательностью. В общем, она была права: теперь мне действительно уже нечего было здесь делать. Я вышел из гостиницы, посмотрел на вечерний Дунай в отблесках речных огней, а вскоре увидел, что уже расходится вся публика. В строгом городе Измаиле танцы прекращаются рано.

Сказано – сделано. Когда на следующее утро Толя сказал, что вечером наши собираются в ресторан при гостинице, и предложил составить компанию, я уже не отказывался. Но до этого была еще одна небольшая экскурсионная программа. Экскурсия называлась «Боевой путь дунайской флотилии», и никто бы на нее не пошел, если бы ее не объединили с прогулкой на теплоходе. Сначала нам показали катер на постаменте у здания пароходства, что-то рассказали по его поводу, а затем группу привели на речной вокзал, где уже стояло у причала наше судно.

Места в «Ракете» собраны по три в ряд. Лариса села у окна, Нина – рядом, третье место оставалось пустым. Я подошел и для порядка спросил:

– Свободно?

– Занято.

– Серьезно?

– Серьезно.

Объявление войны застало меня врасплох. Я перешел в соседний ряд, устроившись там несколько лучше, чем это было бы рядом с ними (где, конечно, так никто и не сел) и постарался переключиться на дунайские пейзажи. «Ракета» прошла немного вверх по течению, затем километров двадцать вниз и вернулась обратно. Длилось это около часа.

На измаильском берегу по обе стороны от речного вокзала тянулись предприятия, склады, краны, корабли – промышленная и портовая полоса прерывается только у нашей гостиницы, на месте турецкой крепости. Чтобы представить себе, как выглядит противоположный берег, достаточно посмотреть на карту Румынии – низкие заболоченные острова дунайской дельты, ни одна дорога сюда не проникает, не в каждом поселке, как нам сказали, есть электричество. Были там и живописные места, где от главного русла вглубь Румынии уходят протоки, заросшие обильной зеленью.

Группа сошла на берег, и ее повели на автобусную остановку, откуда нам предстояло отправиться в Комнату боевой славы Дунайской флотилии. Раньше, однако, подошел автобус в сторону нашей гостиницы. Часть группы тут же уехала, в том числе и Нина с Ларисой. После этого я тоже отделился от группы. При сложившихся обстоятельствах боевой путь Дунайской флотилии меня не очень интересовал.

Вечером в ресторане было хорошо, куда лучше, чем вчера на танцах. Здесь собрались Толя с Ирой, Жанна с Нонной, Зина с Клавой и я. Оркестр старался изо всех сил, звучало: «Ах, Одесса, жемчужина у моря…» – замечательная, вечно юная песня. Пока будет на юге хоть один ресторан, будет и она. За соседним столиком сидели местные девушки, все с виду очень юные, красивые и порочные. Танцевать они не выходили. Мы пили портвейн, закусывали копченой колбасой. Толя был, как всегда, в ударе, я тоже не чувствовал себя здесь лишним. Трезвость, она ведь затягивает, подумал я. Стоит прожить в трезвости месяц, а то и два, и уже начинает казаться, как будто только так и должно быть. «Береги меня от хмеля, – писал Расул Гамзатов, – ибо во хмелю человек всё хорошее видит во сто раз лучшим; береги меня и от трезвости, ибо в трезвости человек всё плохое видит во сто раз худшим».

Глава об Измаиле подходит к концу, и мне осталось сказать, что за четыре дня я привязался к этому городу больше, чем к любому из остальных на нашем пути. Для человека со стороны он скучноват, но думаю, что тем, кто втянулся в его уравновешенную жизнь, здесь должно быть неплохо. Любимым местом прогулок, по несколько раз в день, для меня стал пустырь на месте турецкой крепости, где длинная аллея ведет от крепостных ворот к мечети. Колючая проволока вскоре стала казаться привычной частью пейзажа – нельзя выйти к реке, и ладно, она от этого не становится хуже. Здесь было много жаворонков, а еще я открыл для себя гусениц с необычайно красивой расцветкой – цепочки красно-желтых звездочек на черном фоне (вот только показать их было некому). Однажды я набрался смелости, взял фотоаппарат и сделал несколько снимков румынского берега, которые, правда, тоже не получились.

