Текст книги "Последние бои на Дальнем Востоке"

В Лукьяновке корейцы отнеслись к белым очень и очень даже хорошо и дружелюбно. Как только белые разошлись по фанзам, они без всякого к тому понуждения и просьб засуетились и стали готовить рис – их, кажется, постоянную и единственную пищу. Было пасмурно, грязно, холодно. Фанзы имели угрюмый вид. Три казачьих офицера зашли в самую крайнюю, отдельно стоящую около речки, по дороге в Саровку, фанзу. Внутри, около двери, была грязь. Тускло горела одна лишь горелка, слабо освещая внутренность фанзы, ее закоптелые стены. Поев корейского риса, напившись чая, сложив свои боковые сумки и седельные принадлежности в головах, офицеры уснули. Ночью один из них проснулся и вышел на двор. Тут он сразу остановился, дремоты как не бывало: на улице слышался людской говор, шум растворяемых и затворяемых дверей, топот коней. Офицер бросился к изгороди. По улице, в сторону Саровки, полным махом, молча неслось на конях человек двадцать. Вслед за ними летела пулеметная повозка… Офицер, почуяв недоброе, бросился в фанзу будить своих приятелей. «Ребятки, вставайте, скорее… На улице что-то не ладно…» Все трое выскочили на двор. Теперь деревня шумела уж вовсю. Морозный воздух четко разносил удары копыт и подков о землю. Конные носились взад и вперед…

Оказывается, в Лукьяновку, не то случайно, не то нарочно, залетело человек тридцать партизан с пулеметом. По некоторым сведениям, это были люди эскадрона товарища Громова (бывший капитан), который за истекший день из Саровки перешел в Захаровку, а оттуда ночью вышел в Ново-Николаевку. Не найдя в последней ни своих, ни чужих, он, видимо, выслал разведку на запад. Надо полагать, что красные не предполагали того, что белые заночуют в инородческих фанзах, имея под боком русское селение, ибо как белые, так и красные всегда предпочитали останавливаться в русских селениях, делая остановки в инородческих фанзах только в исключительных случаях.

Ночь была темная, красные шли полным ходом. Неожиданно у крайней фанзы Лукьяновки их окликнул белый постовой – прапорщик-кавалерист: «Стой, кто идет, что пропуск?» Ответа не последовало. Прапорщик, закричав своим, находившимся в фанзе, чтоб выходили, сам бросился на дорогу к подъезжающим. Не успели находившиеся в фанзе белые бойцы выскочить, как конные уже налетели на прапорщика. Ехавший впереди вплотную приблизился к белому и, выхватив из кобуры револьвер, выстрелил в упор и уложил прапорщика. Постовой бухнулся на землю. В этот момент белые бойцы уже выскакивали из фанзы. Не открывая огня, красные прибавили ходу и карьером пошли по пустынной улице деревни. Белые также не открывали огня, ибо их всадники сразу же замаячили в различных направлениях, так как полагали, что им придется выдержать бой с партизанами. Шли минуты, красные ничем себя не проявляли. Войсковой старшина Бологов бросил на поиски исчезнувшего в ночной темноте разъезда красных завесу своих разъездов и дозоров в различных направлениях. Но красные как сгинули, точно сквозь землю провалились.

Приближался рассвет. Желая во что бы то ни стало обнаружить противника, войсковой старшина Бологов, разделив свой отряд на несколько частей, бросил их в различных направлениях с заданием к ночи (с 24-го на 25-е) главным силам отряда собраться в Ново-Крещенке.

