Текст книги "Очерки круизной океанологии"

Приложение 2. Галопом по Европам, или Круиз без экзотики[3]3
  Опубликовано: Известия // 03.08.87.


[Закрыть]

[Легко понять, почему я прочел эту статью с таким интересом, приобщил вырезку к машинописному экземпляру своего очерка, а теперь не поленился перепечатать ее в виде приложения (газетный шрифт того времени не поддался автоматической перекодировке). Мои реплики по тексту сведены к минимуму, основной комментарий – в конце.]

Теплоход «Армения» стоял у причальной стенки порта Касабланки. К трапу подошли семь автобусов марокканской турфирмы. Из них вышли триста пассажиров и, подхватив чемоданы, бросились к трапу… Не сразу началась погрузка. Пока дирекция круиза, прибывшая вместе со всеми, первой взошла на судно, разобралась, что к чему, толпа изнывала под жарким африканским солнцем. Первые ряды напирали на трап, вторые давили на первые. Моряки пытались успокоить пассажиров: вот-вот, дескать, займете места в каютах, не надо волноваться, просьба по трапу проходить с интервалами, а то можно и провалиться… Так начинался наш круиз…

Стоящая рядом пожилая женщина сказала взволнованно: «И на этом маленьком теплоходике мы отправимся в океан? А мои дети говорили, что круиз состоится на большом лайнере, у которого есть специальные подводные крылья против качки. Мне кажется, что тут и не поместится вся эта масса людей. И вообще: если бы было возможно, честное слово, я тут же улетела бы обратно, домой…»

Нет, улететь обратно уже было нельзя: аэробус Ил-86, доставивший нас из Москвы в Касабланку, отправился в обратный рейс, забрав триста советских туристов, завершивших средиземноморский круиз и уступивших свои места на «Армении» нам, семи группам из Москвы, Ленинграда, Ивано-Франковской области, Калуги, Новосибирска, Свердловска и Ставропольского края.

Моя знакомая, ее зовут Тамара Петровна, была обескуражена. Так вышло, что в самолете мы сидели рядом, полет длился семь часов, времени оказалось с лихвой, чтобы обменяться мнениями. Узнал от нее, что недавно вышла на пенсию, и сын с невесткой преподнесли ей подарок: путевку почти за полторы тысячи в круиз, сказав: «Ты, мамочка, заработала такой отдых; поезжай, посмотри на белый свет…»

– Но я никогда не думала, – сказала она, – что начало путешествия окажется столь хлопотным. Что стоит одно оформление документов, беготня за характеристиками-рекомендациями, утверждение в трудовом коллективе, где я уже не работаю. Но всё утвердили: двадцать лет была там лаборанткой, а потом эти вопросы анкеты, инструктажи дома, в Ставрополе, в Москве. А вот о самом круизе, в частности, о судне, никто ничего не сказал…

– Погодите, как не сказал? Помните, в Москве, в «Интуристе» говорили про «Армению»?

– Но это было в канун вылета! И все же если бы объяснили, что корабль такой маленький, я бы ни за что не поехала! [А что она ожидала увидеть? «Титаник», что ли?]

Бедная Тамара Петровна… Для нее – всё внове, она-то не догадывалась, что туризм – удел мужественных и закаленных! И буквально через день, когда наш теплоход взял курс в открытый океан, на Канарские острова, началась такая качка, что ей, как и многим другим, три дня кряду еду официантки носили в каюту.

– Отдохнули? – спросил я Тамару Петровну, когда мы прощались после возвращения на родные берега.

– Мое счастье, что не надо идти на работу, дома еще долго буду приходить в себя.

Вроде бы я сам уже «пришел в себя» и готов порассуждать на тему: советский турист за рубежом, его информированность сквозь призму ответственности «Интуриста». Да, на инструктажах перед отъездом он получает минимум полезных сведений. Но это полбеды, его пичкают дезинформацией – вот что гораздо хуже. Например, сколько менять нам денег на чеки Внешторгбанка для пользования ими на корабле? Сказано было: достаточно по тридцатке. И какова была обида тех, кто внял уговорам: работали четыре бара, сувенирный магазин, и чеков многим не хватило.

