Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Юля И. по своим учебным показателям была на низком счету, а по внешним данным – если бы персонажами анекдотов были не блондинки, а брюнетки, то она воспринималась бы как самая типичная представительница этой категории. При высоком росте, стройности и хорошо выраженных чертах лица она могла бы и вовсе не усиливать свою внешность. В учебной обстановке Юля этим не злоупотребляла. Но когда она ближе к вечеру приходила ко мне за консультациями по диплому, впечатление оставалось неизгладимое: начес в пол-лица; резко подведенные глаза; губы, и без того полные, удвоены ярко-красным цветом. Еще мне запомнилось необычное выражение лица у Юли, когда она напряженно пыталась следить за моими указаниями. Я даже подумал, что сумел проникнуть в такие уголки ее мозга, где никто до меня еще не побывал, а потом уже точно не будет.

При всем этом по жизни она была неглупа, а отставание в учебе можно оправдать тем, что она совмещала ее с работой где-то в торговле. Для дипломной работы ей досталась то ли по выбору, то ли по остаточному принципу тема «Сравнение природных условий островов и архипелагов Европейского севера Арктики». Здесь я должен признать и собственную глупость – какой же у Арктики север? Но в первый раз написалось машинально, а потом ни я, ни кто-либо другой не обратили на это внимания. Тема так и была официально утверждена. Но по сути она достаточно перспективна на всех уровнях раскрытия, вплоть до высшей научной квалификации. Для начала можно определить градиенты природных факторов (я не нагружал Юлю этим термином), потом выделить зональность и азональность, влияние рельефа и оледенения, постгляциальной истории, и даже довести это до реконструкции природных условий на условном острове типа Земли Санникова.

Мы с Юлей одолели только низшую ступень этого замысла, которой хватило для удовлетворительной оценки. Для обзорной части она использовала нарезанные из Интернета файлы, имеющие какое-то отношение к Арктике. Например, введение было заимствовано из сочинения какой-то рижской школьницы. Это я обнаружил, когда она дала мне переписать электронную папку дипломной работы со всеми исходными файлами, да еще и замусоренную совсем посторонней информацией. Была там, помимо прочего, сравнительная характеристика Санта-Клауса и деда Мороза с зарифмованными правилами их различения. Приведу для примера два из них:

«Цвет одежды – красный цвет: / Вряд ли это русский Дед!»;

«Как увидишь ты колпак – / Будь уверен: это – враг!».

Другие различия тоже относились к внешности или способу передвижения (у Санты – олени, у деда Мороза – тройка с бубенцами). Самое интересное, что наличие или отсутствие Снегурочки в этом материале не обсуждалось.

Мы отвлеклись, но становление Юли как исследовательницы уже подходит к концу. Практическую часть она сделала очень примитивно, выписав в таблички несколько цифр по климату, площади льда и количеству биологических видов на Шпицбергене, ЗФИ и Новой Земле. Этого было достаточно для вывода о том, что на одни острова Гольфстрим влияет больше, на другие – меньше, и защита состоялась.

Наталья М., в отличие от всех остальных, обучалась на заочном отделении, и я не был ее руководителем. Тем не менее этот случай настолько своеобразен, что здесь его никак нельзя пропустить. Наталья, по моей оценке, относилась к самой типичной для заочников возрастной группе 30–35 лет, внешне ничем не выделяясь. Примечательно только то, что она работала в газетном киоске поблизости от нашего вуза. На время написания этого очерка, спустя три месяца после защиты, она там и остается.

Учебные показатели у нее были посредственные, а на госэкзамене я сам был в комиссии и мог убедиться, что ответ у нее бойкий, но знания весьма поверхностные. При подведении итогов экзамена было высказано предположение, что все свои знания по экологии она почерпнула с обложек изданий, которыми торгует.

Дипломную работу на тему «Экологические аспекты развития марикультуры на Кольском Севере» она представила с большим опозданием. Руководительница была очень недовольна, но когда увидела готовую, хорошо оформленную работу, то сменила гнев на милость и в ходе защиты даже попыталась отстоять для своей ученицы отличную оценку. Будучи доктором наук, но не биологических, она вряд ли осознала, какой бриллиант ей подложили под видом обычной дипломной бижутерии. Сам я тоже мог бы не заметить этот феномен, но по странному совпадению именно в этом году мне надо было скомпилировать отчет практически по такой же теме на основе результатов прежних и современных исследований ММБИ.

