Текст книги "Бах. Эссе о музыке и о судьбе"

Еще высказывания обычных людей о Бахе

Соната для флейты и клавесина BWV 1031, Es-dur

Ниже мне хочется дать высказаться еще и тем людям (некоторые из них – мои хорошие знакомые и друзья), для которых Бах уже давно стал необходимостью в жизни. Которые давно к нему пришли и уже не могут ощущать себя без него. Пользуясь теорией стадий Абигайль Хаузен, я могу отнести таких людей к достигшим состояния «многовариантности восприятия», «парадоксальной» стадии. Слава Богу, что сами они, скорее всего, не подозревают об этом! Они просто любят Баха. Каждый по-своему. Но при этом у всех глубокая привязанность личности и Баха напоминает настоящую, проверенную временем добрую Дружбу.

…..

«Я слушаю Баха более 20 лет. И не могу наслушаться. И Бог его знает, за что я его люблю. Но я попытаюсь рассказать… … этот РУЧЕЙ… Он течет из вечности в вечность. Надежно укрытый от пошлости и цинизма масс-медиа, он дарит глоток родниково-чистой, гениально-простой и бесконечно-сложной бессмертной классики. Музыка Баха – это окно во Вселенную. Бах – самый космический композитор. Огромный, холодный, черный космос с его бесконечными пространствами компенсируется роскошным цветением жизни на отдельных планетах. Как он чувствовал его! Мы, в большинстве своем, ходим по земле и смотрим себе под ноги. Он же обратил свое лицо к Богу и понял глубину совершенства сотворенного им мира. И то, что он понял, он попытался выразить в своей музыке…» (А.Д.)

…..

«Музыка Баха отвлекает от сознания собственной индивидуальности, уводит к обзору чего-то более общего…

Мне кажется главная идея музыки Баха – время, его неумолимость, а значит и судьба, подвластная времени, рок, обобщенность (чего?), упорядоченность…

Бах очень утешает. Для меня это главное, в его музыке есть особая скупая мужская уравновешенность, ясность и живописание каких-то общих законов. Он высказывает действительно истинные вечные правды, жестокости которых внимаешь и осознаешь их правоту и невольно забываешь о сиюминутном, о своем частном, еще минуту назад казавшемся главным… И жестокость, неумолимость времени не кажутся такими уж жестокими, раз это всеобщая участь, подвластность настоящим нерукотворным законам бытия, которые по природе своей бесстрастны, отвлеченны, едины для всех… (М.А.)

…..

«Бах-Богословие в Музыке.

Я учился в музыкалке с 8 лет (гитара), однако классика не трогала. И вот в 15 лет в момент глубоких раздумий о Смысле Всего Сущего услышал по радио (всего-то) маленькую прелюдию f-moll из клавирной книжки – и тогда понял – раз есть ТАКАЯ Музыка, значит есть и Всевышний! С тех пор каждый раз по-новому открываю в Бахе глубину веры, молитвы и высоту стремления к Высшей Гармонии; его музыка помогает верить и жить в соответствии с этой Гармонией… вот так…

Да возрадуется его душа ангельскому пению ныне, как радует он нас!» (А.Я.)

…..

«Больше всего – за Мессу си-минор! За клавирные концерты! За совершенство формы, за удивительную видимую простоту и естественность при внутренней сложности – ведь это и есть гениальность! Удивительный баланс голосов, нетривиальные модуляции… Баха я бы назвал человеком второго тысячелетия. (И.У.)

…..

«А мне Бах нравится своей эмоциональной сдержанностью.

Он переполнен эмоциями и в то же время никак их не выплескивает, сосредоточившись в себе. На мой взгляд, это очень ценное мужское качество.

Музыка Баха – строгая логическая конструкция, не лишённая однако же некоей божественности.

Классическую музыку в целом не особо слушаю сейчас, но Баха готов слушать часами. Настоящий хороший немец!» (И.З.)

…..