Прапорщик Бугаев со взводом 2-й сотни пошел на Ново-Николаевку. В этом селении красных не было и никто не мог сказать, куда они ушли. Взвод кавалеристов прошел назад в Саровку. 1-я сотня енисейцев и взвод сибирцев по левому берегу реки Иман прошел вверх в Гончаровку, иначе именуемую Грачевкой, отстоящую от Лукьяновки на 8 верст. Сам войсковой старшина Бологов с остальной частью 2-й сотни енисейцев пошел вслед за прапорщиком Бугаевым. К 14 часам 24 декабря деревня Ново-Крещенка была занята 2-й сотней енисейцев. К ночи сюда подтянулся весь отряд, за исключением полусотни 1-й сотни енисейцев, которая была оставлена в виде заслона на корейских фанзах близ Гончаровки. За весь этот день белые не имели столкновений с красными и не догнали красных, произведших налет на Лукьяновку. Как говорили потом крестьяне, товарищ Громов из Лукьяновки отскочил в Захаровку. Главные же силы красных, находившиеся в Котельном, по слухам, спешно уходили на восток к Картуну. Войсковой старшина Бологов решил дать своим людям отдых в Ново-Крещенке, а потом усиленным маршем нагнать уклоняющегося от боя врага.

25 декабря в 11 часов отдохнувшие бойцы конного отряда белых выступили из Ново-Крещенки по большой дороге на село Котельное. Простоявшая в отделе полусотня енисейцев в то же время двинулась туда же по льду реки Иман. Быстро были пройдены 8 верст. Одновременно с двух концов вошли белые колонны в Котельное. Оно оказалось свободным от красных, которые под командой командира 2-го Приморского батальона товарища Палицына (кадровый поручик, находившийся долгое время в плену в Германии) действительно отходили на Картун. В Котельном белые простояли недолго – выкормили только коней и с приближением сумерек пустились дальше в путь. В это время колонна генерала Вешневского находилась в Шаинской. Из Котельного войсковой старшина Бологов с крестьянином-подводчиком послал товарищу Палицыну письмо с предложением сдаться в плен.

От Котельного до Картуна 65 верст. У последнего селения кончается дорога – дальше на восток тянется непроходимая тайга; населенных пунктов нет, только изредка попадаются хибарки – пристанища звероловов – да имеются полуразрушенные казармы заброшенных приисков. Должно было во что бы то ни стало нагнать красных еще до того времени, как они скроются в лесной чаще. Где будешь там искать их? Куда пойдешь? Была надежда на то, что красные, «привыкнув» к тому, что белые до сих пор не делали в сутки более 30 верст, не будут особенно торопиться со своим выходом из Картуна в тайгу, полагаясь на медлительность противника.

Быстро шел, растянувшись в колонне по одному, конный отряд белых. На несколько минут остановились в д. Таборове; после полуночи, около 1 часа, 26 декабря прибыли в Снежную. Здесь войсковой старшина Бологов получил ответ от товарища Палицына такого содержания: «Ваше предложение о сдаче в плен сообщил народоармейцам, но ни один не пожелал сдаться. Все решили уходить в сопки. Я, как честный командир, не могу их оставить и ухожу вместе с ними». Подписан этот ответ был «Поручик Палицын». Выражение «все решили» несколько не совпадало с действительностью: уже в Котельном, а потом в Таборове и Снежной белые обнаружили группы красноармейцев отряда товарища Палицына. Это были решившиеся на свой страх и риск остаться на милость победителей. Винтовок у них не было, и их белые не трогали. Жители же везде относились к белым сочувственно, страшно негодовали на красных, и выходило так, что последних они прямо не переносили. По словам крестьян, у красных на всех командных должностях были люди с темным прошлым или жиды, а агитаторы, так те, почти без исключения, были все еврейской национальности.

В Снежной белые сделали двухчасовой привал. Попили чайку и в 3 часа 26 декабря уже выступили дальше. В 4 часа были в Богославце, где захватили врасплох одну роту 2-го батальона красных. У последней имелись посты, но никто не ожидал столь молниеносного движения белых, и потому, не задерживаемые никем, белые в колонне по одному влетели в деревню. Ни один красный не бежал, и все чины, от комроты до последнего рядового, попали в плен. Их было всего до 60 человек. Так как сопротивления они не оказывали, даже ни единого выстрела не было дано по белым, то все красные, включая командира роты, по сдаче оружия были тут же отпущены на все четыре стороны.

