Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Помпейская электричка

«Увидеть Неаполь – и умереть», говорят итальянцы, разумеется, не придавая этому мрачного смысла, а только имея в виду, что это прекраснейшее зрелище из всех, которые есть на свете. Можно сказать, что нам повезло: такого Неаполя мы не увидели, и вкуса к дальнейшей жизни не потеряли. За три недели круиза этот день был самым мрачным. При входе в Неаполитанский залив Везувий в лучшем случае обозначился тусклым контуром, а панорама города выглядела так, что с фотоаппаратом пока нечего было делать.

Заход в Неаполь был однодневным и предусматривал только экскурсию по городу и послеобеденное свободное время. Отход планировался на следующее утро, и если бы отодвинуть его еще на три-четыре часа, то можно было бы съездить куда-нибудь в окрестности – пусть не на Капри, куда, наверное, трудно перевезти сразу триста экскурсантов, то хотя бы в горьковское Сорренто, до которого не больше часа езды. Интересно, что в первоначальной программе круиза был единственный пункт, связанный с отечественной культурой, – посещение могилы Герцена в Ницце. Когда Ниццу отменили, взамен ничего не появилось, хотя в Риме памятных мест, гоголевских и других, должно быть много, могли они найтись и в других городах.

В Неаполе «Армения» стояла у морского вокзала. Это в самом центре города, напротив угрюмого замка неаполитанских королей. В начале экскурсии проехали несколько центральных улиц с минимальными объяснениями гида и остановились у Национального музея.

Музей помещается в большом, некрасивом и запущенном дворце. Выставлена там сплошная античность: скульптуры, фрески, мозаики. Можно было понять ту часть группы, которая потребовала сократить экскурсию и высвободить больше времени на отоваривание оставшихся долларов. Надо полагать, что туристы, продержавшиеся до Неаполя, не прогадали: портовые магазины должны быть дешевле, чем столичные. Но самые практичные все-таки сделали ставку на стамбульский базар.

В музее ко мне подошла Лена и спросила, не хочу ли я к ним присоединиться – они только что узнали, что отсюда недалеко до помпейских раскопок, доехать можно электричкой, которая отправляется каждые сорок минут. Я сразу ответил, что не хочу: после Карфагена и римского форума окончательно убедился, что живые города интереснее мертвых, и предпочту в свободное время походить по Неаполю. В подтексте у меня были еще две мысли. Во-первых, хотелось после обеда взять с собой зарубежную периодику, устроиться где-нибудь в сквере, а при совсем уж плохой погоде – на почтамте или вокзале и хотя бы часть ее прочесть в спокойной обстановке. Во-вторых, поездка в Помпею означала бы, что надо остаться без обеда, а это меня совсем не привлекало.

Когда вышли из музея, Корешков объявил:

– Товарищи, только что часть группы – небольшая часть – изъявила желание самостоятельно поехать на развалины Помпеи. Дирекция круиза сочла возможным это разрешить, но с условием, чтобы все они держались вместе и вернулись на судно не позже 18 часов. Сейчас гид объяснит им, как проехать, и они будут свободны, а мы поедем дальше на экскурсию. Кто хочет ехать в Помпеи, прошу подняться.

Поднялись Лена, Георгий, Нина Михайловна, Симонов, и это я принял как должное. Но когда вслед за ними двинулись к выходу Алла, Наташа и Марина, я испугался – с кем же в таком случае остаюсь, и стоит ли терять такую компанию даже ради обеда на «Армении». Я встал вслед за ними. Других желающих не нашлось и, более того, моя тройка тоже заколебалась – Алла рвалась вперед, Марина потянула назад, Наташа металась между ними. Кончилось тем, что все трое остались, но мне уже неловко было брать с них пример.

– Старшим помпейской группы назначается Сергей Львович, – сообразил Корешков. Послышались голоса, что давайте, мол, подвезем их до вокзала, но Корешков не согласился – программа есть программа.

Не знаю, что еще было дальше на экскурсии, но главного у них всё равно не получилось: на гору, с которой полагается смотреть знаменитую панораму Неаполитанского залива с Везувием, они заехали, но могли увидеть оттуда только нечто, окутанное серой дымкой.

А мы в это время, следуя записанной в симоновский блокнот инструкции гида, сначала вышли к станции метро и никак не могли найти вход, пока я не сообразил, что слово «fermata» и цифры рядом с ним означают, что метро закрыто до 21 часа.