«В произведениях Баха часто используется полифония: 3—4 голоса звучат одновременно и не мешают, а взаимно дополняют друг друга. Например, Шесть Schuebler Chorales. Эти голоса являют собой пример того, как можно жить в любви и согласии, где каждый слышен, где каждый ценен, где все слушают всех и все вместе создают единое и прекрасное целое. Не являются ли эти голоса иллюстрацией слов Христа: возлюби ближнего своего, как самого себя. И всё это на подсознательном уровне. И не есть ли эта музыка сама любовь? Любовь божественная, вселенская. (А.Д.)

…..

«Что касается религиозности баховских сочинений, то наиболее пламенным, взывающим и страждущим „ревом“ его души для меня являются Скрипичные сонаты и партиты. А среди русских композиторов, ценивших искусство Баха, не могу не вспомнить Дмитрия Дмитриевича Шостаковича и его гениальный цикл 24 Прелюдий и фуг. Вот кто стал достойным преемником клавирного дела Баха. С одной стороны, Шостакович продолжил развивать полифонические идеи Баха, а с другой – сумел придать своим сочинениям иной, более современный (и местами русский) характер. Безумно люблю этот цикл, особенно в исполнении Николаевой, для которой он и был написан. А вдохновением для Шостаковича послужило николаевское исполнение „Хорошо темперированного клавира“ на фестивале, посвященном двухсотлетию со дня кончины великого композитора» (В.П.)

…..

«Современные технологии как раз „на руку“ музыке Баха. Именно благодаря им можно быстро и в достаточно полном объеме получить доступ к его гениальной музыке. Не нужны посредники. Сложность музыки Баха тоже не является препятствием, поскольку всё большее число людей занимается исключительно умственным трудом, и высокая сложность этой музыки их не только не пугает, а, наоборот, составляет и поддерживает интерес к ней» (А. Д.)

…..

«Попробую сформулировать и свои многолетние ощущения.. Я люблю его за то, что его музыка возвращает меня к равновесию, к собственному центру, за то, что убирает из меня эмоциональную шелуху, и я вновь вижу незыблемое… Мне кажется, что, слушая его, становишься не только свидетелем, но и участником «беседы гармонии с самой собой», потому что эта беседа течёт сквозь тебя. Люблю за текучесть и строгую и ясную красоту мелодий, за то, что музыка его пронизана не просто религиозностью, а непостижимым мистицизмом…, ощущением непосредственной близости к Духу. В конце концов, за то, что его музыка просто непостижима… (А.Н.)

…..

«Бах – это друг. И его музыка – это разговор с другом «по душам».

Как люблю я зимой, когда с неба падает хлопьями снег, зайти глубоко в лес со своим любимым плеером, встать посреди леса в белом безмолвии падающего снега и слушать трио-сонаты для органа. Какое блаженство нисходит тогда на мою душу! Как всё сливается воедино: и природа, и снег, и музыка! И одно есть часть другого, и всё едино в своих частях, и сам чувствуешь себя частью этого прекрасного мира – мира музыки Баха! (А.Д.)

…..

«Бах действительно близок к Богу. А значит, в нем есть всё: и глубина мысли, и возвышенность, и необычайная радостность, весёлость, любовь к игре и способность придумывать игры – всё мы это знаем в его музыке. Но я где-то читала, что он придумывал карточные игры. Именно потому, что он близок к Богу, он человек во всей полноте, потому он близок и нам. Мы справедливо находим в его музыке то, что нас возвышает, поднимает от земли, но все-таки часто пропускаем то, что делает наше пребывание на земле очень радостным. Но все это входит в его, баховскую, цельность. Цельная натура – значит, в ней естественно собрано и уживается всё» (Г.Т.)

…..

«Бах первейший авангардист своего времени. Как говорил Шёнберг, он впервые начал использовать все 12 тонов. Отсюда отказ от различных темпераций и переход на равномерную. …Можно представить, как фальшиво звучит современный строй для людей из XVII века… Ещё я люблю Баха за „винегрет“ стилей, которым он нас угощает» (Е.С.)

…..