Между Измаилом и Бендерами пролегают встречные туристские маршруты. Автобус проходит это расстояние за пять часов, утром он везет одну группу из Бендер в Измаил, а после обеда – другую группу в обратном направлении. Не всегда это проходит гладко. Накануне с автобусом на утреннем отрезке что-то случилось, он сильно запоздал, и предыдущая группа тоскливо сидела на чемоданах с двух до семи вечера. Нам тоже пришлось ждать, но не так долго. Автобус пришел в четыре, группа без промедления заняла места. Город русской доблести остался позади.

Бендеры

Я не смог купить в Измаиле карту Молдавии, но названия городов были мне знакомы – Болград, Комрат, Чимишлия, так что дорогу потом легко было восстановить по памяти. Шофер наверстывал, сколько мог, опоздание, группа вела себя тихо: кто дремал, кто играл в карты. Я попробовал восстановить дипломатические отношения и предложил Ларисе «Неделю», но она молча отказалась.

Это был то ли филлоксерный, то ли ящурный край. В одном месте нам даже пришлось выйти из автобуса и пройти по чем-то пропитанным опилкам. Чем дальше мы отъезжали от Измаила, тем больше вокруг становилось похоже на Молдавию. Уходили вдаль бесконечные холмы, испещренные прямоугольным узором виноградников. Толя не уставал восхищаться молдавскими просторами и трудом молдавских крестьян, которым так нелегко достаются их молдавские вина. В Комрате сделали остановку на окраине города. По предварительной договоренности, выработанной Толей, Николаем и старостой, мы здесь взяли бутылку водки, тут же на обочине ее распили и закусили плавлеными сырками из сухого пайка. Я согласился только на четверть кружки, остальные ничего против этого не имели.

Был пасмурный, но по-летнему теплый день, в автобусе стало довольно душно. Я почувствовал, что можно сделать доброе дело, попросил Толю взять заодно две бутылки лимонада и принес их Нине (с ней как-то легче было вести переговоры).

– Это вам.

По-моему, Нина хотела ответить: «Лучше умереть, чем получить свободу из рук москаля», но вместо этого только спросила:

– Сколько мы должны за лимонад?

– Да ничего, это так, попутно, – неудачно объяснил я, – мы тут покупали водку, отдельно не считали.

– Мы на водку денег не давали, – сухо возразила Нина.

– Тогда ладно, отдадите Толе. – Лариса во время этого разговора смотрела в окно, хотя автобус стоял на месте.

[Понятно, что Нина была непричастна к цитате о «москале», которой я блеснул выше, и вряд ли ее знала. Но и я не мог предположить, что лет через десять-двадцать-тридцать ее будут воспринимать только в связи с отношениями Украины и России. А тогда эта фраза попала в нашу прессу как пример антисоветских провокаций в среде польской интеллигенции. Это из пьесы Мицкевича, если не путаю, «Дзяды». Запретить классику власти не могли, а реакция зала была предсказуемой.]

Зина с Клавой размышляли над кроссвордом в «Огоньке».

– Сережа, может быть, ты знаешь: «Река в Мурманской области».

Я предложил десятка полтора на выбор. Подошла Тулома.

– А вот еще такое слово: «Наука об атмосфере и ее свойствах».

– Метеорология. Я как раз имею отношение к этой науке.

– Мете… Как ты сказал?

Пришлось повторить по буквам. Окружающие тоже увлеклись умственной игрой. Перед советским киноактером я спасовал. Долго спорили из-за ягодного кустарника из восьми букв. Мы с Николаем предлагали «облепиху», но остальные предпочли «бруснику».

– Дальше тут город в Венгрии. Тоже восемь букв.

– Мишкольц, Дебрецен, Капошвар, Эстергом, – скромно высказался я, но большинством голосов решили, что это должен быть Бухарест.

