Текст книги "Вор и убийца"

Глава 26
Мести нет!

Я отпрянул. Тело отреагировало запоздало и дернулось уже после того, как стрела пролетела под полями шляпы. Дочь лесника чуть не подстрелила меня! Смерть просвистела рядом, наконечник стрелы едва не разрезал щеку.

С уст сорвалось отвратное ругательство в адрес лучницы, но тихое, едва слышное, себе под нос. Примолкшие горцы ждали развязки, и какой бы та ни получилась, мою сторону люди Андара не примут. А Лилит потянулась к висевшему за спиной колчану. За новой стрелой!

Дьявол! Что делать?! Стрелять в ответ? Я вовсе не хотел убивать девушку, но собственная шкура дороже. Признаться, меня охватила откровенная паника, не знаю, что бы произошло в следующие несколько мгновений, кабы не инквизиторы. Рясы монахов отгородили меня от нее.

– Довольно! – Велдон снова воздел золотое Распятие к небесам.

– Слушайте все! – вторил ему отец Криг. – Божий суд свершился! Только одна стрела могла быть выпущена в убийцу, и одна стрела минула его! Небеса не желают крови ради отмщения! Кровь не искупит его грех, но вина простится за нареченную цену!

Обычаи древней поры давно ушли из Орнора. Как будто никто и не знал о них, кроме книжных червей, но в набожном Загорье, верном оплоте матери-церкви, о законах предков не просто помнили, но знали в них толк. Отец Томас морщился после каждого произнесенного стариком слова. В былые времена сказанное означало костер для седого инквизитора. Да и для него тоже: Томас Велдон не вмешался, не помешал.

Лилит, не сводя с меня взгляда, сняла тетиву с лука и, вскинув оружие над головой, крикнула:

– Мести нет!

Люди Губошлепа одобрительно загудели, даже тонкоголосый крепыш. Злата жаждали все. Они окончательно приняли вергельд, и мне не придется платить за убийство Андара своей жизнью, а монеты – это пустяк.

Восточный край неба начал сереть. Светало. Я облегченно вздохнул – кровавая ночь подходила к концу – и направился за удалявшейся к деревьям девушкой. Необходимо поговорить с ней. Я должен убедиться, думает ли она на самом деле, что мести больше нет. Не очень-то хотелось оказаться подстреленным через несколько дней. Чтобы она ни сделала с моей персоной, горцы примут все, даже на золото плюнут. Я уверен в том. Но слова, какие нужно сказать Лилит, по-прежнему не шли в голову, и я остановился, обдумывая начало разговора. Стоит ли вообще говорить с ней о чем-либо?

– Где отродье преисподней?

Мои сомнения разрешились после громкого возгласа отца Томаса. Сначала тень, потом все остальное. Я отогнал от себя думы о разговоре с дочерью лесника, прикрываясь необходимостью узнать, что за дьявольское создание сеяло смерть среди нас.

Между людьми, столпившимися над мертвой тенью, пролегла незримая граница. Горцы сгрудились у ног закутанного в черные одежды тела. Мы, то есть я, драгуны во главе с Тейвилом и огсбургец, стали напротив. Инквизиторы и Лилит держались особняком, в нескольких шагах от тени. С полдюжины запаленных факелов хорошо освещали мертвую.

– Держите руки и ноги, – произнес Томас Велдон.

Теперь понятно, почему церковники расположились в стороне. Понимая, чем может грозить неупокоенный мертвец, монахи предпочли проявить благоразумие. Но и крестьяне тоже не дураки.

– Ну же! – В голосе отца Томаса появились знакомые железные нотки. – Хватайте!

Приказной тон инквизитора подействовал. Крепыш назвал несколько имен, и над мертвой тенью склонились четверо, кто потяжелее весом. Горцы нерешительно переглядывались. Велдону пришлось повторить свое требование несколько раз, прежде чем крепкие молодцы придавили ноги и руки тени к земле. Горцы очень боялись. Я тоже.

