Текст книги "Бах. Эссе о музыке и о судьбе"

Космос

Искусство фуги BWV 1080, Contrapunctus XIV

Написал слово «космические», и вновь на ум пришло давнее свое мысленное сравнение Космоса Баха с частью мирового космоса – Солнечной системой. Подумалось, что в этой аналогии есть много смыслов.

С какими только реальными (и нереальными тоже!) объектами земного мира не сравнивали баховское творчество: с горными хребтами Гималаев, с готическими соборами в Кельне, с водной стихией – от ручьев до океана! Однако есть и космические сравнения!

Помните, в фильме Тарковского Солярийский мыслящий Океан на далекой планете в безбрежной Вселенной и Земной ручей с колышущимися в нем водорослями были объединены именно фа минорной органной хоральной прелюдией? В этом примере тоже (умышленно ли со стороны режиссера, случайно ли?) отражен образ Баха-творца – океана, дающего влагу для ручьев и ручья, питающего океан, совершающего вечный круговорот жизни и самого творящего этот повторяющийся затем тысячекратно мир…

Так вот еще вам одна аналогия: творчество Баха можно с успехом сравнить с Солнечной системой. В том и в другом объектах нашего сравнения все подчинено и слажено, все объединено и соразмерно, все взаимосвязано и сочетаемо. В центре системы – Солнце, благодаря одному лишь наличию которого (как-никак – центральная звезда!) все планеты и их спутники вокруг движутся по своим орбитам, починяясь законам небесной механики. В центре баховского мирозданья – сам творец. Однако, сам Бах полагал (с этим, повидимому, следует согласиться), что творчество его – суть проявление Божьей воли, а сам он – творец, славящий главного Творца! Тогда все – природа, солнце, земля, небо, (а главное – звуки!) – подвластны Баху в том плане, как позволительно ему использовать приготовленный Богом материал для его же восхваления и в угоду…

Это, безусловно, сложный вопрос. Мы вряд ли толком узнаем глубинные представления Баха о мирозданьи. Но, как бы то ни было, слушатель его музыки, будучи весьма далеким от религиозного экстаза или веры в сверхестественное существо, искренне воспринимает эту музыку как написанную во славу Человека! Другими словами говоря, верующему она дает опору в вере, неверующему – опору в чем-то ином. Скорее, можно сказать так: опору в вере в Человека.

Однако, возвращаясь к нашей аналогии с Космосом, следует все-таки еще раз подчеркнуть, что, безусловно, музыка Баха дает сильнейший толчок, служит мощнейшим импульсом для человека, потерявшего опору. И, поскольку эту опору легко (а, в некоторых случаях, органично и целесообразно) искать в вере, то и Баха легко и просто провозгласить мессией. Проповедником. Пятым Евангелистом. И так же, как человек, созерцающий звезды и движения планет, неизбежно задумывается над смыслом бытия, основами мирозданья и причиной его, так же неизбежно все то, что создано Бахом, приводит человека к тем же основным вопросам мира: что есть жизнь, в чем ее смысл, зачем человек, откуда и что он есть?

Девять планет кружатся по эллиптическим орбитам вокруг Солнца. Включая и Землю. Часть планет имеет спутники, которые обращаются вокруг них. Есть соблазн уподобить планеты инструментальным и жанровым составляющим баховского творчества; скажем, гигантский Юпитер мог бы олицетворять собой органное наследие мастера (ведь есть же у Моцарта симфония «Юпитер» – пожалуй, самая знаменитая!). А Сатурн – клавирное. (Если величина планеты будет символизировать объем музыки, предназанченный для какого-то конкретного солирующего инструмента). Крохотный Меркурий – флейтовое. До нас дошло немного произведений для флейты, хотя (и это известно!) Бах очень любил этот инструмент. Гротескная картина получается, не правда ли!?

Но баховское наследие настолько велико, что и здесь аналогии получаются с трудом. Не станем делать дальнейших попыток рассортировывать и систематизировать. Скажем только, что все части этой гигантской ситемы работают как одно крепко сколоченное целое. …И вот еще что – существует будто бы десятая планета!

За орбитой Плутона что-то есть, некая неоткрытая или «полуоткрытая» учеными десятая планета. Она еще неведома нам, она еще вся «на догадках», но ее влияние на систему также наличествует по всем законам Космоса. Так и в космосе Баха: сколько еще мы не знаем в нем? Сколько, возможно, уже никогда не узнаем?

И вот здесь в нашем сравнении может быть представлена самая печальная аналогия – та музыка, которую мы знаем, и, самое главное, как мы ее понимаем, – это всего лишь наша Земля. Мы находимся на ней и умеем слушать и слышать только земным образом. В то время как весь оставшийся баховский космос – terra incognita (если условно слово «terra» применить к космосу).

