Текст книги "Бах. Эссе о музыке и о судьбе"

Баховское чувство и Баховское состояние

Прелюдия и жига из партиты для клавира BWV 825 си-бемоль мажор

Для того, чтобы слушать Баха, нужно определенное состояние. Состояние тела, ума и души. Я долго размышлял над этим феноменом. Поначалу мне сама мысль, сформулированная подобным образом, казалась какой-то тривиальной, банальной что ли… А как же еще слушать? И – разве нельзя отнести подобное рассуждение к музыке любого настоящего композитора?

Делать усилия – чтобы услышать. Читать книгу – это уже делать усилия. Просто слушать музыку – усилий меньше, чем вслушиваться. Чувствовать ритм – это животный инстинкт. Не анализировать текст песни – это очень легко, это без усилий. Вот почему нам чаще нравятся западные шлягеры, нежели отечественные – в первых мы порой совершенно не понимаем смысла чужеродных слов!

Собственное творчество под Баха – это работа особого рода, когда ощущаешь и физически, и морально, как музыка явственно помогает и мысли, и фантазии, и творящей руке. Но так происходит не всегда. Иногда баховская музыка настолько отвлекает на себя, настолько уводит от собственных мыслей, что самому творить становится совершенно невозможно. Если к ней относиться серьезно, вслушиваться, то ничего другого параллельно делать становится нельзя.

Само словосочетание – «слушать Баха» – для меня лично искажает смысл реальности: я не слушаю, со мной происходит нечто. Нечто другое. Чему я, увы, не могу подобрать словосочетания.

Сделать вечером первый шаг, выбор – к телевизору, или к музыкальному центру, к Баху? Если переборешь свои леность, праздность, прочую чепуху, усталость, наконец, – и совершишь «второе», то дальше всё станет и сложнее, и проще. Сложнее, потому что музыка заставит тебя вновь работать.

Проще, потому что ты вновь станешь человеком.

….

Однажды я проделал поистине нелепый эксперимент над собой: включил телевизор, но без звука, а вместо оного поставил на музыкальном центре Kyrie из Высокой Мессы. Вот где нелепость-то! Впервые глаза подчинялись ушам – и не увидели ровно ничего!

С другой стороны, вся визуальная мельтешня «в ящике» под эту музыку приобретала вдруг какое-то глубокое значение, выказывала какой-то тайный и важный смысл….

….

Вслушивание в Баха можно сравнить с чтением серьезной литературы. Так, собственно, часто и делают искусствоведы, говоря о восприятии классической музыки. В трамвае сложно читать Монтеня или Достоевского, многие мысли авторов просто не доходят до разума, отвлекаемого постоянно то объявлениями остановок, то толчками соседей-пассажиров, то еще какими-либо внешними и абсолютно не относящимися к процессу чтения явлениями… Тут требуется сосредоточенность и внимание. Недаром, человек, все же рискнувший погрузиться в чтение настоящей книги, делает порой это настолько глубоко, что не замечает всей суматохи, окружающей его. И – проезжает свою остановку!

Люди, пытающиеся приобщиться к серьезной классике – и, для меня, прежде всего, к Баху, – и делающие это как угодно и где угодно, обречены на неуспех. Еще раз повторюсь в своей вере: приобщение к Баху – это труд. Он не изнуряющий и тяжелый, это, конечно же, не таскание камней в гору, он приносит неизбывное наслаждение, но – это все равно труд. Это усилие. И он требует к себе ровно того отношения, что ничего другое не должно ему мешать быть свершенным….

Вот и произнесено в который раз слово – труд. Избитое слово. Набившее оскомину. Да, – скажет иной читатель, знакомы мне эти риторические пассажи – «все, что серьезно, нужно серьезно воспринимать!» Типа заветов дедушки Ленина – «учиться и учиться!». Но – давайте посмотрим с иной стороны на это понятие. Как трудился сам Бах? Какими потом и кровью давалась ему та самая музыка, которую мы собираемся сейчас легко, играючи воспринимать? Сочинял ли он ее сам легко и играючи?