Вспомнилась деревня под Брандом, где сельский священник и деревенский сход вскрывали могилу упыря. До сих пор била дрожь, когда память рисовала глаза вампира с почерневшими белками, наполненные нечеловеческой ненавистью. Потом была девочка… Минуло всего семь ночей после того происшествия в деревне, где я впервые столкнулся с неупокоенным мертвецом, и теперь умершие всегда будут вызывать опаску. По меньшей мере здесь, около Запустения, где смерть еще не означает, что покойник не вцепится в глотку.

Я непроизвольно схватился за шпагу, выдвинув на два пальца клинок из ножен. Еще не рассвело, и очередная ночь в этих краях пока в своем страшном праве. Мне было действительно не по себе.

– Отец Криг, – продолжил Велдон, – с вас молитва. Кто-нибудь! Пригвоздите ее к земле! Бить мечом нужно в сердце.

Старый монах склонил седую голову и, молитвенно сложив ладони, забубнил новую молитву. Томас Велдон переводил тяжелый взгляд с одного лица на другое, неспешно откручивая крышку выуженной из рясы фляги. Та самая, отделанная серебром, из которой падало вино на девочку-упыря во время экзорцизма. Флягу вновь наполнили на хуторе Андара.

– У кого-нибудь есть меч на поясе и вера в сердце? – В очах инквизитора разгорался фанатичный огонь. – Лейтенант, может быть, у вас хватит смелости?

Обнажив палаш, Тейвил вогнал его в сердце черной нечисти. Я напряженно следил за взмахом клинка, ожидая, что тень вскинется после укола железа, изогнет спину и зашипит, но она не дернулась. Драгуны и граф Геринген шумно и с явным облегчением выдохнули – напряжение охватило не меня одного.

– Кровь Господа нашего. – Отец Томас трижды смочил свое золотое Распятие красным вином и трижды осенил тень знамением. – Поверните ей голову и освободите от капюшона.

Горцы и мы снова не шелохнулись.

– Гард! – Церковник обратился ко мне. Как и прежде, в общении со мной монах не придерживался уважительных манер. Ну да черт с ним. – Она твоей рукой сражена! Тебе и снимать тряпки с ее лица.

Логики в словах инквизитора я не нашел, зато почувствовал на себе испытывающие взгляды множества глаз. Если откажусь, то распишусь в трусости. Кровь и песок! Что за бред в голове? Какое мне дело, что подумают другие?

Однако я нагнулся к черной фигуре. Сердце учащенно билось, на лбу выступила испарина. Но мертвое тело было по-настоящему мертво. Я осторожно приподнял голову и снял с нее глубокий капюшон. Из-под черной бархатистой ткани выпали густые каштановые волосы. Я не ошибся, определив, что тень – женщина, когда услышал ее предсмертный вскрик.

Лицо закрывала маска, тоже из черной ткани с прорезями для глаз и рта.

– Снимай, – глухо произнес инквизитор. Он был напряжен.

Веревочки, при помощи которых маска держалась на лице, крепкими не выглядели, маску я попросту сорвал.

– Проклятье!

Я непроизвольно отпрянул. С обезображенного лица в небо смотрели выпученные глаза. Из полуоткрытого оскаленного рта выпирали белые зубы.

– Что с ней?

Томас Велдон положил Распятие на грудь мертвой и дотронулся кончиками пальцев до изувеченной плоти.

– Словно обожжена, – пробормотал он. – С такими ранами не живут. Губ и кожи почти нет, обуглились.

Прекратив чтение молитвы, старый монах присел рядом с Велдоном.

– Нежить? – спросил он.

– Не думаю, – покачал головой отец Томас. Его манера речи изменилась, стала походить на докторскую. Инквизитор надавил на скулу тени. – Видите? Под раной свежая кровь. Вероятнее всего, жизнь покинула ее этой ночью. После удара шпаги Гарда.

– А ожог? – Отец Криг по-стариковски вздохнул и поднялся. Усталость вновь завладела им, сгорбились узкие плечи.

– Колдовство, – ответил Томас Велдон. Он тоже поднялся. Золотое Распятие и фляга с вином перекочевали во внутренний карман рясы. – Ее лицо сожжено черной магией, чтобы никто не смог узнать в сем дьявольском создании свою знакомую. Рискну предположить, что эта ведьма из Бранда, и там она вела внешне добропорядочную жизнь.

– Но!..