«Раньше я относился к Баху, как к „еще одному, одному из многих других композиторов“, но лишь одно произведение, одно из его тысячи, заставило меня ему поклониться. Тогда, в тот момент, всё сошлось в одной точке: мокрая, серая осень, низкие тучи, моя отрешенность и Она, эта величественная Хоральная прелюдия… (BWV 638). Я словно выпал в космическое, абсолютно безграничное пространство… Эта музыка!.. Звуки скорби, надежды, плача, радости… Я тогда выплакал всю боль, что у меня была. Которая, казалось, была накоплена за всю прошлую жизнь. А с последним аккордом я освободился. И с тех пор – знаю и помню о Бахе как о сильнодействующем средстве» (В.Н.).

…..

«Когда писал диссертацию, а писал я ее мучительно трудно и долго, постоянно спотыкаясь на вопросе – А зачем оно мне надо?, – так вот, если бы не Бах, я бы эту работу не свершил. Забросил бы. Когда я приходил в отчаяние, когда все уже падало из рук, и сами руки падали тоже, только Бах выручал меня. Я садился к фортепьяно – и играл. Сначала – упавшими руками. После получаса силы возвращались. Но – даже не силы главное. Возвращалась уверенность. То есть – вера, по большому счету.

Когда на защите уже, среди прочего, спросили – кто Ваши соавторы, первым, кого я чуть было не назвал, серьезно, был Бах. А диссертация? Да, … по элементоорганической химии…» (К.Т.);

«Бах – как чистая вода. Вот это банальное сравнение все-таки явно к месту. Ведь что означает у нормального человека – напиться, утолить жажду? Много всего означает – и на уровне физиологии простой, и на уровне душевного наслаждения. Так же и с Бахом! Утолил жажду. Но – одноразово! Потом опять захочешь пить, да еще и сильнее! И ничем другим, как кроме кристальной родниковой водой, здесь не обойтись… Каждый день. Даже не осознавая этот процесс рационально» (В.Н.).

Краткий путеводитель по Баху

Пасхальная оратория (Easter Oratorio), BWV 249, Adagio

Давным-давно вызрел во мне замысел написать краткий путеводитель по Баху. Эта мысль зародилась именно тогда, когда я сам блуждал в его огромном мире, словно потерявшийся путник в горах, натыкаясь случайно то на недосягаемый пик, то застывая изумленно перед открывающейся панорамой с горного перевала. Насколько легче было бы мне идти, имей я тогда хотя бы краткий маршрут, небольшое описание – что и где мне возможно встретить, к чему следует стремиться, что необходимо положить в копилку памяти – и ждать встречи….

Но что-то останавливало меня всякий раз. И думалось мне вновь и вновь – не может быть этот путь легким и услужливо кем-то подготовленным. Это все равно, как если бы мы сравнивали паломничество: человека, преодолевающего все препятствия на стезе своей к далекой святыне – и другого странника, которого везут туда на комфортном авто, с кондиционерами и ежечасным горячим кофе. Не слишком ли мы и так уже сделали нашу жизнь «беспрепятственной», беспроблемной – пусть даже в таких мелочах, как просто добыть нужную музыку – и, наконец, услышать ее?!

И – потом, а как, собственно, должен выглядеть этот путеводитель? Путеводитель по ЧЕМУ? По номерам BWV баховского каталога? По чувствам, которые вспыхивают и отражаются во мне, когда я слушаю конкретное произведение великого кантора? По исполнителям, каждый из которых вкладывает свое, только ему присущее понимание баховских творений? По книгам и исследованиям, посвященным Мастеру? По городам и весям, по годам жизни и судьбы, которые прошел сам Иоганн Себастьян?

Второй вопрос. Важный тоже. А кому он, путеводитель, должен быть адресован? Детям несмышленым, ничего не знающим о музыке Баха? Людям, уже погруженным в Баховский океан и осознанно ищущим и ждущим новых открытий?