Возможно, да! Хоть и не всегда, но, скорее всего, как гений он творил свободно. Расковано. Импровизировал музыку и повелевал ею. Как ангелы, парил он в волшебном мире звуков – и собирал их, как алмазную росу, нанизывая на линии нотоносца. Но даже и в этом случае, озирая громаду сотворенного им, мы должны признать, что эта громада уже сама по себе является гигантским трудом! Невероятным, непостижимым для простого смертного уже просто исходя из оценки ее величины и объема! (Напомним, что до нас дошло свыше 1 100 баховских произведений).

Возможно, нет! Бах сочинял тяжело, переделывая, изменяя, уничтожая и вновь начиная, приступая и отступая, призывая самого Господа в помощники (вспомните – «Jesu juva!», «Иисус, помоги!» – на начальных страницах партитур!). И тогда мы должны признать, что, да, действительно, такой всеобъемлющий мир невозможно создать без усилия, без силы воли, без «стиснув зубы», без упорства и упрямства, как мы иногда говорим, «через не хочу, и через не могу!». Самому Баху приписывают биографы слова (сказанные, кстати, саксонскому курфюрсту Фридриху-Августу): «Я просто много трудился, Ваша светлость! Всяк, кто будет следовать этому примеру, добьется того же…».

…

«Лучше кликну Чакону Баха», – написала в одном своем стихотворении Анна Ахматова («Поэма без героя»). И хотя этот стих у поэтессы очень значимый, наполненный смыслами и знаками, «провидческий» (как пишут исследователи ее творчества), я не думаю, что Анна Андреевна вкладывала большой смысл именно в эту строчку… Хотя как заманчиво приписать именно этим словам идею реинкарнации, перехода в другой мир, в другое состояние, – ведь далее идут слова – «…а за ней войдет человек…». Словно сама музыка Баха – волшебной палочкой – вдруг переделает в одно мгновение мир, и с ним изменятся люди…. Слово «кликну», столь непривычное в контексте Серебряного века русской поэзии, и столь знакомое нам, детям компьютера, еще более подтверждает идею «Et incarnatus», образно акцентирует наше внимание на «внезапность», «одноактность» действа: один «клик мышки» – и откроется другое окно…

Однако, увы, перерождение не бывает столь внезапным! Постижение Баха – это не удар молота, это не гром среди ясного неба (хотя первые звуки его органных токкат и фантазий очень похожи на подобное!), и даже не вспышка озарения спящего разума посреди ночи …Чаще всего – это труд. Упорный, упрямый… путь на вершину. Чтобы там, за облаками, насладиться его результатами сполна!

Бах и время

Кантата BWV 131, I Chorus «Aus der tiefen rufe ich, Herr, zu dir»

Ручей пробьется к морю!… Надобно только лишь одно условие – трудиться. Упорно. Так говорил сам Бах.

Кантата BWV 131 (» Aus der tiefen rufe ich, Herr, zu dir»): Бах сочинил ее в 1707 г. в захолустном Мюльхаузене. В эти годы строился (еще только!) Санкт-Петербург, объединялись Англия и Шотландия, Людовик XIV оспаривал испанское наследство, шведы готовили пушки к Полтаве… Музыка кантаты, воспринимаемая мною как только что написанная и никак не кажущаяся написанной современником Петра I, – иллюстрирует собой Время в чистом виде. Ей нет дела до цифр – XVII ли век на дворе, иль XXI… Мучения души человека, сомнения и печаль, нежность и прощение, – все эти чувства дошли до нас в неизменном виде с того времени, в котором жил сам Бах, поскольку люди остались внутренне теми же, и те же чувства продолжали управлять ими и властвовать над ними. И музыка отобразила эти чувства так, что я узнаю их необыкновенно остро.

Эта музыка убеждает меня в том, что люди, казалось бы, столь другие, из другой, далекой, замшелой эпохи, – с их нелепыми камзолами и париками, отсутствием электричества, электронной почты и самолетов, зато с почтовыми каретами и придорожными трактирами – на самом деле мои современники. И я понимаю эту музыку так же, как они.