Впечатление от работы Натальи было потрясающим. Хорошо структурированная, с профессионально написанным введением, четким изложением работ ММБИ и ПИНРО по марикультуре водорослей, моллюсков, лососевых, крабов, включая не только публикации, но и материалы отчетов по экспериментам в губе Палкиной (ПИНРО) и на Кольском заливе (ММБИ). В списке литературы из 76 названий (правда, без иностранных) были какие-то владивостокские конференции 2006–2007 годов и монография, ни много ни мало, по конфликтности берегового природопользования, изданная в 2008 году. Следовательно, нельзя даже предположить, что это старая работа, добытая по знакомству из архива. Как будто для большего правдоподобия, небольшой океанологический раздел в виде исключения оказался раскрыт слабо, на уровне пособий для учителей.

В научной фантастике и популярной литературе по математике обсуждается мыленный эксперимент, когда обезьяну сажают за пишущую машинку, и она с исчезающе малой, но не нулевой вероятностью с первой попытки печатает текст «Гамлета». В нашем случае вероятность была выше, но ненамного (аналогия, конечно, относится только к теории вероятностей).

Теперь я теряюсь в догадках. Купить такую работу невозможно, поскольку профессионалы широкого профиля с этим бы не справились, а узкий специалист не стал бы тратить свои способности и знания для такого ничтожного результата, как защита на заочном отделении. Больше того, я и не вижу такого специалиста в одном лице. Спрашивать саму Наталью было бы бесполезно – либо она уже забыла всё, связанное с учебой, либо не захочет подставлять себя и неизвестного автора (авторов). Теперь каждый раз, видя Наталью в окошке киоска, я чувствую себя персонажем гайдаевской комедии, который пытался угадать – кто бы так замечательно мог загримироваться под царя Ивана Васильевича?

Стоит обратить внимание, что это единственный случай из рассмотренных (не считая, конечно, Ольги Г.), когда были основания сомневаться в личном вкладе автора. Все другие работы были написаны самостоятельно, пусть даже местами и прямо под диктовку руководителя. Для контраста приведу противоположный пример – совместную статью академика и государственного деятеля-полярника, покорителя океанского дна в точке Северного полюса (для дотошных читателей – Вестник РАН, 2002, № 8). Могу ручаться, что авторы в этом случае не только не вписали в нее ни одного слова, но и не давали исполнителю никаких указаний (разве что помощник полярника потом попросил вычеркнуть одно критическое замечание в адрес Росгидромета).

Академику эта статья нужна была только для закрепления позиций в высоких сферах, а вот герой-полярник несколькими годами позже был избран в члены-корреспонденты Российской АН. Думаю, что в папке для баллотировки не обошлось и без этой статьи. На этом фоне Наталья, закончившая свое обучение без видимой выгоды, выглядит более достойно.

Кстати, о Северном полюсе: правда ли, что американские астронавты высаживались на Луне, или это была только инсценировка?

Алена Б. – младшая из всех по учебному стажу (четыре курса), и в то же время только о ней я точно могу сказать, что она уже замужняя женщина, а теперь, в августе 2009 года, очевидно, и мать семейства. В Мурманск она прибыла из дальних мест «по тундре, по железной дороге, где мчится курьерский Воркута – Ленинград» (точнее, поселок Жешарт на Вычегде – это не тундровый, а таежный участок Печорской магистрали). При переводе из Сыктывкарского университета ей надо было только перезачесть готовую курсовую работу, и я был формально назначен ее руководителем.

Сама по себе работа о системе водоочистки на Жешартском фанерном комбинате меня не заинтересовала. Это было всего лишь изложение производственного отчета о каких-то активных илах, которые то ли вспухают, то ли не вспухают, и я в любом случае не помню, хорошо это или плохо. Но с точки зрения кафедры экологии в мурманском вузе такая тема чрезвычайно выигрышна. Получить Жешартский фанерный комбинат после осточертевших «Североникеля», Ковдорского ГОКа и той же Кольской АЭС – это прямо как вдох свежего воздуха или глоток чистой воды. По ассоциации мне вспомнился литературный фельетон времен перестройки, когда допускалась умеренная ирония по поводу Великой Отечественной войны. Речь шла о том, как начинающий автор может завоевать симпатию редактора. Если редактор – фронтовик, то можно упомянуть, что «мой отец тоже прошел всю войну и был тяжело ранен под Секешфехерваром». И это будет не какая-нибудь Курская дуга, это сразу внушает доверие.