В таких раздумьях и сомнениях мне предстояло находиться много лет, когда однажды я не встретил на своем пути маленького мальчика. В нем я вдруг узнал себя, а в его пути – и свой путь к Баху. Но у меня не было поводыря. Мальчик же настойчиво просил меня рассказать о Бахе – и о том, КАК и ЧТО следует слушать в его безбрежной музыке. Мальчика звали…, да, собственно, и не так важно, как его звали. Важно, ЧТО он спросил меня. И моя душа встрепенулась ему навстречу, и тут я понял, что сейчас буду медленно и, возможно мучительно и сладостно одновременно, становиться для новообращенного поводырем… И сам новообращаться вновь вместе с ним!

Есть чудесная притча. Речь в ней идет не о мальчике, а о девочке. Впрочем, там вполне мог быть и мальчик. Так вот, девочка собирала на берегу моря выброшенных ночным штормом медуз. И относила их обратно в воду. Медузы, должно быть, совсем уже попрощавшиеся с жизнью, благодарно сигналили ей в ответ своими щупальцами-колоколами – и отбывали в глубины вод, в родную стихию. Но – медуз были тысячи тысяч. А девочка была одна. И ее спросили: «Зачем Ты делаешь эту бессмысленную работу? Тебе не спасти их всех!» И девочка ответила так: «Моя работа очень важна для тех, кто уплыл из моих рук в море»….

Нужен ли подобный путеводитель профессиональному музыканту? Конечно, нет. Он, этот музыкант, уже сам разведал все пути. Или ему когда-то помогли это сделать в начале пути его учителя.

Но – обычный, простой слушатель, неискушенный в музыке? Откуда он должен узнавать, как делать первые шаги, в каком направлении двигаться? Неужели мы здесь должны положиться исключительно только на волю случая, на слепое провидение? Не потеряем ли мы в таком варианте многих и многих… Нужны ли мои руки для тех, кто хочет уплыть в море?

Итак, первый шаг. С чего начать? С клавирных прелюдий? С органа? С флейтовых сонат? С необозримого залива кантат? И тут я вспоминаю себя: я начинал с Бранденбургских концертов. Ведь путеводители тоже составляют люди – и книжки получаются у разных авторов отличающимися друг от друга! Немного усилий еще нужно для того, чтобы вспомнить – а что я чувствовал тогда, когда в первый раз слышал эти концерты? Какие чувства задели и всколыхнули они во мне? Нет, наверное, не с форм – концертов или хоралов, нужно строить мой путеводитель. А именно с чувств, которые они порождают…

В идеале мне виделась примерно такая картина: вот нежность…, обычная человеческая нежность…, сколько в баховской музыке ее воплощения? Очень много! А, скажем, радости? Есть ли музыкальный образ радости у Баха? Конечно, есть! Всему там есть место – всем человеческим чувствам – скорби, ликованию, печали, раздумьям и погружениям в себя, гневу, удивлению и созерцанию; и картинам природы заодно, являющимися аналогиями этих чувств – грозам, ветрам, волнам, облакам, спокойствию вод с отраженной луной… Гораздо легче и органичнее предложить начинающему слушателю – нет, не незнакомые ему даже по названиям формы – каприччио и интермеццо – а именно знакомые чувства! Выраженные гениальной музыкой….

И вот тогда на первое место и вышла уже упомянутая мной нежность. Оказалось (по крайней мере, для меня), что именно ее больше всех других эмоций в баховской музыке. Давайте с нее и начнем наш путеводитель. Ведь нежность – это то, чего так не хватает нам в нашем же людском мире. И по чему мы чаще всего тоскуем….

А. Итак, НЕЖНОСТЬ.