Всё, что связано для меня с тем временем, когда жил Бах, – политические события, одежда людей, их быт, картины тогдашних художников, пейзажи и города, изображенные на этих картинах, и даже климат (тогда замерзло Северное море, где-то между Копенгагеном и Стокгольмом, и датчане разбили топорами прямо со льда шведские корабли!), – все это история. И я воспринимаю её как далекое, историческое прошлое. Всё. Кроме музыки Баха. Для меня лично он победил Время!

…..

В 1897 году в Эйзенахе, городе, где родился Бах, основан музей Рихарда Вагнера. Музей самого Баха открыли там же в 1907 году. Значит ли это, что музыка Вагнера «популярнее» баховской на десятилетие? О чем вообще свидетельствуют эти цифры времен?

В 1742 году в России впервые исполняют ораторию Г.Ф.Генделя «Мессия». Это прижизненное исполнение; Гендель мог бы по праву этим гордиться! Если бы знал… (Возможно, автор «Мессии» был весьма туманных представлений вообще о России, хотя и был заядлым путешественником!). Баха же Россия еще не услышит очень и очень долго… В ней, в этой совсем географически недалекой от Германии стране, давно уже будут восхищаться Бетховеном и боготворить Моцарта, а звуки Иоганна Себастьяна будут еще только-только на подступах… Да и то только к столицам империи…

У одного историка нашел любопытную запись (он, историк, хронометрировал все более-менее, на его взгляд, значимые события культурной жизни европейских стран, включая Россию). Так вот, Е.Н.Рогов пишет о 1738 годе: «…В г. Глухове открыта школа пения и инструментальной музыки». И – следующей строкой: «И.С.Бах, немецкий композитор, закончил «Высокую мессу». Вряд ли Бах слышал что-либо о городе Глухове и тамошней музыкальной школе. И совершенно точно ученики этой самой школы не пели дуэты из баховских кантат и не исполняли инструментальными ансамблями его Бранденбургские концерты. Для этого еще не приспело время. Но думал ли Бах о том, кто и где, а главное, – когда!, – будет (и будет ли вообще!) петь его дуэты и исполнять концерты? И думали ли юные музыканты и их наставники из глухой глуховской глубинки, что есть иная музыка, чем та, которую они поют и исполняют, или еще только собираются исполнять и пока только прилежно разучивают? Что существует другое ее измерение, о котором даже еще не помышлял весь остальной мир?!

Так что же?! Гений Баха не смог при жизни перебороть два главных и неизбежных атрибута нашего мира – Время и Пространство?! Да и полноте, – боролся ли с ними Бах? Может статься, он был внутренне уверен в том, что Время на то и время, чтобы прийти рано или поздно (в свой черед!) к нему, Баху, на поклон? И что пространство безгранично – и когда-то и где-то текущий ручей неизбежно преодолеет все равнины и леса, и придет к Морю! И наполнит его!

….

Ровно также и я, «сосуд скудельный», дерзаю на запретный путь, – и мое восприятие Баха не что иное, как восприятие Времени… Если мне «мало нравится» или «не понятна» какая-либо вещица из баховской музыки, то, я знаю, что это означает всего лишь то, что я еще не пришел к ней! Она еще не стала «моей». Пройдет время – и она овладеет моим разумом и сердцем…

….

Мог ли Бах в 22 года, сочиняя в Мюльхаузене Кантату №131, предвидеть всю свою предстоящую жизнь, полную невзгод и тягот, но – главное – без публикаций всего написанного и сочиненного?! Как он мог печалиться заранее, зная, что медленно, но верно песок времени заносит всю его музыку – и она исчезает неотвратимо, так, что даже сам ее Творец начинает забывать… И лишь жалкий рукописный листок с выцветающими чернилами еще держит, силится держать, тепло его руки – и тепло его музыки?!

…

Еще одно замечание о времени и о том, как Бах, сам того не ведая, победил его… В юношеской мюльхаузенской кантате №131 (оказалось, что она была исполнена в память о страшном пожаре, уничтожившим город, хотя сочинялась Бахом не для этой цели…) те же элементы, по которым я безошибочно узнаю позднего, Лейпцигского Баха. Для меня существует этот временной парадокс: гений Баха сразу сочинял одну музыку – в ней не различимы «молодой» и «зрелый» композитор!