Алена, несмотря на свое положение, очень добросовестно отнеслась к учебе на новом месте и обстоятельно обсудила со мной свое выступление на студенческой конференции, хотя для курсовой работы оно не влечет никаких последствий. Я посоветовал не повторять выводы из отчетов экологической службы о том, что очистные сооружения устарели и требуют реконструкции. В этом мы все равно не разбираемся, а лучше выбрать из этих отчетов, сколько чего задержано, и показать, как это улучшает экологическую ситуацию на Вычегде. Это вообще перспективное направление, которым пренебрегают и гидрологи, и экологи. Первые измеряют речной сток и концентрации загрязнений, не соотнося их с источниками, вторые, наоборот, занимаются загрязнениями на выходе от источников и не интересуются их дальнейшей судьбой. На совместном анализе данных по стоку, источникам и работе очистных сооружений можно было бы для Вычегды или всей Северной Двины оценить вклады предприятий, рассчитать степень разбавления в разные сезоны и определить, где какая степень очистки более эффективна.

Думаю, что с таким результатом можно защитить хорошую кандидатскую, а то и выше, диссертацию. Затем можно перейти к анализу полноты и достоверности данных о качестве воды, но это лучше отложить до предпенсионного возраста, поскольку результаты вряд ли будут приняты с одобрением. По крайней мере у меня в аналогичной работе по бассейну Дона получилось, что мониторинг загрязнения речных вод никаких полезных результатов не дает и может быть безболезненно прекращен.

Мой опыт – не единственный в этом роде. Аналогичный вывод напрашивается из статьи «Сколько азота несут сибирские реки» (Маккавеев П. Н., Холмс Р. Н. // Природа. 2001. № 6). В ней показано, что из-за грубой методической ошибки данные, полученные за несколько десятилетий героическим трудом наблюдателей в Арктике, оказались бесполезны (здесь, правда, речь шла только об одном ингредиенте, но востребованным оказался именно он). Научные журналы у нас, как и парламент, – не место для дискуссий, и в дальнейшем ни в «Природе», ни в «Метеорологии и гидрологии» эта тема не обсуждалась.

Мы снова отвлеклись, но на этот раз хотя бы по делу. Алена по виду и характеру вряд ли годится в сокрушительницы устоев, и вообще это не должно быть женским занятием. По моим сведениям, она попытается закончить учебу без академического отпуска и уже с другим руководителем. Зато теперь я буду что-то знать о поселке Жешарт (ударение на первом слоге), где тоже живут люди, производят фанеру, берегут чистоту северных рек и по-прежнему серьезно относятся к науке и образованию.

«Придут другие, еще лиричнее, но это будут не вы – другие» (А. Вознесенский. Прощание с Политехническим)

Вот и закончились все задуманные сюжеты. Тема не исчерпана, и закрыть ее невозможно, но не думаю, что еще буду возвращаться к ней с тем же интересом. Вместо заключения помещаю эту фотографию (источник – сайт МГПУ, на снимке – участники студенческой конференции в Петербургском университете).

Август 2009

Антропогенная топонимика

Заголовок может показаться странным (какой еще может быть топонимика?), но он хорошо вписывается в терминологию экологических дисциплин. Естественная топонимика имеет дело с названиями, которые появились в языке изначально, вместе с основным словарным составом. Антропогенная занимается названиями, присвоенными новым или переименованным географическим объектам административным путем. Лично у меня все интересные мысли и наблюдения относятся к топонимике второго рода. Можно ли, например, представить себе великую страну с тысячелетней, если не больше, историей, которая добровольно приняла свое название от ныне забытого немецкого профессора? Оказывается, да: «Индонезией в 1884 г. назвал страну немецкий путешественник, географ и этнограф А. Бастиан, соединив название “Индия” и греческое слово “несос” – “острова”» (Страны и народы. Юго-Восточная Азия. М. Мысль, 1979).