К двойному сожалению, для большинства землян даже освоенная часть баховского космоса была и остается неизвестной. О ее существовании либо вообще не подозревают, либо – не понимают…

Впрочем, не всем же людям и о девяти планетах известно! Опять же, к сожалению…

…..

Прав ли Иван Бунин, написавший: «…а счастье только знающим дано»? Бунину противоречит Екклезиаст: «во многих знаниях многие печали…». Разве печаль и счастье совместны?

По-видимому, следует признать, что человеческое счастье тоже сильно разнопланово: оно может быть воплощено в торжестве разума и логики, а может быть выражено в простых и естественных чувствах и эмоциях – сострадании, радости, переживаниях и даже, наверное, печали!

…..

Почему картине звездного неба наиболее гармонична и созвучна музыка барокко? Почему только Бах может в полной мере озвучить космос?

Вы не верите мне? Тогда нужно пойти в горы – и, взойдя на самую высокую вершину, которая только покорится вам, дождаться того мгновения, когда звездные миры разверзнутся перед вашим взором. В этот момент вы должны услышать звучание космоса. Древние греки называли его «музыкой сфер». Это – баховская музыка.

Только музыка Баха может убедить меня в том, что космос обитаем. А, так как она существует, то, я знаю, что мы – не одни. Возможно, что множественность миров и цивилизаций, которую провозглашал еще Джордано Бруно, объединяет в единую и цельную Вселенную строгий и мудрый баховский контрапункт. И я опять вспоминаю Боумэна из Звездной Одиссеи, который летит в безграничном космосе – и только Бах способен стать ему там собеседником и другом. Из всех земных людей.

Интересно, что нам, землянам, представляется весьма органичным иллюстрировать музыкой Баха космические картины, совершенно чуждые нам по всем параметрам, да и, вобщем-то, слабо представляемые – так как, по большому счету, в Космосе мы не были. Да и вряд ли будем. Мы его рисуем нашим воображением. Прежде всего. Так вот: восходы спутников на Сатурне или Юпитере (не говоря уже о тех мирах, которым мы, земляне, даже названий не дали) можно сопровождать только баховскими хоралами. Другая музыка покажется анм совершенно неподходящей! Это ли не свидетельство того, что музыка Баха – универсальна?! Словно принесенная семечком из Космоса и взращенная на нашей теплой Земле, она, тем не менее, помнит о целой Вселенной – и не чужда ей. Возможно, что только она, эта музыка, связывает затерянное в бездне светил и галактик до сих пор одинокое человечество с иной, тайной Прародиной…

Для кого?

Токката и фуга для органа BWV 540 F-dur

Вновь навис надо мною этот мучительный вопрос: для кого же Бах писал музыку? Так или примерно так его, этот вопрос, формулируют исследователи творчества Иоганна Себастьяна. И рассматривают три варианта.

Вариант первый – для Бога. Это самое удобное объяснение, так как снимает почти всю непонятность и загадочность, кроющуюся в вопросе для простого смертного. Последнему присуще находить логическое житейское объяснение. Основанное на понятии полезности. Целесообразности. Рациональности. Если заранее известно автору, что задуманную музыку невозможно исполнить, то тогда зачем, скажите на милость, ее писать?

Вариант второй – для своей семьи. Напомним читателю, что семья Баха была необыкновенно музыкальна. И даже если что-то из созданного отцом семейства невозможно было исполнить (в силу малости музыкальных сил – ведь даже баховская громадная семья не могла составить из себя полноценный оркестр!), все равно эту музыку домочадцы могли бы по достоинству оценить. Все они – и в разное время обе жены, и сыновья, и дочери «читали» музыку с нот. С рукописи. Они слышали мелодии, глядя на нотные листы, даже если она не звучала. Пусть, вероятно, это свойство не было развито у них так, как у главы семейства. Не так, как это делал сам Бах. Обладавший «внутренним слухом» и не пользовавшийся инструментом при сочинительстве. Но – явно могли.

Вариант третий – для будущих поколений. На этом варианте останавливают свой выбор многие исследователи. Дескать, великий Бах мысленно смотрел вперед, предвидя светлое будущее своих творений. Непризнанных при жизни соотечественниками и современниками. Так ли это?