– Как же так? – возмущался в беседе со мной капитан Евгений Вестфаль, человек воспитаннейший, ровный, доброжелательный и заботливый. – Ведь нам вдвое увеличили план товарооборота на судне, а туристов лишили возможности покупать всё то, что для них приготовлено? О чем думают в «Интуристе?

Действительно – о чем? В программе значится после прибытия в Касабланку посещение столицы Марокко – Рабата? Значилось, но в последний момент не состоялось. Без комментариев со стороны дирекции круиза.

Кстати, вместе со сменой туристских групп, что оправдано, менялась и эта дирекция да семь переводчиков. Зачем? И порядка в организации дела было бы больше, да и экономия средств оказалась бы весьма ощутимой, проведи наши руководители на корабле не двадцать дней – срок круиза, а два раза по двадцать. Наверное, тогда бы по-иному прошло и пребывание в Касабланке.

Мы просидели почти ночь в Шереметьево-2 в ожидании оформления таможенных и прочих формальностей, затем утомительный перелет. Но вместо того, чтобы сначала отвезти нас на лайнер, дать возможность передохнуть, умыться, всех триста туристов прямо из аэропорта покатали в автобусах по городу, накормили обедом в ресторане под грохот тамтамов тамошнего ансамбля народной песни и пляски и только тогда, очумевших от шума и гама, доставили к трапу.

Программа не выдерживалась и в дальнейшем. Там, где были обещаны музеи, скажем, в Афинах, их не было. Не было, увы, и там, где программа вообще умалчивала об их существовании, так же, как театров, ряда других интересных мест, известных всему миру. Пожалуй, кроме беглых, галопом, экскурсий и Ватикана с его музеем, никаких ярких, запоминающихся впечатлений не оставили остальные города и страны. А наш турецкий гид, прекрасно владеющий русским языком, сказал в автобусе: «Мне жаль, но я только из окна покажу вам музей Айя-София, Голубую мечеть и прочие достопримечательности Стамбула. По непонятным причинам программой это не обеспечивается…»

Нам было тем более обидно. В программе, между прочим, говорилось, что мы дважды обедаем в Риме в «типичном итальянском ресторане». Оба раза обедали в типичной «столовке» с конвейерной раздачей блюд, среди которых, увы, не нашлось места пицце и спагетти [какими наивными были советские люди в отношении кулинарии, и не только, конечно…]. Вот когда мечтали все мы очутиться на своем судне и вкусить разнообразных яств, которыми от души потчевали нас директор ресторана С. Погосян и шеф-повар Н. Снисаренко. Вообще на теплоходе мы чувствовали себя воистину в тесноте, да не в обиде – экипаж сделал всё возможное, чтобы каждый остался доволен заботой и вниманием.

Ну а на берегу – все тот же галоп. По неполному дню пробыли в Барселоне и на Мальте, менее суток – в Стамбуле, полтора дня – в Риме и столько же – в Афинах, вернее, в порту Пирей. И, странное дело, несмотря на краткость стоянок, времени пустопорожнего было предостаточно из-за незагруженности программы. Вызывает недоумение: зачем в круизе Канарские острова, не лучше бы, не компактнее ли было бы посещение, скажем, юга Франции или Туниса? Ведь «топали» океаном туда день и две ночи, обратно, в Барселону, – трое с половиной суток. И вообще, почему мы больше находились в открытом море, покидая города чуть ли не с обеда, чем на берегах дальних?

Вопросов накопилось много. Почему фирмы – контрагенты «Интуриста» не обеспечили выполнение ряда пунктов программы? Кстати, раньше они снабжали советских туристов проспектами, картами, путеводителями, теперь – ни-ни. Снижена требовательность «Интуриста» или он экономит на нас – в этом и в сокращении программы, ее «урезывании»? Выяснить в дирекции круиза не удалось. Но стало очевидным, что до предела (или беспредельно) сжатое время пребывания на берегу вызвано… экономией валюты. Понимаете, «Интурист» одним махом убивает двух зайцев: и фирмам платит меньше, и самим туристам. Еще на инструктаже группы в Ставрополе, когда объявили скудные сведения о предстоящем круизе, даже слепо отпечатанных программок на всех не хватило, но и в них была путаница. По ее милости пришлось лишний день провести в Одессе – так обошлась нам «опечатка» «Интуриста».

