Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Краткое введение в теорию морских круизов

Эта теория довольно проста. Всё, с чем сталкивается турист во время круиза, относится к одной из следующих пяти категорий.

1. Обязательная программа. Она включает объекты показа, которые входят в стоимость путевки. Их полагается осмотреть, прослушать, а самые добросовестные туристы должны еще и записать, какого это века и при каком короле построено. Куда потом деваются эти записи, я не очень представляю. Еще труднее представить, какая доля почерпнутой информации остается в памяти рядового туриста хотя бы через час после ее получения.

2. Произвольная программа, которая полностью приходится на свободное время в портах захода. Она состоит из магазинов, базаров и созерцания витрин, иногда перемежаясь мероприятиями типа посещения музея восковых фигур (но, поскольку такие мероприятия всегда собирают большую компанию, их можно отнести к обязательной программе). Магазины пояснений не требуют, стоит разве что сказать, что в группе наметились две линии поведения: одни начали тратиться в первом же городе, другие терпеливо выжидали до конца круиза – легендарного стамбульского рынка с его самыми низкими ценами среди всех мест, доступных нашим туристам. При этом вторые не теряли бдительности и внимательно следили за всеми приобретениями первых.

3–4. Хлеб и зрелища, иными словами, кормежка и культмассовая работа. Постоянной темой светских разговоров на «Армении» был контраст между искусством местных кулинаров и довольно посредственным столом, который нам предлагали в зарубежных городах. Эта тема стала особенно популярна после Рима (три обеда, два ужина и два завтрака, не столь уж плохих, но воспринятых всеми как «сплошные макароны»). Можно было подумать, что многие охотно остались бы на эти три дня на борту «Армении». Культурная программа во время переходов или в свободные вечера на стоянках не отличалась разнообразием: гарантированные ежевечерние танцы (не считая вечеров, занятых концертами самодеятельности, но об этом будет особый разговор), иногда кино в середине дня и короткие лекции по трансляции. Не исключено, что я установил своего рода рекорд «Армении», не посмотрев ни одного фильма и пропустив все концерты, в том числе и тот, который дала наша группа.

5. Окружающая среда. В нее входит то, что не относится к четырем предыдущим категориям: море, корабль с его жизнью, так не похожей на сухопутную, природа, люди, города, чужие языки, чужой образ жизни и всё прочее, не входящее в стоимость путевки. На окружающую среду реакции у среднего туриста самые элементарные: тепло – разделся, холодно – закутался, красный – остановился, зеленый – пошел, секс-шоп – ухмыльнулся и так далее. Конечно, под влиянием повторяющихся раздражителей вырабатываются и более сложные поведенческие реакции, но ввиду подвижного образа жизни они обычно не успевают закрепиться.

Если первые четыре категории довольно очевидны, то понятие окружающей среды я считаю своим открытием, требующим дополнительной теоретической разработки, хотя те, кто управляет организованным туризмом, его интуитивно постигли и успешно применяют на практике.

Первые два дня и три моря

Может быть, даже не три, а четыре, если считать по отдельности Эгейское и Средиземное. Моря исторические, общепризнанные и заслуживают отдельного счета, хотя это немного похоже на то, как отчитываются дважды за одну и ту же работу.

Отход «Армении» выглядел на удивление буднично, словно это везли не советских туристов в дальние страны, а покупателей на стамбульский базар. Не то чтобы я ожидал проводов с оркестром, но здесь обошлись даже без поздравления или напутственного слова по трансляции. В это время как раз объявили обед первой смены, и момент отхода мы пропустили. Кстати, эта смена сохранилась на весь рейс и стала во всех отношениях удачной – завтрак в самое подходящее время, восемь утра, после чего в дни заходов можно было не спеша собраться на экскурсию; обед получался сразу по возвращении, и тем самым высвобождалось чуть больше послеполуденного времени; а ужины были такими плотными, что лишний час на их переваривание получался очень даже на пользу здоровью.