Оставалось идти пешком. Коля, не знающий ни одного иностранного языка, тем не менее спрашивал дорогу на каждом шагу и по сумме непонятных ответов и жестов делал правильные умозаключения. Я предположил, что на метро нам пришлось бы проехать немного, одну или две остановки, и это оказалось верно. По дороге, так же, как и впоследствии, бросалось в глаза, что Неаполь – необычайно грязный город. Мусор в пластиковых мешках, мусор кучей, мусор россыпью – такого мы больше не встретили даже в Стамбуле, не говоря о других городах.

[Здесь, как и в Греции, можно отдать должное наблюдательности автора. Только через двадцать с лишним лет мусорные проблемы Неаполя стали новостью мирового масштаба.]

Вокзал мы увидели издали. Правда, он оказался автобусным, но и железная дорога проходит рядом. Первые несколько километров почти целиком лежат в неглубоких тоннелях или выемках, и от автовокзала тоже был спуск к подземной платформе. Я стал было изучать указатели, ценники и расписания, тогда как Коля решительно подошел к окошку и потребовал билет до Помпеи и обратно. Что-то ему дали, я внимательно это рассмотрел и признал, что ошибки нет, билет от станции Неаполь до станции Помпеи Скави (по аналогии со словом «экскаватор» можно догадаться, что это означает «раскопки»), туда и обратно, «анданте» и «риторно». Остальные четверо образовали коротенькую очередь, и каждый получил по такому же билету.

В подошедшей электричке было многолюдно, мы остановились в тамбуре и благодаря этому легко могли следить за дорогой: здесь была вывешена схема, а названия станций и платформ легко читались издали. Проехали остановку Эрколано (не что иное, как Геркуланум) у самого подножия Везувия, но к этому времени облака сгустились до полной непроницаемости и опустились совсем низко. В такую погоду дорога, идущая вдоль берега Неаполитанского залива, выглядела совсем буднично. Ее большей частью окружают современные многоквартирные дома, и только кое-где в разрывах между ними открываются море, виллы и картины живой природы. Цепочку пригородов замыкает городок Торре-Аннунциата, за ним дорога становится одноколейной, и следующая станция на ней – Помпеи Скави.

Когда вышли, всё было очень наглядно: городская стена, ворота в ней, перед ними – проходная с билетным контролем и указатель, направляющий в кассу, которая немного в стороне.

Собираясь в эту импровизированную экскурсию, я слышал, что билет в музейную часть Помпей стоит 4000 лир, что Георгий и Лена не при деньгах, но настроены безмятежно – лишь бы попасть в это прославленное место, а там будет видно. Были шуточки насчет того, каким образом Георгий может заработать недостающую сумму. Но самому мне тоже поначалу казалось, что важнее доехать, а сами Помпеи, быть может, и не стоят того, чтобы осматривать их еще и изнутри. К тому же мы ехали такой дружной компанией, почти одной семьей, так радовались, что, на зависть другим, устроили такую интересную вылазку, что материальная сторона выглядела совсем несущественной.

В кассе Нина Михайловна и Коля спокойно приобрели билеты. Я замешкался, поскольку деньги у меня были, но не очень удачные: 2000 лир, еще какая-то ничтожная итальянская мелочь и пятидолларовая бумажка, последний мой валютный резерв. Заметив это, Нина Михайловна сказала:

– Сергей Львович, я могу вам одолжить 2000 лир, у меня как раз осталось столько, а потом в Турции вы мне отдадите в долларах.

Я тоже сходил за билетом, и в результате бедняков осталось двое. Пожалуй, я впервые видел Георгия таким растерянным, а на Лену и вовсе было жалко смотреть. Одно дело – представлять себе издали нечто условное, и совсем другое – оказаться на пустынной железнодорожной платформе под моросящим дождем у глухой крепостной стены. Они мужественно заявили:

– Вы идите, мы что-нибудь придумаем. Только на всякий случай, если не найдем друг друга раньше, давайте договоримся, во сколько встретимся на станции.

Вторая пара согласилась, что пока лучше расстаться, а то мы здесь создаем толпу и только мешаем – чем меньше свидетелей, тем лучше. Они пошли, я двинулся вслед за ними, но в последний момент задержался.

– Слушайте, нельзя же так. У меня пять долларов, из них один я должен Нине Михайловне, а без остальных обойдусь: уже всё, что хотел, купил.

Они твердо отказались, и ясно было, что Георгий не примет это предложение ни под каким видом, а Лена ни за что не бросит его одного. Остаться из принципа с ними снаружи тоже было бы явно неуместно. Я махнул рукой – ладно, мол – и нагнал богатую пару на пути к проходной.