Получается, что на протяжении многих веков народ создавал феодальные государства, строил храмы, сопротивлялся голландским колонизаторам, оставаясь при этом без названия, пока им его не сообщили по телеграфу из Берлина. По крайней мере так у них это может выглядеть в курсе «История отечества».

Обратных примеров, когда географические названия служат средством государственного самоутверждения и даже картографической агрессии, несравненно больше, и сами по себе они интереса не представляют. Но некоторые достаточно важные объекты странным образом выпадают из этой тенденции. Так получилось с Землей Франца-Иосифа. Уже почти сто лет, как некому защищать это название, которое первооткрыватели дали скорее по служебной обязанности, чем по искреннему побуждению. Советская власть упразднила множество монархических названий (хотя тоже не все). И сколько за это время было героев и мучеников Арктики, которых в лучшем случае увековечили никому не известными мелкими островками и бухтами, а Франц-Иосиф, который вряд ли даже отчетливо представлял себе карту Северного Ледовитого океана, закрепился на самом видном ее месте.

Поскольку в этих заметках автор не связан тематическими границами, попутно остановлюсь на сюжете, относящемся не к топонимике, а к биографии австрийского императора. Однажды в домашней библиотеке случайно оказался комплект журнала «Живописное обозрение» за 1889 год. В одном из номеров, как свежая и, конечно, захватывающе интересная новость, была изложена история двойного самоубийства эрцгерцога Рудольфа и его возлюбленной в замке Майерлинг (очевидно, многие ее знают по одноименному фильму). Заканчивалась статья сухой подробностью: «Рудольф был единственным сыном императора Франца-Иосифа, поэтому теперь наследование переходит к его брату Карлу и его сыну эрцгерцогу Фердинанду». Редко когда случается так близко ощутить дыхание истории и попытаться представить себе, какие происшествия 2010 года могли бы повернуть ход мировых событий в 2035-м.

Но самые выдающиеся контрасты между масштабами объекта и личности, в честь которой он назван, надо искать не на Земле, а в космосе (для определенности можно предложить термины «геотопонимика» и «астротопонимика»). Речь не идет об астероидах, названных в честь знаменитостей, – это как раз довольно скромное отличие, если воспринимать астероиды не как небесные светила, а как космический мусор. Но вот что когда-то сообщил академик Амбарцумян, рассказывая журналистам о достижениях Бюраканской обсерватории (цитирую не дословно, но с сохранением сути): «Сотрудница нашей обсерватории Шахбазян открыла скопление галактик, впоследствии названное ее именем».

Среди событий в русской топонимике XX века едва ли не важнейшее – цепочка переименований Петербург – Петроград – Ленинград – Петербург. Похоже, что в результате город потерял все свои имена и взамен обзавелся кличкой. По моим наблюдениям, в повседневном общении его в 90 %, если не больше, случаев называют «Питером», остальное примерно поровну приходится на отмирающий «Ленинград» и не прижившийся «Петербург» («Санкт-Петербург» в этой статистике можно приравнять к нулю). Самое старшее поколение с этим еще не примирилось. Запомнилось, как Александр Городницкий сорвал аплодисменты на съезде Географического общества в Кронштадте в 2005 году, сообщив аудитории, что он признает только Ленинград. Правда, его мотивация в этом случае вряд ли совпадала с настроениями новоизбранного президента общества адмирала Комарицына и его окружения, занимавших первые ряды, – подозреваю, что Сталинград они бы поддержали с не меньшей готовностью.

(И снова жалко пропустить интересный факт, не относящийся к топонимике. Оказывается, литературный персонаж Мурзилка был придуман еще до революции детской писательницей Анной Хвольсон, причем в стране сказочных человечков он был не кем иным, как председателем Географического общества (источник: Русский Newsweek, 2005, № 24, с. 68). Напомню, что в 2009 году этот пост перешел к министру чрезвычайных ситуаций С. К. Шойгу).

Приведу несколько высказываний по поводу стилистики и фонетики этих названий:

«Вот я приезжаю в Петербург, к которому, хоть тресни, не “липнет” это название» (из интервью С. Юрского, Известия, 03.04.2001);

«Если уж по фонетике русского языка смотреть, то название “Ленинград”, с певучими носовыми, гораздо подходящее, чем жестко германское “Петербург”» (Гачев Г. Ментальность народов мира. М.: Алгоритм, 2003, с. 383).