О пропущенном зрелище отхода жалеть не приходилось. День был очень серый, бесснежный зимний город выглядел уныло, и вообще панорама Одессы с моря не идет ни в какое сравнение с теми городами, где мы потом побывали. Провожающих то ли не было вовсе, то ли они держались очень незаметно, и это легко объяснить: родные и близкие туристов могли оказаться в Одессе разве что случайно, а для экипажа трехнедельный рейс был событием очень заурядным.

Немногим интереснее прошел и весь остаток этого дня. Черное море при первой встрече с ним показалось холодным и тусклым, вроде летнего Баренцева, но зато было спокойным. Впрочем, и дальше за весь рейс штормовой погоды не было, за одним исключением, о котором будет сказано в свое время. Никто, кроме Лены, не знал, что в нашей группе есть специалист по прогнозам морского волнения, но и те, кому я по ходу дела об этом сообщил, не очень заинтересовались этим фактом.

На следующее утро жизнь пошла разнообразнее. После завтрака провели собрание, на котором пассажирский помощник вкратце рассказал о правилах безопасности в море. Сразу после этого объявили учебную шлюпочную тревогу, о которой все были предупреждены заранее, и она никого не застала врасплох. Тем более меня, поскольку я еще не забыл, как это делалось на «Профессоре Визе».

По этому поводу можно вспомнить, что там я упустил случай оставить о себе память на несколько рейсов вперед. После возвращения в Ленинград, пока мы еще жили несколько дней на борту судна, в один из вечеров к нам в каюту зашел подвыпивший третий помощник и поинтересовался, скорее для поддержания разговора, чем для пользы дела:

– Вот мы сейчас на стоянке, вроде всё спокойно, а тоже ведь бывают всякие случаи. Если, не дай бог, пожар или еще что-нибудь, знаете, как действовать по тревоге?

К счастью, он не стал ждать ответа и продолжил эту тему сам. К счастью, потому что я уже приготовился сказать:

– Конечно, знаем. Надо надеть спасательные жилеты, выйти к шлюпке номер три левого борта и ждать команды на посадку.

Пока все фотографировались в оранжевых жилетах, на что команда, очевидно, привыкшая к таким мероприятиям, смотрела спокойно, из утреннего тумана показался турецкий берег. Судно легло в дрейф, и сначала было досадно, что прохождение Босфора откладывается, но с приближением обеденного времени возникло беспокойство, не помешает ли обед Босфору. Отчасти так и получилось, но обед застал нас на самом входе в пролив, и мне пришлось заверить Георгия и других, кого это волновало, что главного зрелища мы не упустим. Обслуживание в ресторане было четким, при желании можно было пообедать очень быстро, и через четверть часа все, кого интересовал Босфор, уже снова поднялись на палубу с фотоаппаратами.

Служба информации на этот раз оказалась на высоте, и всё, что открывалось слева и справа на подходе к Стамбулу, было прокомментировано по трансляции. Я сверил свои впечатления и этот комментарий с книгой двух авторов с шахматными фамилиями, Ю. А. Петросяна и А. Р. Юсупова, «Город на двух континентах», благодаря чему не упустил одну интересную подробность. Когда судно миновало по азиатскому берегу место, где в 1833 году стояла лагерем русская армия, наш информатор сообщил об этом факте, но оставил его без пояснений. Слушатели, наверное, приняли это за эпизод одной из бесчисленных русско-турецких войн. В действительности десять тысяч русских солдат были посланы сюда Николаем I на выручку турецкому султану, когда с востока к его столице подошла мятежная армия султанского наместника в Египте Мухаммеда Али. Присутствия русских оказалось достаточно, чтобы ее остановить, и в честь этого событии был установлен памятник с надписью: «В этой долине русские войска были гостями и ушли. Пусть дружба двух империй останется крепкой и стойкой. И да будет долго воспеваема устами друзей».

После необыкновенно живописных берегов с городками, крепостями, виллами, гостиницами и повседневной турецкой жизнью, до которой было рукой подать, вид самого Стамбула не стал кульминацией и даже слегка разочаровал. За мостом (напомнившим мне житомирский через глубокую долину реки Тетерев) пролив расширился, берега отступили, город оказался окутан грязноватой дымкой, которая позволяла видеть только контуры нескольких небоскребов справа от входа в Золотой Рог и эффектные силуэты мечетей слева от него.