Начнем с Adagio (вторая часть Пасхальной оратории, Easter Oratorio, BWV 249). Послушайте эту изумительно-щемящую музыку в исполнении знаменитого бельгийского гобоиста Марселя Понселе (Marcel Ponseele) в сопровождении оркестра под управлением Филиппа Херревеге (Philippe Herreweghe)

[битая ссылка] http://www.youtube.com/watch?v=EgQz899oW_8

Б. ЛИКОВАНИЕ, ВОСТОРГ

Послушайте, точнее, вслушайтесь в два фрагмента. Первый – начало знаменитого Магнификата (BWV 243a), Первый хор. Приведена запись оркестра и хора под управлением Джона Элиота Гардинера (J.E.Gardiner, Monteverdi Orchestra)

[битая ссылка] http://www.youtube.com/watch?v=LuYTm1xuDLM

Второй фрагмент – вступительная ария Кантаты BWV 51 («Jauchzet Gott in Allen Landen» – «Славьте Бога во всех Землях») в исполнении французской оперной певицы Натали Дессей (Natalie Dessay)

[битая ссылка] http://www.youtube.com/watch?v=SikvYdV1XQ4

В. РЕШИТЕЛЬНОСТЬ, НАТИСК

Хор из Кантаты BWV 50

А вот еще один пример несравненной чистоты и выразительности – ….. А вот – еще!

И так, – до бесконечности. До всех возможных интерпретаций и «попаданий» в образ и чувство безбрежной баховской музыки… Но всё это – задача, конечно же, отдельной книги…

Приемный день у Бога

Месса BWV 232 B-moll, I-3. Kyrie eleison

Для каждого человека Бог как любящий и радетельный отец отвел один приемный день. Только один. Так как два уже не получается: слишком много стало на Земле людей. Вот когда на планете жили только Адам и Ева, Бог успевал опекать их каждый божий день…

В этот день необходимо общаться с Богом. Можно общаться, конечно, и в другие дни, но там все будет наспех, невпопад, так как Господь занят другими – и проблемами других. Ты можешь только напоминать о себе.

Вся наша беда в том, что мы не знаем этого дня; ни числа, ни месяца, ни года. Когда он наступит? Может быть, он уже был и прошел, как «прошли Азорские острова»? А мы не заметили ровным счетом ничего. Больше такого дня не будет. Мы упустили возможность сказать Богу свое самое сокровенное.

Музыка Баха напоминает мне о таком дне. Я тайно верю, что этот мой день – еще впереди, что я не пропустил его. Я вслушиваюсь в хоралы Баха так, как вслушивался бы в трубы Судного дня. Так как твердо верю, что он мне даст знак.

Каким должен быть знак Бога? Как Бог напомнит человеку о том, что он может быть услышан? Разве можно представить иное, более простое и одновременно мудрое решение, нежели предупредить человека об этом дне звуками баховского хорала?

Для многих людей, я подозреваю, этот День откровенного разговора с Богом – последний день их жизни. Когда ничто уже земное не тяготит человека, и бренный прах земных забот и проблем не мешает проговорить уже леденеющими губами самое главное. И Бах здесь вновь является посредником между человеком и Богом, помогая им понять друг друга. Я допускаю, что исполнение Шопена на кладбище – красивая традиция, которую люди превратили в необходимость. Но для живого человека в его Господен День должен звучать Бах!

Но это не обязательно последний день. Он может наступить когда угодно. Все зависит от самого человека тоже. Главное – не пропустить знак. Если я лично не буду слушать музыку Баха, то я этот знак точно пропущу. Мимо ушей. И это будет печально.

Жаль, что мы не замечаем знаков. Человек не надевает в этот день чистую рубашку, не бреется тщательно, не строит планов, проговаривая их внутренне для себя с тем, чтобы быть подготовленным для важного разговора. Он также, как вчера, и как неделю назад, бродит неприкаянно и уныло из угла в угол… А на следующий день Бог уже отвлекся на других, занят другими делами!

Но даже и тот, кто не был принят у Бога, кто не заметил знака и не заглянул в самую сокровенную глубину своей души, не потерял надежду. Точнее, он практически ничего не потерял. До тех пор, пока он живет. Музыка Баха и здесь придет ему на помощь.

Важно, чтобы он заметил ее…

…..

Чем дольше живет человек, тем больше накапливается у него свидетельств в пользу существования Сверхестественной Силы. Ее можно называть как угодно. И в каких угодно формах, хоть антропоморфных, представлять. В любом случае – это Образ.