Немедленно по занятии Богославца войсковой старшина Бологов бросает быстрым аллюром 1-ю сотню енисейцев по верхней дороге на Картун, 2-ю сотню енисейцев направляет через реку в д. Ивановцы, так как, по только что полученным сведениям, в д. Ивановцы из Захарович должен с минуты на минуту подойти эскадрон товарища Громова в 47 сабель. Численность красных в Картуне определялась в 350 штыков, но об организации белые получали путаные сведения: одни говорили, что в Картуне находятся два батальона – 1-й в 220 штыков и 2-й в 180 штыков; другие именовали «батальон» ротами одного 2-го батальона. Какая организация была у красных для дела, в данную минуту было безразлично, так как количество штыков от этого у них не прибавлялось и не убывало.

Растянувшись по дороге, все в той же неизменной колонне по одному, что было духу неслись люди 1-й сотни Енисейского конного дивизиона к Картуну. Сибирцы и кавалеристы в это время только что подтягивались к Богославцу и, не задерживаясь в нем, растянувшейся колонной, точнее пачками по нескольку человек, следовали на Картун вслед за сотней сотника Юшкова.

Сотник Байкалов в Ивановцы подошел как раз вовремя: занимая деревеньку, он наткнулся на красный разъезд, видимо принадлежавший к эскадрону товарища Громова, только что подходившего с севера к деревеньке. В результате короткой стычки красные конники были отбиты и поспешно отошли на Захаровку в третий раз. Оставив на всякий случай в Ивановцах заставу, сотник Байкалов с остальными людьми по нижней дороге карьером пошел на Картун, от которого его отделяли 5 верст.

В 7 часов 26 декабря, когда часть красных (1-я рота?) уже выступила из Картуна по тропе на прииски, а другая часть (2-я рота?) частично была еще в хатах, где красноармейцы получали хлеб, частично уже строилась на большой улице селения, 1-я рота енисейцев полным ходом подходила к Картуну. На ее глазах снялся конный пост красных, находившийся у околицы, и, не открывая по белым огня, бросился в деревню. Белые еще прибавили ходу и на полном карьере влетели в село. У красных в это время уже царило полное смятение, стрелки кидали винтовки и поднимали руки. Белые и красные перемешались. Выскочивший из хаты товарищ Палицын садился было на коня, но в этот момент его коня схватил есаул 1-й сотни Лавров. Палицын бросился в хату. Тут его нагнал Лавров. Палицын бросил на пол свой карабин и сдался… В это время на нижней дороге показалась идущая полным махом колонна 2-й сотни енисейцев…

Еще все пленные не были как следует обезоружены и весь немногочисленный отряд белых не успел еще подтянуться в Картун, как сотник Юшков, по приказанию войскового старшины Бологова, со своими казаками бросился вдогонку за ушедшими уже из Картуна красными.

Верстах в полутора от села, вблизи перелеска, на поляне, сотник Юшков нагнал красных. В это утро, как и во все предыдущие дни, жидкий зимний туман стоял над землей. В нескольких десятках саженей предметы теряли отчетливость своих очертаний, а дальше и совсем пропадали в тумане. Заслышав конский топот, товарищ Аксенов (бывший поручик), командир роты, отдал приказ своим стрелкам рассыпаться в цепь. Последние бросились исполнять приказание и рассыпались вправо и влево от дороги, по дуге, но головные всадники белой цепочки уже успели влететь в цепь противника. Сотник Юшков был уже рядом с красным командиром и, наставляя на него свой карабин, требовал: «Сдавайся». Запыхавшиеся, с винтовками за плечами, многие совсем без шашек, следуя друг за другом по тропе, верхом на конях, в центр красной цепи влетали все новые и новые белые всадники. Как легко можно было бы «снимать» этих, столь уязвимых, следующих в затылок один другому, всадников, – но подходящий момент красными был упущен. Вдали в тумане вырисовывались все новые и новые конные фигуры. Что было делать? Товарищ Аксенов взглянул на своих стрелков; они все так же лежали в цепи, фронтом, обращенным в сторону Картуна, и не стреляли. Между ними топтались взмыленные кони и всадники кричали: «Сдавайтесь, сдавайтесь». Аксенов взглянул в лицо Юшкова, пожал плечами и крикнул: «Сдавайтесь, ребята»… Красноармейцы кидали винтовки…

Оставив несколько казаков для конвоирования пленных, сотник Юшков бросился вдогонку за пулеметной командой красных и их обозом. Первая успела уже далеко уйти, а потому белые ее не нагнали. Впрочем, пулеметов у нее не было: как выяснилось спустя несколько дней, красные покидали пулеметы в колодцы, а один утопили, бросив его в прорубь на реке Иман. Сотник Юшков нагнал только обоз – несколько повозок и радиостанцию.