Заход в Стамбул по программе круиза планировался на обратном пути, и благодаря этому вхождение в экзотику получилось постепенным. Уже в сумерках по левому борту показался остров Мармара, а Дарданеллы были пройдены ночью, так что следующая доза впечатлений откладывалась до завтрашнего дня.

На переходе от Босфора до Пирея мы с Корешковым сделали два важных дела. Для начала необходимо было раздать нашей группе деньги на карманные расходы. Всю валюту мы получили в долларах, что, с одной стороны, было хорошо (страшно представить, что в каждой стране пришлось бы отоваривать точно отмеренную сумму местных денег), но с другой – создавало потом некоторые затруднения с обменом. Каждому причиталось по 49 долларов 50 центов, но деньги были только бумажные, поэтому для начала нам пришлось разбить группу на пары, в каждой из которых один получал на доллар больше и после размена должен был вернуть другому полтинник.

Корешков изгнал из каюты наших соседей, и мы с ним разложили у меня на одеяле 44 кучки зеленых бумажек. Как ни старались мы, к концу счет немного не сошелся, и пришлось заново проверить все кучки, но теперь, узнав Корешкова лучше, я не слишком удивляюсь этой путанице. Впервые в жизни я держал в руках настоящие доллары, и сразу больше двух тысяч, чем может похвастаться не всякий советский человек. [Знать бы тогда, что уже скоро в демократической России поначалу и полсотни будут считаться солидным капиталом, но впоследствии и две тысячи – скромной суммой, даже не требующей письменного декларирования.] Среди моих собственных купюр оказалась десятка с надписью «It’s for my pussy», и любопытно было представить себе путь этой купюры от «кошечки» невесть в каком конце света, через московский банк в мое распоряжение и затем в одну из периферийных контор «Банко пополаре ди Милано» в Риме, а в каких краях она оборачивается сейчас – опять-таки можно только гадать.

Если, проделав эту работу, мы сорок два раза услышали «спасибо» и ничего другого, то следующее наше действие не встретило такой дружной благодарности. Более или менее считаясь со сложившимися компаниями, мы составили подгруппы по три-четыре человека, в каждой из которых было хотя бы по одному мужчине, поскольку главное правило нашего загрантуризма гласит, что никто не должен в свободное время ходить в одиночку, и женщины ни в коем случае не должны оставаться без защиты. Огласить получившийся список на собрании группы Корешков почему-то попросил меня. Когда я это сделал, народ заволновался, хотя мы заранее предупредили, что распределение не окончательное, и все возражения будут по возможности учтены. Кое-как мы установили спокойствие, объявив, что все, кого наш проект устраивает, могут быть свободны, а остальные пусть подходят в порядке очереди. Больше всего я опасался, что останется несколько женщин, с которыми никто не захочет гулять, но, как ни странно, после учета всех пожеланий подгруппы получились без остатка. Похоже, что подтвердился афоризм (кажется, Чехова): «нет такого урода, который не нашел бы себе пары, и нет такой дряни, которая не нашла бы своего читателя».

Образованные нами подгруппы выдержали испытание временем, хотя и не без исключений. Коля Симонов, как ни боролся с ним Корешков, не удержался ни в одной из них и ходил либо один, либо с Ниной Михайловной. Георгий и Лена получили в нагрузку соседку Лены по каюте, довольно вульгарную женщину лет сорока, против чего не возражали, но постепенно от нее избавились. Сам Корешков записал к себе в группу двух своих помощниц и Марину Дмитриевну, но потом смущенно объяснил мне:

– Марины Дмитриевны с нами не будет. Она говорит, что гиды могут ходить сами по себе, и у нее есть какие-то свои дела.