Вы, наверное, уже догадываетесь, куда я клоню. Образы бывают различными по содержанию и форме. Одни из самых сильных и могущественных – музыкальные. Бах – это…

…..

Возможно (если только Бог существует), Баху было позволено услышать «музыку небесных сфер». И позволено (одному-единственному из людей всех стран и всех времен) «обнародовать» ее. Быть может, в этом и состояла тайная, не дающая покоя многим исследователям баховского творчества, миссия этого простого человека на Земле. Он был выбран. И потому – нес свой крест, зная твердо, что ему надлежит делать!

Вслушайтесь внимательно и напряженно в два хора из «Credo» Высокой Мессы – «Et incarnatus» и «Crucifixus», следующие, кстати, друг за другом. Они небольшие, вместе занимают около 7 минут. В них, возможно, кредо «выбранного» Баха.

Помним ли мы о нашем предназначении? Нужно только найти 7 минут, для того, чтобы напряженно вслушаться… – и мы вспомним. О самих себе, спрятанных глубоко внутри за черствыми оболочками.

 
Мать говорит Христу:
– Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?
 
 
Как ступлю на порог,
не узнав, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив? —
 
 
Он говорит в ответ:
– Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.
(Иосиф Бродский)
 

Фантазия и Фуга для органа

Фантазия и фуга BWV 542 G-moll

В сорок лет можно твердо уверовать в то, что ты все уже познал. И ничем уже жизнь тебя не способна удивить. Про таких людей психологи говорят, – цельная личность. В том плане, наверное, что новых кирпичей для строительства каких-нибудь душевных башенок или эмоциональных мансард уже не понадобится. Такой человек обычно знает все про себя. Про все свои сокровенные уголки и потайные местечки.

Вот и он, Корнев, такой. Селфмэйдмэн. Сам себя сделавший и завершивший ныне это строительство. Теперь есть все для жизни: бизнес, квартира в центре Москвы, дача в престижном месте. Вот иномарка опять же…

Так, или примерно так рассуждал Корнев. Осеннее шоссе было пустынно. Машину чуть заносило на мокрых от дождя поворотах, но он не сбавлял скорость. Он любил эту дорогу и знал ее. Она вела к даче, куда он иногда ездил по выходным. Чаще всего с приятелями. Жена не бывала на этой даче. Корнев купил ее уже после развода. И дача стояла типичным холостяцким «охотничьим домиком», без всяких там огородиков и парничков.

Он многое перевидал за свою жизнь. И даже успел устать чуточку от нее. Опыт, – твердил он сам себе неустанно, – опыт, Игорек! Без опыта ничего нельзя добиться. И упорно, яростно расталкивая жизненную муть локтями на опасных поворотах, он копил этот опыт. Он изучал людей. Читал книги. Много ездил по стране, по разным ее городам и весям. И всегда старался подмечать, запоминать, анализировать. Он приучил себя к этому. «Опыт, – твердил он сам себе. – И наблюдательность». И сейчас опыт работал на него.

Эта дорога была знакомой еще с детства. По ней, если пилить и пилить, не сворачивая на дачу, можно было попасть в маленький городок в соседней Владимирской области. Там Игорь Корнев родился. Там теперь в старом родительском доме со скрипучей лестницей жила его мать. А дождь все лил и лил.

Усталость от бешеного ритма жизни мегаполиса гнала Корнева на дачу. Ему внезапно захотелось побыть одному. Хотя бы сегодняшний вечер. Завтра утром приедут приятели на шашлыки. Типичный корпоративный уик-энд. А сейчас он растопит камин, сядет у огня, выпьет коньячку, согреется – и уснет. Нужно хотя бы сегодня отоспаться. Бизнес не любит ленивых. На неделе все ночи подобрались одна к одной, бестолковые, бессонные: нужно было работать с бумагами, утрясти проблемы, связанные со встречей японской делегации, срочно подготовить договор. Дня, как всегда, не хватало.