Так, за кроссвордом, миновал еще час дороги. В автобусе прошел слух, что мы едем в Бендеры через Кишинев. Это было бы совсем не по пути, но кто знает – может быть, между Измаилом и Бендерами нет другой хорошей дороги. Вскоре, наконец, появился ориентир. Мы пересекли железнодорожные пути, и в сумерках я сумел прочесть название станции – Заим. По «Атласу железных дорог» получалось, что Кишинев остался далеко в стороне, и через полчаса мы будем в месте назначения. Но окружающие мне не поверили, и даже, когда начались городские улицы, продолжали думать, что мы в Кишиневе. Только в ту минуту, когда нас высадили у входа в гостиницу, группа осознала, что слух был ложным.

Гостиница под названием «Приетение» (что в переводе означает «Дружба») расположена в лучшем месте города, на набережной Днестра, там, где к ней выходит центральная улица – проспект Ленина. Рядом – речной вокзал, в начале мая он был еще необитаем – теплоходы по Днестру ходят только летом. С открытой площадки на втором этаже доносилась музыка, виднелись головы танцующих, но группа отнеслась к этому спокойно: все устали от дороги и сухого пайка.

Началась привычная процедура заполнения анкет и выдачи ключей. От стойки отошел сияющий Толя – здесь вошли в их положение и поселили вместе. Нам с Николаем досталась удобная комната на двоих на верхнем, шестом этаже. Он, как обычно, спросил, какую кровать я выбираю, я, как обычно, ответил, что мне всё равно, но если ему тоже всё равно, то я предпочел бы у стены. С балкона открывался великолепный вид на долину Днестра. Россыпь огоньков на противоположном берегу мы приняли за Тирасполь, но утром оказалось, что это всего лишь большое село Парканы, а Тирасполь отсюда не виден.

В каждой гостинице приезжающую гуппу встречает инструктор, знакомит ее с распорядком дня и программой отдыха. Список экскурсий (по городу, на шелковый комбинат и на Кицканский плацдарм) не произвел впечатления, зато культурная программа группе понравилась. Помимо танцев нам предстоял «Туристский огонек» – вечер отдыха, который проводится раз в неделю, и приходился он как раз на завтра. За пять рублей с человека были обещаны сухое вино, закуска (не исключались и дополнительные заказы), танцы под оркестр, игры и конкурсы. Сразу же организовались два стола по шесть человек, один из которых составили Толя с Ирой, Жанна с Нонной и мы с Николаем.

Вообще я как-то быстро попал в очень дружную компанию. Когда мы пришли на завтрак, то увидели, что свободным остался только один неполный стол (поскольку группа не делилась на шесть без остатка). Тут же официантке было сказано, что остальные пусть размещаются, где хотят, но за этим столом сядут шесть человек, и пусть она это имеет в виду на будущее. Правда, по городу я все-таки ходил в одиночку.

Городская экскурсия началась неожиданно. Автобус выехал по набережной на днестровский мост (одновременно железнодорожный и шоссейный), на противоположном берегу развернулся и поехал в обратном направлении. Смысл этого маневра заключался в том, что только с моста можно рассмотреть главную и едва ли не единственную достопримечательность Бендер – средневековую крепость. Со стороны городских улиц она не видна, и попасть в нее нельзя, поскольку там до сих пор размещается воинская часть. Фотографировать ее тоже нельзя, даже с моста. В сочетании с измаильской гостиницей на пограничном берегу это может создать несколько превратное впечатление о нашем туризме. Между тем крепость интересна не только архитектурой. В ней отсиживались Карл XII и Мазепа после бегства с поля Полтавской битвы, побывал там и вездесущий Суворов.

Город оказался благоустроенным, более или менее современным и не очень интересным. Он лишь немногим больше Измаила, но по масштабам новой застройки далеко его опережает. Здесь не в новинку девятиэтажные дома, очень солидно выглядит крытый рынок, похожий на европейские вокзалы, строится набережная на Днестре (правда, с переменным успехом – большой ее участок был разрушен прошлогодним паводком).