Восприятие времени под Баха также у меня происходит как-то странно. Вот, например, ставлю в музцентр Aria variata (alla maniera Italiana) (BWV 989). Сажусь в кресло, погружаюсь в музыку… И вот – иногда мне Ария с вариациями, занимающая по времени, согласно инструкции к диску 15 минут 35 секунд, кажется мне очень короткой,… так, что я не успеваю ей насладиться сполна. В другой же раз – она столь значительна по продолжительности, что мне кажется, уж не повторно ли мне её воспроизводит моя музыкальная машина?! И многое успеешь передумать и вспомнить, многие образы и события давних дней пронесутся перед мысленным взором, пока слушаешь ее…

Что это за явление? Музыка Баха по-прежнему состязается со временем в прятки и догонялки?

Сомнения и творчество

Шюблеровский хорал BWV 645 («Wachet auf, ruft uns die Stimme» (Хорал сторожа))

Сомнение – вот главный враг художника. Мастера. Не критика толпы, не забвение потомков – а только собственное сомнение в том, ТО ли ты делаешь, достойно ли ТО, что делаешь, называться искусством?!

Бросить творить на середине, опустить руки, плюнуть в сердцах: «всё не то!», «я бездарен!», «куда мне тягаться с титанами?»…

Бах тоже мог махнуть рукой – и перестать сочинять. Раз не публикуют, не слушают, не хвалят! Разве не такие слова говорим все мы, пишущие, сочиняющие, музицирующие?… Но – ЧТО бы в этом случае сейчас делал Я?! И этот мой чистой воды эгоистический вопрос не кажется мне самому неуместным и постыдным…

…

Когда ничего не хочется делать, и все начинания кажутся бессмысленными, а творческие потуги – бесполезными, заведи себе правило – слушать «Магнификат», и уже с первой его частью, ликующей и светлой, ты возродишься к жизни и творчеству. Вспомни, как сам Бах шел к вершине – и следуй этим же путем! Сначала преодолей себя.

Физиология? Нет, душа!

Новопассит? Нет, Бах!

После Баха для меня непривычно звучит даже тишина….

…..

Почему Бах так индивидуален для слушателя? Почему так важна индивидуальность слушателя для Баха? И даже в церкви, в кирхе, в толпе народа, музыка, льющаяся с хоров, находит каждого человека в отдельности – и совершенно по-разному производит свое действо внутри каждого….

Почему никто и никогда не поймет и не услышит, ЧТО Бах делает с моей душой? Почему я твердо верю, что он нашел эту музыку именно для меня? А я нашел ключ к его музыке? И у всех других поклонников Баха – совершенно другие ключи? Потому, рассказывая другому почитателю этой музыки, я уже заранее знаю, что сам – не смогу выразить во всей полноте свои чувства и мысли, а он – не поймет глубины моего понимания, ибо понимает глубоко, но совершенно по-иному. У нас разные ключи! И – это сладостно и больно одновременно.

…

Есть у Баха такое явление как «рождение музыки». Actus tragicus, начальные хоры «Страстей», и, особенно, органная прелюдия и фуга BWV 531 – вот яркие примеры, когда нужно вслушиваться в музыку, чтобы не пропустить момента, когда начинаешь ее понимать. Т.е., когда поймешь – что, вот, она родилась! Наступил момент рождения, равный пониманию. Это редко встречается у других композиторов. Может быть, это приём – заставить слушателя напрячься, а не пребывать в состоянии расслабления?!

Порой эта нарождающаяся из тишины, дозировано, «по каплям», музыка кажется сначала даже какой-то «невнятной»… Ты просто еще не слышишь всего музыкального богатства, оно еще только разворачивается, постепенно и исподволь… Это словно проба на честность, открытость слушателя – а тот ли человек пришел к моим вратам?!, – спрашивает Бах.

