Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Религиозно-философский этюд

В сентябре 2012 года хроника нашего беспокойного мира пополнилась происшествием, случившимся в резиденции британского премьера на Даунинг-стрит, 10. В столовую прямо во время ужина проникла мышь, и, что самое обидное, находившийся там кот, официально занимавший должность истребителя грызунов, никак на нее не среагировал. Премьеру Кэмерону пришлось самому выгнать мышь, замахнувшись на нее серебряной ложечкой. После этого происшествия кота столь же официально уволили с работы, хотя кормить не перестали.

Будь я ближе к месту событий, мог бы развить эту тему в хорошем английском стиле, отправив письмо в редакцию «Таймс»:

«Сэр,

В связи с недавним инцидентом позволю себе дать некоторые советы премьер-министру Д. Кэмерону по избавлению от мышей собственными силами.

1. В качестве ловушки следует использовать пластиковую бутылку объемом 0,6 л (около одной пинты), отрезав от нее верхнюю коническую часть.

2. Установить бутылку в углу, зафиксировав сбоку картонной коробкой из-под обуви во избежание опрокидывания и для облегчения мышам доступа внутрь.

3. Поместить в бутылку приманку и накрыть ее сверху тряпкой.

4. С наступлением темноты время от времени подкрадываться к ловушке в мягкой обуви и резким движением ладони накрывать ее поверх тряпки.

5. Пойманную мышь вытряхнуть в любую закрывающуюся емкость (это лучше делать над ванной) и удалить из помещения любым щадящим способом».

Как читатель, наверное, уже догадался, опыта борьбы с мышами у меня побольше, чем у британского премьера. Последнее их нашествие случилось в самом начале того же 2012 года. С десяток пойманных мышей я выбросил в контейнер во дворе, где при 10–15-градусном морозе у них вряд ли оставались шансы на выживание. Но двум, сравнительно маленьким (они и в ловушке оказались вместе), я сохранил жизнь. Такой опыт, что естественно для сотрудника биологического института, у меня тоже уже был с прошлых лет. Поселены они были в старой кастрюле под крышкой, придавленной небольшим грузом.

Я здесь не пишу пособие по содержанию мышей в неволе, но некоторыми наблюдениями готов поделиться. Запаса воздуха им гарантированно хватает на полсуток – наверное, достаточно какого-то микроскопического зазора под крышкой кастрюли. Во всяком случае, когда я однажды непреднамеренно повторил контрольную часть известного опыта Джозефа Пристли, забыв пойманную мышь в герметически закрытой банке и не подложив ей зеленой веточки, то оказалось, что воздуха ей хватило не более, чем на два часа.

Вопреки традиционному мнению, мыши не очень любят сыр и, если есть выбор, предпочитают другие продукты. Так что в мышеловку вместо бесплатного сыра лучше помещать бесплатную шкурку бекона с остатками сала – это действует почти безотказно. Раньше я был уверен, что им не обойтись без воды, и ставил мышам какую-нибудь миниатюрную поилку (хотя бы пробку от той же бутылки). Со временем стало ясно, что они в этом не нуждаются. Теперь я ограничиваюсь тем, что кладу им два кусочка хлеба или булки, один из которых смачиваю из-под крана. Может быть, и это ни к чему, достаточно было бы воды, содержащейся в твердых продуктах. Но если бы мыши, подобно самым умным из людей, владели научной методологией, они непременно вывели бы фундаментальный закон парности, надежно подтвержденный продолжительным рядом наблюдений: пища поступает из внешнего мира дважды в сутки двумя порциями, одна из которых всегда сухая, другая – всегда влажная.

Потребности в свете и движении у них явно невелики. Когда открывается путь на свободу, они не каждый раз спешат им воспользоваться, предпочитая глубже спрятаться под фланелевой тряпочкой. Можно поверить Джеральду Дарреллу, что животные, даже высшие, не рвутся на свободу, если их нормально содержат в неволе.