Между тем в Картуне подсчитывались трофеи: вся группа красных, почти в полном составе, была в плену у белых, ушли только эскадрон и пулеметная команда. Белыми были взяты все винтовки сдавшихся, но пулеметов не досталось. Белые считали, что они были увезены пулеметчиками, пленные их в этом не разуверивали. Из старших чинов комсостава в плен попали только двое: товарищ Палицын и товарищ Аксенов. Остальные, как то: отрядный комиссар, командир пулеметной команды и командир одной из рот, успели умотать. Кроме того, в плену оказались фельдшер и две сестры милосердия. Следует указать, что «сестры» страшно ругались и вообще держали себя вызывающе. Палицын и Аксенов держали себя скромно, но с полным достоинством. Красноармейцы, видя к себе доброе отношение, чувствовали себя превосходно и как будто бы были довольны, что закончили войну.

В этот же день, 26 декабря, после того как люди немного передохнули, войсковой старшина Бологов с отрядом, составленным из всадников на лучших конях, по тропе, вдоль реки, прошел на заимку, отстоящую от Картуна на 20 верст к востоку. Красных белые не нагнали, они успели уйти дальше в тайгу на прииски. Так как дорога была очень трудна и пропитать в тайге людей и коней было нечем, то войсковой старшина Бологов решил прекратить преследование, тем более что не было точно установлено, на какой именно прииск ушли красные. Простояв около часа на этой заимке, отряд белых засветло выступил назад на Картун. Опять шли растянувшись в тайге в колонне по одному, ибо никаким другим порядком пройти было невозможно. Было уже темно, когда отряд вернулся в Картун.

27 декабря конный отряд войскового старшины Бологова простоял в Картуне – людям был дан отдых. 28-го белые перешли в Снежную, а 29-го прошли в Котельное. В Картуне до 40 взятых в плен красноармейцев изъявило желание остаться, крестьяне соглашались их взять к себе. Согласно полученным ранее директивам, войсковой старшина Бологов этим красноармейцам разрешил остаться, с тем что они будут заниматься мирным трудом. При движении конного отряда из Карту на в Котельное в каждом селении, с согласия местных крестьян, оставалась более или менее крупная партия разоруженных бывших красноармейцев и партизан. Остальные пленные шли под командой своего бывшего командира товарища Аксенова, к коему для вида был приставлен «конвой» – два-три казака. Движение на запад проходило следующим порядком: впереди на рысях шла конная колонна белых, а за нею, оторвавшись и все более отставая, двигалась пешая колонна пленных. Ничто не мешало желающим пленным отстать, но таких не было, и все они спокойно шли на запад. Единственное, что соединяло конную колонну с колонной пленных, так это общность ночлегов и времени выступления с них. Товарищ Палицын шел с конным отрядом. Верхом на коне он следовал почти все время рядом с войсковым старшиной Бологовым, находясь под особым надзором. Прибыв в Снежную, белые от крестьян узнали, что красные пулеметы спрятаны в Картуне где-то на краю села. Войсковой старшина Бологов немедленно отправил назад в Картун сотника Юшкова с полусотней енисейцев. Товарищ Аксенов последовал с ними как проводник. Отряд ушел, но в ту же ночь вернулся назад: казаки ничего не нашли, а товарищ Аксенов не то сам не знал, не то не хотел указать. Обследовать внимательно и подробно это дело белые не стали и, как указано выше, 29 декабря перешли в Котельное.