– Вы не переживайте, – сказала Нина Михайловна. – Гоша – кавалер, это он обязан позаботиться и что-нибудь сделать. И если на то пошло, Лена своему сыну купила вельветовые джинсы, а я своему – нет.

Долго переживать мне не пришлось. Они с радостными лицами окликнули нас почти сразу после того, как мы миновали городские ворота. Чтобы проникнуть сюда, им хватило двух юбилейных советских рублей, которые были у Георгия. Как сказано в путеводителе 1912 года, «нужно помнить, что “на чай” играет в Италии большую роль всегда и везде. 20–50 чентезими открывают часто двери, которые, кажется, не отворяются».

Стоит ли говорить, что после этого счастливого исхода о начале никто не вспоминал, и вернулись такой же дружной компанией, как и приехали сюда. А если и остался какой-то неприятный осадок, то виноваты, очевидно, доллары – грязная валюта, у которой на совести сплошные трагедии и преступления. Нет сомнения, что любой из нашей группы, кто считал здесь валюту с точностью до цента, если не до лиры, дома в Мурманске зазовет к себе в гости, примет, угостит со всей щедростью, а в ресторане расплатится за двоих, не допуская мысли, что другой мог бы это сделать сам за себя.

Похоже, что все мы отправились сюда, заранее ничего не зная, и увидели от силы десятую часть. Это я понял позже, когда нашел в домашней библиотеке книгу «Помпеи. Геркуланум. Стабии» (в свое время купленную только для того, чтобы не портить свою репутацию в Обществе книголюбов, а по возвращении из круиза ставшую неожиданно интересной). Но и этой части города хватило для общего впечатления, а главное – настроения. Не могу разделить чрезмерных восторгов своих спутников, но здесь, в отличие от Карфагена, Форума, даже Акрополя, в самом деле чувствуешь себя в реальном городе, покинутом как будто недавно, заросшем травой, с полноценными улицами, площадями, мостовыми и кое-где сохранившимися домами. Что-то значил и сам факт свободной прогулки, без экскурсии.

Народу здесь было очень мало, но в одном из домов мы оказались одновременно с какой-то иностранной группой, и вслед за ними зашли в маленькую комнатку, которую гид после осмотра запер на ключ. Там были представлены образцы древнеримского эротического искусства вроде мужской статуэтки, у которой одна из частей тела была больше всех остальных, или фресок с действующими лицами в разных позах.

На обратном пути в станционном киоске Коля Симонов обнаружил и купил альбом, где это искусство было представлено довольно полно. Потом он из-за этого альбома сильно пострадал: на таможне его увидели, сочли порнографией, составили акт и послали по месту работы. Как я узнал уже в Мурманске, Корешков не только за него не заступился, но припомнил и другие проступки, в том числе из прошлого круиза (напоминаю, что Коля был ветераном такого рода путешествий и случайно оказался на одном судне с кем-то из дирекции уже второй раз).

При этом Корешков еще не знал, что во время помпейской прогулки Симонов вступил в контакт с неким молодым иностранцем и долго добивался, чтобы тот снял его своим фотоаппаратом, а потом прислал бы карточку. Несмотря на мою активную помощь с английским переводом, этот короткостриженый парень симоновскую идею не понял, хотя свой адрес назвал: Тель-Авив и дальше еще что-то. Зато он согласился на другое – снял всех нас на мою пленку, и этот кадр, несмотря на плохую погоду, получился удовлетворительно.

Дождь усиливался, мы попытались его переждать в сувенирном магазинчике, тоже в одном из помпейских домов, но время, которое мы сами себе установили, уже истекало. Несмотря на свою склонность к авантюризму, все пятеро твердо настроились вернуться к назначенному Корешковым сроку, причем надо было оставить про запас часа полтора на поиски дороги в Неаполе.

Возвращались той же электричкой, теперь уже уверенно, зная расписание. Я удачно предложил выйти не на той платформе, где садились (оттуда мы все равно знали дорогу только до Национального музея), а доехать до конца. Карты города у нас не было, но география Неаполя очень наглядна, и это явно получалось ближе. Кроме того, я вообще люблю вокзалы, и хотелось воспользоваться случаем посмотреть, как выглядит Неаполь-главный.