Приступая к творчеству, Бах надписывал в начале нотного листа загадочную для нас, непосвященных, аббревиатуру – «J.J», а завершая произведение, ставил усталой рукой другую, не менее загадочную – «SDG». Первая означала «Jesu Juva» – «Иисус, помоги». Вторая «Soli Deo Gloria» – «одному Всевышнему слава». Казалось бы, что тут пояснять, как иначе интерпретировать эти обращения композитора, как только в русле его апеллирования к Богу? Глубоко религиозный, он явно считал, что рукой его движет и воля небес? Но так ли это? Есть ли у нас полноценные доказательства, что именно божественная вера поддерживала Баха как творца?

«In Nomine Dei» (во имя Господа) творил Бах, говорят нам многие специалисты, приводя очевидные доказательства. Возможно, они не совсем понимают существо этого вопроса. Или, быть может, мы, простые слушатели, просто некорректно формулируем вопрос? Отдать Богу причитающееся – это одно. Тут Бах сделал все, что мог. Он был обязан, в конце концоа, это сделать как порядочный бюргер и верующий немец того времени. Но нам этого мало! Неужели, спрашиваем мы (кого спрашивать? Не самих ли себя?) не осталось ничего для других? Всё – Богу?

……….

Бах сам заготовил себе ловушку. С его музыкальной одаренностью люди в большинстве своем не могут совладать – так как попросту по причине природных данных не воспринимают высокий уровень такой музыки. Её силу и глубинные красоты невозможно порой, как штангу, взять с первого раза. То, что очевидно Баху-творцу, совершенно не ясно слушателю, растерянно предстоящему перед этим величием. Для многих Бах, как для новорожденных котят, скрыт в тумане. Это я не в укор подобным людям говорю – тут, подчеркну, причиной является матушка-природа. А кто захочет вновь и вновь наскакивать на неподдающуюся дверь второй, третий, четвертый раз?! Мало кто захочет…

Неужели прав Лев Толстой в своем суждении, что музыка может выродиться (как, впрочем, и любой иной вид искусства), поскольку рано или поздно в своем вечном совершенствовании станет недоступной пониманию обычных людей?! И только сам Творец на вершине горы будет уединенно рассуждать сам с собою и с интересом прослушивать свои же Творения?!

…..

А вот что пишет Д. Сэмпсон, сопоставляя творческие принципы Баха и Шекспира: «В каком-то смысле все творения Баха написаны мастером-музыкантом, потому что они были нужны для какой-то практической цели, а вовсе не потому (по-видимому), что взывали к творцу, требуя дать им появиться на свет. Как и Шекспир, он писал, исполняя свои обязанности и совершенно не демонстрируя то, что современный музыкант наверняка назвал бы своим художественным мышлением. В его заполненной творческой работой жизни не было места для широковещательных деклараций об искусстве, и он, по-видимому, не ведал о том, сколь важно быть эксцентричным. Бах понятия не имел об искусстве ради искусства, он был слишком занят искусством, творимым ради Бога. Он не считал, что занятие музыкой как искусством несовместимо с профессиональной работой музыканта-практика, поскольку для него высший идеал долга включал и то и другое. Измена музыке была страшнее измены мастерству, она означала измену Богу. Его служение музыке было чистым и честным, потому что посредством музыки он служил Богу своим трудом, в котором в подлинном смысле слова творил молитву».

…..

«Даже материальные ограничения, сковывавшие этих двух великих гениев, были странным образом сходны. Мы чувствуем, что жалкие строения, сходившие во времена Шекспира за театры, вероятно, были непригодны для того, чтобы передать в спектаклях мощь „Лира“, всеохватность „Гамлета“ и глубину „Макбета“. Если бы нам дано было лицезреть жизнь поэта, самым поразительным в ней, вероятно, оказалась бы диспропорция между величием гения и убожеством материальных возможностей для его проявления. Разумеется, таков путь великого искусства: приспосабливаться к материальным условиям и одновременно выходить за их пределы».

«Бах был истинным католиком – в исконном понимании греческого слова „кафоликос“, означающего „всецелый“, „всеобщий“, „вселенский“, ибо он воспринимал Церковь как вселенский организм, как некое всеобщее славословие, воссылаемое Богу, и свою музыку считал лишь одним из голосов в хоре воспевающих славу Божию. И, конечно же, Бах в течение всей жизни оставался верным сыном своей собственной церкви – лютеранской. Впрочем, как говорит Альберт Швейцер, подлинной религией Баха было даже не ортодоксальное лютеранство, а мистика. Музыка Баха глубоко мистична, потому что основана на том опыте молитвы и служения Богу, который выходит за пределы конфессиональных границ и является достоянием всего человечества». (Митрополит Иларион (Алфеев))

Такое впечатление, что Бах создавал музыку для всех тех, кто придет в этот мир после него. Рядом, в раздираемой междоусобными распрями, раздробленной на мелкие герцогства и княжества Германии, в знойной и изысканной Италии, во Франции, прославляющей своего короля-Солнце, творили иные композиторы, мечтавшие о признании «здесь и сейчас». Их мечтания были вполне понятны и объяснимы. Они попали в «свое время».