Следующий отрывок, взятый из дневника одного из офицеров – участников этой экспедиции, ярко рисует обстановку в деревнях: «В деревне Таборово я с двумя казаками был оставлен на посту летучей почты. Мы заняли было одну хату в самом центре деревни, но хозяин-старик все говорил, предупреждал, чтобы мы были бы осторожнее, так как в деревне осталось много красных и некоторые из них имеют винтовки. Тогда мы перебрались в другую хату, на самом краю деревни. И вот на следующий день двое красных явились ко мне и предложили принять от них винтовки и гранаты. Последние были приняты, а красным я дал удостоверения в том, что они действительно были красными, но оружие сдали. Жутковато было жить в деревне троим, так как от оставшихся красных можно было бы ожидать всего. Трое суток прожили мы в Таборово и все время были начеку. Стукнет на дворе что-либо ночью, так все втроем и начинаем прислушиваться. Особенно нервировал лай в деревне. Как залает где собака, так выйдешь и слушаешь и слушаешь… Ночь тихая, нет ничего… Вернешься в хату и начинаешь дремать до нового лая иль шороха. На третий день из Картуна приехал хохол-подводчик. Он первый сообщил нам, что почти все красные взяты в плен, а все оружие и кони у них отобрано, командир батальона и одной роты арестованы. Приятна была эта радостная весть. С нетерпением стали поджидать возвращения отряда. Скоро он прибыл. Все, начиная с Бологова, были веселы. Было взято до 400 пленных, радиостанция, несколько револьверов и масса винтовок и коней. Пленным была дана полная свобода: кто хотел, мог двигаться за отрядом, кто не желал, мог оставаться в любой деревне. Мне Бологов приказал конвоировать одну из партий пленных. Их было человек 70. Среди них две сестры, одна из них раньше была любовницей у Шевченко; одетая в солдатскую шинель и серую папаху, низенького роста, красивенькая, она бодро шла с пленными за подводой, данной для медицинского персонала красных. Тут же был и красный доктор. Когда мы подтянулись в Котельное, то отряд был уже расквартирован. Хорошо было на душе. Около халуп казаки в одних рубахах, без поясов, стояли и с победоносным видом оглядывали проходивших мимо них пленных».

В Котельном войсковой старшина Бологов связался с генерал-майором Вешневским, от которого первому для связи приехал капитан… Оказывается, на Картун отошла одна только часть красных, занимавшая ранее район Котельного; другая часть красных, под командой товарища Шевченко, располагавшаяся в районе Ракитного, при подходе к последнему колонны генерала Вешневского, уклонившись от боя, ушла вверх по реке Хуанхезэ по той же тропе, по которой месяц тому назад красные прошли из Самарки в Иманский район, уклоняясь от преследовавшего их тогда отряда полковника Аргунова. Генерал Вешневский не стал преследовать их, и отряд товарища Шевченко, проделав вторично 60-верстный путь без жилья, вышел в Самарку, в которой и располагался 28 декабря.

Иманский район был очищен от красных. Правда, не все силы последних были уничтожены белыми, но тем не менее задача, возложенная на генерала Вешневского, была признана выполненной, и белые части, по приказу, должны были из районов Котельного и Ракитного оттянуться в Иман, причем генерал Вешневский со своей колонной и войсковой старшина Бологов со своей должны были двигаться на запад по тем же путям, по которой шли вперед на восток.

Став по квартирам в Котельном и пообедав, сибирские казаки стали заниматься шуточками да разговорами. Кое-кто мыл косточки своего комвзвода. Никто не думал о сне, так как все были уверены, что если не две, так уже одну-то ночь они будут спать спокойно. Не заметили, как стало смеркаться. Пошли поить коней и задавать им корм на всю ночь. Ночь была чудная. Шел снег. Было тепло. Тишина стояла в деревне непробудная. Пока казаки поили коней да задавали им корм, хозяйский сын принес в хату вязанку соломы и расстелил ее по комнате. Вернувшись после уборки, успели только казаки растянуться, как пришел приказ всему взводу немедленно седлать. Неприятно было расставаться с мягкой постелью, но делать было нечего, пришлось собираться. Взводу сибирцев было приказано выступить в Ново-Крещенку и простоять в ней до утра. По непроверенным слухам, эта деревня не то была занята отрядом красных, не то туда утром должны были прийти 40 красных из Гончаровки, под командой известного в крае комиссара Ярошенко. Другие говорили, что здесь был не Ярошенко, а все тот же Громов, пробирающийся из Захарович в Картун и наметивший свой путь через Ново-Крещенку. Как бы там ни было, но два казака, сопровождавшие шедший из Имана транспорт продовольствия и отделившиеся от него при своем подъезде к Ново-Крещенке, были обстреляны. Объехав эту деревню низом, через Гончаровку, они примчались в Котельное и донесли о случившемся войсковому старшине Бологову. Через час сибирцы были уже в дороге.