«Петербург в этом издании неизменно появляется под чухонско-слободским прозвищем “Питер”, что говорит, конечно, о ментальности авторов» (из рецензии на журнал “Elle”, Коммерсант-СПб, 16.03.2001).

Меня самого эта тема всегда остро интересовала, и ей была посвящена моя единственная публикация в общероссийском издании. Или, по крайней мере, московском – теперь «Независимую газету» я не встречаю нигде, кроме Москвы, а в те годы она странным образом попадала в Мурманск, но не доходила до города, о котором здесь идет речь. Но, как написал примерно в то же время Виталий Третьяков, пусть у нашей газеты тираж меньше, чем у некоторых других, но даже если он сократится до трех экземпляров, два из них каждое утро по-прежнему будут ложиться на стол президенту и премьер-министру.

Ни президент, ни премьер-министр на мое предложение не откликнулись (см. также в этом сборнике раздел «От автора»), но я по-прежнему считаю его разумным, хотя и не имеющим шансов на реализацию. Поэтому воспроизвожу свое письмо в том виде, в котором оно было опубликовано в разделе «Почта» (редакция сделала небольшие сокращения, не затронувшие ни суть, ни последовательность изложения). Заголовок был дан редакцией.

Санкт-Петербург – это слишком искусственно

Как было сказано в недавней корреспонденции из Петербурга («НГ», 03.06.97), «Трудовая Россия» и ВКП(б) инициируют референдум об обратном переименовании города в Ленинград.

Этот замысел вряд ли осуществится при любом раскладе политических сил, но все-таки он заслуживает обсуждения. Дело не только в законном недовольстве миллионов людей, которые воспринимают возвращение Санкт-Петербурга в общем ряду бедствий 1991-го и последующих лет. Как мне кажется, Тверь, Нижний Новгород, Самара вернулись на свои места очень естественно (и, наоборот, Киров и Ульяновск выглядят затянувшимся недоразумением). Не то с Петербургом. Похоже, что для многих он так и остается чем-то искусственным, его трудно использовать в повседневном общении без некоторого усилия над собой и собеседниками. Немецким происхождением это не объяснить – Кронштадт был для нас хорош во все времена, русско-азиатский Оренбург тоже явно лучше советского Чкалова. (Некоторые пытаются ввести в употребление просторечный «Питер». По-моему, это не лучше, чем замена имени «Сергей» кличкой «Серый».) Важно то, что для нескольких поколений Ленинград стал частью жизни, культурной среды, коллективной памяти, а его связь с псевдонимом вождя превратилась в такую же формальность, как и присутствие Ленина на центральных площадях всех российских городов. Показательно, что сохранилось большинство ленинградских топонимов – область, АЭС, вокзал в Москве, многочисленные улицы и проспекты.

Мое предложение при всей простоте может показаться неожиданным: узаконить двойное название города в форме Петербург – Ленинград. Сохранять «Санкт» ни к чему, эту приставку упразднили еще в 1914 году и совсем зря восстановили в 1991-м. Новый вариант будет не более громоздким, чем Петропавловск-Камчатский или тот же Нижний Новгород. Но его следует объявить обязательным только для официального употребления – в ст. 65 Конституции, в энциклопедиях, атласах и т. п. Для деловой переписки, средств массовой информации, школьных сочинений должны быть узаконены и признаны равноправными оба сокращенных варианта: Петербург и Ленинград. Можно ожидать, что какое-то время они действительно будут оставаться в равновесии, потом одно из названий начнет преобладать, но окончательное решение следует отложить до тех пор, пока оно не станет приемлемым для всех, кому это небезразлично.

Думаю, что в Год согласия такой компромисс между ленинградцами и петербуржцами был бы особенно уместен.

Сергей Дженюк

Мурманск

(Независимая газета, 1997, № 121 (1446), 04.07.97)

Здесь остается пояснить, что вышеупомянутый Год согласия (полностью – согласия и примирения) был объявлен Ельциным, чтобы сгладить впечатление от конфликтных выборов 1996 года и избежать нового обострения по мере приближения 80-летия Великого Октября. Это очень быстро забылось, но летом 1997-го еще оставалось актуальным.