– Увы, – перебил старика Велдон, – я все-таки полагаю, что она из столицы графства. В большом городе нетрудно затеряться.

Инквизитор рассуждал здраво, но он ошибался, именно с этой тенью я столкнулся на крыше брандской таверны. Той ночью она едва не убила Фосса, а слежка началась с первых дней в Загорье. Я чуть было не поведал инквизиторам о произошедшем, но вовремя придержал язык за зубами.

– В конгрегации ранее не фиксировались подобные случаи. – Отец Криг задумчиво почесал подбородок.

– По прибытии к нашим братьям мы непременно опишем случившееся в мельчайших подробностях, – уверил его Велдон.

– Доберемся ли к ним? – тихо произнес старик и снова присел рядом с мертвой. Инквизитор принялся осматривать ее дюйм за дюймом, стараясь запечатлеть малейшие детали для переноса сведений на бумагу. От них, сложенных в стопочки, аккуратно подшитых, и уберегла меня сдержанность. Пускай пишут свои отчеты без Николаса Гарда, лишнее внимание конгрегации Вселенской инквизиции еще никому не шло на пользу.

Томас Велдон велел крестьянам отпустить конечности мертвой и собрать всех покойников у кладбищенской ограды.

– Наш долг предать всех земле, – сказал инквизитор.

День близился к концу. Быстро смеркалось.

Мы так и не покинули окраину заброшенного кладбища. Рытье могильных ям для тринадцати мертвецов одной лопатой на два десятка человек – дело неблагодарное, а достаточное количество лопат появилось лишь к полудню. Горцы раздобыли их на окрестных хуторах, несмотря на протест Тейвила. Он опасался, что посыльные наткнутся на имперцев. Обошлось, хотя тревога лейтенанта была отнюдь не безосновательной, ведь от Бранда и тем паче от Андарова хутора мы убрались недалеко. Однако же без инструмента похоронить жертв ночного побоища не могли. К моменту возвращения посыльных с пятком лопат вырыли лишь две могилы.

К вечеру за невысокой каменной оградкой появился ряд новых аккуратных насыпей. Первой упокоилась тень. С отсечением головы, колом в сердце и особой молитвой о спасении и прощении заблудшей черной души. Таким же образом земля приняла остальных. По мне, их надлежало хоронить, как обычных покойников, тем более Андара, павшего от моей руки. Но инквизиторы не думали менять обряд, горцы же не роптали и, с благоговением слушая молитву, отсекали убитым товарищам головы или вбивали осиновые колья в грудь. Сумеречье.

Мертвые спали в земле, а живые на земле. Все, кто мог, уже видели сны. К окончанию погребения люди буквально валились с ног – длинный дневной переход накануне, страшная бессонная ночь и непростой день забрали силы без остатка. Рядом закутались в плащи трое драгун и граф Геринген.

События прошлой ночи сложились таким образом, что пленник стал частью нашей маленькой группки. Волей-неволей ему пришлось держаться нас, а нам принять его. Огсбургец теперь не был связан, он даже был вооружен и приодет, но только благодаря заступничеству Тейвила, его солдат и моему да безразличию к сему обстоятельству отца Томаса. А мы приобрели еще один клинок на случай, если холодное перемирие все-таки перерастет в горячую стычку.

Никто из горцев не собирался отказываться от уговора, но лишь до поры до времени. Я переоценил жадность крестьян. Взгляды исподлобья, перешептывания за спиной и злоба, что порой вспыхивала в глазах при встрече со мной или Герингеном, давали множество поводов задуматься. По всему видать, мужички сговорились порешить меня, как только получат свои монеты.

Я тронул палкой костер, в почти сгустившуюся темноту полетели искры. Первым стоять на часах жребий выпал мне. Люди из отряда Андара самостоятельно разбились на четверки для посменного караула ночью, и на нас при этом не рассчитывали. Можно было засыпать. Но наступит ли утром пробуждение? Не озарит ли рассвет перерезанные глотки? Без лишних разговоров решили, что в каждую ночевку в нашей пятерке отныне дежурят свои часовые. В сущности, мы теперь все в плену.