Впереди шел разъезд – всадников пять под командой сотника Кроткова. Снег перестал падать, но погода была такая же теплая, как и вечером. Подъезжая к деревне, все чины разъезда были уверены, что в ней красных нет; тем не менее, на всякий случай сотник отправил вперед дозор: сотника Панова и казака Шапочкина. Дозорные въехали в деревню и тихонько двигались по улице. Невдалеке за ними следовал разъезд. Вдруг дозорные сразу остановились. Начальник разъезда также остановил своих людей, а затем сам подъехал к дозорным. Когда он подъехал к ним, сотник Панов, давая шенкеля, весь согнувшись, старался повернуть своего коня назад, но его конь упирался, и сотник ничего не мог с ним поделать. Было ясно, что что-то неладно. «В чем дело?» – спросил начальник разъезда. «Красные здесь, – последовал ответ шепотом. – Едем мы, вдруг выходит из халупы, по-видимому, солдат, я спрашиваю его: «Кто? что пропуск?» – а он мне отвечает: «Витебск». У нас ведь и пропуск, и отзыв совсем другие. Потом он догадался, видимо, кто его спрашивает, защелкал затвором». Все это было передано залпом, в несколько секунд. В это время взвод уже приближался к разъезду. Начальник разъезда доложил об обстановке командиру взвода, и все наметом выскочили из деревни. Командир взвода совсем растерялся; он не знал, что предпринять. Отскочив на некоторое расстояние от деревни, командир взвода остановил свой взвод, но, остановив взвод, распоряжений он никаких отдать не мог. Видя, что толку никакого нет, что взвод стоит на месте, а красные тем временем могут выйти из деревни и открыть по сбившимся в кучу всадникам огонь, три офицера, по собственному своему почину, двинулись шажком по дороге в сторону Ново-Крещенки. Отъехав на некоторое расстояние от продолжавшего стоять на дороге взвода, они остановились. Впереди в полуверсте темнела полоска леса, за которым находилась Ново-Крещенка. Все было тихо.

Прошло немного времени. Вдруг на опушке как будто бы мелькнула какая-то фигура. Прошло несколько томительных мгновений. Белые ясно различили выехавших на опушку трех всадников. В ответ раздался выстрел, и пуля просвистала совсем близко от белых всадников. Белые дали по выехавшим на опушку несколько выстрелов, а затем, повернув коней, быстро пошли к своему взводу. Последний, при первом выстреле, сорвался с места и полным махом пошел назад в сторону Котельного, еще момент, и он исчез, спустившись с высокого берега на лед реки Иман.

Три белых всадника следовали за своим взводом. Вот и спуск, он очень крут. Крикнув вполголоса впереди идущему, чтобы он спускался осторожнее, последний из белых всадников как-то невольно обернулся, заслышав позади себя конский топот. Велико было его изумление, когда он увидел скачущих во весь опор трех всадников. Они были очень близко. Не помня себя, белый всадник закричал благим матом: «Сотня стой, куда вы?» Впереди спускающийся подхватил: «Сотня стой, вернись назад», но взвода уже не было на льду реки – он успел уже скрыться в леске, что находился на том бережке речки. Нагоняющие белых всадники были совсем близко, их отделяло всего каких-нибудь 15 шагов. «Сейчас зарубят», – пронеслось в голове у последнего белого всадника, он быстро обернулся и дал выстрел, другой дозорный также… Второй, третий выстрелы, но на догоняющих это не производит никакого впечатления, они летят точно заколдованные, они все ближе… Дозорные подскакали к первым деревкам леса, тут стоит взвод; злополучные дозорные оглядываются, и что же? За ними, уже более спокойно, едут нагонявшие их всадники – это свои, а на высоком бережке, за речкой, стоит группа красных и раздаются их редкие выстрелы… Оказывается, командир взвода, после того как добровольцы-дозорные отъехали от ядра взвода вперед по дороге, выслал в сторону второй пост, и вот когда красные выехали на опушку леса, дали первые выстрелы, взвод и дозор на дороге стали отходить, то второй пост, снявшись напрямик, поскакал к дороге, а люди первого дозора, не подозревая о существовании второго поста, приняли своих за красных. К счастью, все обошлось благополучно, кровь своих не была пролита.