Я почти автоматически попал в общество своих соседок по ресторанному столу и поначалу был этому рад. Все они показались мне в меру симпатичными, каждая в своем роде, неглупыми и не лишенными чувства юмора. Если бы мне пришлось расставить своих спутниц по круизу в порядке предпочтения, им достались бы второй, третий и четвертый номера (правда, я затруднился бы сказать, кому какой). Но должен признаться сразу, что контакта с ними у меня не получилось. Казалось бы, за таким столом, как наш, должна слышаться непрерывная женская болтовня обо всем на свете, в которую я изредка встревал бы с умными замечаниями. На деле же преобладало молчание, прерываемое только вежливыми просьбами передать соль или сахар, а мои попытки его нарушить обычно повисали в воздухе.

Когда я поделился этим с Георгием, он заметил: «Они и между собой не очень ладят». Похоже, что так и было. Может быть, Алла с Наташей о чем-то догадывались в отношении Марины, а то еще и распространили эту догадку на меня.

Утром 1 февраля прошли между островами Эвбея и Андрос проливом Кафиревс, после чего греческие берега уже не терялись из виду. Название пролива, как и то, что главная площадь Афин называется Синтагма, я восстановил сейчас, два с лишним месяца спустя, одним лишь усилием памяти, не прибегая к справочникам, и полагаю, что могу этим гордиться. Сомнительно, чтобы еще кто-нибудь из пассажиров «Армении» вспомнил сейчас эти названия одновременно.

На земле древней Эллады

Заголовок не самый оригинальный, но вполне отвечающий содержанию. В этом мы вскоре сможем убедиться.

После обеда впереди развернулась панорама огромного города по берегам залива и склонам гор, опять-таки прикрытого в центре грязной дымкой (судя по литературе, Афины этим отличаются особенно). На подходе к порту Большие Афины остались справа, а Пирей вблизи оказался вполне современным, с безликой многоэтажной застройкой, но зато живописно расположенным на перешейке между двумя бухтами – большой, где и находится главный греческий порт, и маленькой, вдающейся в самый центр города, со стоянкой яхт и катеров.

Этот заход был первым и последним, когда нас не выпустили на берег сразу, а продержали на борту часа четыре, но такая задержка была предусмотрена программой и беспокойства не вызвала. Обстановка при этом была немного аэропортовской, по трансляции одно за другим делались объявления типа: «Кемеровской группе собраться на веранде левого борта в 18.45» или: «Всем оставаться на своих местах, к выходу вас пригласят».

Круизная программа открылась ужином в таверне «Ночные Афины» с просмотром фольклорного искусства. Выехали туда уже в темноте, и первое впечатление благодаря этому было поразительным. При свете оранжевых фонарей всё приобрело очень облагороженный вид, ярко освещенные изнутри магазины и кафе выглядели безупречно новыми и опрятными, а реклама на магистрали Пирей – Афины по количеству и разнообразию не уступала Бродвею, насколько его можно себе вообразить. После этого центр Афин показался неожиданно бледным и невыразительным.

В большом неуютном зале так называемой таверны триста человек разместились в страшной тесноте. Ужин был обильным, но невкусным, к тому же подача блюд растянулась настолько, что под конец интерес к ним уже пропал. Позже я прочел в импортном путеводителе, что греки равнодушны к ресторанной кухне и считают ее только приложением к вечерним развлечениям, так что с нашим ужином всё можно считать правильным.

Песни и пляски примерно соответствовали тому, что следовало ожидать. Когда ведущий объявил народный танец области Бетика, мне послышалось, что он назвал его «заебетикос», но за правильность слова я не ручаюсь. Было здесь и приглашение добровольцев из публики на сцену, без чего такие вечера не обходятся. Нашей группе это обычно не грозило, она сходила на берег одной из последних, и ей доставались места в дальних углах.

Конечно, любые впечатления чего-нибудь да стоят, но было немного досадно, что первая треть времени, отведенного на Грецию, потрачена так бездарно. Стоило собирать триста человек со всех концов страны, разных по возрасту, образованию, интересам, чтобы всех их для начала отправить на созерцание греческих народных танцев. Не сомневаюсь, что многие вместо этого с удовольствием отдохнули бы вечером на судне. Пусть это организованный туризм, но почему бы не организовать его так, что всем предлагаются на выбор либо те же греческие танцы, либо поездка в театр, либо просто прогулка по Пирею и ужин в ближайшем ресторане, либо экскурсия по древнегреческим руинам в лунном свете и так далее.