Ночь обещала быть тихой, не очень холодной и, надеюсь, спокойной. Новый лагерь разбили в стороне от прежней стоянки. Чтобы не ночевать на впитавшей человеческую кровь земле. В сгущавшихся сумерках захрапел конь. Всех лошадей удалось найти, они недалеко разбежались по округе. Тем более что, как ни старались, ни одного свежего волчьего следа не обнаружили, а среди горцев читать звериные следы умели все. Вой слышал каждый, но отпечатков лап не было. По этому случаю Томас Велдон произнес перед крестьянами короткую речь о черном ведовстве и снова заставил помолиться.

Будь он неладен, этот инквизитор! Похоже, идет прямиком к нашему костру. Я чертовски устал и не желал разговаривать ни с кем. Хотя бы явился Сам Господь Бог!

– Гард, я хочу поговорить с тобой.

– Что у вас? Не спится?

Пришлось подняться. Раздражения я таить не стал, слишком мало осталось сил для учтивости.

– Это все не ради тебя, – без обиняков начал инквизитор, когда отошли подальше от посторонних ушей.

Я скрестил руки на груди. Если церковник надумал поговорить начистоту, пускай продолжает. У меня нет предположений, что ему нужно на сей раз.

– Не ведаю, зачем ты убил Пола…

– Он хотел подстрелить пленника. Я не мог допустить, чтобы он убил безоружного, – пришлось врать. Незачем посвящать инквизитора в мои замыслы.

– Ты лжешь, вор. – Монах с нажимом произнес последнее слово.

Взор отца Томаса встретился с моим взглядом. Я приготовился к потоку обличений, но инквизитор не стал докапываться до истинных причин выстрела в Андара, вернулся к начальной теме разговора.

– Мы вспомнили о вергельде по иной причине. – Томас Велдон скривился, вспоминая о собственном попустительстве полузабытым, но еще живым традициям Загорья. – Я попросил отца Крига помочь ради Лилит.

– Не понимаю. – Я не лукавил и в самом деле не видел связи между дочкой убитого, моей рукой и мной.

– Она не может находиться здесь после смерти… отца. – Последнее слово далось инквизитору непросто. – Но она должна быть со мной!

Вид инквизитора сделался жалким. Родительские чувства взяли верх над долгом. После пострижения в монахи у него не могло быть дочери. На худой конец, он должен был отказаться от нее, отправить в приют и забыть.

– Все же при чем тут я?

– Ты, Гард, – церковник взял себя в руки, он снова стал похож на непреклонного инквизитора, – не просто заплатишь выкуп за убитого. У Лилит больше нет родни, и отныне ты отвечаешь за ее судьбу. Покуда она не выйдет замуж.

– Хотите, чтобы я раздобыл денег и для нее?

– Она обойдется и без твоих монет, вор, – процедил монах. Его взгляд буквально буравил меня.

– Чего же вам нужно? – Кажется, я вспылил.

– Тише, Гард. Все просто. Пока ты рядом со мной, она тоже здесь. Ты переправишь меня в Ревентоль, а значит, и ее тоже! Если бы тебя прикончили, Лилит прогнали бы прочь.

Пальцы церковника судорожно сжались на перекинутом через плечо ремне дорожного ящичка, с которым монах не расставался ни на мгновение. Среди горцев уже начали ходить пересуды о его содержимом.

Инквизитор повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен.

– Отец Томас! Вы же помните, что мой путь в Ревентоль лежит через Запустение?

Церковник обернулся:

– Помню.

– И тогда, в тюрьме Бранда, вы сказали, что идете в Запустение со мной!

Слова Томаса Велдона, прозвучавшие в подземной камере, нередко всплывали в памяти. Зачем ему Запустение? Что он будет искать там и почему полагает, что найдет что-то, если отправится в проклятые леса в компании вора Николаса Гарда? Он же столь часто попрекал меня за воровское ремесло. Вдобавок я не представлял, что ответит Фосс, когда узнает про Томаса Велдона.

– Сказал и не собираюсь отказываться от своих слов.

– Но вы даже не знаете, куда именно в Запустении я направлюсь! Я и те, кто пойдет со мной, – смертники. Без преувеличения!

– Понимаю. – Монах изучающе и без эмоций на лице посмотрел на меня. Он снова стал истинным инквизитором.

