Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Интересно представить себе реакцию Николая Островского, если бы он узнал, что на восьмом десятилетии Советской власти в стране произойдет контрреволюционной переворот, а его славная землячка-комсомолка мало того что переметнется на сторону победившей буржуазии, так еще и станет губернатором Санкт-Петербурга (чего стоят сами эти слова). Мне почему-то кажется, что если царство небесное в самом деле существует, и туда по падают не все, то у безбожника Островского при этом отборе шансов будет больше, чем у обладательницы ордена мученика Трифона.

За время, прошедшее с 1993 года по сегодняшний день (а я довел свою компиляцию до этого места как раз 1 февраля 2011 года – 80-летие Ельцина), мне ни разу не встретилась цитата из «Записок Пиквикского клуба»:

«Очень жаль, что приходится прерывать такие приятные разговоры, как сказал король, распуская парламент» (Диккенс Ч. Собр. соч. в 30 т. Т. 3. С. 305).

И, в заключение, оптимистичное высказывание некоего палеобиолога П. Додсона из Университета Пенсильвании, Филадельфия, который явно живет в каком-то своем времени:

«Я могу поспорить наверняка, что детей, рожденных в наши дни, если они выберут в качестве специализации палеонтологию динозавров, ждет очень плодотворная карьера» (цит. по: Поиск, 15.09.2006. С. 15).

Заметки на полях песенников

В мои студенческие, реже – в аспирантские и совсем редко – в последующие годы застолья обычно сопровождались пением под гитару или без нее. Все участники неплохо помнили слова, хотя для большинства, и меня в том числе, эти тексты были анонимными. Могли, конечно, знать понаслышке Высоцкого, Окуджаву, Визбора, другие авторы были только для самых продвинутых знатоков, но главное, что этот репертуар не попадал в открытую печать. В виде исключения какие-то песни, безвредные для идеологии, могли появиться в молодежной газете, или, если кто помнит, в журнале «Кругозор», или на последней странице журнала «Турист». И, конечно, никак не мог бы попасть в печать всевозможный городской фольклор, за исключением, может быть, дореволюционного.

«Ге! Теперь не то что… Миллион народу, стены выше гор. Из подвальной ямы выкачали воду, дали мне простор» – почему-то по этому поводу припомнились слова мужика, погибшего на строительстве Петербурга и возникшего в виде призрака перед хозяйкой роскошного особняка в грустной балладе Якова Полонского. Простор получили и шедевры авторской песни (хорошо, что многие авторы этого дождались), и отдельные удачи рядовых сочинителей, и всевозможный городской, студенческий и приблатненный фольклор – было бы кому это читать, запоминать и исполнять. Если что-то не нашлось в печатных изданиях, можно легко извлечь текст из Интернета, зная хотя бы несколько слов, даже неточно. Так что теперь есть возможность сверить свои воспоминания молодости с апробированными версиями песен.

В моей домашней библиотеке если не все, то большую часть песен тех времен можно найти в двух фундаментальных сборниках: «Антология бардовской песни» и «Антология студенческих, школьных и дворовых песен» (обе – М.: ЭКСМО, 2008). Для удобства я их дальше буду называть Антология-1 и Антология-2. Над обеими поработали индивидуально: в первой указан автор-составитель, во второй – составительница. Первый справился со своей задачей хорошо, вторая, как будет видно из дальнейшего, намного хуже (но и задача у нее была труднее), поэтому их фамилии я здесь не называю.

В устной передаче тексты шлифуются, и при этом теряются важные подробности, непонятные исполнителям и слушателям. Так, недавно я узнал, что в оригинале первая строчка «Мурки» должна быть такой: «Прибыла в Одессу банда из Амура». Имеется в виду не Дальний Восток, а пригород Екатеринослава-Днепропетровска (теперь это городской район, участник рейтинга 10 худших жилмассивов Украины; к слову, Одессу в этом рейтинге представляет Поскот – поселок Котовского). В Антологии-2 напечатано: «Прибыла в Одессу банда из Ростова», и это менее логично – поле деятельности в Ростове не хуже, чем в Одессе, а отдыхать ростовчанам ближе на Кавказе.