Так две мышки и жили у меня с начала января больше трех месяцев (это личный рекорд по сравнению с прежними опытами) в безопасности и сытости. В отличие от собратьев на воле, стрессов они не испытывают, разве что Homo sapiens изредка потаскает их за хвосты. Такая идиллия могла бы продолжаться неопределенно долго, но она должна была неизбежно прерваться с моим ближайшим отъездом из Мурманска. В самом деле, оставить их в заточении невозможно, кому-то передать – тем более. Приютов для таких случаев не существует (почему-то вспомнился и привязался отрывок, не очень уместный в данном сюжете: «Школа не построена для котят, и учить нас грамоте не хотят»). Просто выпустить в квартире – значит, усугубить возможный вред имуществу, который и раньше уже проявлялся в самых неожиданных местах и формах. К тому же, будучи участником товарищества собственников жилья, надо и вести себя с соседними квартирами по-товарищески. Оставалось освободить их где-нибудь вне дома. Зимой это не лучше любой другой расправы, а ближе к лету давало бы возможность побороться за жизнь.

Ближайший отъезд мне предстоял во второй половине апреля – обычный и неотменяемый весенний отпуск. Командировки бывают нечасто, но как раз этой зимой поездка в Москву намечалась почти с полной уверенностью. В конце 2011 года мы подключились к заявке в Российский гуманитарный научный фонд на большой грант по истории, экономике и экологии российской Арктики. Руководителем творческого коллектива предполагался директор Института мировой экономики и международных отношений, соруководителем – наш директор, а я в числе других сотрудников своего института намечался в участники проекта и, кроме того, готовил разделы заявки от мурманской группы авторов.

Успех, в силу влиятельности головного института и его директора, не вызывал сомнений, тем более что и сам конкурс был объявлен с подачи московского и мурманского академиков. Объявление результатов ожидалось в январе или феврале, и сразу после нашей предполагаемой победы, очевидно, состоялось бы организационное совещание в Москве, на которое обязательно позвали бы и меня. В результате был бы подготовлен план большой монографии «Россия в Арктике», распределены между участниками 30 миллионов целевого гранта, а за скобками остались бы две преждевременно прерванные мышиные жизни.

Однако грант нам не достался. Подоплеку событий нам раскрыли на заседании Ученого совета при большом стечении сотрудников, поэтому я с чистой совестью пересказываю это здесь. Одновременно с объявлением конкурса прошли очередные академические выборы, на которых председатель фонда баллотировался в члены-корреспонденты РАН. Директор московского института, сам академик, то ли не захотел, то ли не смог посодействовать этому выдвижению. В результате председатель фонда так и остался простым доктором наук, а победу в конкурсе одержал Институт экономики в Екатеринбурге, где на это, может быть, всерьез и не рассчитывали.

В 20-х числах апреля даже в Мурманске среднесуточная температура воздуха переходит через 0°, и земля оттаивает хотя бы местами. Может быть, этого тоже недостаточно для выживания в мусорном контейнере или около него, но в любом случае эти две мыши прожили намного дольше, чем их менее удачливые собратья.

Теперь я думаю: не управляет ли нашими судьбами некая сила, такая же непостижимая для нас, как для мышей – деятельность Российского гуманитарного научного фонда? И не наблюдает ли этот самый Высший разум с одинаковым интересом (или безразличием) за мышиной возней в кастрюле и формированием состава Российской академии наук?

Март – октябрь 2012

Важное о девушках

Ложусь, 12-й час. Записать важное о девушках.

Запись в дневнике Л. Н. Толстого от 19 июля 1910 г. // Толстой Л. Н.

Собр. соч. в 22 томах. Т. XXII.

М.: Худож. лит., 1985. С. 393

В своих дневниках Лев Толстой не был склонен к легкомыслию даже в молодости, а в поздние годы – тем более. Чего стоит только запись от 20 декабря 1899 года: «Здоровье нехорошо. Душевное состояние хорошо, готов к смерти». В этом состоянии готовности он оставался больше десяти лет, постоянно жалуясь на болезни, что, судя по тому же дневнику, не препятствовало высокой умственной и физической активности. Загадочное упоминание о девушках появилось в последний год жизни, но в оставшиеся несколько месяцев этот замысел так и не получил развития. Как пояснили комментаторы, Толстой хотел записать в Дневнике свою мысль о несправедливости дурного отношения к так называемым «падшим» девушкам.

Не уверен, что это так – после романа «Воскресенье» к этой теме ему было бы трудно что-то добавить, а о добродетельных девушках он тоже много знал. В мировой литературе о тех и других написано более чем достаточно, но у каждого автора есть свои незаменимые крупицы опыта, заслуживающие того, чтобы закрепить их на бумаге (пока она еще существует). Как высказался о том же, но намного серьезнее, Александр Твардовский: «Сказать то слово никому другому / Я никогда бы ни за что не мог / Передоверить. Даже Льву Толстому – / Нельзя. Не скажет. Пусть себе он бог».