В те годы в «НГ» постоянно помещались карикатуры Вадима Мисюка, не обязательно увязанные с материалами номера. Мне досталось соседство с одной из них

Других попыток изменить карту России я не предпринимал, а мог бы… Самый подходящий для этого объект – Калининград. На это название покушались и в перестройку, и позже, но Кенигсберг при любой власти в России остается неприемлемым. В качестве альтернативных вариантов в прессе предлагались Западнороссийск, Балтийск (возможно, не знали, что такой город уже есть), Суворов и даже Кантград. Если верить «Известиям» от 04.05.95, поучаствовал в этой дискуссии сам Збигнев Бжезинский, предложив варианты Князьград и (наверное, более понятный американцам) Балтиморск.

К этому можно добавить неконкурентоспособную литовскую версию Караляучюс и достаточно интересную старорусскую – Кролевец. Последняя, если мне не изменяет память, упомянута в романе Лажечникова «Басурман». Молодой итальянец впервые попадает в Москву примерно XV века, и впечатление у него очень неблагоприятное.

– А ты, наверное, ожидал увидеть что-то наподобие Липецка или Кролевца? – спрашивает его старший товарищ. Если догадаться, что Липецком он называет Лейпциг, вопрос становится вполне осмысленным.

В аспирантские годы я познакомился с молодым сотрудником своего тогдашнего института, до этого поработавшим в Калининграде. Он уверял, что моряки называют его не иначе, как Карфаген (конечно, имея в виду разрушения), но такой вариант мне ни разу больше не встречался. С не меньшим отвращением он вспоминал свое пребывание в Череповце (в его личной топонимике – Черепок), вряд ли зная, что в конце XIX века этот город считался очень просвещенным, и его называли «русским Гейдельбергом» или «русскими Афинами».

Мое собственное предложение отталкивается от существования Калининграда подмосковного (теперь – Королев). Поскольку в прошлом это были Подлипки, то и областной Калининград мог бы стать Новыми Подлипками. Тут и указание на новизну застройки, и какая-то ассоциация с берлинскими липами. Но проводить референдум по этому названию я не предлагаю.

Еще одной топонимической инновацией мог бы стать наукоград Петергоф. Вообще наукограды в нашей стране не очень успешны. Самые старые из них, типа Обнинска и Пущино, ведут достойную, но бедноватую жизнь и престижными местами так и не стали. Несколько лет назад статус наукограда получил Мичуринск. Позже я узнал из газетного очерка, что в этом городе лучшими или даже единственно приемлемыми местами трудоустройства считаются железная дорога и нефтебаза. Плодово-ягодная наука в этом очерке не упоминалась. Что же касается Петергофа, то его объявили наукоградом в 2005 году, и, казалось бы, все условия для этого были – институты, университетский городок, идеальное местоположение, привлекательность для интеллигенции. Но с тех пор ни о каких преобразованиях в Петергофе не было слышно, и почему он в 2010 году не стал альтернативой Сколкову, не очень понятно.

Новый географический объект в этом случае мог бы получиться по аналогии с Юрмалой, которая в советское время была образована из нескольких самостоятельных городков на Рижском взморье. Точно так же на Финском заливе расположена цепочка Стрельна – Петергоф – Ораниенбаум с общим населением около 70 тыс. человек. Чтобы никому не было обидно, объединенный город мог бы получить название «Наукоград Большое Мартышкино» (ленинградцы поймут, а другим читателям придется объяснить, что это платформа и населенный пункт между Петергофом и Ораниенбаумом).

Мой родной город Львов не нуждается в переименовании, но у него тоже есть несколько версий названия на разных языках. Все они происходят от одного корня (или, можно сказать и так, от одного зверя). В современной жизни актуальны однотипные русский Львов, украинский Львив и польский Львув. Почти вышли из употребления немецкие версии – Лемберг и Левенсбург. Иногда вспоминают и латинскую форму – Леополис.

Великодержавно настроенный фантаст (или коллектив фантастов), пишущий под псевдонимом Хольм ван Зайчик, сделал местом действия повести «Дело незалежных дервишей» город Асланив. Название можно признать удачным, но образ города, на мой взгляд, у него не получился даже с негативных позиций. И, наконец, Юрий Андрухович обратил внимание (возможно, впервые), что в переводе на санскрит Львов становится Сингапуром.