– Зачем вам идти с нами? – Я спросил напрямик.

– У конгрегации Вселенской инквизиции свои цели и интересы.

– А Лилит?

– Лилит будет ждать, когда мы вернемся.

Я вдруг поймал себя на мысли, что захотелось той уверенности, которая буквально переполняла инквизитора.

– А мы вернемся, святой отец?

Томас Велдон опустил голову и положил ладонь на ящичек. Неожиданно его голос дрогнул:

– Вернемся. Частица Святого Креста разгонит тьму вокруг нас. Мы непременно вернемся!

Инквизитор двинулся прочь, а я смотрел в его спину. Ему тоже страшно! Тоже человек, хотя порой думалось, что он выкован из стали переплавленного меча, разившего в былые века еретиков.

Разговор, начавшийся на повышенных тонах, закончился совсем неожиданно. Я почувствовал спокойствие и где-то в глубине души умиротворение. Реликвия будет с нами. Господь не позволит ей пропасть! Может, я не такой уж и безбожник, как кажусь самому себе? Мы вернемся.

Я покачал головой. Или возникшее спокойствие всего лишь результат циничного расчета и я только надеялся на защиту священного обломка? Я не знал, что ответить самому себе.

Тем не менее вернулся к костру с блаженной улыбкой на лице. Хорошо хоть, кругом один храп и никто не увидит глупого выражения моей физиономии. Ночная мгла окончательно накрыла стоянку. Подкинув в огонь пару сухих веток, я попытался поудобней устроиться на холодной земле, и…

Проклятый пепел! Внутренний покой вмиг разлетелся в рваные клочья. Из тьмы за мной следил чужой взгляд. Я чувствовал его нутром! Я узнал его!

Тень!

Глава 27
Дорнок

– Просыпайся.

Я очнулся от сна и растерянно уставился на Ричарда. Рассвело, а значит, я все-таки заснул. Это при том, что взгляд, следивший за стоянкой со стороны кладбища, не оставлял меня. Передав смену огсбургцу, держался какое-то время. Умостился у костра, закутавшись в плащ, с парой взведенных пистолей в руках, и приготовился ждать: то ли рассвета, то ли нового ночного нападения. Однако усталость взяла свое, я вырубился и проспал до утра.

Стоянка гудела растревоженным ульем. Горцы сворачивали лагерь, громко перекликались и выводили на тропу лошадей.

– Купец, тебя не добудишься. – Тейвил поправил пояс с палашом и кинжалами. Офицер выглядел бодро, свежо и даже умудрился сбрить щетину.

– Вор. – Я хрипло поправил его, непроизвольно проведя ладонью по своей небритой щеке. Во рту пересохло, я чувствовал себя разбитым, сон отдыха не принес. Поднимаясь, засунул пистоли в кобуру на груди. За ночь я так и не выпустил оружия.

Драгун заметил маневр, который совершили два ствола под моим плащом, и усмехнулся. Настроение у него было преотличное, а я направился прямиком к кладбищенской ограде. Нужно осмотреть могилу тени.

Ее хоронили первой. Могила в трех шагах от остальных выглядела ровно так же, как накануне. Небольшой холмик из серой земли без признаков того, что покойник выбрался наружу. Но дьявол! Чувства меня не обманывали! Ночью я собственной шкурой ощущал взгляд тени! А сейчас… Ясное небо, светит солнце, слышится гомон людских голосов и лошадиный храп. Трудно поверить, что при свете луны я ждал появления той, кого сразил вот этой рукой. Взглянул на пятерню и медленно свел пальцы в кулак, представляя, что давлю собственный страх. Кровь и песок! Самые жуткие россказни, какими пугают по ту сторону Долгого хребта, в Загорье, – всего лишь часть страшной обыденности. К черту все! Будь что будет, и да поможет вору Харуз!

Под каблуком хрустнула сухая ветка. Снова Тейвил.

– Пришел с нечистью проститься? – весело пробасил он.

– Она следила за лагерем. – Я поведал лейтенанту о своих ощущениях во время ночной стоянки.