В этом очерке речь пойдет о девушках, которые приобщались к науке в мурманских вузах. Во всех этих случаях я был руководителем или заинтересованным наблюдателем. Все студентки, за исключением одной, обучались географии или экологии в педагогическом университете (МГПУ, в последние годы – гуманитарный университет, МГГУ). Историй большого научного успеха здесь не будет, но и провалов тоже – каждая уже выполнила свою программу-минимум, получив высшее образование.

«Почему только о девушках?» – может спросить читатель. Было и несколько юношей в возрасте от 20 до 50 лет, но в научном отношении все они продвинулись не дальше, чем девушки, а по-человечески были менее интересны. Зато все студентки, о которых речь пойдет дальше, на мой взгляд, заслуживают того, чтобы о них остались воспоминания хотя бы в любительских мемуарах. Поскольку не все предполагаемые читатели могут быть знакомы с автором, заранее предупрежу, что в силу разницы в возрасте и образе жизни ни в одном из рассмотренных случаев отношения наставника и ученицы ни на миллиметр не вышли за рамки учебно-научного общения.

Фамилии девушек здесь не раскрываются. В узком кругу читателей они и так могут быть опознаны, а для широкого, если он вообще возникнет, это не будет иметь значения. По возможности буду давать не только деловые, но и внешние характеристики, хотя и не считаю себя мастером словесного портрета.

Итак, первая из десяти историй (ни в коем случае не «Декамерона»). Марина С. из города Полярные Зори училась в техническом университете (то единственное исключение, о котором было сказано выше), но тоже по экологической специальности. Невысокого роста, миловидная, в меру плотная, темноволосая, во времена позднего Толстого девушек с таким типом внешности называли «хохлушками», не придавая этому обидного смысла. Меня, как специалиста по мониторингу любых объектов в окружающем мире, попросили быть ее консультантом сначала по курсовой, а потом и по дипломной работе на тему «Радиоэкологический мониторинг окружающей природной среды в районе размещения Кольской атомной электростанции». Там в службе радиационной безопасности работал кто-то из ее семьи, первичных материалов было много, в основном уже в виде готовых отчетов о загрязнении воды, воздуха и почвы. В порядке личного вклада Марина отобрала образцы грибов, ягод, хвои, выполнила анализы в той же лаборатории, и для обоих этапов студенческой работы этого было более чем достаточно. Работа студента на собственном материале, тем более в такой практически значимой области, – подарок для кафедры. Как студентка, Марина тоже была на хорошем счету, защита прошла с гарантированным успехом, дальше можно было думать о его развитии.

В поисках работы Марина обращалась, помимо прочего, в ММБИ, у меня сохранилась копия ее резюме, составленного с трогательной серьезностью: «трудовая деятельность в период учебы – педагог дополнительного образования в ГОУДОД МОДРТиЮ “Лапландия”; личные качества – трудолюбива, ответственна, коммуникабельна; дополнительные сведения – не замужем, без вредных привычек». За прошедшие годы я Марину почти не вспоминал, а этот самый ГОУДОД время от времени всплывает в памяти в скучные минуты.

В конечном счете выбор был сделан в пользу аспирантуры в том же вузе и по той же теме (уже без моих консультаций). Вряд ли это было правильно. Насколько я представляю, система мониторинга на Кольской АЭС достаточно очевидна, обходится недорого и не требует оптимизации. Остается продолжать сбор проб и анализы, неизменно подтверждая, что радиационная обстановка вокруг АЭС остается в пределах нормы (а если выйдет за эти пределы, то это будет проблема уже не аспирантского масштаба). Работа Марины, опубликованная в сборнике молодежной конференции после ее первого аспирантского года, была сделана именно в такой постановке.