В нашей студенческой группе была очень популярна песенка о тунеядцах. Опять-таки только недавно я узнал, что ее автор – Владлен Бахнов, неплохой, но не самый выдающийся юморист времен расцвета «Литературной газеты» и ее 16-й страницы. В Антологии-1 ему места не нашлось, хотя в 2005 году был опубликован его большой авторский том в «Библиотеке сатиры и юмора XX века». Здесь тоже разночтение обнаружилось в самом начале. В оригинале (не совсем повторяя текст из этого тома, который мне нравится меньше):

«Какая чудная земля кругом залива Коктебля – колхозы, брат, совхозы, брат, природа».

Тогда это географическое название было малоизвестно, тем более студентам из провинции, поэтому мне помнятся варианты:

 
«Какая чудная земля, кругом равнины, тополя» или
«Какие чудные места, кругом такая красота».
 

Жаль, если в наше время никто не взялся переделать эту песенку применительно к новым реалиям. С первым куплетом это совсем легко:

 
«Какая чудная земля кругом курорта Куршевля –
Вершины, брат, долины, брат, природа,
Но портят эту красоту сюда приехавшие ту –
Неядцы, брат, моральные уроды».
 

В Антологии-1, как и в других таких сборниках, в авторские подборки включают песни как на свои, так и на заимствованные стихи. Такой классик жанра, как Виктор Берковский, по-видимому, вообще не писал тексты сам, и в Антологии-1 под его фамилией помещены 11 заимствованных стихотворений, в том числе Окуджавы, Визбора, Сухарева, у которых, разумеется, есть свои подборки. Истинные авторы везде указаны, но смысл такой публикации не очень понятен – разве что вызвать в воображении читателя образ Берковского, исполняющего «Гренаду» Светлова.

Но самый недопустимый случай обнаружился в подборке бар да А. А. Суханова, у которого есть кое-что свое, но много и заимствованного. В том числе – самое популярное стихотворение Иннокентия Анненского, восьмистишие «Среди миров, в мерцании светил…». Исполнителю, наверное, показалось, что два куплета – слишком мало, и он счел нужным первый из них повторить в конце (сам Анненский, конечно, не сообразил, что его шедевр можно усилить таким образом). Для сравнения можно представить, что кто-то включил бы в свой репертуар «Я помню чудное мгновенье», повторив первую строфу после «…И жизнь, и слезы, и любовь!» На это не хватило бы наглости даже у Остапа Бендера («Такой удар со стороны классика!»).

Недавно впервые за много лет прослушал пластинку Городницкого и заметил расхождение с печатными текстами в одной строчке «Песни о полярных летчиках» (в скобках – как должно быть):

 
Лысые романтики, воздушные бродяги,
Наша жизнь – мальчишеские вечные года.
Вы летите по ветру, посадочные флаги
(Прочь тоску гоните вы, выпитые фляги),
Ты, метеослужба, нам счастье нагадай.
 

Год выпуска пластинки – 1987-й, и старшему поколению ничего больше объяснять не надо. Подозреваю, что Городницкий в дружеском кругу не избежал ехидных вопросов: с чего бы тут появились посадочные флаги, и куда это они полетели?

Следующая заметка была написана еще при жизни Юрия Кукина, и теперь, может быть, не очень корректно сопоставлять две продолжающиеся биографии и одну законченную. Но пусть остается так, как было:

ТРИ БАРДА – ТРИ СУДЬБЫ

Александр Городницкий, Юрий Кукин, Валентин Глазанов. О третьем из них я узнал недавно, послушав по «Радио России» передачу из цикла встреч с петербургскими бардами. Повод для встречи был не случайным – в скором времени (июнь 2011 года) Глазанову должно было исполниться 80 лет. В передаче он исполнил несколько не очень запоминающихся собственных песен, вспоминал о своей бардовской молодости и многолетней дружбе с Городницким и Кукиным.

В Антологии-1 он представлен наравне с другими классиками жанра, с фотографией и биографической справкой. По количеству избранных песен (Глазанов – 2, Кукин – 10, Городницкий – 14) пропорция представляется вполне справедливой. Но мне показалось интересным сравнить не столько масштабы дарования этих авторов, сколько жизненный путь и итоги (они почти ровесники: Кукину в этом году 79 лет, Городницкому – 78).