– Чего захотел, – ответил бы мне умный пропагандист, если бы такой был у нас в группе, и я вздумал бы с ним откровенно поговорить. – У нас туризм общедоступный, мы не можем каждого обслужить по особой программе.

– Пусть будет не такой общедоступный. Я готов уплатить не полторы тысячи, а все три, даже пять – может быть, другого такого случая за всю жизнь не представится.

– Да, но у тебя потому и есть такая возможность, что наша экономическая система с ее туризмом для бедных позволяет тебе откладывать свободные тысячи и не думать об экономии. Как знать, если она изменится, твоих сбережений хватит разве что до Конотопа и обратно. – На это я вряд ли смог бы возразить. [С Конотопом я тогда неожиданно угадал. В недалеком будущем он стал одним из пунктов пограничного контроля на линии Москва – Киев. Правда, ближе к российской границе есть еще и Хутор Михайловский.]

На следующее утро при естественном освещении чудеса магистрали Пирей – Афины сильно потускнели. Выглядит она в меру современно и не очень выразительно (не считая таких деталей, как горы вдали, море с бухточками и островами вблизи и апельсиновые деревья, усыпанные спелыми несъедобными плодами). До этого Афины представлялись мне примерно так: посередине большой холм, на нем величественные развалины, а вокруг что-то неопределенно обширное. Как ни странно, Афины именно таковы, разве что, кроме Акрополя, в центре города есть еще несколько холмов, в том числе Ликавит, раза в три его выше. Акрополь приятно удивил свежей травой и луговыми цветами, до этого я настраивался только на тусклые вечнозеленые растения. Парфенон в точности соответствовал фотографиям, Эрехтейон – не совсем, поскольку был в лесах, а внизу во все стороны тянулись улицы современного города с прямоугольной планировкой, почти без площадей, соборов, бульваров и выдающихся построек. В нескольких местах это однообразие нарушалось пустырями, каждый из которых грекам чем-то дорог – где остатки театра, где агора, где развалины храма Зевса или чей-то мавзолей.

Накануне на собрании Корешков предупредил, что группа должна во время экскурсий соблюдать дисциплину и фотографировать только в специально отведенные минуты, а объяснения гида и их перевод слушать, не разбегаясь. Но при виде Парфенона он сам об этом забыл первый и сразу бросился искать точку для съемки. Начиная отсюда, группа разделилась на снимающих и слушающих, и Корешков, у которого были и фото-, и киноаппарат, этому не препятствовал. Для себя я решил, что глупо стоять и слушать гида, если у меня дома лежит номер «Курьера ЮНЕСКО», специально посвященный Акрополю, и в нем информации в десять раз больше, чем понадобится мне когда-либо в будущем.

Теперь в моем личном архиве Акрополь и особенно Парфенон представлены с многократным запасом – помимо этого журнала, еще в туристских проспектах, в фотопутеводителе, на открытках и собственных черно-белых фотографиях. На этом холме вообще тратится невероятно много пленки только для того, чтобы запечатлеть несколько строений, которые давно уже отлично сняты, и не только в облике развалин, но и в реконструированном виде, с макетов. Для большей экзотики я попытался поймать в свои кадры молодых экскурсантов японской или тайваньской внешности, семью не то индусов, не то пакистанцев и молодую негритянскую пару, которая тоже гуляла с фотоаппаратом. Все-таки к концу XX века черная раса далеко продвинулась в своем развитии, подумал я, не то что некоторые белые, которым позволено передвигаться только группой и по команде. Правда, на Акрополе нам разрешили свободно погулять минут двадцать и вернуться к автобусу вне строя.

Афины как таковые в программе экскурсии предусмотрены не были. С Акрополя нас повезли в национальный археологический музей без остановок, только показывая достопримечательности, попадавшие в поле зрения: арка Адриана, ботанический сад, дом Шлимана, университет. Хорошо еще, что маршрут пролегал через главную площадь (напоминаю, что она называется Синтагма, что означает площадь Конституции). Она немного похожа на Вацлавскую в Праге, только пражскому Национальному музею здесь соответствует здание парламента, а конной статуе Вацлава – могила неизвестного солдата с вечным огнем и часовыми в легкомысленной форме времен борьбы за независимость (юбки и обтягивающие рейтузы).