Один из самых болезненных вопросов – обмен валюты. Сего дня ее меняют столько, что испить водицы – хватит, на открытки – тоже, но зайти в кафе – уже недостанет. И узнаешь на дальних берегах братьев-соотечественников по настороженному виду, кучности (последствие «инструктажей»), а то еще – и по толчее у магазинов, где возникает обменная торговля – «ложка-матрешка» на какой-нибудь заграничный сувенир. Стыдно, унизительно и недопустимо. Ведь мы – представители огромной могучей державы.

Понимаю, это зависит не только от «Интуриста». Но от «Интуриста» зависит составление программ, достойных чести нашего человека и обеспечение этих программ на 100 процентов. Без экономии на туристе, который затратил тысячу, полторы, а то и до двух тысяч своих трудовых и кровных денег на тот же круиз.

Слышал я, читал, что западные туристские фирмы, заранее четко и всеобъемлюще проинформировав туриста, завлекая его яркой рекламой, элементарно упрощая все формальности, гарантируют в определенном и довольно крупном проценте оплату любой, малейшей даже неурядицы в туре или круизе. То есть неустойка соразмерна неудобствам, которые претерпел человек. По любому оправданному поводу деньги возвращаются: турист всегда прав, он не должен страдать по чьей-то вине. Не стоит ли поучиться этому нашему родному «Интуристу»?

Да и что ему учиться – умеет же он отменно организовывать такие же круизы для иностранцев. А для своих? Ясно одно: всё то, что было вчера и сегодня, что омрачало настроение, портило отдых советского человека, выезжающего в отпуск за рубеж, не может, не должно повториться завтра. Тем более что завтра количество таких поездок, уверен, возрастет многократно.

В. Олиянчук, соб. корр., г. Ставрополь

[Не предлагаю сравнивать этот очерк с моим. Журналист задумал критическую статью на материале своего отпускного путешествия и с этой задачей успешно справился, после чего, очевидно, вернулся к привычной аграрно-индустриальной тематике (в те времена в Ставрополе более важной не было). Правда, мне кажется не очень удачной отсылка к Тамаре Петровне. Такая недовольная пенсионерка могла оказаться где угодно, с приближением старости раздражает любое нарушение привычного ритма жизни (сужу по себе). А вот, например, сопоставимая с Тамарой Петровной по возрасту и уму учительница из Мончегорска, упомянутая в двух эпизодах моего очерка, чувствовала себя прекрасно и ни на что не жаловалась.

Здесь очень важно время публикации статьи, так же, как и самого круиза. В конце 80-х обстановка менялась быстро, месяц равнялся году, прожитому в начале десятилетия. К середине 87-го диапазон дозволенной критики уже заметно расширился, но до подрыва основ было еще далеко. Заметно, что автор критикует не людей, а обезличенные организации («Интурист», дирекция круиза), хотя не упускает случая сделать комплименты капитану и руководству ресторана.

Но мне интереснее сравнить круизы сами по себе. За три года резких изменений в их организации не произошло, хотя тенденция к ухудшению заметна. Наш маршрут, безусловно, был лучше продуман и оказался намного комфортнее и физически, и морально. Такое неприятное начало, как в круизе-87, могло сильно сказаться на общем впечатлении. Да и вообще, как сам я отметил в своем очерке, вхождение в экзотику должно быть постепенным. Думаю, что встречным группам в этом отношении повезло больше.

Если журналист ничего не пропустил, заходов у них было столько же, сколько у нас – девять. Это вполне вероятно, если учесть, что их однонаправленный маршрут был не короче нашего кругового: зигзаг Касабланка – Канары – Барселона примерно совпадает с расстоянием от Барселоны до Одессы.

По качеству заходов мы явно не проиграли. Романтическая Касабланка для них, похоже, не раскрылась (как и для нас – Тунис). Канары в то время еще не воспринимались массовым сознанием как престижный курорт. Возможно, там задержались на два-три дня для пляжного отдыха (опять-таки, в хорошей туристской практике это должно быть в конце, а не в начале). Но главное, что Канары в то время были базой нашего океанического рыболовства, там проходила массовая смена экипажей, а это означало такой размах дешевой торговли, до которого далеко любому стамбульскому базару. Журналист эту тему не затронул.