Рассказ получился коротким, поскольку барону незачем знать, что тень идет за мной по пятам с первых дней в Загорье. Однако сказал достаточно, чтобы беспечное настроение Тейвила как рукой сняло. Он помрачнел и вспомнил мои предостережения в ту ночь, когда схватились с девочкой-упырем.

– Надо раскапывать могилу, – прорычал Тейвил.

– Пошли к отцу Томасу.

Инквизитор выслушал мой рассказ без какого-либо интереса.

– Мы упокоили порождение тьмы по всем канонам, – ответил церковник, – она не может восстать.

– Но…

– Нет времени, – отмахнулся Томас Велдон, – имперцы близко. Необходимо уходить.

– Святой отец, – произнес Тейвил. Лицо драгуна побагровело, говорил он едва ли не сквозь зубы. – Почему никто не сообщил, что огсбургцы рядом?

Барона задело, что его не поставили в известность. Он неизменно при близкой опасности брал на себя командование в нашем небольшом отряде. По меньшей мере ныне покойные Брендон и Джон подчинялись ему, когда дело доходило до боя.

– И что бы вы сделали против трех десятков рейтаров?

Тейвил замялся и замолк, но лишь на мгновение.

– Все одно, мне необходимо знать…

Томас Велдон не захотел его слушать.

– Лейтенант, они проскакали по дороге в двух лигах отсюда. Разумеется, это еще не значит, что опасность миновала. Времени нет. Надо уходить, и это все, что я могу сказать вам. – Инквизитор ткнул пальцем в сторону горцев, крутившихся у лошадей. – А если вам нужно знать что-то еще, спросите у них.

Окликнув отца Крига, беседовавшего с Лилит в некотором удалении от лагеря, Томас Велдон поспешил покинуть наше общество. После встречи с отрядом Губошлепа инквизитор перестал к нам благоволить.

Вскоре поредевший караван продолжил путь. Рой говорил, что Дорнок не так близко от Бранда – в семи днях неспешной езды на крестьянской подводе. Мы двигали на своих двоих, сквозь леса и по полузабытым тропам. К концу каждого дневного перехода хотелось упасть под ближайшим деревом и забыться. Особенно тяжелыми выдались первые три дня, но лучше так, чем нарваться на разъезд имперской кавалерии.

Старому отцу Кригу и Лилит повезло: они путешествовали в седле. Иначе седой инквизитор не выдержал бы заданного горцами темпа, да и дочка Велдона тоже. Отныне я именовал ее именно так, про себя, конечно. Перед каждым ночлегом, пока солнце еще светило на небе, Лилит упражнялась в стрельбе из лука. Наблюдал, как кучно ложатся ее стрелы, и у меня портилось настроение. В ту ночь, когда церковники заговорили о вергельде, стрела разминулась с моей головой вовсе не по воле случая, а потому, что так решила четырнадцатилетняя девица. Меня злило, что жизнь Николаса Гарда висела на кончике ее стрелы. В очередной раз, видя Лилит и вспоминая ночь на окраине заброшенного кладбища, я старался унять свое уязвленное самолюбие. Ладно хоть пересекался с Лилит нечасто – она тоже избегала встречи.

Как и ее отец. Настоящий отец. Томас Велдон теперь редко заговаривал со мной и Тейвилом. Куда чаще на очередном привале инквизитор изучал кольцо, снятое с пальца тени. Кроме нескольких ничем не примечательных кинжалов и этого кольца при ней ничего не было. Оружие схоронили вместе с мертвой. Кольцо же отец Томас взял себе, заявив о праве Вселенской инквизиции на всякий плод дьявольской магии. Объяснить магическую природу кольца монах не удосужился. Я мог выкрасть его у церковника, но, во-первых, мое любопытство было не столь уж сильным, а во-вторых, на кого падет подозрение при обнаружении пропажи?

Тейвил проявлял интерес к кольцу настойчивей. Он дважды пытался подговорить меня изъять кольцо. Чтобы посмотреть поближе и потом незаметно вернуть. Ричард отстал лишь тогда, когда я спросил, зачем оно Палате тайных дел.