Час, проведенный в археологическом музее, был в моей жизни не самым интересным. Все семь групп зашли в музей почти одновременно, поэтому гид устроил для нас показ в обратном порядке – от позднего эллинизма до каких-то сверхдревних греков. Ничего не скажешь, там были очень выразительные скульптуры, всё сплошь обнаженные атлеты или закутанные скорбящие женщины на надгробиях, но для знакомства с древнегреческой цивилизацией хватило бы и Акрополя, а этот час можно было бы провести куда содержательнее на автобусной экскурсии или пешей прогулке.

Из музея автобус сразу отправился в пирейский порт. По дороге расстались с афинским гидом, который до того понравился Корешкову и переводчице, что они отдали ему оба сувенира, не оставив ничего шоферу. Переводчица предложила, чтобы на выходе из автобуса каждый дал шоферу что-нибудь из личных запасов. Любопытно было представить себе, как он держит кепку, и ему туда бросают кто значок, кто открытку, кто монетку. Но я вышел в заднюю дверь, так и не увидев, как это выглядело на самом деле.

Впереди у нас было несколько свободных часов во второй половине дня, и теоретически можно было еще раз съездить в центр Афин, это километрах в десяти от пирейского порта. Не исключено, что будь этот заход в конце рейса, я бы так и сделал, но пока о такой самостоятельности речи не было. Всем нам было рекомендовано не уходить дальше двух-трех кварталов от порта, тем более что самые многочисленные и дешевые магазины были именно там.

В обществе трех женщин двигаться пришлось не спеша, но от Пирея я все равно многого не ожидал. Вполне современный город с банками, офисами, множеством магазинов, правильной планировкой. Очень может быть, что это самая процветающая часть Больших Афин. Так или иначе, все районы, которые мы увидели, не поражали ни современными архитектурными достижениями, ни стариной, чему я впоследствии узнал объяснение.

В прошлом столетии Афины (как и София, немного на них похожая) были совсем незначительным городком. После разгрома греческой армии и изгнания греческого населения из Малой Азии в 1922 году в Афинах скопилось полтора миллиона беженцев, в пять раз больше, чем было до этого населения в городе. Надо полагать, в те годы греки думали об архитектурных красотах меньше, чем их великие предки до нашей эры.

Прогулка получилась без магазинов, хотя Марина не пропускала ни одной витрины с женской обувью и сохранила эту привычку до самого конца путешествия. В Пирее, как и чуть ли не во всех других городах Средиземноморья, магазины в середине дня закрываются на три-четыре часа, хотя зимой дневной отдых вроде бы не очень нужен (впрочем, в Греции и на следующих заходах, до Барселоны включительно, было почти по-летнему тепло, 15–20 °С). [Вот ведь еще когда я отметил слабость греческой экономики, которая вскрылась четверть века спустя.] Только под конец прогулки, уже вернувшись на набережную, мы попали к открытию многочисленных сувенирных магазинчиков и разменяли первые доллары. (Отсюда и дальше каждый новый город начинался для нас с вопроса: «Доллары принимают?» На этот раз принимали).

Я купил несколько открыток, фотопутеводитель и на этом было успокоился, но тут с опозданием увидел, что у греков довольно интересные мелкие монеты: с барельефами философов, а на решке у Демокрита даже изображены атомные орбиты. С ходу я купил еще несколько открыток, но сделал это так неудачно, что остался с одним Аристотелем достоинством в 5 драхм и американской 25-центовой монетой, которая ни на что мне не пригодилась почти до конца круиза.