Как мне сказали, и в это легко поверить, Марина вроде бы нашла хорошую работу, не связанную с наукой, и свою тему по радиоэкологии полностью забросила. Вспомнилось, хотя и не совсем к месту, из Игоря Иртеньева: «Ветерок овевает мне плечи, / Тихо дремлет загадочный лес. / Чу! Взорвалась АЭС недалече. / Ничего, проживем без АЭС». А еще из ее работы я впервые узнал термин «примордиальные радионуклиды» (известные мне современные классики радиоэкологии как-то без него обходятся). После этого меня уже не застала врасплох встреченная в одном из ростовских сборников «примордиалистская парадигма казачества» (автор, если кому интересно, – д. п. н. А. А. Озеров, ЮФУ).

Катя Л. – однофамилица и вряд ли родственница российского олигарха-металлурга. Роста среднего или немного выше, худенькая («худая» – смысл был бы тот же, а оттенок уже несколько другой), открытая и естественная в общении. По текущей учебе я ее не знал, как и почти всех других студенток, поскольку до недавнего времени лекционная нагрузка у меня была на чужом факультете. Выбор темы оказался случайным скорее для меня, чем для Кати. В одном из семестров меня попросили заменить выбывшую преподавательницу и прочитать курс «География Баренц-региона», а заодно понадобились и предложения к рекомендованной тематике курсовых и дипломных работ. Так нам с Катей досталась серьезная тема «Факторы сходства и различия социально-экономического развития Мурманской области, Северной Норвегии и северных районов Финляндии».

Катя поработала над ней хорошо, насколько это вообще возможно для студентки. Вывод о том, что при одинаковых исходных позициях западные соседи развивались намного успешнее, был предсказуем, но в такой постановке тема в текущей литературе мне не встречалась даже в местных изданиях, а в центральных – тем более. Могла бы получиться полноценная статья для университетского сборника, а дальше, может быть, диссертация и какое-нибудь пособие по истории и географии Баренц-региона. Но для меня это было бы слишком далеко от основных занятий, а Катя не стремилась ни в аспирантуру, ни в какую-либо область, связанную с социально-экономической географией. Возвращаться в родную Кандалакшу она тоже не собиралась и устроилась в Мурманске, поселившись где-то недалеко от меня. С тех пор мы раз в несколько месяцев встречались то на улице, то в транспорте, она была неизменно приветлива, но о своей работе ничего конкретно не говорила, о личной жизни – тоже.

Ярослава П. (уменьшительная форма – Слава, но к ней, по-моему, редко прибегали) под моим руководством не работала, разве что написала реферат по курсу «Мониторинг окружающей среды» (правда, такие рефераты делались по предложенному мной плану и с выбором объектов мониторинга из моего списка, так что работы должны были получаться заведомо не интернетовские). Ярослава выбрала тему по морскому планктону, что было чисто случайным совпадением с местом ее будущего трудоустройства.

Если снова начать с попытки описания внешности, то это может выглядеть неправдоподобной игрой на повышение, но мне и в самом деле кажется, что Ярослава могла бы успешно выступить на конкурсе «Лицо России». Внешние данные для конкурсов типа «Мисс Мурманск» у нее тоже могли быть, но при ее корректности в одежде и поведении такие мысли не возникали. Запомнилась искорка снисходительной иронии в ее взгляде, когда я задал вопрос, в каких единицах измеряется концентрация фитопланктона в морской воде – дескать, нашел, о чем спрашивать, «мне бы ваши заботы, господин учитель».

Весь этот позитив немного уравновесился для меня впечатлением от факультетской научной конференции, на которой Ярослава не выступала, но была назначена секретарем. Я ненамеренно занял место в первом ряду, которое оказалось прямо перед секретарским столиком, и мог держать ее в поле зрения на протяжении всего заседания. Оно оказалось необычно оживленным, некоторые темы были интересны сами по себе и вызвали небольшие дискуссии. Были активные студенты, пришедшие то ли показать собственную эрудицию, то ли поболеть за своих и сбить чужих неожиданными вопросами. Протокол не требовался, решение не принималось, поэтому секретарских обязанностей у Ярославы не было. Она так и просидела эти два часа без видимой реакции на происходящее, как если бы это было на скучной лекции, которую надо посетить, но можно не записывать.