Все трое закончили ленинградские вузы: Городницкий – Горный институт, Глазанов – ЛЭТИ имени Ульянова-Ленина, Кукин – Институт физкультуры имени П. Ф. Лесгафта (как не вспомнить: «два умных, а третий – футболист»). В 60-е годы, практически одновременно, занялись авторской песней и быстро достигли личного потолка на этом поприще. У Городницкого и Кукина, как можно убедиться по датировке стихотворений, вспышки гениальности пришлись на середину и конец 60-х. У Глазанова, судя по биографической справке, два главных успеха достигнуты в 1967 году: сначала он стал лауреатом ленинградского конкурса самодеятельной песни, а затем, ни много ни мало, – конкурса туристской песни III Всесоюзного слета победителей походов по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа. (И что его понесло в 36 лет в эти походы? Или это было только прикрытием для клубных встреч? Аналогичное достижение есть у Кукина, но в его справке написано скромнее: «лауреат конкурса туристской песни II Всесоюзного похода молодежи (1966)»).

Сочинение стихов и песен в те времена, как известно, не освобождало от обвинений в тунеядстве. Для Городницкого и Глазанова эта проблема не возникала. Достижения первого в океанологии и популяризации науки общеизвестны, а второй, как написано в биографической справке, специализировался по электроакустике и стал доктором технических наук. Кроме того, он – лауреат премии Правительства РФ (мне ли не знать, как это трудно, какой надо собрать пакет документов). Кукин в молодости менял занятия: работал в геологических экспедициях, был тренером по фигурному катанию, методистом физкультуры, позже ездил с концертами, работал в эстрадном театре. Можно думать, что всё это было ему не в тягость.

Если теперь сравнить их жизненные итоги, а к 80 годам это вполне уместно, то при сходном старте и благополучном финише (все трое сохраняют общественную активность) заслуженное лидерство Городницкого по всем номинациям не вызывает сомнений. Глазанов добился успеха по двум направлениям – помимо научных достижений выпустил как минимум один стихотворный сборник. Кукин был успешен только в сочинении песен, так что выше третьего места в этом рейтинге ему не подняться.

Другое дело, что из бардовской антологии можно безболезненно удалить и половину, и три четверти, а то и больше авторов.

С Юрием Кукиным это не получится даже при самом строгом отборе (мой личный выбор: «За туманом», «Город», «Гостиница», в резерве – «Париж», «Маленький гном», «Поезд», «Ты твердишь, чтоб остался я…»). «За туманом» – это вообще особый случай в истории жанра. Насколько помню, в советские годы пресса по возможности замалчивала Окуджаву, Высоцкого, Городницкого и других (а если упоминала, то по второстепенным поводам). Кукина тоже не называли по имени, но настойчиво повторяли, что наша молодежь не «за туманом» должна стремиться, а открывать богатства недр, строить ГЭС и города, прокладывать линии электропередач. И ведь не все песни, принадлежащие к этому верному направлению, были одинаково бездарными – многим нравились и «геологи», и «ЛЭП-500», и «зеленое море тайги». Тем более что на выбор были и такие тексты: «Спасибо Вам за Ваш священный подвиг, / Наш генеральный секретарь» или: «Мы до труда охочие, / Возьмем все наши ТЭЦ, / Умножим на рабочую / Энергию сердец». Но это уже другая тема и другие песенники.

Июнь 2011 года

Народное творчество, представленное в Антологии-2, сильно уступает авторскому по интеллектуальному уровню, стихотворной технике, качеству юмора. Практически всё хорошее, что отложилось в памяти почти за полвека, как оказалось, принадлежит личностям, а не массе. Может быть, это результат своего рода регрессии к вкусам простых людей, особенно в блатном жанре (рискну предположить, что и всенародная любовь к Есенину и Высоцкому процентов на 90 обеспечена именно этим).

Но мне интереснее те случаи, когда хорошо знакомые тексты обнаружились в Антологии-2 в сильно искаженном виде, с утратой не только качества, но и смысла вообще (это как раз не самые массовые песни). Я подумал было, что составительница на несколько лет отстала от Интернета и использовала только собственные записи, но оказался неправ. Читатель может оценить, что получилось в результате. Правда, для этого здесь придется сделать длинные выписки.