После ужина судно покинуло пирейский порт. Первый заход, первая страна и первая столица остались позади. Начало несколько разочаровало, но если перелистать проспекты и путеводители по Афинам или отобрать самые типичные открытки в киосках, то окажется, что едва ли не три четверти всего этого отведено Акрополю. Следовательно, главный греческий объект мы увидели, и не исключено, что более продолжительное посещение Греции тоже свелось бы к одним только величественным обломкам. Дельфы, Олимпия, Спарта – в Греции этого сколько угодно.

Наверное, у Корешкова после отхода на душе стало спокойнее. Накануне руководителей еще раз проинструктировали и заодно сообщили им, что недавно в Греции пропала без вести некая советская туристка – молодая, семейная, во всех отношениях положительная, так что на побег это не было похоже. «Представляете, с каким настроением они поехали дальше?» – сказал мне огорченный Корешков. – «Пятно на группе, пятно на всей области».

Следующий день был совершенно круизный – солнечный, теплый и почти штилевой. Переход до Мальты был не самым длинным, но самым однообразным, вдали от побережий и островов. В тесной и душноватой каюте не сиделось, а пространство для прогулок было очень ограниченным – внутренними или наружными переходами от музыкального салона и холла перед ним до кормы с маленьким открытым бассейном без подогрева. На этом пространстве то и дело случалось встретиться со своей сослуживицей и соседом по каюте, что немного напоминало историю Генриха VIII и Анны Болейн в изложении Джерома К. Джерома:

«Пожалуй, англичанам в те времена было нелегко найти уголок, где бы не любезничали эти юные сумасброды…

…Жители Бэкингемшира постоянно натыкались на эту парочку во время ее идиллических прогулок по Виндзору и Рейсбери и всякий раз восклицали: “Ах, это вы?..”

…И они брели в Кент и сразу же, нос к носу, сталкивались с Генрихом и Анной, которые слонялись вокруг Хэвер-Касла…

…Но, добравшись до Сент-Олбенса, они заставали всё ту же злополучную парочку, целующуюся у стен аббатства…

И тогда они уходили к пиратам и занимались морским разбоем».

Пусть не до такой крайности, но мне это тоже было не совсем по душе. Но однажды я подумал: «Интересно, а кто полгода назад без угрызений совести оттеснил свою сослуживицу в резерв, хотя до этого несколько раз бывал за границей и при желании мог бы и в будущем найти к этому способы, не претендуя на профсоюзную путевку? Не похоже ли это на действия пассажира, который при кораблекрушении лезет первым в шлюпку, расталкивая женщин и детей?»

Впрочем, я не судил себя слишком строго. На моем месте так поступил бы каждый.

Вечером Корешков провел еще одно собрание группы. На этот раз речь шла о нашем вкладе в культурную жизнь «Армении». От нас, как и от каждой из остальных групп, требовалось обеспечить программу одного из вечеров – концерт самодеятельности, стенгазету и небольшую выставку, посвященную Мурманской области. Задача немного облегчалась тем, что свободных вечеров впереди было мало, поэтому нас объединили с кемеровской группой, причем это совместное выступление было запланировано уже в конце круиза, после всех остальных.

Я опасался, что группа на все предложения Корешкова будет мрачно отмалчиваться, однако многие отнеслись к этому заинтересованно, посыпались предложения. Корешков их с удовольствием записал и тут же зачислил подателей предложений в две инициативные группы – по концерту и по стенгазете. Другое дело, что советующих было больше, чем готовых к реальному участию, но для меня было главным, что от этого временно удалось остаться в стороне. В отношении самодеятельности я заранее сказал Корешкову, что на меня рассчитывать не стоит, а в отношении стенгазеты он сделал главную ставку на Нину Михайловну, хотя та согласилась сотрудничать не очень охотно.

Тем не менее кое-что было намечено и для меня. Дирекция круиза задумала устроить на одном из переходов «встречу с интересными людьми». В качестве таковых были намечены какой-то председатель агропромышленного объединения из Эстонии и я – один из немногих, если не единственный научный работник в этом рейсе. Я легко согласился, заранее решив, что всегда сумею что-нибудь рассказать о морских волнах, и это не обязательно будет интересно, но в любом случае уместно. Однако встреча так и не состоялась, и никто на судне не узнал об упущенной возможности познакомиться с интересным человеком.