Выглядел он не очень вразумительно: те же подземные платформы, эскалаторы, а наверху только стеклянный павильон с башней. Должно быть, это у них чисто пригородный вокзал, зато море оказалось отсюда близко, в конце улицы были видны краны, и спрашивать дорогу не понадобилось.

На подходе к морскому вокзалу наша пятерка распалась. Нина Михайловна с Колей задержались в магазине, а остальные вернулись на «Армению», немного обсохли, выпили в баре по чашке кофе с коньяком взамен пропущенного обеда, а потом снова сошли на берег, поскольку до конца увольнения было еще два часа. Я до этого настраивался на одинокую прогулку, но повода отделиться от Георгия и Лены вроде бы не было – пошли без особой цели и все были свободны от денежных забот (очень итальянское состояние, сказал я потом своим спутникам). [Если читатель недопонял, как «итальянское состояние» сочеталось с посещением бара на «Армении», напомню, что внутри судна обращались неконвертируемые боны, купленные пассажирами перед рейсом за рубли.] Ходили не быстро, но нигде не застревая, кроме одного большого собора, в котором понравилось даже мне. Было уже темно, так что от архитектуры города остались только самые среднеевропейские впечатления: несколько дворцов, много церквей, деловой квартал с 10–12-этажными современными домами и узкими улицами. В одном месте заглянули в совершенно неореалистический переулок, щелевидный и очень мрачный. Не было только белья, висящего между домами, и это понятно – местные жители, в отличие от нас, могли дождаться хорошей погоды.

На обратном пути лишний раз обошли кругом замок, который днем выглядит очень уныло, а ночью, с подсветкой, – великолепно. Этим, можно считать, закончился предпоследний заход, хотя выйти в море должны были утром. После ужина помпейская пятерка собралась на небольшую вечеринку у Нины Михайловны (она жила в просторной двухместной каюте, и ее соседка, Людмила из «сувенирной комиссии», таким собраниям не мешала – даже когда лежала с приступом морской болезни, а гости Нины Михайловны, присевшие к ней на койку, время от времени предлагали ей выпить). Судя по тому, что об этом событии у меня не осталось ни записей, ни воспоминаний, посидели недолго и потом пошли на танцы. В таких случаях я обычно вскоре возвращался в каюту, и это не привлекало внимания.

На следующее утро погода была немногим лучше, и обе заснеженные вершины Везувия просматривались с трудом. Остров Капри из-за дымки тоже выглядел довольно тускло, но можно было поверить, что он очень живописен, так же, как и Соррентийский полуостров по левому борту. После этого новые виды ожидались нескоро, и в вечерних сумерках я чуть не прозевал вулкан Стромболи, но о нем объявили по трансляции. Ничего особенного – правильный треугольный силуэт на горизонте с вершиной, закрытой облаками.

Еще через пару часов впереди показались цепочки огней, которые вскоре развернулись слева в северные пригороды Реджо-ди-Калабрии, а справа – в Мессину. Реджо остался (или осталась, или осталось) немного в отдалении, зато Мессину удалось рассмотреть подробнее, хотя ничего особенного в ней не было – набережная, несколько реклам, подсвеченный собор, а главное, что теперь и об этом знаменитом городе при случае будет что вспомнить.

Судно еще долго огибало носок итальянского сапога, огни по левому борту не пропадали из виду, но на этом географические открытия были исчерпаны. Со следующего дня мы возвращались на пройденный маршрут, и для разнообразия оставался только выход на берег в Стамбуле.

Впрочем, до Стамбула у нас был самый долгий в этом круизе трехдневный переход. За это время я подстроился под корешковский распорядок дня, и все те минуты, когда его не было в каюте, уделял импортной периодике. Малоформатный и неяркий журнал «Ньюсуик» можно было читать, не привлекая внимания, с газетами обстояло труднее. Не то чтобы я очень боялся Корешкова, но показываться ему явно не стоило. В крайнем случае пришлось бы сказать, что эту макулатуру я купил только из нездорового любопытства, ничего никому не покажу и не расскажу, а после прочтения немедленно выброшу за борт.

Хуже, если бы он заставил меня сделать это до прочтения. Такая опасность однажды возникла – Корешков зашел в каюту вне распорядка, когда я углубился в один из номеров «Трибюн». К моему удивлению, он на это никак не среагировал. Едва ли он на самом деле всё заметил, но не подал виду – поинтересовался же он моими римскими книжными покупками, и это было явно не из чистой любви к литературе, поскольку почитать он ничего не попросил.