Бах и тема смерти

Ария BWV 478 «Komm, süßer Tod»

Иногда я сожалею о предстоящей смерти только лишь по причине того, что она, смерть, отнимет у меня недослушанного Баха. Закроет занавес перед потоком его музыки….

И сама эта мысль так вновь и вновь поражает меня, что мне вдруг нестерпимо хочется жить; хотя в другие мгновения я никогда не думаю о смерти с неприятием и ужасом. Таким образом, Бах отвращает меня еще и от желания кончины и противодействия жизни.

Парадокс состоит в том, что совершенно в это же время баховская музыка органично примиряет меня с темой смерти, где, в отличие, скажем, от Моцарта, который явственно и панически боится смерти – и этот ужас звучит в его Реквиеме, – Бах приемлет ее спокойно и достойно, как естественное продолжение земного пути.

Невероятной силы небольшое произведение (как часто это встречается у Баха – мощь в концентрированном виде, глубокая мысль, высказанная лаконично, даже скупо!) – ария (точнее, Lied – нем. Песня) «Komm, susser Tod» – как раз на эту тему. «Приди, сладкая смерть!» – это дословно. В духе нашей, отечественной идеологии, старающейся стыдливо обойти «щекотливую» тему, советские переводы этого баховского шедевра звучат примерно так: «Жду тебя, мгновенье покоя». Слово «смерть» – это уж слишком! И вновь – наше простое человеческое чувство ужаса перед кончиной, первобытный страх не называть даже слово, обозначающее неприятное явление, с тем, чтобы – не приблизить его, не вызвать «духа»! Первобытный анимизм. А Бах между тем строго и величественно ведет тему своей «песни». Это спокойствие человека, достойно завершающего свой земной путь… Полная сдержанности и мудрости, и, в целом, простая мелодия трогает душу настолько глубоко, насколько мы можем принять и благословить этот наш собственный шаг «через порог» – и идти дальше…

Нет, не о покое – баховская музыка. Она – о продолжении. Словно мудрый человек, уже исчерпавший здесь, в земной юдоли, свои силы и возможности, призывает Смерть – как нового… ну, если не друга, то – поводыря, в новое странствие, с новыми неведомыми дорогами и испытаниями….

…

С другой стороны, после моей собственной кончины, разве не Бах будет сопровождать меня в ином мире? Что там может быть за музыка, если не баховская? Не потому ли люди, знающие, понимающие и любящие баховскую музыку, достойно и спокойно воспринимают Смерть. Возможно, интуитивно они предполагают, что и там, «за порогом» двух миров, эта музыка не оставит их, а пребудет с ними. Если Там меня ждет Бах, то я смело ступаю на последний отрезок своей земной жизни. Я не боюсь в этом случае встречаться с тем, что должно вызывать внутреннюю панику и неприятие. Если же там нет Баха, то там, стало быть, нет никакой музыки вообще, я в этом уверен полностью. И тогда здесь, «до порога» мне нужно запастись ею. И вот тогда я говорю себе (вслед за многими другими, увы!) – «мне мало Баха!». Я вновь и вновь желаю погружаться в него, черпать из него, пропитываться им, словно волшебным египетским бальзамом, дабы уберечь свою душу от тления.

…..

В 1836 году Шуман написал: «Однажды вечером я пошел на лейпцигское кладбище, чтобы посетить место успокоения одного великого человека, в течение долгих часов я искал, но нигде не нашел надписи „И. С. Бах“…. Когда я поинтересовался у могильщика, он покачал головой относительно моей неосведомленности, и сказал: „Бахов много было!“ По пути домой я думал, как поэтично действует случай! Чтобы не нужно было думать о преходящем прахе, чтобы образ банальной смерти не преследовал нас повсюду, случайность разбросала его прах по всему свету, чтобы я после этого мог представить его себе только в великолепной одежде, сидящим с выпрямленным корпусом перед органом. Звучит инструмент, публика благоговейно взирает на него снизу вверх, а сверху вниз на него, быть может, смотрят ангелы…».