После заброшенного погоста под открытым небом ночевали только однажды. Выяснилось, что одинокие хутора наподобие Андаровой фермы в здешних краях попадаются часто. По мере приближения к Дорноку барон и двое его солдат становились все мрачнее. Хозяева делились слухами, и выходило, что сопротивление в окрестностях Дорнока подавлено. Имперцы крепко вцепились в северо-восток графства. Приданные огсбургскому гарнизону в Дорноке орки несколько раз накрывали немногочисленные отряды селян, вздумавших взяться за оружие, и перебили всех до единого, а масштабное сопротивление огсбургскому вторжению так и не началось.

Настроение горцев в отряде тоже разительно изменилось. Больше никто не собирался бить имперцов. Для двадцати человек это дело гиблое. Только и назад дороги не было. Рассудили, что в родных краях кто-нибудь да сообщит новым властям об уходе соседа в лес. Но Загорье большое, и с золотом, что причитается за смерть Губошлепа, они всяко найдут, где пристроиться и переждать огсбургское лихолетье.

Драгуны Тейвила и он сам сыпали проклятьями в адрес малодушного мужичья, но втихую, и обсуждали дальнейшие планы, порой не замечая, что поблизости имперец. Огсбургец все время пребывал рядом, подле кого-то из драгунов или около меня, только держался особняком. Обычно его лицо выражало угрюмую отстраненность.

– Граф. – Улучив момент, когда оказались наедине, я решил откровенно поговорить с ним. – Ваша жизнь принадлежит мне.

Полковник бросил хворост в крохотный костерок, какой было позволительно разжечь. Мы разбили лагерь на дне глубокой балки с порослью из густого кустарника и кривых деревьев. До Дорнока несколько часов конной езды. К обеду я буду в городе, а сегодня наступает девятая ночь после бегства из брандской тюрьмы. Покачиваясь на корточках, огсбургец грел у костра руки и молча смотрел на огонь.

– Я помню об этом. Герингены всегда расплачиваются по своим долгам, – ответил он, дотронувшись до изувеченного лейтенантом уха. – И раз уж я в долгу, манерность между нами ни к чему.

– Добро, будем на ты, – продолжил я, раздумывая, как начать разговор о Загорье. – Мне нужно знать, прикроешь ли ты мою спину? Когда станет жарко.

– Не сомневайся, купец. – Имперец часто слышал, как звал меня Ричард. – Мне нечего терять, кроме чести. Я дворянин и офицер армии его императорского величества!

Вспомнился хутор Андара и пьяные рейтары Герингена, которые надругались над малолетней заложницей. Можно ли верить графу? Слишком уж вольной вышла его трактовка офицерского слова, данного Губошлепу!

На меня имперец по-прежнему не глядел. Говорил он ровным голосом, почти без эмоций. Трудно понять, думал ли он в действительности то, о чем говорил. Хорош же должник и невольный союзник! Я определенно не мог довериться ему. Следовательно, говорить о Запустении рано.

– Если будет нужда, твою спину я прикрою, Николас. Даже уплачу долг собственной жизнью, но против подданных империи сражаться не стану.

– А если мы поменяемся ролями и в плену окажусь я?

– Ты не умрешь. Ты это хотел спросить?

– Не совсем.

– Ты не умрешь, – повторил Генрих. – Но и только.

К костру приблизились драгуны. Разговор с графом закончился. Я спас ему жизнь, волею случая мы держались вместе, но я услышал совсем не то, что хотелось бы. Надеялся получить от имперца если не заверения в личной преданности, то уж точно искреннюю благодарность. Однако чувство долга у графа оказалось весьма своеобразным: будет нужда, положит голову, но в кандалы закует при первой же возможности. Был ли он полностью откровенен? Я не знал. Одно точно – доверять ему не стоило.

Тейвил принес корзину с сыром, сушеным мясом и большим кувшином вина. Надо отдать должное горцам, голодом нас не морили, делились добытой снедью по справедливости. Во время ужина стемнело окончательно. Мне выпало бодрствовать вторым. Соседи уже храпели, а я все ворочался на импровизированном ложе из еловых веток. Тень была здесь, я чувствовал на себе ее взор. Она находилась рядом каждую ночь, и каждая ночь проходила спокойно. Лишь однажды, когда за фермерским частоколом взвыли волки, отряд переполошился не на шутку. Волки не смолкали до утра, и люди почти не спали. Слишком свежи были воспоминания о той страшной ночи, которая отняла жизни у одиннадцати из нас, не считая Андара и тень. И это при том, что кроме меня, Тейвила и Велдона про воскрешение тени не ведал никто. Боюсь представить всеобщую тревогу, проведай остальные, что мертвая следует по пятам.