Позже я пришел к выводу, что удивляться этому не надо. Просто не все с одинаковым любопытством воспринимают читающего человека. Как если бы сам я увидел женщину с вязанием, и мне не пришло бы в голову спросить, что она вяжет, кому, из чего и по какой цене. Вяжет себе и вяжет, это ее дело.

В американских изданиях оказалось не так уж много интересных фактов. Больше было сожалений, что из-за таинственности, которой окружена личная и общественная жизнь советских лидеров, журналистам приходится полагаться на слухи и догадки. Зато комментарии были достаточно сильными, например, такими: «Посмотрите на этих людей в одинаковых черных костюмах, с одинаковым выражением лиц. Среди них нет ни бывших космонавтов, ни голливудских киноактеров, ни бродячих проповедников. Все они достигли своих постов, в течение десятилетий постепенно поднимаясь по ступенькам партийного и государственного аппарата. Если в Америке, чтобы добиться успеха в политической жизни, необходимы оригинальные идеи и независимые суждения, то в России, напротив, преуспевают только те, кто лишен индивидуальности и послушнее других выполняет указания».

Были и сочувственные высказывания по поводу кончины Андропова, которого считали сторонником реформ, пусть даже ограниченных и запоздалых. Даже диссиденты оказались того же мнения, хотя покойный вряд ли отвечал им взаимностью.

После Неаполя возобновились танцы и самодеятельность, прерванные на время траура. Совместный вечер мурманской и кемеровской групп из-за этого был перенесен на самый конец круиза, накануне прибытия в Одессу. До этого показали свое мастерство эстонцы. Концерт у них был, как мне сказали, заурядный, зато они сделали сенсацию, развесив в вестибюле серию карикатур на круизные темы, умеренно остроумных, сплошь сексуальных и очень хорошо выполненных.

В нашей группе художников не нашлось, а если такие и были, то себя не выдали. Поэтому Корешков махнул рукой на стенгазету и сделал главную ставку на концерт. На второй день перехода, уже в Ионическом море, состоялась первая репетиция. По этому случаю была собрана вся группа – если не участвовать, то хотя бы поддержать наших артистов своим присутствием.

Усилиями той пары, о которой я уже говорил, нашего соседа с поэтическими способностями и самого Корешкова из концерта кое-что получилось. Правда, не исполнилась корешковская мечта о том, чтобы по ходу дела разыграть несколько сценок, которые казались ему замечательно остроумными. Из нашего траурного оратора Жени тоже не вышло комика, и в конце концов обошлись без него. Программа составилась из нескольких песенных номеров, непритязательно-шутливого конферанса и каких-то веселых конкурсов, которые не репетировались, и я их так и не увидел в деле.

Для музыкальной части программы были написаны частушки под названием «Заполярные ребята» и еще две песни на известные мелодии со словами на круизные темы. Здесь я их приводить не буду. Кто бы ни был автором, он со своей задачей справился, помог общему делу, а у меня на его месте не получилось бы и этого. Еще три песни взяли без переделки: «Увезу тебя я в тундру», шуточную псевдовосточную «Как мне быть, как мне быть, я всю ночь не спала…» и «Широка страна моя родная». Этой последней должен был закончиться концерт, и предполагалось, что зал ее дружно подхватит. Не знаю только, подсказали это Корешкову или он сам додумался.

Эту песенную программу должна была в основном обеспечить наша солистка – рослая брюнетка сугубо украинской внешности. Может быть, она больше брала силой голоса, чем его красотой и музыкальностью, но главное, что ей самой это дело нравилось, а для успеха большего и не требовалось. В помощь ей составили мужской хор, в который Корешков попытался вовлечь всех поголовно. Несколько мужчин все-таки уклонились, но осталось человек десять, которых, конечно, тут же прозвали «хор мальчиков», и, конечно же, Георгий не преминул вспомнить старую остроту: «и Бунчиков».

Мне, как активисту группы, тоже пришлось на первой репетиции присоединиться к поющим. Но потом Корешков мне сказал:

– Сергей Львович, может быть, вы возьмете на себя одно дело? Здесь принято, что после концерта вся группа собирается в баре и приглашает дирекцию круиза. Мы выделим двух женщин, не занятых в концерте, они накроют столы, приготовят бутерброды, а вам надо будет только проследить, чтобы всё было правильно. Но только тогда вы не сможете петь в хоре, – нерешительно прибавил он.

Я заверил его, что ради общего дела готов отказаться от такого удовольствия. От дальнейших репетиций это меня не освободило, но я в них участвовал чисто символически.