На к ультурную программу в портах захода мы пожаловаться не могли. Похоже, что и свободного времени на берегу у нас было больше. В отношении корабельного сервиса наши оценки совпали. А вот впечатления тесноты у меня не осталось, и не помню, чтобы на это жаловались спутники по группе. Можно было говорить о тесных каютах, но пространства общего пользования всем было достаточно.

Ничего не сказано в газетной статье о политической и культмассовой работе в круизе. Свобода в современном смысле тогда еще не наступила, и без мероприятий обойтись не могло. Но можно предположить, особенно при такой географии групп (Москва, Ленинград, Свердловск, Новосибирск), что там уже не было полупринудительной самодеятельности, стенгазет и, тем более, хождения строем. Может возникнуть соблазн провести аналогию между эстонской группой в круизе-84 и ивано-франковской в круизе-87, но это будет неверно. Западная Украина, в отличие от Прибалтики, была в том году еще очень послушной во всех отношениях, и вряд ли эта группа проявляла независимость даже в мелочах.

О дальнейшей судьбе «Армении» и вообще одесских круизов ничего сказать не могу. Если заглянуть еще на три года вперед, то в 1990-м трудно себе представить тот же сервис и те же валютные возможности (не в карманах туристов, а во взаимодействии с принимающей стороной). А в 1993-м и далее это были уже другие люди, другие деньги и другой образ жизни.]

Послесловие к путевым очеркам 80-х годов

Свой первый литературный опыт, «Путешествие в Транснистрию», я оставил в столе и за прошедшие тридцать лет, кажется, ни разу не перечитывал. Теперь, когда занялся перепечаткой, было странное чувство, что действие происходило совсем недавно, чуть ли не минувшей весной, все персонажи на фотографиях живы, здоровы и выглядят так же. Ни с кем я контактов не сохранил, да и для других участников это путешествие вряд ли стало сильно запоминающимся событием (все-таки не круиз, который для большинства должен был остаться единственным в своем роде).

Теперь, восстановив в подробностях этот маленький отрезок жизни, я вижу, что действующие лица, как бы ни оценивать их по отдельности, составили совсем неплохую группу. Что-то за давностью могло забыться, но общее настроение было позитивным, мелкие неприятности принимались легко (правда, и сервис по меркам того времени везде был на должном уровне). Внутригрупповых конфликтов не было – кто-то сбивался в компании, кто-то держался обособленно, но те и другие относились к этому с пониманием. Не было видимых проявлений распущенности ни внутри группы, ни в ее отношениях с местными жителями. Позже, в Закавказье-85 и Прибалтике-89, я мог убедиться, что это не само собой разумеется. Что же касается симпатий и антипатий в нашем треугольнике, то в очерке о них написано достаточно много, так что читатель при желании может дать собственную оценку.

Немногочисленные мужчины группы все были старше меня, поэтому демографическая статистика оставляет им мало шансов. Почти невероятно, что теперь все они живы и тем более здоровы. Напротив, все женщины и девушки, названные в очерке по именам, были моложе меня, и та же статистика позволяет надеяться на то, что они здравствуют и в настоящее время.

Но до этого всем им предстояло пройти через начало 90-х, а для простых работающих ленинградцев это было не лучшее время. Хотя точно так же можно предположить, что любая из них самостоятельно или с мужской поддержкой смогла бы в те годы добиться жизненного успеха, который до этого трудно было себе представить. Для Ларисы и Нины я предпочел бы более спокойное развитие событий. Разыскивать их через социальные сети, конечно, не буду, но было бы интересно случайно что-нибудь узнать об их дальнейшем жизненном пути.

Другой очерк пролежал в столе почти так же долго, но после написания и перепечатки на своей машинке в двух экземплярах я все-таки давал его почитать нескольким надежным товарищам по работе. Определенный риск в этом был – местами мое сочинение вполне можно было признать антисоветским пасквилем или по меньшей мере карикатурой на партийных работников. Не думаю, что последствия огласки были бы очень тяжкими, но осложнения по административной линии, безусловно, имели бы место и для меня, и для тех, кто подписывал мои характеристики для выезда в капиталистические страны. И, конечно, по-человечески получилось бы неприятно пред тем же Корешковым, который был ко мне искренне расположен. Но утечки информации не произошло, за что я приношу запоздалую благодарность своим тогдашним читателям.