Когда я работал над этими заметками, прошло сообщение, что областной совет Кировограда объявил общественные слушания на тему возращения городу исторического названия Елисаветград. Тема поднимается не в первый раз, и странно, что еще ни одна такая инициатива не имела успеха (при том что Киров не был связан ни с этим городом, ни вообще с Украиной, а Кировоградская область тяготеет к «оранжевой» части страны). Другое дело, что и Елисаветград ничуть не лучше по смыслу и явно хуже для произношения. Еще 10 лет назад в прессе промелькнули более оригинальные предложения: Степоград, Златополь, Тобилевич (последнее может быть понятно только тем, кто изучал в школе украинский язык и литературу).

В продолжение украинских сюжетов заслуживает упоминания факт, который встретился мне лишь однажды в случайном газетном материале, хотя, казалось бы, должен быть очень популярен. Он объясняет, почему Херсонес Таврический находится рядом с Севастополем, а не Херсоном. Оказывается, курьер, который вез указы Екатерины II о наименовании основанных на юге городов, перепутал пакеты, и в результате получилось то, что получилось. Если так, то Украина упускает отличный шанс восстановить историческую справедливость и оставить Россию в дураках:

– Херсон? Разве может быть город русской славы с таким названием? Никто о таком не слышал, и книги такой нет – «Херсонские рассказы», и «Херсонского вальса» тоже нет.

– Севастополь? Так это исконно наш город в приднепровской степи, там никогда не было ни сражений, ни адмиралов, ни даже морского биологического института.

В XIX и начале XX века символом сверхбыстрой урбанизации был Чикаго. «Сибирским Чикаго» с некоторым на то основанием называли Новосибирск, «Русским Чикаго» – Челябинск и Царицын. Еще одним «русским Чикаго» стал Кустанай, население которого за 10 лет удвоилось с 15 до 30 тысяч.

Однажды, еще до компьютеризации, в мурманской газете появилось объявление то ли о продаже, то ли об обмене квартиры:

«1-комн. в г. Хруево Смоленской обл. …»

Сверившись с атласом, я догадался, что речь шла о городе Ярцево, а новая версия его названия могла возникнуть из-за того, что бланк объявления заполнили неразборчиво, и в редакции его прочли ошибочно (или сделали вид, что ошиблись). Если податели объявления не рассказали об этом случае землякам, то жители этого города, чего доброго, до сих пор не знают, кем могут оказаться (хруевцы, хруяне, хруичи?).

В развитие этого сюжета можно вспомнить, что в те годы главным тренером футбольной сборной был Георгий Ярцев. Напрашивается формулировка указа: в случае успешного выступления сборной считать город Ярцево названным в честь тренера; в случае неудачи – сменить ему фамилию на Хруев (события, если иметь в виду футбольные результаты, пошли по второму пути).

Эти строки я много лет помнил с ошибкой и приписывал Николаю Рубцову:

 
Что ж, утону я в Северной Двине
Или погибну как-нибудь иначе,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
 

В самом деле, где и тонуть Николаю Рубцову, как не в Северной Двине? Но потом я узнал, что отрывок принадлежит Геннадию Шпаликову, и говорится в нем не о Северной, а о Западной Двине. Это уже не так понятно. Я видел Западную Двину в Витебске, где она вряд ли может смутить хорошо пловца. Другое дело – Даугава в Риге, здесь она достойна такого поэтического образа. Но Шпаликову, наверное, нужна была русская или хотя бы белорусская река.

Это возвращает нас к проблемам топонимики. Как ни странно, первые уступки прибалтийскому сепаратизму были сделаны еще в стабильное советское время. Такой принцип можно понять по отношению к названиям городов (например, неуклюжий Даугавпилс вместо близкого нам Двинска), но река все-таки должна оставаться тождественной сама себе. Правда, аналоги есть и в Европе (Эльба – Лаба, Одер – Одра), но хотя бы Дунай по русской версии сохраняет постоянство во всех девяти своих странах (считая и Молдавию с ее выходом к Мировому океану в порту Джурджулешты).

2010–2011