Помимо крепости и набережной туристам показывают улицу Пушкина и поясняют, что она самая красивая в городе. Из этого сразу следует, что от бендерской архитектуры ждать нечего: несколько особняков прошлого столетия на этой улице уступают даже Измаилу, не говоря уже о маленьких городках Западной Украины. Показали нам и еще одну местную достопримечательность – невысокий обелиск, увенчанный скульптурой орла. Здесь группа пожалела, что отказалась взять с собой фотографа (перед экскурсией решили, что сфотографируемся на память о Бендерах у входа в гостиницу, и этого нам хватит).

На экскурсию по городу к нам прибился пожилой словоохотливый человечек из чужой группы. Выслушав рассказ о том, что обелиск был воздвигнут в 1912 году Подольским полком в честь столетия присоединения Бессарабии к России, он спросил у экскурсовода:

– Скажите, а нельзя ли у вас узнать: вот я был в прошлом году в Братске, приехал за день до начала путевки, и с меня в гостинице денег не брали; а сюда приехал вчера вечером, и меня заставили заплатить за полные сутки – как же это получается?

В Бендерах нам предстояло провести всего два дня, и поэтому программа была довольно насыщенной. После обеда поехали на следующую экскурсию. Между Бендерами и Тирасполем есть две дороги: одна, главная, срезает большую излучину Днестра по левому берегу, другая огибает ее по правому. На этой второй, между двумя городами, расположено большое село Кицканы – место военных действий в 1944 году. Рядом с ним на высоком холме построен большой мемориал, а в самом селе есть другой памятник, поменьше. Всё это мы должны были осмотреть, но как раз к этому времени полил сильнейший дождь, и никто не решился выйти из автобуса. За пеленой дождя с холма всё равно ничего нельзя было бы рассмотреть, но можно представить, что в хорошую погоду отсюда должен открываться незаурядный вид на днестровскую излучину.

Побывали мы только в музее боевой славы. Он помещается в колокольне бывшего монастыря и запомнился лишь тем, что состоит из шести или семи маленьких комнат по числу ярусов колокольни. Но в общем поездка мне понравилась. Вдоль Днестра здесь сплошной лес, не совсем привычный, южный, широколиственный. В начале лета он был таким зеленым, что зеленее ничего нельзя было и представить. Сквозь дождевые облака пробивалось солнце, но радуги не давало: для этого оно здесь стоит слишком высоко над горизонтом.

А вечером после экскурсии нас еще ждал «Туристский огонек». Группе достались два стола в середине ресторанного зала, довольно далеко от эстрады. Это было хорошо: для разных игр и затей выбирались жертвы с ближних столов.

Здесь было всё, что нам обещали: и вино, и легкая закуска, и легкая музыка. Совсем замечательный получился бы вечер, если бы не одно обстоятельство, которое неизменно отравляет мне все банкеты, свадьбы, домашние вечеринки и ресторанные встречи. Процитирую по этому поводу Ивана Киреевского, русского мыслителя и литературного критика середины прошлого века: «Бывало, при звуке смычка дамы наши всею душою уходили в свои ножки, всё в них оживлялось, всё приходило в движение; они действовали на паркете всем сердцем, всеми силами, всем телом, всей душою – и всё это вертелось перед вами, всё это прыгало без памяти. А теперь! В самых блестящих собраниях есть что-то неполное; на лицах самых веселых заметите вы частые минуты задумчивости. Откуда такая перемена? Многие видят в этом только новую причину скуки; я в этой скуке вижу потребность чего-то лучшего – потребность жизни живее, умнее, дельнее, теплее – одним словом, просвещеннее».

Я не для того потревожил этого мыслителя, чтобы попрекнуть им Жанну, или Нонну, или еще кого-то из своих спутниц по группе. Но в этом зале, как только вступал оркестр, все столы мгновенно пустели, и все полтораста или двести человек дружно пускались в пляс. После одного-двух бокалов сухого вина, практически в трезвом состоянии, танцы вообще кажутся мне противоестественными, но оставаться одному за столом было бы тем более неприлично.