После круиза, в отличие от другого путешествия, не все контакты оборвались сразу. Начну с менее продолжительных.

С Ниной Михайловной, которой по работе полагались частые командировки в Мурманск, мы несколько раз случайно встречались в окрестностях привокзальной площади. Как я уже писал, она прислала мне свой очерк о путешествии. Время от времени появлялись ее статьи в областных газетах на разные темы, но в острой перестроечной журналистике она вроде бы не участвовала. Не помню, когда она окончательно потерялась из виду, но теперь, если не путаю, в местной журналистике работает ее сын (тот, которому не досталось вельветовых джинсов из-за внепланового расхода на Помпеи).

С Колей Симоновым у нас впоследствии неожиданно оказались точки соприкосновения. С ним мы тоже встречались в Мурманске только случайно. Грехи молодости не помешали ему вырасти до кандидата экономических наук и гастролирующего (как и я в те годы) преподавателя в мурманских коммерческих вузах. Работал он вроде бы в Институте экономических проблем с самим Г. П. Лузиным, но в справочнике «Ученые Кольского научного центра» я его не нашел. Мне он говорил, что продолжает путешествовать по Европе, включая наши круизные места, но уже самостоятельно. При последней встрече в Мурманске, лет десять назад, он сообщил, что собирается в какую-то труднодоступную часть Китая, и предложил «следить за прессой». Наверное, я плохо следил, поскольку больше о нем ничего не узнал.

Вернувшись в трудовые будни, мы продолжали общаться с Еленой Борисовной. Правда, настроение, в котором были написаны стихи, включенные в очерк, как-то быстро выветрилось. Круг общения у нас не совпадал, поэтому устные рассказы, демонстрации фотографий и слайдов проходили в разных компаниях. Однажды я побывал у нее в гостях, тоже для совместного просмотра слайдов, познакомился с мужем (тогда еще только перспективным кандидатом наук, в будущем – директором академического института), но это знакомство не получило развития.

А спустя два-три года вдруг стало совсем плохо. В нашем учреждении возник конфликт, в котором обороняющейся стороной были директор и его ближайшая помощница, а нападающей – трое научных работников и Елена Борисовна в их числе. В своем очерке об истории Мурманского филиала ААНИИ я об этом не написал, не буду вдаваться в подробности и сейчас. Важно только то, что с обеих сторон было намного больше личной неприязни, чем переживаний за науку. Я оказался на стороне дирекции (и сейчас не сомневаюсь, что это было правильно). В результате каких-то кляуз, собраний, разбирательств с участием вышестоящей комиссии был издан приказ о сокращении Елены Борисовны и еще одного сотрудника. Понятно, что в это время мы общались мало и сдержанно. Какое-то время она поработала в школе, потом в пединституте, без особого карьерного роста, но вполне успешно и заинтересованно. К этому времени всё хорошее и плохое в наших общих воспоминаниях успело сгладиться. От случая к случаю мы встречаемся по разным поводам, о чем-то говорим, но это относится уже к ситуациям сегодняшнего дня.

Самой неожиданной, по крайней мере среди главных героев этого очерка, оказалась судьба Корешкова. В первые годы после круиза он изредка бывал в нашем филиале ААНИИ, помню его на одной из итоговых сессий. Как уже было сказано выше, о моем литературном опыте никто из действующих лиц очерка не узнал, поэтому наши редкие встречи всегда были вполне дружественными. Но в личной жизни и партийной карьере у Корешкова что-то не заладилось. Еще до всеобщего развала, в конце 80-х, он сообщил мне при случайной встрече в кафе, что перешел на преподавательскую работу в высшее морское училище (разумеется, по общественным наукам). Дальше мы тоже виделись только случайно. В беспокойном 91-м (политические события мы и тогда не обсуждали) он сообщил, что развелся, продал машину и купил за эти деньги однокомнатную квартиру (такая шкала ценностей в то время не удивляла). Спустя некоторое время я увидел его в рабочей обстановке – он был в синем халате и грузил в фургончик ящики с продуктами.