Корнев, лавируя среди луж и прищуриваясь при свете фар редких встречных машин, представлял, как откроет дом, принесет из подвала заготовленных еще с прошлого раза березовых дров – и зажжет огонь в любимом камине. Дождь лил, и хотелось спать. За окнами пролетали приглушенные мраком осеннего вечера огни автозаправок и, чуть дальше от дороги, подмосковных поселков. Скоро уже поворот, как бы не проскочить. Дворники на лобовом стекле баюкали мерным монотонным попискиванием. «Наши бы скрежетали, не дали бы заснуть,» – усмехнулся Корнев.

Борясь с нахлынувшим сном, он включил автомагнитолу. И словно ударили по ушам: играл орган. Корнев машинально убавил громкость. Какой-то неожиданной оказалась эта музыка. Рука уже вновь потянулась к магнитоле (может, поискать другую волну – хриплый шансон?, гулкая эстрада?, щекочущий джаз?, все это привычно и мило), но что-то остановило руку. Органа Корнев не слышал давно. Он вдруг отчетливо вспомнил Ригу, Домский собор, куда попал еще пацаном. Звуки органа его поразили тогда. Как и сам собор. Тогда он решил, что это сама махина собора так звучит. Но потом он опять забыл про них, вспомнив второй раз в Германии. Туда он ездил уже солидным деловым коммивояжером к своим немецким партнерам. И в городе Гамбурге коллеги зачем-то потащили его на органный концерт. Потом они пили за удачную сделку в подвале какого-то кафе, и в целом поездка в Германию, вкупе с органом, оказалась приятным воспоминанием.

Мощные звуки громоздились друг на друга, обрушивались вниз… Осенний лист вдруг прянул из темноты и прилип к стеклу, чтобы тут же оказаться смятым, стесненным в угол попискивающим дворником. Что-то кольнуло в сердце. Гулкий вал органа умолк, завершилась тема фантазии – и в наступившей тишине вторая тема, идущая ей навстречу, (как два совершенно разных поезда – громыхающий и дикий навстречу медленному и уютному), тихая и неторопливая тема фуги стала наплывать, словно из ночной темноты на свет.

И вдруг Корнев явственно увидел впереди, в отблеске мокрых огней, прямо перед собой, на стекле, или, может быть, чуть дальше, за ним, лицо. Вновь кольнуло в груди. Машина замедлила бег. Корнев внезапно понял, что это лицо матери.

Чем сильнее разворачивала фуга свою спираль, тем ближе становилось лицо; он различал уже грустные глаза, с какой-то тревогой вглядывающиеся в его лицо. Постепенно, затухая вокруг, исчезало все – поселки, шумящие под дождем березы, листья, которые ветер бросал под колеса, летящие в сторону Москвы машины. Оставалось только лицо матери. Как свеча впереди. И тема неторопливой фуги – словно человеческие шаги на скрипучей лестнице в старом родительском доме.

В голове Корнева пронеслись беспорядочным вихрем картины детства – берег реки, луговые ромашки, из которых мать, смеясь, плела ему венок, и сама речка, в которую он нырнул с венком на голове, позабыв нечаянно про него, а затем – долгие попытки выловить ромашковый венок, быстро уплывающий по течению. И отец, пришедший ему на помощь. И вновь смех. И чистое небо со стрижами. И горсть земляники, собранная матерью на краю леса. И снова – отец, несший его на «закукорках» до электрички…

Корнев остановил машину и открыл дверцу. Дождь то затихал, то припускал с новой силой. Листья берез летели наискосок через шоссе… Орган умолк, тема фуги угасла как свеча, и Корнев услышал, несмотря на дождь и ветер, как бьется его сердце. Он сидел в темноте – и лишь редкие встречные машины на несколько секунд освещали его, чтобы вновь с мокрым визгливым шумом исчезнуть и уступить место ночной темноте.

Не включая в салоне свет, он нашарил сотовый.

Але, Леха, слушай, – Корнев не сразу узнал свой голос. – Все отменяется. Позвони ребятам. Извини. Мне нужно срочно… Да, очень срочно…

И, не договорив, резко тронул машину. Поворот на дачу пролетел, просвистел пустым провалом между березовых рядов, слева, в кромешном мраке.