Песенку о Шанхае я слышал в студенческие годы, потом совсем потерял из виду, а в Антологии-2 она оказалась в такой версии:

 
Большая страна Китай,
Народу в ней не счесть.
Красивый порт Шанхай
На берегу моря есть.
А на берегу Янцзы
Сопки покрыл туман.
Тянут сети рыбаки,
Желтые, как банан.
Лица у них угрюмы.
Ноги свела цинга.
А на могилах их
Вечно воет пурга.
Шанхай, корабли встречай!
Они идут гурьбой.
И ароматный чай
Они везут с собой.
Большая страна Китай,
Народу в ней не счесть.
Красивый порт Шанхай
На берегу моря есть.
 

Поразительно, что только этот малограмотный вариант, и никакой другой, можно найти сразу по двум ссылкам в Интернете, набрав начальную строчку. К нему дано примечание:

«Есть запись “на ребрах” Владимира Дудника ок. 1956–1960 гг. Есть лагерная переделка – “Уголь воркутинских шахт”».

Я не полюбопытствовал, что получилось из переделки китайского чая в воркутинский уголь. Наверное, хороший исполнитель может справиться и с таким корявым текстом, только зачем ему это было надо? Какое нам дело до судьбы китайских рыбаков? Какие сопки, какая пурга в Шанхае? Может быть, в начале испорченного телефона были русские могилы в Манчжурии? А главное, куда делся припев, без которого не стоило бы и вспоминать об этой песенке:

 
Шанхай, Шанхай, Шанхай,
Ты корабли встречай,
И ты грузи на них, Алеша,
Лучший китайский чай.
 

Если вести поиск по первой строчке припева, откроется множество Шанхаев в самых разных сочетаниях, но только не в этом. Странное все-таки изобретение Интернет – насколько полно он начал сохранять чуть ли не всё записанное и отснятое как раз при смене тысячелетий, и какие пробелы безнадежно остались в прошлом, даже недавнем.

Среди студентов-океанологов понятным успехом пользовалась мужественная морская песня: «Терпенья больше, мой друг, держать на норд». Она довольно старая, судя по тому, что какие-то ее строчки цитируются в повести о гражданской войне то ли у Сельвинского, то ли у Паустовского. В Антологии-2 нашелся и этот текст. Он озаглавлен «Мичман Джон» и выглядит так:

 
Сквозь ночной туман
Мрачен океан.
Мичман Джон угрюм и озабочен.
Получил приказ
Прибыть через час.
Мичман Джон не может быть неточен.
И, сжимая руль,
Прямо в Ливерпуль
Он ведет корабль рукою твердой.
Вглядываясь в мрак,
Закурил моряк,
Вдаль глядит уверенно и гордо.
 
 
Припев:
Еще немного – держи на борт.
Ясна дорога, и виден порт.
Ты будешь первым! Не сядь на мель!
Чем крепче нервы, тем ближе цель.
 
 
Так спешат они,
Погасив огни,
Рассекая мощную пучину.
Вдруг ужасный гул
Судно всё встряхнул:
«Истребитель» наскочил на мину.
Шум, и гам, и крик…
Джон в единый миг,
Загрузивши шлюпку экипажем,
И, блюдя закон,
Сам последний он
Вплавь пустился, напевая даже:
 
 
Припев
 
 
Бешеной волной
На берег крутой
Мичман Джон был выброшен под утро.
Там нашла его
Кэт из Чикаго,
Та, чьи зубки блещут перламутром.
Глядя ей в глаза,
Мичман Джон сказал:
– Кэтти, я люблю вас, словно море!
И ему в ответ
Улыбнулась Кэт:
– Это всё есть в брачном договоре.
 

В Интернете обнаружилось по меньшей мере пять вариантов с незначительными разночтениями. Это текст мог бы сойти за любительский стишок с претензиями на юмор, но уж никак не за песню, которая «остается с человеком». Только начало второго куплета имеет что-то общее с отрывками, которые я помню. В припеве потерялись всего два слова, но именно на них держалась мелодия в том памятном исполнении:

 
Терпенья больше, мой друг, держать на норд,
Ясна дорога и виден порт.
Ты будешь первым мой друг, не сядь на мель, не сядь на мель,
Чем крепче нервы, тем ближе цель.
 