После этого, по всей видимости, нисходящего движения прошло еще несколько лет, и вдруг в продаже стали появляться колбасные изделия, маркированные «В. Н. Корешков и К^о». Я еще долго сомневался, наш ли это Корешков, нет ли, скажем, у него брата-предпринимателя, Виктора или Виталия? Но потом знающий человек подтвердил, что это именно он. Было в этом что-то похожее на встречу Маяковского с Теодором Нетте, пароходом и человеком. Здесь же партийный работник принял образ вареной колбасы, но, в отличие от красного дипкурьера, еще при жизни.

Вскоре надпись на колбасах сменилась на фирменное название «Корефано» (очевидно, по начальным буквам фамилий партнеров). Эта компания и теперь присутствует на рынке, в дополнение к мясной продукции освоила кондитерские изделия, но на уровень фирменных магазинов и кафе вроде бы не вышла. Покупая их изделия, я то и дело вспоминал фразу тех лет: «Непогашенная лампочка – лишний рубль в карман Чубайса». Когда-нибудь и к ней понадобится комментарий, а теперь должно быть понятно и так.

Корешков сколько-то лет, очевидно, побыл состоявшимся бизнесменом, и я его уже не встречал ни на улице, ни в транспорте. В полном соответствии с той статистикой, на которую я уже ссылался, он умер года три назад в возрасте немного за шестьдесят. Некролог подписали только представители бизнеса, а от правящей буржуазной партии и коммунистов, похоже, реакции не было. Так или иначе, если вспомнить многочисленные эпизоды с его участием в моем описании, остается поражаться такому позднему, но эффективному проявлению деловых способностей. Для такого случая нужен более осведомленный и более одаренный биограф, я же поделился тем, что удалось узнать по ходу событий.

И, наконец, еще об одном действующем лице этого очерка – поэтессе Маргарите Алигер. Не буду сравнивать свои литературные вкусы и предпочтения прежде и теперь. Думаю, что они не очень расходятся с оценками современных специалистов, которые отдают ей должное, но, конечно, не ставят в первый ряд. Интереснее соотнести стихотворение «Барселона», полностью процитированное в очерке, с биографией поэтессы и своей собственной возрастной психологией.

В «Википедии» творчество и особенно личная жизнь М. Алигер освещены неожиданно подробно. В ее жизни было много и яркого, и трагического, но здесь я остановлюсь только на том, что важно для нашей темы. Стихотворение позволяет предположить, что она сама в молодости побывала в Барселоне, а теперь вспоминает об этом на фоне благополучного современного города. Но в то время она была всего лишь 22-летней студенткой Литературного института. Насколько я теперь понимаю, ее тогдашняя причастность к Испании свелась к тому, что написано в «Википедии»:

«Во время гражданской войны в Испании (1937) четверо поэтов – Е. Долматовский, К. Симонов, М. Матусовский и Алигер сочинили стихотворное послание “героическому испанскому народу”. С этого момента на стихи Алигер обратил внимание Сталин, которому они пришлись по вкусу. В 1939-м, в возрасте 24 лет, Алигер получает первую правительственную награду – орден Знак Почета».

И дальше у нее было много всего другого, в том числе и высоких наград. Вообще это поколение, всего на 30 лет старше нашего, в молодости получило совершенно несопоставимый с нами коллективный опыт. Да и в личной жизни поэтессы были такие люди, с которыми Лариса Зернышкова и другие мои персонажи не выдерживают сравнения. Впрочем, одна аналогия все-таки нашлась: «Последним мужем Алигер был заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС, литератор, фронтовик И. С. Черноуцан (1918–1990)». Иначе говоря, тот же Корешков, только выше рангом, и не историк, а литератор. А то, что фронтовик – это скорее относится к поколению, чем к человеку.

Стихотворение «Барселона» было написано около 1980 года, то есть в возрасте, близком к моему теперешнему. Но ничего подобного я так и не испытываю: ни «кромешного ада», ни «разора и не уюта» в своей душе ни желания что-то или кого-то непременно разлюбить (не Черноуцана же?)

Маргарита Алигер после второй Барселоны прожила еще около десяти лет. Могла бы и больше, но погибла от нелепого несчастного случая (см. «Википедию»). Не знаю, перечитывала ли она в эти годы «девяностотомного Толстого». Я вот перечитал всего два тома дневников (из облегченного 22-томника) и извлек из них только то, с чего начинается очерк «Важное о девушках».

2012