Для спокойной застольной беседы здесь не было ни времени, ни условий. Когда умолкала музыка, сразу же включалась ведущая и тоже не оставляла публику в покое: то вытаскивала кого-нибудь на эстраду состязаться в ловкости и проворстве, то заставляла шестерки, сидевшие за первыми столами, спеть какую-нибудь их любимую песню.

Когда начался очередной тур танцев, Жанна и Нонна решили отдохнуть и остались за столом. Теперь и я мог с чистой совестью последовать их примеру. Странная картина открылась мне: пустой ряд столов в сторону эстрады, и только за одним из них сидела в одиночестве Лариса с каким-то очень несчастным видом и держала в пальцах сигарету. Если отвлечься от всего остального, подумал я, то человеку стало грустно, и мой долг как участника «Туристского огонька» попробовать его развлечь. Я подошел к ней. Она отвернулась.

– Лариса, я тут увидел…

– Не надо.

– Да нет, я не об этом…

– И не об этом тоже не надо.

С чем я и вернулся. На лицах Нонны и Жанны ничего не отразилось, но думаю, что в эту минуту им не было скучно.

Вечер продолжался. Заказали еще вина, уже не такого сухого, и закуску посолиднее. Ведущая объявила конкурс на лучший тост. Жанна порывалась выйти на эстраду и сказать тост про Карлсона, который живет на крыше, но мы ее сумели убедить, что публика не поймет юмора.

Солист исполнил песенку, которая той весной была очень популярна, но я ее услышал (или прочувствовал) в первый раз:

 
Вот и всё, что было, вот и всё, что было,
Ты, как хочешь, это назови,
Для кого-то просто летная погода,
А ведь это проводы любви…
 

Сделав в этом месте паузу, продолжу путевые заметки. Еще во Львове я наметил на следующий день, 7 мая, индивидуальную экскурсию в Кишинев. До него от Бендер 60 километров, пригородный поезд идет часа полтора.

В первый же выход в город я увидел здание вокзала на площади, замыкающей улицу Ленина, сравнительно недалеко от нашей гостиницы. Когда я зашел на вокзал, оттуда как раз отходил поезд с табличкой «Бендеры – Бессарабская». Тут я понял, что этот вокзал с его колоннами, рестораном и автобусной станцией – не настоящий. Он обслуживает только местную линию и отправляет несколько пригородных поездов в день. (Между прочим, на этой линии, Бендеро-Галацкой, начал свой инженерный путь Гарин-Михайловский.) Все поезда на Одессу, Москву, Кишинев, Унгены и Бухарест останавливаются на окраине города, на станции Варница или Бендеры-2. Побывал я и там. Ничего примечательного, кроме пивного ларька, на этой станции не было. Для меня это означало, что к поезду пришлось бы встать задолго до завтрака, идти до станции минут сорок и ехать в Кишинев голодным.

Да и что собой представляет Кишинев, стоит ли ради него терпеть такие неудобства? Разве что увидеть наяву несколько картинок из тех, что показывают каждый вечер в сводке погоды программы «Время». Среди городов его ранга Кишинев не отмечен ни столичными масштабами, ни красотой природы, ни европейской цивилизацией, ни азиатской экзотикой. Писателей он не вдохновлял, популярных песен о нем тоже не сложили. Даже название какое-то неинтересное. Бывают названия, которые привлекают, хотя бы ты и знал наперед, что ничего интересного за ними не кроется: например, Снежное, Ирбит или таинственный украинский город Сумы, о котором я только и знаю, что туда из Москвы ходит фирменный поезд «Сумчанин».

[Последнее замечание получило неожиданное развитие в прошлом году, когда я увидел на платформе Киевского вокзала поезд с надписями «Иван Кожедуб» и изображениями трех Золотых звезд на каждом вагоне. Это как раз оказался поезд Москва – Сумы. Для Восточной Украины ничего странного в таком патриотизме нет. Зато, как заметили мои коллеги, в таком случае поезд Львов – Москва мог бы получить название «Степан Бандера», а на въезде в Россию перекрашиваться в «Кожедуба».]