А вот лирический сюжет у нас тоже присутствовал, но не идиотский, а очень точно отвечающий смыслу и стилю этой песни. Привожу по давним воспоминаниям, но думаю, что близко к оригиналу:

 
Там была одна,
Вовсе недурна,
Юная кудрявая служанка.
Все ей смотрят вслед,
А она в ответ
Шепчет, как лукавая цыганка:
– Терпенья больше, мой друг…
 

Остается думать, что этот вариант, сочиненный кем-то в Ленинграде в 60-е годы, со временем был забыт, а на волне публикаций 90-х годов всплыло то, что можно прочесть выше.

После этих примеров кажется особенно странным, что песенка о пиратах (настоящих, а не компьютерных) «Кто позабыл далекий дом» в Антологии-2 почти точно совпала с текстом, который удержался у меня в памяти и не обновлялся за 40 с лишним лет. Уверен, что это не народное, а индивидуальное творчество. Здесь и грамотный текст, и знание морской беллетристики, и замечательно найденный рефрен («Святая Дева, крепкий ром… Святая Дева, Южный крест…» и т. д.). То же можно предположить и о других морских песнях, среди которых «В нашу гавань заходили корабли» – не самая лучшая, если судить о ней по тексту, приведенному в Антологии-2.

Вернемся от народного творчества к профессиональному. В 1956/57 учебном году наш четвертый класс готовили к выступлению на школьном утреннике. По замыслу организаторов, хор младших классов должен был исполнить «Гимн демократической молодежи» Льва Ошанина (теперь из него народ помнит разве что строчку «Эту песню не задушишь, не убьешь, не убьешь, не убьешь»). Но исполнить не просто так, а последовательно на четырех языках. В порядке нарастающей сложности первый класс должен был спеть по-русски, второй – по-украински, третий и четвертый – по-английски и по-французски соответственно. Нам досталась эта последняя версия. В класс пришла пионервожатая из числа старшеклассниц, изучающих французский, и надиктовала:

«Фрэрэ дю вастэ мондэ, / Ну портон рэв дэ пэ ан но кэр. / Дан лё раже ки грондэ / Ну вулён люттер пур лё бонэр» (и так далее, все куплеты с припевом).

Здесь я не уверен только во второй строчке, восстановил ее с помощью словаря. Если кто-то помнит лучше, пусть меня поправит, и это будет учтено при переиздании.

Все добросовестно записали, надеюсь, без ошибок. Обратным переводом никто не поинтересовался. Совсем забылось, как это выглядело в реальном исполнении (может быть, выступление и не состоялось). Но теперь, когда во Львове переименовали улицу Лермонтова в улицу Дудаева, а Пушкинскую – в генерала Чупрынки, можно понять, что русскоязычная интеллигенция возражала не очень сильно. Не все после этого сохранили вкус к нормальной поэзии.

«Два туза, а между – / кралечка вразрез. / Я имел надежду, / а теперь я – без. / Ах, какая драма, / пиковая дама / загубила молодость мою, / а теперь я бедный, / и худой, и бледный, / здесь, на нашей улице стою». Это Михаил Державин в недавней передаче вспомнил песенку стиляги, которую он исполнял полвека назад в пьесе Семена Нариньяни «Опасный возраст» (за название не ручаюсь, но за автора – точно).

Мне этот отрывок запомнился по спектаклю во Львовском ТЮЗе, который мы смотрели всем классом в 1960 или 1961 году (до 14 лет на пьесу о стилягах нас вряд ли повели бы, а после 15 культпоходы уже не практиковались). Вот только последняя строка была другой: «Здесь, на Дерибасовской стою».

Второй вариант мне нравится больше. Можно предположить, что в Москве его не допустили, чтобы не компрометировать город-герой и город-труженик Одессу, а во Львове сочли возможным сохранить региональный колорит. К тому же это могло быть небольшим реваншем за неравноценный обмен театрами, случившийся несколькими годами раньше: из Львова в Одессу переехал музыкальный театр, в будущем – знаменитый театр музкомедии (все знают одесскую оперу и оперетту, а есть ли там хоть один драмтеатр?). Взамен Львов получил армейский театр, который перешел в подчинение Прикарпатского военного округа и занял самое уродливое здание в центре города. Несколько десятилетий он удовлетворял спрос на русскоязычную драму и комедию, а в годы независимости сохранился в качестве театра Западного оперативного направления – конечно, уже не русского.