Бах создавал музыку для тех, кто придет в этот мир после него. Величественные шаги Пассакальи, таинственная поступь органных фуг предвещали приход другого Человека, – и Бах готовился к встрече с ним. С тем, кто будет вновь страдать и верить, падать и вновь взлетать. Он создавал эту музыку для того, чтобы она помогала новым людям: сильнее верить, выше взлетать – и не так больно падать. Чтобы находить в себе силы подниматься после падения. Он, как средневековый фармацевт или ятрохимик, искал эликсир жизнелюбия для потомков. «Бред», – скажет иной читатель. Но – разве тот же читатель, если он пришел к Баху и не может уже без него, не подпишется под тезисом о том, что это его, читателя и слушателя, музыка? Разве не для него она существует в этом мире, и он, слушатель, не может жить в этом мире без нее? Что если у него её сейчас отнять, лишить его этой музыки, – человек будет страдать и не находить себе места? Дайте мне Баха!, – будет твердить этот человек, страдая. Разве не так? В социальных сетях я нашел даже группу под вполне понятным названием – «Мало Баха». Там прямым текстом люди утверждают, что, познавая баховскую музыку, они испытывают отчетливую горечь от того, что она – конечна. Что ее реально мало, чтобы утолить весь голод по ней! И не будет ей никогда продолжения. Так кто в этом виноват? Бах? Давайте предъявим ему запоздалое: Почему так мало? Почему он не подумал о нас? Он что, считал, что и Богу этого, этих 1 200 произведений, хватит? О чем он думал?

……….

Скорее всего, он не осознавал своей миссии. Кто предначертал ее Баху – бог или судьба? Многие искренне верят, что он разговаривал с Богом. Быть может, музыкой он просил Бога ответить на этот вопрос? Верил ли он, что Бог слышит его? Быть может, Бог подавал ему какие-то знаки, которые позволяли Баху утвердиться в своей вере? Вере уже не в Бога, а – в своем предназначении. Только таким объяснением я могу удовлетворить свое горькое недоумение: почему Бах творил «в пустоту»?

Нелюбовь, непонимание или что-то третье?

Кантата BWV 191, Chorus «Gloria in excelsis Deo»

Иногда можно слышать суждения такого рода: «А я не люблю Баха!». Порой совершенно безапелляционные. И почти никогда не подкрепленные сколь-нибудь существенными аргументами, доказательствами и обоснованиями. Впрочем, нелюбовь, как и любовь, не требуют доказательств. Человек издавна в этих делах волен поступать, как ему заблагорассудится, не отдавая аналитического отчета ни себе самому и уж точно никому иному.

Тем не менее, давайте попробуем разобраться в сердцевинах подобной нелюбви. Сделать попытку анатомии этого (весьма, кстати, сказать, распространенного) явления. Ведь откуда-то оно произрастает, чем-то питается, неизбежно имеет какие-то корни и истоки! Давайте рискнем поискать причины того, что люди открыто заявляют о своей нелюбви к классической музыке вообще и, к нашему Баху, в частности.

Первая (и самая очевидная) причина, на наш взгляд, кроется в банальном незнании. Человек часто, увы, судит о предметах и явлениях, ничего толком про них не зная. Услышав единожды, мы уже готовы судить. Увидев случайно, мы уже имеет твердое мнение об увиденном. Хорошо ли это? К чему такая торопливость и поспешность? Понятно, что и такую резвость во вдруг разом сформировавшихся вкусах и пристрастиях никто не запрещает. В наш быстрый век это – обычное и логичное явление. Но что же происходит с таким «быстро раскусившем плод» человеком далее? И тут два пути. Нет, даже – три.

Первый, самый простой и легкий – вслух заявить о своем выборе. Любовь это или нелюбовь. Симпатия или ненависть. Неважно! Бывает же любовь с первого взгляда? Существует же неприятие «сходу», с первой секунды знакомства? Что бы и не сказать всем об этом? И такой слушатель (ценитель картин, читатель книг, посетитель музея, созерцатель пейзажей – да что угодно в этом духе!) объявляет свое решение. Пусть все услышат. А зачем? Чтобы поднять себя самого в собственных глазах? Чтобы эпатировать окружающих (например, мнением, идущим в разрез с общепринятым)? Или, потому, что, как Лев Толстой – «не могу молчать»?