Ярослава защитила дипломную работу на тему «Геоэкологические факторы воздействия морской транспортировки нефтеуглеводородов на береговую зону Мурмана» и была принята на работу в ММБИ, очевидно, для специализации по морскому природопользованию. Но в профильных отделах места не нашлось, поэтому первые несколько месяцев она поработала в канцелярии на подмене выбывшей сотрудницы, а потом ее перевели на лаборантскую работу в отдел геологии моря. За это время ее трудовой путь был следующим: разноска бумаг с первого этажа на второй; освоение методов гранулометрии и анализ проб из прошлых экспедиционных рейсов; участие в высокоширотной экспедиции на борту немецкого ледокола «Поларштерн» в Гренландское море и Арктический бассейн. Последнее было связано с тем, что потребовалось заполнить квоту для российских участников рейса, и Ярославу отправили в паре с более опытной сотрудницей, тоже геологом. Ко всем порученным заданиям Ярослава отнеслась одинаково добросовестно и, вполне возможно, с одинаковой степенью интереса.

Более опытная сотрудница вскоре уволилась из института, и Ярослава за два года опубликовала в индивидуальном авторстве четыре работы по донным осадкам Норвежского и Гренландского морей. Насколько я разбираюсь в морской геологии, это гарантированный стартовый капитал для кандидатской, а потом и докторской диссертации, достаточно набирать параллельный материал из публикаций с минимальной подпиткой от экспедиций своего института. Но Ярослава такой цели, видимо, не ставила и вышла замуж за сотрудника ММБИ, который тоже закончил педагогический университет годом раньше. Немного позже оба вместе или по отдельности нашли новые места работы и с тех пор пропали с нашей научной арены. Я их больше не встречал, но наша институтская молодежь, наверное, поддерживает с ними контакты.

Следующий случай резко выпадает из общего ряда и не допускает иронии. Ольга Г. попала под мое руководство по разнарядке, тему дипломной работы придумал кто-то другой: «Учет экологических неоднородностей при проектировании сети мониторинга в Баренцевом море» (какие подразумевались неоднородности и в какой области мониторинга их надо учитывать, я так и не сообразил). Меня предупредили, что девушка тяжело болеет – если я правильно понял и запомнил, саркомой лицевой кости. Это случилась уже на выпускном курсе, она прошла операцию, облучение, теряла голос, носила какой-то металлический каркас на нижней части лица. Об учебе не было и речи, но, по общему согласию, ей обеспечили возможность получить диплом без потери года (в лучшем случае).

Когда я с ней встретился, внешне всё выглядело не так страшно. Простодушный человек, вроде меня самого, мог бы и не заметить ничего чрезвычайного: высокая стройная девушка, плотный черный парик смотрится вполне естественно, закутать подбородок шарфом можно из-за простуды или ради оригинальности. Голос к тому времени восстановился и звучал нормально.

Подготовкой дипломной работы не нагружали ни меня, ни студентку. Кто-то с кафедры собрал несколько разделов из работ прошлых лет, превратил это в распечатку, внешне оформленную по всем правилам, а вникать в содержание никто не стал бы ни в то время, ни впоследствии. Туда попали обзор по дистанционному мониторингу Баренцева моря, результаты наблюдений за морскими птицами и методическая разработка по проведению школьного экологического урока. Мне оставалось написать правдоподобный отзыв руководителя и рецензию, которую с пониманием ситуации подписал один из наших сотрудников. Защита при соблюдении формальных правил тоже состоялась, Ольга что-то рассказала по заготовленной презентации, вопросов не последовало, отличную оценку поставили без обсуждения. Может быть, стоило предложить ей хоть что-то сделать самостоятельно по этой условной теме, но тем, кто ближе к студентам, должно быть виднее. Осенью мне сказали, что лечение закончилось вроде бы благополучно, семья переехала из Мурманска, а дальше у нас уже были новые студенты и новые проблемы.

Аня Б., напротив, оказалась одной из самых беспроблемных. Небольшого роста, с правильной, но холодноватой внешностью, вполне успешная в учебе. У меня она написала курсовую и потом дипломную работу на тему «Мониторинг опасных гидрометеорологических явлений на Баренцевом море». Наверное, это был выбор по какому-то остаточному принципу. Сомневаюсь, чтобы она сама видела какие-нибудь опасные морские явления, разве что туманы испарения в Кольском заливе, и тем более наблюдала бы их с интересом.