И в заключение перейдем к тексту, с которого, по идее, должен начинаться любой песенник – Государственному гимну Российской Федерации. Интерес к нему, резко обострившийся в начале 2000-х, как-то быстро угас. Уже никто не призывает сограждан, и особенно спортсменов, заучивать текст – наверное, убедились, что простому человеку, утратившему школьные навыки, с этим не справиться. Стихи, даже посредственные и не очень грамотные, становятся песней, если там есть яркие строчки, пусть только одна, например: «Вихри враждебные веют над нами», «Ах, Одесса, жемчужина у моря». В тексте Михалкова (или теневого автора) нет ничего подобного, что ни строчка – серое на сером. Тем не менее кому-то это понравилось, и было одобрено в качестве гимна.

«Не читая стихов, общество опускается до такого уровня речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана» (Иосиф Бродский).

Сочинить новый гимн нелегко, Твардовский с этим не справился, хотя и трудился с искренним интересом (об этом известно из его дневников). Но можно было бы предложить по меньшей мере два готовых варианта. Почти безупречно отвечает этой задаче «Марш энтузиастов» (И. Дунаевский, А. Д’Актиль). Одна только строчка «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых» сводит к нулю все усилия Михалкова («священная», «могучая», «хранимая Богом»). А если сравнить «Ты по степи, ты по лесу, ты к тропикам, ты к полюсу» с михалковским «От южных морей до полярного края», то лично мне первое кажется одушевленным, а второе – нет.

«Летят перелетные птицы» (М. Блантер, М. Исаковский) я бы тоже признал достойным предложением. Мелодия торжественная и хорошо узнаваемая, стихи задевают за живое читателей нескольких поколений. Не все куплеты одинаково уместны (особенно «Немало я стран перевидел, шагая с винтовкой в руке»), но для гимна полный текст не нужен. Украинцы, например, для своего гимна взяли только шесть строчек из давнего патриотического стихотворения, оставив за кадром такие, как «Гей, настанет бой кровавый от Сана до Дона» и «Сгинут наши вороженьки, как роса на солнце» (ласково-уменьшительное «вороженьки» я оставил на языке оригинала, остальное при переводе точно ложится в ритм).

Одним словом, какие страны – такие гимны. Это, если кто не заметил, заимствование из анекдота об украинском летчике, который по примеру «Аль-Каиды» направил свой самолет на Министерство обороны, промахнулся, угодил в навозный отстойник и, выбравшись оттуда, сказал: «Яка держава – такий теракт».

Торжественная музыка совсем не обязательно нуждается в словах. В загсах никто не подпевает маршу Мендельсона. Петербургские депутаты пытались было заказать текст к «Гимну великому городу», но благоразумно отступились. Эта мелодия и так дает понять, что «На земле была одна столица, все другие – просто города».

На этот раз Интернет не подвел и сообщил, что строки, которые я приписывал Георгию Иванову, на самом деле принадлежат Георгию Адамовичу. Хорошо, что не нашлось предприимчивого барда, который подобрал бы к этому стихотворению мелодию и стал бы распространять его от своего имени. А то еще и обратил бы его в свою интеллектуальную собственность. Но это уже отдельная большая тема, которая не вписывается в эти заметки. Взять только несколько предыдущих страниц – сколько там текстов авторских, бесхозных, заимствованных, переделанных. К ним сочиняется музыка (и, может быть, не в одном варианте), за этим следует исполнение в клубах, ресторанах, на парковых эстрадах, в домашнем кругу, и в каждом таком случае надо разбираться с авторскими правами и отчислениями.

В мои ранние годы частная собственность была под запретом, но признавалась личная, причем в достаточно широком понимании – особняки, автомобили, коллекции. Интеллектуальная собственность была, но почти не обсуждалась в печати. Возможно, подразумевалось, что при коммунизме не будет выше счастья, чем бескорыстно отдать людям свои творческие достижения (лично я готов с этим согласиться).

2010–2011