………

Смерть, конечно же, пришла в свой час и к Баху. Физически он был давно готов к встрече с ней. Пишут, что Мастер в последние годы «ничего не создавал и медленно угасал среди многочисленной родни». Что происходило в те времена внутри Души великого человека – нам не дано узнать. Думал ли Бах о бессмертии? Своём – конечно же, нет. Как примерный и богоревнивый бюргер-лютеранин, он прекрасно всё знал наперед: какие события последуют вслед за его кончиной… Думал ли он о бессмертии своих Творений? Конечно же, да! Он не мог не думать об их Судьбе…

В лейпцигском Бюро регистрации смертей была сделана следующая запись:

«Иоганн Себастьян Бах, шестидесяти семи лет, капельмейстер и кантор церкви св. Фомы, был похоронен 30 июля 1750 года с катафалком».

Бюро несколько ошиблось: Баху в день смерти шёл шестьдесят шестой год. Для того времени, кстати, не такой уж и «молодой» возраст – крепкий организм Баха многое сумел пересилить и не подвести хозяина. Физически «старый» Бах был еще и вовсе не стар!

Газета «Spenersche Zeitung» от 3 августа 1750 года сообщала своим читателям уже более развернуто и правдиво:

«В прошлый вторник, 28 числа предыдущего месяца на шестьдесят шестом году жизни вследствие плохо удавшейся глазной операции, сделанной известным английским глазным врачом, скончался знаменитый музыкант господин Иоганн Себастьян Бах, придворный композитор короля польского и курфюрста саксонского, капельмейстер герцога саксонско-вейсенфельзского и анхальт-кётенского, музыкальной директор и кантор школы св. Фомы. О потере этого неслыханно талантливого и славного человека глубоко скорбит каждый настоящий знаток музыки».

Журнал «Полезные сообщения о работе ученых и прочих событиях в Лейпциге» откликнулся на смерть музыканта так:

«28 июля в 8 часов вечера из мира живых ушел господин Иоганн Себастьян Бах, придворный композитор Его Величества короля польского и Его Высочества курфюрста саксонского, капельмейстер князя анхальт-кётенского и саксонско-вейсенфельзского, музыкальный директор и кантор лейпцигской школы св. Фомы. Неудачная операция глаз похитила у нас этого достойного мужа, который своим необыкновенным искусством в музыке заслужил бессмертную славу и который оставил после себя сыновей, также приобретших известность на музыкальном поприще».

Хоронили «придворного композитора» в пятницу, 31 июля. Была отмечена некоторая спешка в процессе похорон: это был день крестного хода и, чтобы успеть на богослужение, учащимся школы Св. Фомы нужно было пораньше проводить своего кантора на кладбище св. Иоганна. Могила была расположена у южной стены церкви. «На могиле Баха не был поставлен надгробный камень и только более чем через сто лет после его смерти отметили мемориальной доской место, где он был похоронен:

В ЭТОЙ ЧАСТИ БЫВШЕГО КЛАДБИЩА СВЯТОГО ИОГАННА 31 ИЮЛЯ 1750 ГОДА ПОХОРОНЕН ИОГАНН СЕБАСТЬЯН БАХ.

Позже, в 1894 году, когда были снесены стены старого кладбища, начались более тщательные поиски. В одном дубовом гробу нашли останки мужчины среднего, пропорционального телосложения. Скелет сохранился довольно хорошо; массивный череп, покатый лоб, глубоко посаженные глазницы и энергичный подбородок напоминали портреты Баха. Сравнения с портретами и научная экспертиза позволили предположить, что это останки великого композитора. Их поместили в скромный известняковый саркофаг с надписью

ИОГАНН СЕБАСТЬЯН БАХ

1685 – 1750

Этот саркофаг был установлен под алтарем церкви».

Прах Баха уже почти пятьдесят лет покоился здесь по соседству с прахом известного немецкого поэта Геллера, когда 4 декабря 1943 года церковь св. Иоганна была разрушена прямым попаданием бомбы. Склеп, в котором стояли саркофаги Баха и Геллера, чудом уцелел. В 1950 году по случаю двухсотлетия со дня смерти Баха останки его перенесли туда, где он когда-то работал – в церковь св. Фомы и похоронили в усыпальнице, вделанной в галерею, ведущую на хоры церкви.