Для географов МГПУ это вообще не очень понятная постановка задачи – гидрометеорологию они знают слабо, а курс «Мониторинг окружающей среды» либо не изучали вообще, либо изучали с эколого-биологическим уклоном. Но для обзорной части у меня был готовый материал по морскому мониторингу, а для студенческого исследования я догадался использовать публикацию ААНИИ по многолетним изменениям высот волн в Баренцевом море. То, что это не наблюдения, а расчет, в данном случае не имело значения, главное, что это был хороший полувековой ряд из почти 500 ежемесячных величин. В нем Аня выделила периоды повышенной и пониженной штормовой активности, сделала несложную статистику их продолжительности, и этого хватило для выступления на «Географическом фестивале» в Петербургском университете, куда традиционно ездят наши перспективные студенты. Меня немного беспокоило, что на этом факультете есть два профессора-океанолога, специалисты именно по морским волнам. Один из них когда-то был моим неформальным руководителем, другой – старшим коллегой по аспирантуре. Опасаться можно было не их самих, а их учеников, которые могли бы легко разоблачить слабое знание и самого этого явления, и статистических подходов к его изучению. Но ничего такого не случилось, а защита в МГПУ тоже прошла вполне благополучно.

Развития успеха у нас не предвиделось. В аспирантуру Аня не стремилась, хотя и была отличницей, в гидрометеорологию – тем более. Как я потом узнал, она устроилась на работу в музыкальную школу. Получился не уникальный, но достаточно яркий пример дисгармонии между склонностями студентки и попыткой ее научной специализации.

Со Светой С. мы начали работать уже на этапе аспирантуры. Не помню, как это вышло, но мне предложили руководство ее обучением по уже сформулированному направлению – большим морским экосистемам. Я не возражал, девушка производила хорошее впечатление и по внешности, и в общении. Если бы пришлось проанализировать ее образ, как это требовалось в наше время в школьных сочинениях по литературе, с выделением положительных и отрицательных черт, то в первую группу можно было бы поместить трудолюбие, ответственность, скромность, воспитанность, а для второй осталась бы разве что вредная привычка к курению.

Тему диссертации я предложил в формулировке «Динамика информативных показателей большой морской экосистемы Баренцева моря», имея в виду, что у нас накоплено очень много гидробиологической и сопутствующей информации за несколько десятилетий. Теперь надо привести ее к сопоставимому виду, обосновать и собрать достаточно показательные данные, из которых можно сформировать временные ряды, и сделать выводы о современных тенденциях в экосистеме. Но это только мне задача показалась такой очевидной. Похоже, что Света понимала движение от курсовой работы к диссертации как написание нарастающих по объему рефератов, последний из которых достигнет 150 страниц и будет представлен к защите. Первый год прошел вроде бы с пользой – мы составили трехлетний план работы, потом была подготовка к кандидатским экзаменам, потом их сдача, параллельно я давал Свете указания и снабжал литературой. Год увенчался представлением обзора экосистемы Баренцева моря, который был написан на доброкачественном студенческом уровне, в крайнем случае пошел бы и в диссертацию, но не представлял собой ничего, кроме суммы фрагментов хорошо знакомых мне работ, преимущественно выполненных в ММБИ.

На втором году Света, живя в Североморске, совсем было пропала из виду, но затем устроилась на должность методиста на нашей же кафедре, и мы стали общаться на протяжении семестра почти ежедневно. Научная работа от этого не выиграла – стали отвлекать текущие служебные дела, иногда Света была готова отдельно встретиться и обсудить продолжение работы, но каждый раз что-то этому мешало. Потом, когда подошло время отчета за третий год аспирантуры, она принесла мне раздел по информативным показателям состояния экосистемы, но сразу призналась, что не нашла на эту тему никакой литературы, кроме моей же работы. Тут у меня руки опустились окончательно – не давать же указания самому себе по развитию собственных мыслей. Конечно, напрашивался совет – сделать какую-нибудь маленькую конкретную работу по статистике или хотя бы сопоставлению данных, извлеченных из публикаций, но теперь мы попали в порочный круг. Чтобы провести такое исследование, надо для начала осмыслить материал, а эта стадия формально уже пройдена.

Я предложил было Свете другое направление развития темы, причем искренне считаю, что для педагогического вуза это была бы неплохая работа. Насколько мне известно, еще никто не занимался внедрением морской составляющей в школьный цикл географии в Мурманской области. Можно было бы написать пособие по физической и экономической географии Баренцева и Белого морей, сделать из него методическую разработку для факультативного изучения или в качестве «регионального компонента» основного курса, потом апробировать его на школьной студенческой практике. Но эта идея, похоже, напугала Свету даже больше, чем перспектива остаться до пенсии методистом кафедры географии и экологии.