Так я сам себя уговорил и в Кишинев не поехал. До обеда еще несколько раз обошел центральную часть города, которая уже не сулила никаких открытий. А в середине дня над городом нависли тучи, и началась исключительной силы гроза. Вот и хорошо, подумал я, выйдя на балкон. Все-таки погода должна быть на стороне гидрометеоролога. Пусть сидят в гостинице, нечего им ходить неизвестно где, и чтобы я при этом гадал, где именно. На это у них впереди еще целая неделя, когда я уеду во Львов, а они собираются остаться в Тирасполе и загорать на Днестре уже без путевок и гостиниц.

Между тем зрелище было из ряда вон выходящим. С высоты шестого этажа открывался вид на десятки километров, и на всем этом пространстве господствовала гроза. Стена дождя на противоположном берегу накрыла Парканы и продвигалась к Тирасполю. Поминутно между облаками и землей проскакивали молнии, следить за ними было интересно, но трудно – никак не получалось угадать, в какой части горизонта сверкнет следующая. Редко когда можно увидеть грозу во всем ее великолепии, а главное – с такой удобной и безопасной позиции.

К началу экскурсии на шелковый комбинат гроза прекратилась. Я спустился к автобусу, подозревая, что только один туда и явлюсь, после чего экскурсия будет отменена. Оказалось, однако, что собралась почти вся группа. Не было разве что Николая, но он вообще не очень уважал познавательный отдых и на экскурсии ездил редко.

Когда мы прошли по цехам комбината, я убедился, что это интереснее, чем десяток церквей или краеведческих музеев. Конечно, есть миллионы людей, которые проводят на таком производстве всю свою трудовую жизнь, и вряд ли многие из них его любят. Но в первый раз впечатление остается неизгладимое. Сначала нас провели туда, где распаривают шелковичные коконы – очень неприятное место, сырое, душное и с запахом, к которому, наверное, надо долго привыкать. В ткацком цехе было чисто, сухо и до крайности шумно. Казалось бы, ткацкие станки – техника не новая и очень знакомая, по телевизору мы их видим почти каждый день [как с тех пор изменилось телевидение, где теперь найти такой канал?]. Но в натуре, когда в огромном здании их многие сотни, это воспринимается совсем иначе. Неправдоподобно быстро снуют челноки, вращаются веретена, бегут в разные стороны бесчисленные нити и удивительно правильно наматываются на катушки или сматываются с них. Всё кругом вовлечено в миллионы упорядоченных движений и куда нагляднее демонстрирует могущество техники, чем, скажем, экскаватор или магнитофон. «Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь…» – вспоминалось на каждом шагу.

Вечером группу еще раз пригласили в туристский кабинет. У них положены такие заключительные собрания, на которых инструктор выясняет, осталась ли группа довольна пребыванием в Бендерах, какие у нее есть пожелания или претензии. Сначала он это выслушивает на словах, а потом достает бланк, на котором просит старосту изложить мнение группы в письменном виде. У нас в эти дни было двоевластие, старосту еще формально не сместили, но все дела, требующие известного умственного напряжения, поручались Толе. Навязали ему и этот бланк. Он позвал меня на помощь, присоединились и Валя с Галей. По ходу дела все почувствовали, что у меня это получается лучше, и предоставили действовать самому. Через десять минут я огласил документ, который начинался словами: «мы, туристы 71-й группы 636-гомаршрута, остались довольны пребыванием…» и заканчивался: «Плохо действуют смывные бачки в туалетах отдельных номеров. Просим принять меры к устранению отмеченных недостатков». Похоже, что нашим редко приходилось видеть живого чиновника за работой, и все были поражены, как это здорово у меня получилось.

На следующий день после завтрака уже нельзя было надолго отлучаться из гостиницы. Вскоре мы должны были собирать вещи, складывать постельное белье и сдавать ключи от номеров. Предстоял последний переезд, самый недолгий и легкий.