Интересен протокол заседания лейпцигского муниципалитета (от 7 августа 1750 г.):

«Кантор школы св. Фомы или, вернее, капельмейстер Бах умер.

Бургомистр Штиглиц: Школе нужен кантор, а не капельмейстер, но в музыке он должен разбираться».

На этом заседании не прозвучало ни слова признания или сожаления. Преемником Баха избрали Готлоба Харрера, которого настоятельно рекомендовал министр Брюль.

Музыкальный мир Германии почтил память великого покойника с несколько большим пониманием и уважением. Телеманн написал сонет на его смерть.

Два наиболее значительных музыкальных критика того времени, Маттесон и Марпург, отозвались на его смерть словами величайшего признания. Музыкальное общество Митцлера посвятило памяти своего умершего члена стихи, в которых содержались следующие «классические» строки:

 
Великий Бах, который никогда не ленился
Увеличивать славу нашего города,
На которого смотрел весь мир, и которого
Мы не можем никем заменить, увы!, мертв.
 

Бах не оставил завещания, поэтому третья часть его наследства досталась его вдове, остальные две трети – девяти его детям. В описи его имущества перечислены следующие музыкальные инструменты и дана их оценка (в талерах и крейцерах):

1 фанерованный клавесин, который, по возможности, должен остаться в семье 80 тл. – кр.

1 клавесин 50 тл. – кр.

1 то же 50 тл. – кр.

1 то же 50 тл. – кр.

1 то – же маленький 20 тл. – кр.

1 лютня-клавицимбал 30 тл. – кр.

1 то же 30 тл. – кр.

1 скрипка Стейнера 8 тл. – кр.

1 скрипка похуже 2 тл. – кр.

1 скрипка пикколо 1 тл. 8 кр.

1 альт 5 тл. – кр.

1 то же 5 тл. – кр.

1 то же – тл. 16 кр.

1 маленькая виолончель в тл. – кр.

1 виолончель 6 тл. – кр.

1 виолончель – тл. 16 кр.

1 виола да гамба 3 тл. – кр.

1 лютня 21 тл. – кр.

1 спинет 3 тл. – кр.

Всего: 371 тл. 16 кр.

Как пишут достоверные источники: «…По всей вероятности, число музыкальных инструментов, принадлежавших Баху, было гораздо больше, чем это указано в данном списке. Но еще при жизни он роздал многие свои инструменты детям. Например, Иоганн Христиан претендовал на два клавира, ссылаясь на то, что отец еще при жизни подарил их ему.

Полная стоимость всего наследства составила 1122 талера 16 крейцеров, что не представляло собой сколько-нибудь значительного состояния. Вдова Баха вскоре впала в большую нищету. 19 мая 1752 года городской муниципалитет выплатил ей 40 талеров за «несколько музыкальных пьес, учитывая ее стесненное положение». Немногим позже ее поместили в богадельню на Хейн-штрассе, где она и умерла 27 февраля 1760 года».

………

Существуют, по крайней мере, две «романтизированные» легенды о последних часах (а, может быть, даже и минутах) жизни Мастера. Обе они хорошо известны и встречаются во многих книгах и трудах, посвященных Баху.

Одна из них гласит, что ослепший Бах, пребывавший после неудачной операции на глазах в полнейшей «внутренней темноте» почти полгода, внезапно перед самой своей смертью прозрел! Как же всё происходило на самом деле? Этой красивой легенде посвящено множество скрупулезных исследований – и одни из них будто-бы подтверждают её («за несколько часов до второго апоплексического удара Бах прозрел – и даже велел раздернуть шторы, чтобы смотреть в окна на мир вокруг»), другие же – опровергают («вторая операция на оба глаза, сделанная Джоном Тэйлором, привела к еще более удручающим последствиям – Бах полностью и навсегда ослеп»). Официальной версией причины смерти Баха признан «геморрагический инсульт»», то есть, говоря простым языком, кровоизлияние в мозг. В роду Бахов были отмечены (и это доказано документами) различные заболевания, в том числе и передающиеся генетически. Так, отец и старший брат (Иоганн Кристоф) умерли от инсульта (тогда это называли всюду «ударом»). Возможно, что сам Бах к концу жизни страдал и от диабета. Частыми были у него и мигрени, которые, вероятно, были связаны с постоянным переутомлением, так как Мастер совершал на протяжении многих лет, конечно же, совершенно фантастическую для обычного человека упорную и тяжелую умственную работу.