Для меня внимание тени стало едва ли не привычным. Послав ее к чертям, я заснул. Будь что будет, а отдых тоже необходим.

Кобылу подобрали спокойную. Из девяти лошадей, которые имелись в отряде, эту рыжую животину отличал самый тихий нрав. Я вел ее под уздцы по звериной тропинке, что должна была вывести к торговому тракту – главной дороге от Бранда к Дорноку. Двое провожатых шли впереди. Скоро между деревьями показался просвет. Горцы дали знак оставаться на месте, а сами отправились на разведку. Через несколько минут один из них вернулся:

– Все спокойно, никого нет.

Выбравшись из леса, я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул. Оказывается, я устал от постоянной чащи вокруг, веток над головами и узких троп. На широкой, хорошо утоптанной дороге дышалось как-то свободнее.

Кивнув, мои проводники ушли в лес.

Ранним холодным утром я остался наедине с пустым трактом. Вскочил в седло, запахнул полы черного плаща, поправил шарф и шляпу. Звякнуло оружие. Было очень неуютно и зябко. Кобыла фыркала и переминалась с ноги на ногу. Лошадь застоялась и нетерпеливо ждала, когда двинемся в путь. Легонько тронув ее бока шпорами, отнятыми у полковника, пустил кобылу рысью.

Свобода! Нет, вовсе не лес давил на меня. В отряде мы были как в плену. Не совсем подходящее определение для описания нашего положения, но для меня, драгунов и Герингена получилось именно так. Теперь же я был предоставлен себе! Катись, Гард, на все четыре стороны!

Вор внутри меня уговаривал плюнуть на отца Томаса, Тейвила и этого треклятого огсбургца, забыть о них и убраться прочь. Но мои же слова, скрепленные магией клятвенного креста, тянули Николаса Гарда в Запустение. Я уже под Дорноком. Где-то рядом родовая стоянка Манрока, а там Фосс, Рой и путь в проклятые эльфами леса.

Не собираюсь погибать там даже ради клятвы и хоть за шкирку поволоку в Запустение упрямого графа с его странным Даром. Истовая вера Томаса Велдона и священный обломок в его суме тоже должны быть с нами! Благо инквизитор рвется в Запустение сам. Поэтому, как уговорились, через три дня вернусь с мешком золота, чтобы потом утащить с собой и монаха, и имперца.

Надеюсь увидеть по возвращении и Роя. Либо Манрока. Я рассказал Велдону, кто мне нужен, и церковник обещал подумать, как их найти. Наверное, пошлет к оркам кого-то из горцев, они его слушаются. Куда лучше, чем нынешнего главаря – крепыша с тонким бабьим голоском нелегко воспринимать всерьез.

Местные, с которыми общались позавчера, сказали, что после имперского вторжения в Дорноке и округе мало что изменилось. Лишь прибавилось солдат на дорогах и в городке, да арнийские чиновники сменились огсбургскими офицерами. Город сдали без боя. Его гарнизон из сотни наемников покинул Дорнок до появления основных сил имперцев. Слухи о дальнейшей судьбе кондотьеров разнились: или отступили к Долгому хребту, или всех их взяли в плен. Некоторые утверждали, что наемники укрылись в лесах. Однако, что бы ни говорили, их мытарства уже не влияли на судьбу города.

Северо-восточная окраина Загорья представляла собой холмистый, изрезанный многочисленными балками край, покрытый густыми лесами. Петляя, дорога то опускалась, то поднималась на очередную возвышенность. Как будто в древности огромные волны накрыли эту землю, и в одно мгновение вал воды окаменел. Потом оброс зеленью, появились люди. Много позже, когда здесь нашли богатые серебряные жилы, окрестности Дорнока превратились в край рудокопов и главный приз Загорья. Тем удивительней казалось размещение в городе столь откровенно слабого арнийского гарнизона и капитуляция укрепленного города без боя.