Когда немного все поуспокоились, то к войсковому старшине Бологову было отправлено донесение. Последний прислал в распоряжение войскового старшины Т… 1-ю сотню енисейцев, но толку из этого никакого не вышло, ибо начальник участка был настолько подавлен, что никакого распоряжения отдать не мог. Отдельные группы казаков два раза цепью выходили из леса, но, не чувствуя сильной воли начальника, под обстрелом красных, залегших на том берегу, возвращались назад в лес. Брать на себя руководящую роль командир 1-й сотни не хотел. О всем происходящем было послано новое донесение начальнику конного отряда. Тогда тот явился сам на участок, разнес начальника участка и сам повел цепь вперед. Деревня была им занята без выстрела. Красные отходили к Трифоновке, или, как ее называют местные крестьяне, Паровозной. Наступал рассвет…

По занятии Ново-Крещенки и выяснении направления отхода противника, войсковой старшина Бологов приказал сибирцам преследовать красных, гоня их на Ново-Александровку, занятую заставой 1-й сотни енисейцев. Кроме того, на усиление этой заставы войсковой старшина Бологов бросил к последней по реке Иман сотника Юшкова с большею частью находившихся при последнем людей его сотни.

Идя по лесной дороге на Паровозную, сибирцы приблизились к последней, но тут остановились, наткнувшись на красных. Войсковой старшина Тустановский донес начальнику отряда: «Окапываюсь, жду, когда сотник Юшков погонит на меня противника». Ждать этого не пришлось, так как красные к Ново-Александровке не пошли, но, взяв проводников в Паровозной, спустились на лед реки Иман и по нему, без дороги, напрямик ушли в Таборово, миновав таким образом сотника Юшкова, только что вышедшего в Ново-Александровку. Белые видели уходящих красных, но что они могли теперь сделать? Как было красных теперь нагнать? На этом дело и закончилось. Белые в этом столкновении не потеряли ни единого человека, но оба крестьянина-проводника, думавшие в простоте своих душ вести красных из Паровозной в Ново-Александровку, были убиты красными на реке.

Из Котельного конный отряд белых, без мытарств и столкновений с противником, в три перехода прошел в Иман, ночевав в Вербовке и Звенигородке. В Иман белые вернулись за несколько дней до Рождества Христова. С собою они привели до 200 пленных, которые не пожелали остаться в деревнях и которые были отправлены затем из Имана во Владивосток, на Русский остров. Такая же судьба постигла товарища Палицына и Аксенова. Только в Имане белые узнали от пленных истину относительно судьбы пулеметов, потопленных в колодцах Картуна. Раньше пленные об этом не говорили, указывая на свое незнание. Теперь это было слишком поздно.

За блестящее выполнение задачи, с потерей, и то случайной, одного бойца (прапорщика Щербачева, убитого в Лукьяновке), войсковой старшина Бологов и чины конного отряда получили благодарность в приказах по отряду (генерал-майор Вешневский), гарнизону города Имана (генерал-майор Бордзиловский), Сводно-конному полку (генерал-майор Хрущев), военному району (генерал-майор Смолин), а управляющий военно-морским ведомством (генерал-лейтенант Вержбицкий) прислал благодарственную телеграмму. Главная же награда войсковому старшине Бологову пришла несколько позднее, какова была она – увидим ниже.