Так все-таки: получил ли старый кантор последний подарок от своего Бога – увидеть хотя бы на некоторое время белый свет? В последний раз? Пусть читатели сами проанализируют источники – и составят для себя подобающий ответ. Мне же кажется, что, если допустить существование Бога, пред троном которого стоял в последний миг своей жизни старый мастер, то, несомненно, Всевышний просто обязан был предоставить своему верному «провозвестнику» это чудо прозрения. Если, конечно, сам Бах просил его об этом. А он, как известно, старался мало что просить у других…

И если эта романтическая легенда о прозрении покажется кому-то недоказанной и надуманной, то и её противоположность можно при известном желании «опоэтизировать». Представить упрямого и волевого человека, которого не сломили ни болезни, ни иные множественные удары судьбы. Которого даже полная слепота не вывела из равновесия. Не заставила унижаться и просить. Даже у Бога! Который принял спокойно и достойно, как и всегда и везде принимал спокойно и достойно Бах удары судьбы, ТАКОЙ финал. Значит, так угодно, …усмехнулся Бах – и мирно почил.

Вторая легенда носит такое название: «Последняя фуга». Всё, что касается «последнего» в жизни настоящего Гения – согласитесь, должно быть величественным и значимым?! Последняя минута, последнее слово, последнее произведение… Ведь они – словно завещания великого человека остающимся на земле. К ним – особое, пристальное внимание потомков. В них, в этих последних словах, мгновениях, фугах всегда нас, потомков, тянет разглядеть, обнаружить некое Откровение гения…

Что же такое – последняя фуга? Легенда приписывает такой эпитет заключительному незаконченному контрапункту из «Искусства фуги». Будто бы (цитируем): «…смерть застала Баха с пером в руке над последним произведением из цикла… И жизнь его оборвалась, когда он ввел в фугу музыкальную тему ВАСН (си-бемоль – ля – до – си)» (П. Пряжников). Прямым доказательством именно такого развития событий служит свидетельство – лист нотной рукописи этого самого творения, где рукой Карла Филиппа Эммануила начертано: «…при работе над этой фугой, на том месте, где в противосложении проводится имя BACH, автор скончался». Верить сыну?

Вторая загадка – а эта ли фуга была «последней»? Есть версия, что «Бах умер во время диктовки Альтниколю хоральной фантазии „Vor deinen Thron tret’ ich hiemit“ (BWV 668, „Пред Твоим предстолом я являюсь“). Её иногда включают в „Искусство фуги“». Это уже иное произведение. И с ним связана загадка третья – будто бы именно хоральную фантазию, сочиненную вообще-то за год (как минимум) до смерти, Бах вдруг, перед самой своей кончиной решил переименовать! И старое название – «Когда мы в тяжелой беде» – зачеркнуть.

Вот что мы читаем на этот счет у Швейцера («Иоганн Себастьян Бах», М., 1964):

«… Последнее время он, по-видимому, всегда находился в затемнённой комнате. Почувствовав приближение смерти, он продиктовал Альтниколю хоральную фантазию на мелодию „Wenn wir in hőchsten Nőten sein“ („Когда нас посещают тягчайшие бедствия“), для оглавления же взял первые слова песни „Von deinen Thron tret’ ich hiemit“ („Пред твоим престолом я являюсь“), которая поётся на тот же напев». Во-первых, здесь нет и речи о фуге с темой ВАСН. Во-вторых, следует, что оба названия у Баха существовали уже загодя (не он их, собственно, и выдумывал, а брал готовые строфы давносложившихся гимнических песнопений).