А вот далее получается неприятный казус. Человек, скоропалительно заявивший о своем неприятии (или, наоборот, приятии) чего-либо, оказывается в ловушке, самолично заготовленной. Ведь – как он пойдет теперь на попятную? Поменяет свои убеждения? Это же – неприемлимо, непринципиально! Стыдно, наконец! И приходится такому человеку самого себя и далее убеждать в правильности первого поспешного решения, шага, заявления. Чтобы не упасть в глазах других людей. Да и собственных – тоже. Это, согласитесь, очень плохой путь! Такой прямолинейности восприятие искусства ни от кого не требует. И только вредит в дальнейшем избравшему его.

Второй путь – промолчать. О своей первой оценке. Не торопиться заявлять окружающим о своем выборе. Попытаться разобраться. Сделать еще попытку. А то и несколько. Наконец, отложить – хотя бы на некоторое время. Оно, быть может, придет в свой черед. Чтобы поменять оценку и вдруг иными глазами увидеть новое в отвергнутом.

Такой путь более рационален и выгоден. Он дает пути к отступлению. К пересмотру позиций. Никого не обижая и не шокируя, человек разбирается сам с собой. Со своим внутренним миром. Этот путь показывает самому человеку свою собственную эволюцию. И убеждает его постепенно, что любое, даже медленное, даже с отступлениями, но – развитие, всяко лучше любого безоговорочного тупика.

Наконец, третий путь – найти друзей и собеседников. Найти «проводников». Найти учителей и наставников. Это могут быть не только персоны. Это могут быть книги. Справочники. Концерты. Выставки, фестивали, кинофильмы. Да что угодно! Это путь «расширения познания и чувствования». Это – попытка не замыкаться в себе, а «идти в народ». Узнавать и чувствовать новое. Главное в этом пути – научить самого себя вкусу к поиску… На этом пути и ждут обычно человека самые интересные, неожиданные и яркие открытия. Возможно, поменяющие в будущем много чего внутри него самого!

…..

Искусство знает много примеров, когда одно произведение прославляет имя создателя. Всего лишь одно! Полонез Огинского. Менуэт Боккерини. Адажио Альбинони (да и то – под сомнением – чужого авторства!). Явление Христа народу Иванова. Свадьба Сухово-Кобылина.

Искусство знает столь же много примеров, когда творец работает неровно – и постоянно то срывается вниз, то вдруг находит в себе новые силы и выдает на гора нечто совершенно свежее. Голубой период Пикассо. Последние песни Некрасова. Пан Врубеля. Прощание с Родиной Шопена.

Искусство знает не так уж и много примеров, когда художник, писатель иль композитор всю свою сознательную жизнь работают ровно, как заведенная машина с хорошо смазанным ротором. Такие создатели никуда не взлетают, не ведают уныния и апатии, не впадают в ярость от собственной никчемности, не бросаются чернильницами и кистями, не рвут ноты, не ломают стулья. Не заламывают руки. Их внутренняя борьба никому не видна. Ее нет внешне. Она вся, возможно, кипит и бурлит глубоко внутри их художественного существа. И потому всем кажется, что такой Творец спокоен, умиротворен и находится в полной и безоговорочной гармонии и примирении с миром и всеми его скорбями.

Нельзя сказать, что наш Бах смело может быть отнесен к третьему типу. Разумеется, и в его творческой жизни бывали моменты отчаяния и минуты ликования. Бросался и он (правда, париком!) в нерадивых исполнителей. А одного оркестранта назвал даже «свинячим фаготистом»! Известен также случай, когда пришлось оскорбленному Иоганну Себастьяну хвататься за шпагу – и даже обнажать ее! Но все это – мелочи. Я бы даже сказал, житейские мелочи. Мгновения слабости и нервов. Которые, конечно же, есть у каждого творца. И уж тем более – у великого!

В остальном, в своем главном направлении жизни – служении искусству, был Бах спокоен и уравновешен, возможно, даже педантичен и скрупулезен. И если уж намечал какую цель, шел к ней обстоятельно, не торопясь, не с наскока, но и не ослабляя хватки. Возможно, именно поэтому мы практически не находим в его творчестве неоконченных и уж тем более – брошенных на середине произведений. Он все старался довести до конца. Пунктуально, серьезно, вдумчиво.

Его внутренняя цельная и непоколебимая натура, чуждая припадков, упадков и слабоволия, помогла ему совершить, казалось бы, невозможное – превозмогая внешние множественные препоны и преграды, работать ровно, мощно, упрямо и напористо, чтобы, в конечном итоге, достичь совершенства в Творчестве.

И построить свою Вселенную. Единственную – как ни у кого из Творцов более…