Вспомнилось из какой-то песенки времен моей молодости: «Идут года, стоит печаль в твоих глазах, / А я не знаю, что еще тебе сказать». Но может быть, это только мое понимание ситуации, а у Светы есть в жизни более важные проблемы.

Ксюша Ф. – обладательница фамилии второстепенного русского поэта конца XIX – начала XX века. Теперь он совсем забыт, но многие, не подозревая того, кое-что знают из его творчества:

«– Теперь такие погоды замечательные. Знаете стихи: “Это май-баловник, это май-чародей веет свежим своим опахалом”?

– Это Жарова стихи?

– М-м… Кажется. Так сегодня? Где же?»

Ильф и Петров не стали поправлять Воробьянинова, не буду и я. Имя Ксюша в наше время не наводит на мысли о старомодной интеллигентности, скорее наоборот. Но ведь когда-то, например, так могли называть Ксению Петровну Гемп (1894–1998), которая до преклонных лет занималась изучением морских водорослей, написала по ним более 70 работ, одновременно занималась историей, этнографией, краеведением, фольклористикой Севера. «Кольская энциклопедия» умалчивает, была ли у нее ученая степень, но в своем городе она удостоилась почетного гражданства, впоследствии – улицы своего имени, а современники называли ее «живая память Архангельска».

Этой великой биографии Ксюша на сегодня может противопоставить две печатные работы по одной страничке – тезисы студенческих конференций географического факультета СПбГУ, подготовленные под руководством двух профессоров нашей кафедры. Курсовой работой на тему «Сравнительная характеристика двух месторождений редких металлов Мурманской области и Северной Швеции» руководил видный мурманский геолог. Из публикации мне запомнилась заключительная мысль: «К сожалению, не удалось определить содержание золота в месторождении Северной Швеции. Это будет предметом наших дальнейших исследований».

Руководитель-геолог уволился из нашего вуза, и Ксюше вместо золотоискательства пришлось выбрать тему из моего списка. Она предпочла «Историю и современное состояние исследований архипелага Шпицберген». Тема мне представлялась удобной в том отношении, что весь материал можно было почерпнуть из сборников ежегодных конференций по Шпицбергену, которые проводит ММБИ. Но Ксюша предпочла действовать самостоятельно и для обзора нашла разнородную литературу в библиотеке КНЦ (сама она приехала на учебу из Апатитов), а в поисках практической части обратилась в гидрометслужбу, где ее снабдили буклетом о работе Шпицбергенской обсерватории. Там были графики многолетнего хода температуры и осадков, поэтому я предложил их несложный анализ с разбивкой на интервалы по 5 и 15 лет (строго по десятилетиям было бы хуже, ряд в начале и конце обрывался на их середине). Отсюда легко получались выводы о некотором потеплении, особенно зимой, и стабильности осадков.

В результате получилась разнородная, но, в общем, грамотная и нестандартная работа, удостоенная поездки на петербургский «географический фестиваль», где выступление прошло благополучно. После этого я не сомневался в отличной защите. Но доклад у Ксюши получился на удивление неуверенный, а в середине она и вовсе сбилась и стала искать пропущенное место в своих листках. При том что все студенты к выпускному курсу научились как минимум уверенно читать с экрана свои заготовки к докладу, это произвело на комиссию неблагоприятное впечатление, и защиту оценили на четверку (тем более что о дипломе с отличием речь не шла). Но Ксюша теперь настроена на повышение квалификации и поступила в магистратуру уже знакомого ей географического факультета СПбГУ. Жаль только, что по специальности «Страноведение и туризм», это, как мне кажется, большое искушение пойти в туристский бизнес.

Мне бы хотелось, чтобы эта история осталась с открытым финалом. Ксюше, в отличие от всех остальных (или, не буду категоричен, большинства остальных), окружающий мир интересен сам по себе, а не только как средство для достижения жизненных целей. Без науки Ксюша, наверное, обойдется, как и наука без нее, но все-таки, как сказал уже неважно кто, главное – справедливо: «Очарование, сопровождающее науку, может победить свойственное людям отвращение к напряжению ума». Две следующие героини этого очерка вряд ли настроены на такие победы.